Одним целым

— Мне все равно — выплевывает Аня и гневно захлопывает за собой дверь, выходя из раздевалки, от чего громкий звук распространяется эхом по всему пустому коридору. До побеления костяшек она сжимает ручку портфеля, который первым попался под руку еще час назад, в который она мигом закидала все тетрадки, как оказалось, забыв половину, положив несколько ненужных, и пару ручек, лежавших на столе, чтобы побыстрее явиться в универ. Она наплевала на свой помятый внешний вид после нескольких часов бессонницы в поезде, она наплевала на совершенную неготовность к парам, она наплевала на рекомендации преподавателя, который говорил ей остаться дома и отдохнуть после дороги. Аня хотела скорее увидеться с ней, обнять, повиснуть на её шее, вдохнуть её такой родной запах вишни и забыть про всю свою усталость. Но так вышло. Не случилось. Так вышло, что вместо тёплых радостных объятий, вместо долгожданной встречи, которой она безумно желала, Щербаковой пришлось выслушивать ревностные речи, которые начинали стоять поперёк горла. Злость. Она злилась в первую очередь на себя. На то, что не смогла как следует с ней поговорить, что вспылила, когда должна была оставаться спокойной, хладнокровной и рассудительной, взрослой. Она должна была её успокоить, утихомирить её пыл, сделать так, чтобы Валиева поверила. Обида и непонимание. Ане было обидно за вспышки необоснованной ревности Валиевой, которую она испытывала и проявляла в сверх количестве, несмотря на все Анины слова. Это скорее выглядело как безумное собственничество. Щербакова не понимала, не находила весомых причин. Приобнял за талию — значит между ними точно что-то есть? Бред. Она не собиралась держать дистанцию со всеми людьми, только лишь для того, чтобы Камила не ревновала. Точно нет. Она сама всё рушит. Ей было обидно за то, что Камила была непреклонна, додумывала совершенно нелепые вещи, о свершении которых в голове Щербаковой не было и мысли. Все равно? Конечно, ей не было все равно. Девушка идёт по пустому коридору, звук стучащей по полу подошвы кед отдаёт в голову, в которой уже по сотому кругу прокручиваются события, произошедшие пару минут назад, слова, сказанные тогда, прочно заседают в голове, не желая её покидать. «Не верю» — Не верь, — говорит она злобно в пустоту, но голос ломается, нос неприятно щиплет из-за поступающих слёз, она сглатывает противный ком, пытаясь не проронить ни слезинки. Заходя за угол, она врезается в чью-то крепкую грудь, облачённую в чёрную водолазку и серый пиджак в клетку, в нос ударяет знакомый парфюм. Аня сразу понимает, что это за человек, она не поднимает глаз, отходит в сторону и двигается прочь, не отвечая на слова преподавателя, еле-еле доносящиеся до неё. Сейчас в Анной голове лишь карие глаза, смотрящие на неё с разочарованием. Щербакова заходит в пустой туалет, облокачивается на раковину, крепко вцепляясь в её края, прерывисто дышит. «Успокойся» — твердит мозг, а сердце не собирается слушать, оно бешено колотится, не намереваясь останавливаться. Аня выворачивает винт крана так, чтобы хлынула вода. Она набирает немного в руки и плещет на своё лицо несколько раз, проводя по нему ладонями, а следом хлопая по щекам, не обращая внимание на вкус паршивой воды, попадающей в рот, пытаясь привести себя в чувство холодными каплями. — Что за дерьмо, — она горько усмехается, снова упираясь ладонями в края университетской раковины, опуская глаза, собираясь сбежать до того, как закончится пара и в туалет ввалятся студентки. Ей больше не хочется плакать, ей хочется поскорее уйти из этого помещения, давящего всеми своими стенами. Девушка вытирает капли воды рукавом, ещё раз протирает лицо, дабы убрать оставшуюся влагу и переступает порог санузла, спускается по лестнице, наспех надевает верхнюю одежду и выбегает из здания, встречаясь с уличной свежестью, вызывая такси. Аня открывает дверь квартиры, которая кажется ей тяжелее, чем когда-либо, и переступает через, кажется, такой высокий порог. Она разувается, не убирая на полочку, как обычно, обувь, снимает пальто, в котором на улице ходить уже становилось прохладно, и небрежно вешает его на вешалку, не надевая привычных тапочек, направляется в гостиную. Щербакова