Ask me no more: the moon may draw the sea;
The cloud may stoop from heaven and take the shape,
With fold to fold, of mountain or of cape;
But O too fond, when have I answer'd thee?
Ask me no more.
Ask me no more: what answer should I give?
I love not hollow cheek or faded eye:
Yet, O my friend, I will not have thee die!
Ask me no more, lest I should bid thee live;
Ask me no more.
Ask me no more: thy fate and mine are seal'd:
I strove against the stream and all in vain:
Let the great river take me to the main:
No more, dear love, for at a touch I yield;
Ask me no more.*
Alfred, Lord Tennyson.
Гермиона проснулась с приятным ощущением отступившей головной боли. Она чувствовала себя чертовски хорошо, учитывая обрушившуюся на них всех сильнейшую усталость. Возможно, она всё ещё была немного истощена магически — не хотелось бы повторять что-либо столь же масштабное в ближайшее время, — но ничего серьёзного. Девушка позволила своим мыслям вернуться ко вчерашнему дню; ритуал невозможно было сравнить ни с чем, в чём ей когда-либо доводилось участвовать. Самое близкое, на что это было похоже, — Исцеление, когда они с Поппи пытались вытащить Северуса с того света. Тогда её и мадам Помфри магия соприкасалась во время работы. Тем не менее всё это и близко не напоминало вчерашний обряд. Пока Северус контролировал ситуацию, она не могла многого ощутить, но у неё появилось слабое представление обо всех своих друзьях — чувство единства и целеустремлённости, дополненных выдающимся упрямством и силой воли её партнёра. Сам Северус всё ещё спал как убитый, поэтому она воспользовалась шансом, очень осторожно переместившись на свою половину узкой кровати, не потревожив его. Снова устроившись поудобнее, она стала наблюдать за тем, как он спит, что ей нечасто доводилось видеть, учитывая, каким чутким обычно был его сон. Гермиона улыбалась, пока её взгляд скользил по знакомым чертам. «Его определённо нельзя назвать красивым мужчиной даже с натяжкой», — признала она. Волосы Северуса никогда не выглядели чистыми, что бы он с ними ни делал. Он по-прежнему был слишком худым, у него были кривые зубы и слишком большой крючковатый нос. Но ей было всё равно, потому что, если не обращать на внешность внимания, под всем этим скрывался совершенно невероятный мужчина. Вчера… на первый взгляд, сделать это казалось несложно, как только появилась идея, но она почувствовала достаточно, чтобы оценить степень концентрации и сосредоточенности, необходимых для столь долгого удерживания всего этого в идеальном равновесии. Исходящая от него сила внушала благоговейный трепет. Она не знала никого другого, кто смог бы с этим справиться. «Идея воспользоваться Старшей палочкой тоже была интересной», — размышляла она. Пользоваться ею казалось гораздо менее пугающим, когда Северус контролировал ситуацию, и она должна была признать, что управление таким количеством энергии было захватывающим. Ей всё ещё не очень нравилось это ощущение по сравнению с её обычной палочкой из виноградной лозы, и она не планировала оставлять её себе после окончания войны, но она уже не так сильно её пугала, как раньше. Бузинная палочка помогла ей почувствовать, как их магия — её и Северуса — могут работать вместе словно единое целое. Поскольку ни один из них не был по-настоящему совместим со Старшей палочкой, Гермиона также смогла ощутить их магию по отдельности. Ей безумно захотелось когда-нибудь исследовать данный феномен, они могли бы даже сделать это вместе и чего-то достичь. Дыхание Северуса изменилось, отвлекая её, и она немного виновато улыбнулась, когда его ресницы затрепетали, прежде чем он открыл один глаз и бросил на неё не слишком удивлённый взгляд. Его глазные яблоки всё ещё были слегка покрасневшими, но выглядел он намного лучше, чем вчера. — Ну и что ты на меня уставилась? — сонно пробормотал он. — Мне нравится смотреть на тебя. Тебе придётся с этим смириться. — Хм-м… — Снова закрыв глаза, он перевернулся на спину. Подавив улыбку, Гермиона подвинулась, чтобы прижаться к нему, положив голову ему на грудь, когда его рука обняла её за плечи. — Как твоя голова? — К счастью, прошла. Это было очень больно. И всё же могло быть и хуже. — Я почувствовала отголосок этой боли ещё до того, как всё развалилось на части. — Если бы я не владел Окклюменцией, всё было бы ещё «веселее», — согласился он, зевая и принимаясь по своей обычной привычке лениво играть с её волосами. Как правило, всё заканчивалось тем, что он запутывал их ещё сильнее, но у неё никогда не хватало духу остановить его. Прижимаясь ближе, она прислушивалась к ровному ритму его сердцебиения у себя под ухом, рассеянно проводя пальцем по шраму. — Вчера ты сделал нечто потрясающее, Северус, — тихо сказала она. — Ты спас жизнь Избранному — не в первый раз — и дал нам возможность победить Тёмного Лорда. Большинство людей никогда не узнают об этом, не так ли? Даже если бы мы всем рассказали, половина из них в это не поверила бы, а другой половине было бы всё равно. Неужели тебе ни капельки не обидно? — Нет. — Почему? — спросила она, поднимая голову, чтобы посмотреть на него. Его чёрные глаза были спокойны. — С чего бы мне обижаться? Я никогда не был героем, Гермиона. И никогда не хотел им быть. Когда я перешёл на сторону Света, моим единственным условием было, чтобы Дамблдор держал рот на замке. Как правило, я не нравлюсь людям. Я не приятный человек. И не хочу, чтобы они вдруг начали притворяться, будто я им нравлюсь, только потому, что я сделал