aeroplanes

Вселенная подмигивает ей мягко звёздами темного небосвода — значит, дорога верна. Лужи скорбно всхлипывают под подошвами изношенных ботинок, да хрустит смиренно мертвая листва. В этом городе прописалась когда-то давно домоседка-осень и не покидает теперь его пределов подолгу. Мэй вышагивает торжественно, почти радостно, будто окружает ее шумная толпа парада, а не безмолвный хоровод деревьев, свесивших печально ледяные ветви. Совсем скоро замерцает в несмелых лучах луны лесная река. Ей хочется подпевать птичьим трелям отчаянно, только вот те спят давно, укрытые одеялом ночной темноты. Ей хочется самой стать птицей, чтобы смело щебетать в гулкую пустоту леса неуместно счастливые песни. Мэй считает шаги. До моста рукой подать. Жаль только, настоящая река не протекала в лесу — ее бурное русло предпочло бежать стремглав через город, да и мост здесь не тот, какие рисовали умельцы в книжках цветастых со сказками. Строители его ограничились тремя наспех кинутыми досками, прибившими тонкую полоску иссыхающей речки к земле, и этого было более, чем достаточно, чтобы не намочить ненароком во время детской игры штопанных мамой носков. Мэй идёт к мосту хоронить свое детство. Ветер гладит ее против шерсти — грубой, короткой, в цвет ночи иссиня-черной. Она идёт дорогой пропавших без вести, задумываясь ненароком, не пропала ли ещё сама. Вдалеке стучат колеса поезда, и ей интересно, смотрят ли из его плотных стекол на нее призраки сбежавших из этого города. Река совсем близко. Пологий склон усеян осенней прелой листвой. Мэй собирает ноябрь в букет истлевший — листок к листку, воспоминание к воспоминанию. Их осколки выстилают ей тропу к гнилым доскам разбитого временем моста. Добравшись до речки, она преподнесет ей этот букет, но слёзных речей произносить не станет. Служба ее совсем не церковная, молчаливая и неправильная по всем фронтам. Гордым одиночеством завершается ночь. Никто не видит ее прощального плача — разве что беспокойный ветер и целая Вселенная.