кидает портфель на пол, ничего страшного, ведь в нём нет ничего ценного. Девушка, не переодеваясь в домашнюю одежду, без сил приземляется спиной на мягкий диван, на котором они с Камилой сидели, держась за руки, на котором Валиева лежала у неё на коленях, и смотрит в потолок стеклянными глазами, не выражающими ни одной эмоции. Она снова видит перед собой Камилу и её до боли знакомые карие глаза, в которые Аня смотрела, когда та дарила ей букет лаванды и можжевельника, в которые она смотрела перед поцелуями, в которые она смотрела прежде чем согласится вступить с ней в отношения. И все эти прекрасные моменты перебивает один. В этот раз её глазки не искрятся радостью, они другие. Аня вновь видит разочарование в них, невероятно красивых кофейных глазах. Она отчётливо видит то, чего видеть никогда не хотела. Аня прикрывает веки, чтобы не расплакаться, чтобы не поддаться слабости. Щербакова старается размеренно дышать, грудь слегка потрагивает, покрывается неприятными мурашками. Она видит не темноту, как обычно это происходит, когда люди закрывают глаза, она видит её карие омуты, заглядывающие в душу, заставляющие сердце вылететь из грудной клетки подобно гоночной машине после старта, они преследуют, никак не хотят забываться. Ей определённо нужно переключиться с мыслей о ней на что-то другое. Отличный способ отвлечься для Щербаковой ещё пару недель назад — забыться в клубе под действием алкоголя и чужими прикосновениями. Но в этот раз она не то, чтобы не могла, ей просто не хотелось. Аня, глубоко вдохнув, открыв глаза и приложив усилия, поднимается, плетётся до ящика, улавливая пренеприятнейший на данный момент звук, возникающий из-за соприкосновения носков и поверхности пола. Щербакова достаёт большие беспроводные белые наушники, которые она подключает к телефону через блютуз и снова укладывается на диван, прибавив звук на максимум. Девушка сосредотачивается на тексте знакомой песни, она подпевает, стараясь вытравить из своей головы девичий образ, а позже веки тяжелеют, губы смыкаются, и она погружается в сон, громкость музыки совершенно не мешает Щербаковой. Видимо, слишком уж она вымоталась и физически, и морально. Спустя несколько часов наушники разряжаются и перестают работать, сон Ани прерывает противная мелодия домофона. Девушка морщится, потирает глаза, пытаясь понять, что происходит, и снимает наушники, убирая их куда-то на тумбочку, стоящую около дивана. Аня принимает сидячее положение и продолжает пытаться вернуться в реальность после идиотского сна, но домофон уже порядком надоедает, поэтому девушка резко вскакивает, от чего в глазах темнеет, а ноги путаются, но Щербакова опирается на стену, устоять удаётся. Аня проходит по небольшому коридору и достигает цели — телефона, она поднимает трубку, в чувство её приводит чужой голос: — Впусти, нужно поговорить. — Зачем? Может оставишь меня в покое? — Щербакова не хочет её видеть, уж точно не сейчас. — Впусти, это срочно, — настаивает девушка, давая понять, что разговор не стерпит отлагательств. Аня молча нажимает на кнопку, благодаря которой девушка сможет открыть перед собой железную дверь и войти в подъезд. Она ворачивает пластиковую трубку на её исходное место и облокачивается на стену, скрестив руки под грудью, ожидая. Проходит чуть больше пяти минут, в дверь поступает звонок, Аня, не смотря в глазок, сразу же открывает и делает пару шагов назад, её ноги, всё еще облачённые в джинсы, обдаёт прохладой. — Ну привет, — здоровается только что вошедшая. Её щёки покрыл алый румянец, а некоторые длинные пряди выбились из-под куртки, шапки она никогда носить не любила. — Здравствуй, — сдержанно и безэмоционально отвечает Щербакова. — Почему так сухо и официально? — девушка усмехается, а Аня оставляет вопрос без ответа, повернувшись, проходит на кухню и садится на стул с мягкой обивкой, эта комната овеяна воспоминаниями, как и вся квартира. — Разбудила? — спрашивает гостья, обращая внимание на растрёпанные волосы и слегка помятую одежду. — Не важно. Говори, что хотела и уходи, — Аня на неё даже не смотрит. — Уже прогоняешь? — девушка подходит ближе и садится на соседний стул, тот самый, Аня закусывает щёку. — Тебе нечего здесь делать. Я