что-то впечатляющее. Я потерял всякий интерес к популярности ещё в молодости, когда понял, что обратной стороной славы и признания является неискренность, и давным-давно привык к тому, что меня не любят. Мне по-настоящему всё равно, что думает обо мне большинство людей; в мире очень мало тех, чье мнение действительно важно для меня, а они будут в курсе того, что здесь произошло. Остальные могут думать обо мне всё что угодно. В конце концов, я сделал это не для них. — Понятно. Я считаю тебя героем. Просто, чтобы ты знал. Он закрыл глаза, пытаясь выглядеть скучающим от этого разговора, но она заметила вспышку удовольствия, прежде чем он скрыл это. — Глупая девчонка. Улыбаясь, Гермиона проигнорировала это и потянулась, чтобы поцеловать его. — Я серьёзно. — Он ответил на поцелуй, вероятно, не столько для того, чтобы заставить её замолчать, сколько потому, что действительно хотел этого, и она закрыла глаза, когда поцелуй углубился, теряясь в знакомом вкусе и ощущении его рта, чувствуя, как его руки начали блуждать по её телу. Подвинувшись так, чтобы почти полностью лежать на нём, Гермиона растворялась в поцелуях, чувствуя, как его член становится твёрже, прежде чем отстраниться, чтобы помочь ему снять растянутую футболку, в которой она сама иногда спала. — Приятно снова полностью завладеть твоим вниманием, — пробормотал Северус ей в шею, целуя чувствительное местечко под ухом, в то время как его пальцы ласкали её грудь. — В последнее время ты была довольно напряжённой из-за стресса. Позволив ему перевернуть их обоих, она зарылась пальцами в его волосы и выгнулась ему навстречу. — Я знаю. Прости… — Не стоит, — рассеянно ответил он, явно больше заинтересованный в том, чтобы покусывать её ключицу. — На карту была поставлена жизнь твоего лучшего друга. Ты не была бы собой, если бы не волновалась. — Но я не хочу, чтобы ты чувствовал себя обделённым, — пробормотала она, закинув ногу ему на бедро и вздрагивая, когда щетина на его подбородке приятно царапнула кожу. Он усмехнулся и слегка ущипнул её за сосок, прежде чем опустить голову, чтобы подразнить его языком. — Не говори глупостей. Я намерен достаточно скоро заявить на тебя права и готов подождать, пока мы не покончим с одним мелким раздражающим фактом под названием война. Если ты и в дальнейшем будешь пренебрегать мной без уважительной причины, я дам тебе знать. — Договорились. Закрыв глаза, она медленно поглаживала его по спине, пока его пальцы ритмично двигались у неё между ног, прослеживая знакомый узор гладкой рубцовой ткани и чувствуя, как напряглись длинные мышцы, когда он приподнялся над ней. Его тёплое дыхание коснулось кожи, прежде чем рот Северуса снова нашел её губы, его бёдра терлись о её промежность знакомыми дразнящими движениями, заставлявшими её извиваться под ним. Его язык скользнул ей в рот в тот же момент, когда он вошёл в неё, и она слегка впилась ногтями в его плечи, выгибаясь навстречу медленным толчкам. Он был прав, она действительно чувствовала себя способной уделять ему больше внимания теперь, когда её не тошнило от беспокойства по любому поводу. Ладно, им всё ещё нужно было избавиться от Волдеморта, но на самом деле это казалось не таким важным по сравнению с тем, что они уже сделали. Кроме того, она не могла представить, чтобы Северус с этим не справился, учитывая всё остальное, чего достиг её удивительный мужчина. Запустив пальцы в длинные чёрные волосы, она страстно целовала его, постанывая ему в рот, пока они двигались вместе. По мере того как её удовольствие нарастало, она прервала поцелуй, чтобы попытаться отдышаться, высвободила одну руку из его волос и медленно провела ногтем вниз по позвоночнику с достаточным нажимом, чтобы заставить его застонать и выгнуть спину. Она обнаружила эту его особую слабость совершенно случайно. Его низкое рычание заставило её задрожать от возбуждения, он переместил свой вес и начал толкаться в неё немного энергичнее. Они прерывисто дышали, прежде чем она выдохнула его имя, находясь на грани. Он приблизил губы к её уху, проводя языком по краю, прежде чем прошептать: — Давай, дай мне почувствовать тебя… — Звука его голоса было достаточно, чтобы она задрожала и впилась зубами в его плечо, заглушая свои крики; мгновение спустя он тихо вскрикнул в ответ и содрогнулся от собственного оргазма. Отдышавшись, Гермиона томно потянулась и поудобнее устроилась рядом с ним, опять положив голову ему на грудь. — Не могу припомнить, когда я в последний раз просыпалась и ни за что не переживала. Северус негромко фыркнул. — Не подумай, будто я хочу испортить тебе настроение, но осталась ещё одна маленькая проблема в виде Тёмного Лорда и его армии. — Я знаю, зануда, — парировала она, думая о том, чтобы поднять голову и сердито посмотреть на него, но в результате махнула рукой, решив, что ей лень. Довольствуясь тем, что вместо этого ткнула его в рёбра, она прижалась ближе. — Однако после вчерашнего убийство самого главного злодея уже не кажется мне таким невыполнимым, как раньше. Я имею в виду, что если мы смогли справиться с последним крестражем, то сможем и с ним. — Вот так просто? — насмешливо спросил Северус; она услышала улыбку в его голосе. — Тем не менее я понимаю твою точку зрения. Сделав невозможное, легко впасть в эйфорию. — В его тоне появилось любопытство. — Что именно ты почувствовала? — М-м-м… Это трудно описать словами. Я не могла уследить за подробностями того, что ты делал, но у меня сложилось общее впечатление. Не думаю, что другие