вообще не хочу с тобой разговаривать, но раз уж я тебя впустила, потрудись побыстрее всё выложить. — Всё такая же вредная, — подытоживает молодая особа, героиня Аниного сна, скрепляя на столе руки в замок. — Ничего не рассказывай Камиле обо мне. — Почему я не должна ей ничего рассказывать? Поясни, — Щербакова наконец подняла взор на собеседницу, ведь в этом неприятном холодном диалоге упомянулось такое тёплое и важное имя. Она сложила руки под грудью — её любимая поза. — Расскажешь ей — она расскажет Алёне, а мне не хотелось бы, чтобы моя девушка узнавала это от другого человека, не от меня. Я сама всё расскажу, когда придёт время. — А когда твоё время придёт? — Щербакова усмехнулась — первое проявление хоть каких-то эмоций. — Когда уже бросишь её, так ничего и не сказав? — Что за отсылки к прошлому? Ты тоже не невинная овечка, не забывай, — Трусова говорит серьёзно, шмыгая носом из-за уличной холодной погоды и поглаживая большим пальцем кожу другой руки. — А почему я должна молчать? Если я скажу — со мной ничего не произойдёт, не скажу — то же самое. — Если расскажешь, то Камила абсолютно случайно узнает о том, какой ты была, а эта светлая девочка разочаруется в тебе, поверь, — красноволосая нагнетает, запугивает, даже не зная, что произошло между этими двумя. Разочарование — слово, от которого звенит в ушах. — Она не разочаруется во мне, не выдумывай, я сама всё расскажу, — утверждает Аня. Не разочаруется? А где гарантии, Щербакова? — Ты не вызываешь у меня абсолютно никакого доверия. — Я поняла! — восклицает Трусова, слегка хлопая ладонями по столу. — Я не заслужила твоего доверия и год назад? Поэтому ты молчала обо всём? — Да, — то, что было — прошло. Ей не обязательно знать то, что она ещё как заслужила этого доверия, но Аня чертовски боялась раскрыться перед кем-то полностью, обнажить душу, рассказать о всем, что происходит в ее жизни. Сейчас не это важно. — Поживём — увидим, Аня, — девушка настолько давно не слышала из её уст своего имени, что сперва опешила и решила не отвечать, спокойно сидеть и пялиться в железную салфетницу, наполовину заполненную бумажными изделиями — казалось ей лучшим решением. — Я смотрю, ты такая же льдина, какой и была, Щербакова? Все ещё делаешь то, что тебе вздумается? — Такого ты обо мне мнения? — А каково должно быть мое мнение о тебе? Делаю выводы из давнего прошлого, твоих недавних поступков и настоящего. Прямо сейчас ты холодна, как никогда. — А ты всё такая же лживая, Сашенька? — от ласкового обращения, выскользнувшего из ее рта, Трусова поморщилась. — Всё еще убегаешь от близких людей, не сказав ни слова? — Не смей называть меня так. Мы уже давно не вместе, — девушка игнорирует вопросы, её цепляет только «Сашенька» — так Аня называла её ещё год назад. Щербакова опускает взгляд, тихо смеётся, а потом поднимет взор, заглядывая прямо в душу, прямо в зелёные напротив. — Точно, мы давно не вместе, и я к тебе совершено ничего не чувствую. — Вот прямо так ничего? — Трусова горько усмехается. Но больше даже не от того, что расстроена отсутствием чувств у Щербаковой, а тем, что пока не может сделать ей больнее, чем было Саше когда-то. Просто она не знает, как Щербакова пережила их расставание. — Абсолютно, — серьёзно и точно, категорично. — Всё? Если да, то можешь идти. — Щербакова встаёт и указывает рукой на в сторону выхода. Трусова решает, что встреча не должна пройти даром, она ставит себе цель — вывести Аню на эмоции, заставить её их проявить. Девушка поднимается со стула, оперевшись ладонями о стол, она медленно приближается. — А если так? — красноволосая подходит вплотную, между кончиками носов расстояние в пару сантиметров, она сбивает девушку с толку, но та не подаёт вида, гордо держится. — Что ты хочешь, Трусова? — Аня презрительно спрашивает, пытаясь найти ответ в меняющих свой размер зрачках. — Проверить твои истинные чувства, Щербакова, — она отвечает вполголоса, становится ещё ближе, собирается накрыть её губы своими. Но Аня делает пару шагов назад. Трусова не достигает цели, шатенка спокойна на вид, но только сама Щербакова знает, какой пожар раздражения и злости она тушит внутри себя. — Мне не нужны твои проверки, я все выразила в словах. Лучше подумай об Алене, она не заслуживает к себе такого отношения, — тонны презрения в Аниных глазах. — Я не изменяла, в отличие от некоторых, — Саша стойко пытается держать образ, старается всё же увидеть хоть какие-то эмоции помимо жалкой усмешки и смеха, которого она всё же удостоилась. Ей мало. Злость, обиду, боль, что угодно, лишь бы увидеть больше эмоций, лишь бы знать, что ей неспокойно. — Всё-таки ты такая мерзкая, — подытоживает Щербакова, не показывая эмоций. — Могу сказать то же самое о тебе. — Подумала, что я тебе изменила и сразу же убежала? — А разве это было не так? — Трусова усмехается. — Это было против моей воли, но тебе же всё равно. — Да, мне плевать на обстоятельства, Щербакова. Измена — это измена. Ты изменила, это факт, — констатировала Александра. — Хорошо, мне всё равно, — Аня пожала плечами. — В чем-то вы с Камилой похожи. Обе невероятно ревнивы. — Не смей делать ей больно, — теперь Трусова смотрит угрожающе, в случае небольшого изменения настроения Камилы в худшую сторону, главная, по мнению Саши, причина — Щербакова. Кто, если не она? Она ведь, кажется, знает её. — Кто сказал, что я собиралась? — Твое прошлое. — Я ничего не буду тебе доказывать. Но хочу сказать тебе того же, не заставляй Алёну страдать. Близкие друзья Камилы для меня очень важны, конечно, ты не в счёт. — Как мило с твоей стороны, — красноволосая натянуто улыбается, понимая, что получить от «айсберга» эмоций не удалось. — Дверь там, — Щербакова пальцем указывает на выход, а как только Трусова отворачивается, позволяет себе надменно и победно улыбнуться, ликовать изнутри. Она прекрасно понимала, что раздражает девушку своей безэмоциональностью и каменным лицом, но такова задумка — вывести Трусову из себя, не дать ей совершить желаемого. — До скорых встреч, — бросает напоследок девушка и выходит из чужой квартиры, хлопая дверью. Неожиданный визит красноволосой бестии застал врасплох, заставил вспомнить то, что долго и надёжно пряталось в закромах души. Они расстались далеко не на хорошой ноте. Трусова спасла Аню от постоянной смены весёлых гуляющих компаний, которые помогали забыться, покинуть реальность и окунуться в беззаботный мир, они помогали ей отвлечься от проблем как в школе, так и дома. Встреча со счастливой новенькой красноволосой девчонкой в конце десятого класса перевернула её жизнь. Щербакова забыла про все развлечения и компании глупых детишек со сложной жизнью, всё свободное время она проводила с Сашей. Ночёвки под открытым звёздым небом, разговоры о созвездиях, крепкие объятия, умиротворение и покой, прогулки по поляне, плетение друг другу веков из различной травы, весёлые видео, фотографии, создающие приятные воспоминания, тёплые поцелуи в щёки и нежные руки — всё это было для Ани в новинку, её первая подростковая, окрыляющая, но такая сложная любовь. То лето оставило неизгладимый след в сердце каждой, но с началом нового учебного года, ответственного одиннадцатого класса, всё начало меняться. Аня стала крайне редко появляться в школу, отвечать на сообщения, Сашу это тревожило. Она приходила к девушке домой, желая хоть раз её застать, но на пороге стоял лишь её снова вдрызг пьяный отец, утверждающий, что отбившаяся от рук дочь снова где-то шляется. Трусова сразу поняла, что с ним абсолютно бесполезно разговаривать. Когда Щербакова всё же появлялась в школьных стенах, встречали её не радушным приёмом, а недовольными, запугивающими и злобными речами об отчислении, но ей было плевать. И лишь Саша терпеливо, с трепетом в груди ждала её, ведь другого выбора просто не оставалось. Но каждый раз Аня становилась холоднее и холоднее, каждый раз она всё больше отдалялась, всё дольше отмалчивалась, пыталась отмахнуться и сказать, что всё в порядке, но даже самому глупому, слепому и глупому человеку будет понятно, что всё далеко не в порядке. Месяц Трусова терпела и мирилась со всем, любила, но позже девушка узнала то, что поставило жирную точку в их отношениях. В один из серых и дождливых осенних дней Саша краем уха услышала, как группа одноклассников обсуждает какое-то, видимо, интересное событие. Трусова влилась в их беседу, слушая и запоминая каждое слово. Каково было её удивление, когда