чувствовали то же самое, что и я. — Полагаю, в этом есть смысл. Ты гораздо лучше знакома с моей магией и моим разумом, чем они, и между нами двумя было больше связей, чем с кем-либо ещё в круге. Она кивнула, уткнувшись ему в грудь. — Думаю, если бы мы занимались чем-то менее напряжённым, возможно, я смогла бы уловить некоторые из твоих мыслей, но всё, что я чувствовала, — это концентрация. Знаешь, иногда ты бываешь пугающе сосредоточен. — Я должен был быть таким, — согласился он. — Секундная невнимательность, всего один неосторожный шаг могли оказаться фатальными. Я научился блокировать всё, что не имеет отношения к текущей задаче. Гермиона начала одним пальцем выводить случайные узоры на его редких волосах на груди. — Наверное, именно это отчасти сделало тебя таким страшным учителем, — мягко поддразнила она. — Чувствовать на себе такой сфокусированный взгляд было чрезвычайно пугающе. — «Хотя в последнее время я обнаружила массу преимуществ в том, чтобы быть объектом такого пристального внимания», — подумала она, ощутив дрожь возбуждения во всём теле. — Такова и была моя цель, — парировал он; она слышала, что он ухмыляется; вероятно, Северус догадался, о чём она думает. — Однако что-то я не помню этого предполагаемого страха, когда вам троим приходило в голову сделать что-то, чего вам не следовало делать, — добавил он не без основания. Снова ткнув его в рёбра и подавив улыбку, Гермиона вернулась к предыдущей теме разговора. — Я почувствовала кое-что в самом конце. Ты защитил нас всех от ответной реакции крестража, не так ли? — Мне знаком этот тон. Не вздумай меня ругать. Конечно да, как ещё вы смогли бы пережить это относительно невредимыми? Твои ментальные щиты ещё недостаточно сильны, а у остальных их вообще не было. Кроме того, именно я контролировал круг. — Ты заверил меня, что нет никакого риска. — Ничего подобного, — мягко ответил Северус. — Я заверил тебя, что считаю это безопасным. Я не мог со стопроцентной точностью предсказать последствия. — Хм-м. Так чем же это было вызвано? Мы ощутили на себе энергию, выделившуюся при уничтожении крестража? — Честно говоря, я не совсем уверен. В тот момент я был очень уставшим и действовал инстинктивно; на самом деле я не мог ясно мыслить. Полагаю, отчасти это было так, а отчасти разум Поттера восстал против любого агрессивного присутствия, как крестража, так и нас. — Ты уверен, что он… окончательно уничтожен? — Ты почувствовала это почти так же сильно, как и я. Ради бога, Гермиона, не начинай беспокоиться о том, что мы уже сделали! — ласково пожурил он её. — С крестражем покончено, и я думаю, с Поттером всё будет в порядке, как только он сочтёт нужным присоединиться к нам. — А он не станет каким-нибудь… другим? Ведь Гарри умел делать некоторые вещи только благодаря крестражу, например, разговаривать со змеями… — Я не уверен конкретно в этом, но его магия формировалась под воздействием крестража по мере его развития, так что я полагаю, какой-то неизбежный ущерб однозначно был нанесён, за неимением лучшей фразы. Какое-то время Поттер будет немного слабее, как и я, когда удалил свою Тёмную метку, но его молодое тело быстро восстановится. Скорее всего, он будет таким же, как всегда, хотя, возможно, немного более психологически стабильным. Говорят, дуракам везёт, — добавил Северус, и она подавила смешок от его ироничного тона. — Трудно сказать что-либо наверняка. В конце концов, такого раньше никогда не случалось. — Значит, нам придётся подождать и посмотреть. — Она зевнула и прижалась ближе. — Итак, каков твой план, как нам победить Тёмного Лорда? — О чём ты? — Даже не пытайся, Северус, — сказала она ему, рассмеявшись и повернув голову, чтобы поцеловать его в плечо. — Ты планировал этот финальный бой десятилетиями. И я знаю, что в твоей слизеринской голове давно созрел какой-то план. После паузы он расслабился с тихим смешком и запустил пальцы в её волосы. — Боюсь, ты слишком высокого мнения обо мне. У меня пока нет конкретного плана, хотя не буду отрицать, что довольно много думал об этом. Есть несколько возможных идей, но ничего конкретного. — Хорошо. — Могу ли я предположить, судя по довольно подозрительной тишине снаружи, что Уизли дулся внизу всю ночь, а Поттер, скорее всего, сегодня утром будет в хорошем настроении? — лукаво спросил он через несколько минут, и она хихикнула. — Боюсь, что да. Я решила, что проще не препятствовать Джинни, иначе она всё равно прокрадётся к нему в спальню. Ты ведь не возражаешь, правда? — Меня не интересуют их любовные утехи. Но напомни мне сжечь этот матрас, как только они все съедут отсюда. И не говори Молли, что я позволил это, иначе она мне потом всю плешь проест.***