во время обсуждения кто-то упомянул знакомое имя. И понеслось. Достаточно «интересного» она узнала в тот день. Трусова и подумать не могла, что Щербакова станет целоваться с каким-то незнакомым двадцатичетырехлетним мужиком на каком-то очередном «празднике нового дня» в её компании, состав которой постоянно сменялся людьми разных возрастов. Она узнаёт это не от Ани, от одноклассницы. Сердце красноволосой любящей девушки разбивалось на многочисленные маленькие осколки, словно самый хрупкий хрусталь. Больно? Мягко сказано. Саша решила, что станет легче, если она сменит обстановку, окружение. Всё напоминало о ней: поляны, парки, дом, школа. Она везде, повсюду её запах, улыбка, руки. Девушка уговаривает родителей на переезд в соседний город, она покидает место, не так давно ставшее родным домом. Она не могла больше терпеть недомолвки, постоянное молчание, нежелание видеться, так теперь ещё и измену, с неё довольно. Станет лучше, всё пройдёт, на это нужно время, но всё обязательно пройдёт. И она была права. Пока Трусова потерянно смотрела в стекло автомобиля, заткнув уши наушниками, Щербакова оставляла ей кучу сообщений, звонила, пыталась хоть как-то связаться, но женский голос постоянно твердил одно и то же: «Абонент недоступен или находится не в зоне действия сети». Аня была подавлена и разбита, красноволосая, ничего не сказав, исчезла, просто испарилась, не оставив и единого шанса связаться, не оставив абсолютно ничего. Она не понимала, почему так могло случиться, не понимала, что именно её поступок повлиял на решение девушки. Спустя месяц после разрыва. Она сидит, облокотившись спиной на стену, поджав колени к груди, листает совместные фотографии, видео, скучает так, что сердце готово разорваться. Аня закрывает рот рукой, заглушая всхлипы, по крайней мере, пытаясь это делать, руки дрожат. Слёзы льются ручьями, обжигают кожу щёк, глаза щиплет от нового потока, она пытается привести дыхание в норму, но ничего не получается, Аня задыхается. Она не понимает. Почему она ушла? Щербакова решает вновь отвлечься, вновь покинуть жестокую реальность. Она достаёт алкоголь из отцовских запасов, горючая жидкость обжигает горло, но сейчас ей важен не процесс, а результат. Много Аня пила нечасто, в компаниях она старалась знать меру, хоть не всегда это и получалось. Градусы быстро ударяют ей в голову, Щербакова думает о скором расслаблении, но вместо приятного ощущения перед глазами темнеет, веки закрываются, тело обмякает и обрушивается на холодный пол с громким звуком. Спустя пару часов в чувство её приводит нетрезвый родитель, хлопая девушку по щекам. Она медленно открывает глаза, чувствует ломоту во всём теле, жуткую боль в голове, за которую сразу же хватается, морщась. — Была бы мать жива, — едва ли понятно говорит мужчина, но Аня понимает каждое слово, она мигом разочаровывается в себе. Она никогда не хотела становиться такой же, как её отец, плевать на свою жизнь, это являлось её самым большим страхом. Но чем теперь она лучше его? Такая же, чёртова копия. Это пугает. *** Щербакова решила взяться за голову, ради матери, только ради того, чтобы стать причиной её гордости. Лучше поздно, чем никогда. Она начала новую жизнь: прекратила общение со всем прошлым окружением, поменяла школу, начала усердно учиться и готовиться к экзаменам, из-за чего её успеваемость заметно повысилась. Аня отставалась такой же закрытой, больше никто не причинял ей боли, она не причиняла её никому. Проделав огромную работу, успешно сдав экзамены, девушка поступила в университет, о котором они с Сашей вместе мечтали. Они планировали уехать далеко от дома, поступить в вуз мечты, жить в одной комнате общежития, чтобы никто не смог им помешать. Планы маленьких мечтательниц так и не сбылись, им было не суждено. Не суждено было девушкам оставаться вместе. С тех времён абсолютно неизменной осталась лишь татуировка в виде бабочки на шее Щербаковой — символ свободы. Сначала она имела немного иной смысл: свобода вместе с Сашей. Но, отпустив свою первую любовь, Аня решила, что не будет сводить эту «метку», она всё ещё остаётся символом и олицетворением свободы, только без той красноволосой бестии, от любви к которой не осталось и следа.