К тому времени, как Гермиона и Северус спустились вниз, они обнаружили, что Джинни проснулась первой. Она разбудила Рона пинком со всей любовью и заботой, которые может проявить только младшая сестра, и вдвоём они неплохо справились с завтраком. Вероятно, это было к лучшему; вчерашние усилия вытянули из них все силы, и они просто зверски проголодались. Гарри, в частности, был тих и сосредоточен на том, чтобы впихнуть в себя как можно больше яичницы с беконом, но никто не казался особенно разговорчивым во время еды. Джинни украдкой поглядывала на сидевших за столом на протяжении всего приёма пищи — особенно на Северуса, — и Гермиона не удивилась, когда искушение, наконец, оказалось слишком сильным, и её подруга открыла рот, чтобы что-то сказать. Она с некоторым удивлением наблюдала, как Северус бросил на рыжеволосую взгляд — не свирепый или хмурый, в нём никоим образом не было угрозы, но что-то в пристальном взоре этих чёрных глаз заставило Джинни покорно закрыть рот и уткнуться в тарелку с едой. За последние пару лет Гермиона много раз подвергалась такому же взгляду; на самом деле он не был угрожающим, но в нём отчётливо читалось предупреждение: «лучше сто раз подумай, прежде чем рискнёшь что-то сказать». Рон старался не рассмеяться. — Честное слово, вы должны научить папу, как вот так заткнуть Джинни. Северус выглядел позабавленным, когда вернул своё внимание к тосту. — Я не испытываю ничего, кроме уважения к Артуру Уизли, но ему было бы трудно запугать даже влажную салфетку, не говоря уже о собственной дочери-подростке. — Я не испугалась! — запротестовала Джинни. Прозвучало бы более правдоподобно, если бы она не покраснела и не избегала зрительного контакта, когда говорила это. Даже Гарри посмеивался, хотя он явно пытался быть хорошим бойфрендом и не насмехаться над ней. — Конечно нет, — иронично согласилась Гермиона. Джинни посмотрела на своего брата. — Она даже начала говорить как он! — Жутковато, не правда ли, — весело согласился Рон. — Через некоторое время к этому привыкаешь. А как только осознаешь, насколько они, оказывается, пугающе похожи, это начинает обретать больше смысла. — Угомонитесь, вы оба, — устало прорычал Северус; Гермиона узнала его особую интонацию «я-ещё-не-выпил-достаточно-кофе-для-этого» в голосе. — Есть что сообщить, Поттер? Какие-нибудь странные сновидения — после того, как ты в конце концов погрузился в естественный сон — или необычные ощущения? Очевидно, едва сдерживаясь от желания прокомментировать лёгкое лицемерие подобного участия, Гарри проглотил ещё один смешок и сделал всё возможное, чтобы вести себя прилично, покачав головой. — Нет, абсолютно ничего. Мой шрам немного побаливает после всего, что произошло вчера, но не покалывает или что-то в этом роде, и мои сны были нормальными. Я больше не чувствую его. Гарри буквально светился от счастья, и Гермиона не смогла удержаться от улыбки. Вскоре его довольная ухмылка исчезла, и он начал немного смущаться, взволнованно взъерошив пальцами свои волосы. — Э-э-э… сэр, я хотел сказать… — О, заткнись, Поттер! — отрезал Северус, бросив на парня взгляд, полный отвращения. — Никому из нас не нужна эта неловкая сцена. — Ему никогда не нравилось, когда его за что-то благодарили; это была одна из особенностей его характера, которые Гермионе пока не удавалось понять. Гарри застенчиво улыбнулся. — Как скажете. В любом случае, теперь всё мирно и спокойно. Я не чувствовал его всё время, пока вы удаляли крестраж. Не думаю, что он заметил, что что-то происходит. — Как же ты мог что-то почувствовать? — с любопытством спросила Гермиона. — Ты же спал. — Да, но в то же время я как бы всё понимал. Немного похоже на одно из тех осознанных сновидений, когда ты вроде бы и знаешь, что спишь, и наблюдаешь за всем со стороны. Всё было немного расплывчато, но я чувствовал, как вы все… вытесняли его из меня. Потом я реально заснул через некоторое время и больше ничего не помню. — Наверное, это и к лучшему, — заметил Северус. — Предполагаю, дальнейшее было бы чрезвычайно болезненно. Тебе было больно, когда ты пришёл в себя? Гарри выразительно кивнул. — О, да. У меня жутко болела голова. — Кстати, у нас закончилось зелье от головной боли, — сообщил Рон. — Джинни вчера забрала последнее для Гарри. — Спасибо, Рон, — кисло поблагодарила его сестра, слегка виновато взглянув на Северуса. «Ну да, ну да, она и правда ни чуточки его не боится», — с усмешкой подумала Гермиона. Северус только пожал плечами. — Оно готовится быстро, и, думаю, у меня ещё остались все необходимые ингредиенты. Если нет, то есть маггловские обезболивающие. Хотя хотелось бы, чтобы в ближайшее время нам всё это не понадобилось. Кроме того, позже мы отправимся на площадь Гриммо. Нужно поставить Орден в известность, что наша излишне секретная миссия завершена, и теперь они могут заняться чем-нибудь полезным. Полагаю, мы останемся там до тех пор, пока не будет составлен какой-нибудь план, — сдержанно сказал он. — Так далеко вы не думали? — спросил Гарри. — Я не ожидал, что проживу настолько долго. Гермиона нарушила молчание, последовавшее за этим замечанием, с лёгким юмором заметив: — Ребята, не стоит пытаться обсуждать с Северусом столь серьёзные темы в такую рань. По утрам он ещё хуже, чем обычно.***
Учитывая, насколько все ещё были уставшими — и как мало спали большинство из них, — только после обеда они вернулись на площадь Гриммо. Оказавшись там, они расстались; Джинни и Рон отправились навестить Перси, а Гарри, казалось, не был склонен оставлять свою девушку даже на несколько минут — Гермиона сомневалась, что он понимал это, но Северус явно не собирался позволять Джинни оставаться с ними навсегда, если они в конечном итоге вернутся в Паучий Тупик. — Итак, что теперь? — спросила она своего возлюбленного, понизив голос, чтобы лишний раз не потревожить портрет миссис Блэк. Он пожал плечами. — Мне нужно разыскать Минерву и ввести её в курс дела. Я не собираюсь рассказывать об этом никому другому. Раньше мне это не приходило в голову, но у нас нет абсолютно никаких доказательств того, что мы сделали, поскольку Дамблдор мёртв. А я довольно недальновидно уничтожил воспоминания, которые он мне оставил. — Я не виню тебя за это. Мы оба были расстроены. — В любом случае у нас нет возможности доказать что-либо из этого, поэтому проще ничего особо не говорить, кроме того, что мы удалили то, что сделало Тёмного Лорда бессмертным, и разорвали его связь с Поттером. Я не буду вдаваться в подробности ни с кем, кроме Минервы. Будь на то моя воля, я бы и ей не сказал, поскольку она сразу догадается, что Дамблдор знал о крестражах всё это время. — Разговор будет невесёлым, не так ли? — Уверен, всё будет не так уж плохо. Она ничего не скажет по этому поводу. У нас никогда не было таких отношений, которые предполагали бы обсуждение чувств, выходящих за рамки взаимного раздражения. Ты же знаешь, я с трудом выдерживаю все эти разговоры по душам. — Гарри хотел тебя поблагодарить, — мягко пожурила его она. — Вообще-то это не так уж плохо. — Тебе легко говорить, — парировал он. — Кроме того, после всего, что мы все видели и делали внутри него… пытаться сказать «спасибо» или «простите» за что-либо просто абсурдно. Лучше не будить спящую собаку.** — Полагаю, что так, — согласилась она. — Ты хочешь, чтобы я присутствовала при разговоре? — Это зависит от тебя. Сомневаюсь, что тебе будет интересно, — в конце концов, ты и так уже всё знаешь. Кроме того, — добавил он, и в его глазах заплясали огоньки, — ты прикусываешь губу каждый раз, когда слышишь, как я говорю откровенную ложь. — Эй! Ничего подобного! — Гермиона автоматически запротестовала, прежде чем задумалась об этом. — Или я и правда так делаю? Он ухмыльнулся ей. — Да. — Ну, чёрт возьми! — По крайней мере лгать ты уже научилась более правдоподобно, избавившись от этой вредной привычки, — с ухмылкой продолжил он. — Прекрати дразниться, Северус! Или я действительно пойду с тобой, сяду и буду держать тебя за руку, просто чтобы заставить профессора МакГонагалл посмеяться над тобой. — Уже молчу. Тогда увидимся позже.***
Гермиона нисколько не удивилась, когда Северус как ни в чём не бывало вошёл в её спальню той же ночью. Она просто подвинулась, давая ему возможность забраться к ней в постель без каких-либо комментариев. В любом случае, к этому времени большинство взрослых в доме уже знали о том, что они пара. — Добрый вечер, — сухо заметила она и услышала его тихий смешок, когда он удобно устроился у неё за спиной. — Привет. Сладко потянувшись, она прижалась к нему теснее, когда его рука обвилась вокруг её талии. — Всё-таки иногда приятно спать на кровати, которая немного просторнее, — рассеянно прокомментировала она. — Мне нравится та наша, и сворачиваться калачиком рядом с тобой, но, по крайней мере, здесь мне не нужно беспокоиться о том, что я окажусь на полу каждый раз, когда переворачиваюсь. — Ты могла бы трансфигурировать её, если тебе настолько неудобно, — заметил он. — Я думала об этом, но мне показалось, что это неправильно. В смысле, это же твоя комната. Я не имею права там ничего менять. Северус прыснул со смеху. — Ради бога, Гермиона, не говори ерунды! Ты можешь взорвать это место, и мне будет всё равно. Если хочешь, нарисуй на стенах ярко-розовых и голубых пони. Ничто на этой земле не заставит меня полюбить этот дом; делай с ним, что хочешь. Надеюсь, мы там надолго не задержимся. — Даже в детстве мне не нравились розовые пони. Неужели ты ничего не менял с тех пор, как умерли твои родители? — Нет, — сказал он, немного оправдываясь. — Я заменил кое-что из мебели. И привёл ванную в порядок. — Северус вздохнул, уткнувшись ей в затылок. — Я знаю, что это вредно для моего психологического здоровья, и, вероятно, мне не следовало оставаться там так долго, но… Честно говоря, я не видел в этом смысла. Я всё равно проводил большую часть времени в Хогвартсе. Зачем было утруждать себя ремонтом, если я был единственным, кто это видел? Или переездом, если я там так редко бывал? — Это могло бы помочь тебе справиться с твоими кошмарами. — Возможно, с некоторыми из них, но, честно говоря, сны о моём детстве были гораздо менее изматывающими, чем кошмары о Пожирателях Смерти. По правде говоря, она не знала, что на это ответить, и некоторое время они лежали молча, обнявшись, в уютной тишине. Судя по расслабленности его тела она могла сказать, что разговор его не напрягает. Наверное, ему было легче говорить на эту тему вдали от Паучьего тупика. — Насколько всё было плохо? — наконец тихо спросила она. — Такие вещи невозможно оценить по какой-либо шкале. Это было… плохо. Но могло быть и хуже. — Он поёрзал, и его голос зазвучал более задумчиво. — Ты должна понять, Гермиона, моё детство было депрессивным, но в нём не было ничего из ряда вон выходящего. Многие дети в семьях рабочего класса росли в подобной обстановке — ты видела, на что похож этот район. Мне было, наверное, лет семь, когда я начал понимать, что другие дети живут не так, как я и мои соседи. Мы были ужасающе бедны, но мой отец был не единственным человеком, который не мог справиться со стыдом из-за того, что не был способен обеспечить свою семью и чувствовал себя неудачником. На самом деле я долгое время не видел ничего плохого в том, что происходило, потому что просто не знал другой жизни. У Гермионы слёзы навернулись на глаза, и она стиснула зубы. — Твой отец бил тебя? — Да. Часто. Но ещё хуже он вёл себя по отношению к моей матери. — Северус медленно выдохнул. — Он был настоящим алкоголиком, хуже, чем я когда-либо. В любом случае он был от природы предрасположен к пьянству. Но я приспособился. Научился держаться от него подальше, когда мог, и не усугублять ситуацию, когда не мог. — В твоём голосе не чувствуется обиды на него. — По сути я давно отпустил её, хотя некогда она камнем лежала у меня на душе. Когда-то я был озлоблен, очень долгое время, но первая война выбила из меня многое, а остальное мне пришлось отбросить в сторону. У меня не было времени злиться на своего покойного отца — не тогда, когда я был слишком занят, разбираясь с последствиями проблем Тёмного Лорда с его отцом, — сухо добавил он. — Я взрослый человек, Гермиона. И достаточно повидал в жизни, чтобы оценить, что могло заставить моего отца стать тем, кем он стал. Времена были трудные. Думаю, ты даже представить себе не можешь насколько, учитывая уровень жизни твоей семьи. Бывало, что мы не могли позволить себе еду или отопление. Мой отец ничего не мог поделать, хотя он изо всех сил старался найти работу. Вакансий просто не было в наличии. Он не мог обеспечить нас, не мог выполнять свою роль главы семьи, и это выводило его из себя. Он вымещал собственный стыд и злость на нас, потому что чувствовал себя ничтожеством. — Северус помолчал, затем добавил: — Звучит так, будто я его оправдываю, но — нет. Я ненавижу его и никогда не прощу — это составляет значительную часть моих проблем с гневом. Но я понимаю, по крайней мере, частично, почему моё детство было именно таким. — Лили знала, насколько всё было плохо? — Нет. Я отказался показать ей, где живу, и испугался того, что может случиться, если я приглашу её домой, чтобы познакомить со своими родителями. Она знала, что мы очень бедны и что у моего отца вспыльчивый характер, но не более того. Лили была слишком мала, чтобы разобраться в этом, хотя я уверен, её родители подозревали что-то. — Разве тогда не существовали социальные службы? — Понятия не имею. Впрочем, никто бы им не сообщил. Половина семей в районе была в такой же ситуации, но даже те, которые жили лучше… не доверяли властям — никому, кто был связан с полицией или правительством, особенно после того, как те позволили всему полностью развалиться. Даже акушеркам и медсёстрам там были не рады. Мы сами о себе заботились. Это была странная жизнь по обычным меркам, но, опять же, другой я не знал. Гермиона некоторое время лежала молча, пытаясь представить то, что описывал Северус. Он рассказал ей о том, как закрылась ткацкая фабрика, и внезапно исчезли все доступные рабочие места. Никто не мог найти работу, жизнь многих людей стремительно скатывалась в нищету. О том, как некоторые дети, с которыми он играл, умирали от простых болезней, вполне излечимых в те времена, потому что они были слишком истощены, их ослабленный организм просто не мог пережить это. О том, как он сам учился воровать в худшие времена. О жёнах, собирающихся вместе, чтобы обмениваться друг с другом старой одеждой. Его мать иногда меняла «растительные лекарства» на еду или какие-то вещи, по крайней мере в первые годы. Северус привык к тому, что всегда был плохо одет и редко имел возможность помыться; никто из других детей тоже не был чистым, ни у кого из них не было одежды впору или без дыр и заплаток. Просто его наряды обычно выглядели ещё более диковинно. Он привык к тому, что ему почти всегда было холодно и голодно, и перестал по-настоящему замечать это. В детстве он не обращал особого внимания на контраст между собой, Лили и Петунией. Только поступив в Хогвартс, Северус по-настоящему осознал, насколько он худой и низкорослый. Он принимал отсутствие денег как должное, спокойно терпел лишения… ну, на самом деле почти всего. Он получил большую часть своих ранних продвинутых знаний о магии просто потому, что старые книги заклинаний его матери были единственной доступной литературой в доме — они не могли позволить себе ничего столь роскошного, как книги. Северус был одним из немногих детей на улице, кто вообще умел читать, а маггловская школа, которую он неохотно посещал время от времени, едва ли заслуживала такого названия. То, что он описывал, ошеломило её; если бы он рассказывал про жизнь в ранней викторианской Англии, она могла бы это понять, но он говорил о 1960-х годах! Гермиона понятия не имела, что тогда такие нищенские условия всё ещё существовали, не то чтобы она когда-либо по-настоящему об этом задумывалась. — Теперь я чувствую себя ужасно виноватой из-за того, что моя семья принадлежит к среднему классу, — сказала она наконец, и он тихо рассмеялся. — Не вини себя за это, невыносимая гриффиндорка, — ласково сказал он ей, крепче обнимая за талию. — Всё это случилось за десятилетия до твоего рождения. И об этом не говорили — не было никаких благотворительных акций по сбору средств, никаких репортажей обеспокоенных знаменитостей по телевидению. Никто не обращал на нас внимания, а мы были слишком заняты выживанием — нас не заботило то, что думают другие. Остальная часть страны восстанавливалась после мировых войн и переходила к технологической революции. Для меня это было не так уж плохо. Моё здоровье всегда было довольно стойким — я даже ни разу не заболел чем-то серьёзным, за исключением обычных эпизодов ветрянки, кори, коклюша и других традиционных детских болячек. Тогда не ставили никаких прививок. У меня не было братьев и сестёр, с которыми пришлось бы делиться тем немногим, что у нас имелось из еды и одежды. Даже жестокое обращение казалось мне относительно сносным по сравнению с тем, что могло бы произойти. Мальчика на соседней улице забил до смерти собственный отец. А я научился выживать. Если бы у меня было другое детство, меня бы сейчас здесь не было. — Всё равно это неправильно, Северус! — Почему-то его снисходительное отношение было хуже всего, что он описывал. — Да, но это не убило меня. Я предпочёл не увязать в жалости к себе. У меня всегда была масса других более важных дел. Мой отец превратился в пьяницу-развалину, единственной мерой контроля над собственной жизнью которого было избиение жены и сына, — это не новая или уникальная история, и тогда мне она казалась нормальной. Если бы я внезапно оказался в такой ситуации, это навредило бы мне гораздо больше. А так… всего лишь ещё несколько шрамов среди многих. — Полагаю, ты прав, — печально согласилась она, отодвигаясь от него, чтобы перевернуться на другой бок и прижаться к его груди, после чего его руки вновь обвились вокруг неё. — Но… а как же твоя мать? Как она могла позволить ему вытворять такое? Северус молчал несколько минут, прежде чем ответить. — Вспомни, что Дамблдор сказал Поттеру о Меропе Гонт. Не могу быть до конца уверен, но я думаю, моя мать оказалась примерно в такой же ситуации. Она никогда не была сильной женщиной и, уверен, очень сильно страдала от депрессии. Род Принцев находился в упадке, и я сомневаюсь, что в тот момент они жили намного лучше, чем Снейпы. Жизнь, которую я тебе только что описал, озлобила меня, но её она полностью сломила. Моя мать была очень несчастна, и у неё просто не хватало духу сопротивляться. — Она всё ещё могла творить магию, не так ли? — Да, — ответил он с некоторым сомнением, — но очень редко это делала. Иногда, когда выполняла разную работу по дому, или мы настолько зарастали грязью, что это было невозможно сделать вручную. Раз или два она научила меня всяким мелочам, иной раз помогала попрактиковаться, чтобы удержать мою зарождающуюся силу под контролем. У неё не было навыков целительства, и, насколько мне известно, она никогда не пыталась защититься от мужа с помощью магии. И, конечно, она никогда не использовала её, чтобы защитить меня. — Тогда в Гринготтсе ты сказал мне, что не знаешь, почему они поженились… — неуверенно произнесла она. Судя по всему, Северус не возражал против этой темы, но он не смог полностью скрыть слабые нотки застарелой боли в своём голосе. — Да, я действительно понятия не имею. Отец знал, что она ведьма, ещё до того, как они поженились, и она не была беременна. Полагаю, должно быть, они когда-то любили друг друга, по крайней мере, в какой-то степени. Вероятно, что-то заставило моего отца забыть о своём недоверии к магии, потому что, видит бог, у моей матери не было ни богатства, ни привлекательной внешности. Я не помню никаких признаков чего-либо, даже отдалённо напоминающего привязанность, или чего-то более мягкого, чем терпимость, между ними, но, возможно, я просто не помню точно. Насколько я знаю, всё было замечательно до тех пор, пока я не родился, о чём мой изрядно напившийся папаша регулярно мне сообщал. Я также не понимаю, почему она осталась с ним вместо того, чтобы вернуться в волшебный мир. — У тебя есть ещё какие-нибудь родственники? — Нет. Оба моих родителя были единственными детьми, у них не было ни братьев, ни сестёр, поэтому у меня никогда не было ни тёть, ни дядей, ни кузенов. Мои бабушка и дедушка по материнской линии умерли до моего рождения, а родителей отца не стало, когда я был совсем маленьким. Я уверен, что состою в дальнем родстве с несколькими чистокровными родами по линии Принцев, но никогда не утруждал себя выяснением этого. — Его тон смягчился. — Если мы пойдём на венчание в церковь, с моей стороны некого будет пригласить. Вопреки себе, она улыбнулась. — Что ж, полагаю, это сократит список гостей. — Её улыбка погасла. — Значит, ты всегда был одинок? Неужели вообще не было счастливых времён? — Хм-м… Что ж, у меня есть одно хорошее воспоминание о моём отце. Правда, всего одно. Мне было шесть лет, и он повёл меня в один из самых лучших пабов в другой части города — один из немногих, где был телевизор, чтобы мы могли посмотреть финал Чемпионата мира… Гермиона подняла голову и бросила на него недоверчивый взгляд. — Тебе нравится футбол? От образа Северуса в роли болельщика у неё разболелась голова. Он усмехнулся её тону. — Мне было шесть лет. И Англия играла в финале Чемпионата мира. Конечно, тогда мне нравился футбол. Уверяю тебя, я довольно быстро это перерос. Как бы то ни было, мы смотрели матч вместе. Подозреваю, что у этой истории не было бы счастливого конца, если бы Англия проиграла, но я помню, как он нёс меня домой на своих плечах, а вокруг нас было много его друзей. Они научили меня нескольким футбольным кричалкам и песням, которые шестилетний мальчишка определённо не должен знать. — Думаю, в какой-то момент тебе придётся показать мне это воспоминание, — решила она, улыбаясь ему. — Звучит очаровательно. — Он закатил глаза в ответ, и она снова положила голову ему на грудь. — А как насчёт твоей матери? — На самом деле, трудно сказать. Сначала я был слишком мал, чтобы понять её, а позже — слишком зол. Она всегда была довольно холодной — эмоциональные проблемы, похоже, являются нашей семейной чертой. Мы никогда по-настоящему не были привязаны друг к другу так, как, насколько я понимаю, дети должны быть привязаны к своим матерям. Я бы не удивился, узнав, что, в дополнение ко всему остальному, у неё была послеродовая депрессия, но я недостаточно знаю об этом, чтобы утверждать наверняка. Мать заботилась обо мне, как могла, до определённого момента, но в основном мне приходилось самому о себе заботиться. Я помню несколько особенных моментов — например, как она учила меня читать и писать, — но в остальном каждый из нас был сам по себе. — Северус начал играть с её волосами; она чувствовала, как он небрежно накручивает локоны на пальцы. — После того, как я получил письмо из Хогвартса, стало лучше — мой отец был рад, что меня не будет дома большую часть года, меня не нужно будет кормить и что они получат немного денег из того, что останется от фонда, выделенного Хогвартсом на мои школьные принадлежности, а ещё ему не придётся мириться с моими растущими «проявлениями причудливости», как он это называл. В свою очередь, мать радовалась тому, что её муж доволен. С моим уходом обстановка дома стала менее напряжённой. Казалось, мать немного пришла в себя и стряхнула с себя часть своей неизменной апатии. Она даже начала рассказывать мне истории из своих школьных лет. Наверное, пыталась подготовить меня. Помню, как она предупреждала, что если я попаду в Слизерин, то мне там будет непросто, как только остальные узнают, что я не чистокровный. Но она рассказывала мне и менее пугающие вещи, об уроках и так далее. Всё было не так уж плохо. — В любом случае в этом было хоть что-то хорошее. — Она прижалась ближе, удобно положив голову ему на плечо. — Я не так уж много знаю о подобных вещах, но не понимаю, как кто-то может так относиться к своей собственной семье, несмотря на все трудные обстоятельства. — Я тоже, — сказал Северус после минутной паузы. — Я потратил много времени, пытаясь понять, почему, но так и не нашёл ответа. Я видел много примеров жестокого обращения с тех пор, как стал учителем, — в Слизерине всегда было самое большое количество учеников с тяжёлым детством. В большинстве случаев, по-видимому, нет причины, которая могла бы это оправдать. Иногда плохие вещи просто случаются. Но я благодарен судьбе за то, что, несмотря на все мои проблемы, я не стал таким же как он. Слабый след застарелой обиды опять прозвучал в его голосе, но ей показалось, что в основном его это уже не очень беспокоило. «По крайней мере, хотя бы так, но всё-таки…» Гермиона подавила вздох. Если бы в Хогвартсе ему уделяли чуть больше внимания, он бы гораздо меньше пострадал. Всё это многое объясняло: его колючую защиту, нежелание показывать свои истинные чувства, неспособность признать, что кто-то вообще может его любить. С другой стороны, как он и сказал, без этого раннего опыта, который закалил его, — он не был бы Северусом Снейпом. — Как ты думаешь, что бы обо мне подумали твои родители, если бы они были живы? — наконец с любопытством спросила она. Он задумался и, наконец, тихо рассмеялся. — Мой отец бы тебя возненавидел. — Правда? — О, да. Ему никогда не нравился кто-то умнее его, что давало ему возможность выбирать из множества людей. Он бы совершенно точно решил, что ты слишком хороша для меня, — этакая избалованная девчонка из богатенькой семьи, — добавил Северус; по его голосу она поняла, что он слегка улыбается. — Ты бы заставила его почувствовать себя тупым отморозком просто потому, что была бы образована лучше него, и он бы возненавидел тебя за это. — Северус помолчал и продолжил более задумчиво: — Что касается моей матери, я не уверен. Думаю, ты бы ей понравилась, но кто знает… Гермиона кивнула, глубже зарываясь под одеяло. — Ну, тебе в любом случае не грозит знакомство с большинством членов моей семьи, — с лёгким смущением сказала она. — Кроме моих родителей, никто из них не знает, что я ведьма, и на самом деле мы нечасто с ними видимся. Обещаю никогда не тащить тебя на большие семейные сборища. — Спасибо, — насмешливо ответил он, но она заподозрила, что за шуткой скрывалось искреннее облегчение. — Хотя на каком-то этапе мне всё равно придётся опять встретиться с твоими родителями. И что-то мне подсказывает, на новость о помолвке они отреагируют не очень хорошо. Она усмехнулась. — Мама уже поняла, что ты мне нравишься. Не знаю, что ты им наговорил, когда пришёл в первый раз, но следующие пару дней она расспрашивала меня о тебе. После паузы Северус осторожно ответил: — Сомневаюсь, что она делала это из праздного любопытства. — Что? Ты хочешь сказать, что ты, мастер-шпион слизеринец, случайно выдал себя? — спросила она, поднимая голову, чтобы посмотреть на него. Он хмуро глянул на неё. — Нет. По крайней мере, я так не думаю. Но когда она прислала мне твой подарок на день рождения, чтобы я передал его тебе… Гермиона подавила смешок. — Бедняжка, она тебе угрожала? Не волнуйся, уверена, что смогу убедить её оставить тебя в живых. На самом деле, я думаю, ты ей понравился. — Я в этом очень сомневаюсь, — проворчал он. — А что с твоим отцом? Когда я разговаривал с ними, большую часть разговора вела твоя мать. — Он более… лояльный, чем мама, если это подходящее слово. Конечно, ему не понравится наша разница в возрасте или то, что раньше ты был моим учителем. Но он верит в меня больше, чем она. Думаю, он согласится с тем, что я знаю, что делаю. Так или иначе. — Она улыбнулась ему. — Только не говори мне, что ты нервничаешь. Северус впился в неё взглядом. — В последний раз, когда меня потенциально оценивали чьи-то родители, мне было девять, — раздражённо заметил он. — И это было намного проще. Подавив смешок, она положила голову ему на грудь. — Вот увидишь, всё будет в порядке. Я знаю, ты можешь быть очаровательным, когда стараешься, и ты произвёл очень хорошее первое впечатление всей этой историей со спасением наших жизней. Я люблю тебя, и они тоже тебя полюбят, как только узнают получше. — Ну, если ты так считаешь… — ответил он, и в его голосе прозвучало глубокое сомнение.