Шалфей и розмарин Спустя некоторое время
Кабаре Лютика — излюбленное место многих в Новиграде. Оно обрело популярность и с каждым годом укрепляется в городе, от того на новую премьеру баллады Лютика собралось много народу. Все столики заняты, некоторые гости даже стояли, чтобы посмотреть на прекрасную Присциллу, в исполнении которой и рассказывалась вся история. Девушка хороша собой, с годами она всё более и более становилась краше, уступая наивной юности зрелую мудрость. Как дорогое вино, с годами намного лучше. Она села на высокий стульчик, поставив одну ногу на ступеньку, и заиграла свою мелодию. Томные и чарующие звуки наполнили холл кабаре. В этот момент внутри царит непривычная для данного места тишина. За средним столом, у окошка, сидят Детлафф и Януш, а напротив них Трисс. Они так же поглощены песней. Даже ребёнок на время отвлекается от вкусной и обильной еды.Он был так юн, наивен и прекрасен, И чутким сердцем мог бы обладать. В его глазах искрилось бы всё счастье, Но рок Предназначенья не отнять.
Из сердца стон срывается ночами, От права Неожиданного боль. Он был таким, каким его создали! И он отчаянно исполнил эту роль.
— Мне кажется, Лютик уж слишком проникся судьбой Мангуста. — Уйдём? — заботливо спрашивает Детлафф, накрывая ладонью дрожащую руку чародейки. — Нет. Януш ещё не доел, а я бы очень хотела переговорить с поэтом.Урок судьбы — жестокое признанье, Все путы невозможно разорвать. И в жизни лишь одно его призвание, Служить тому, кому пришлось себя отдать.
Из сердца стон срывается ночами, От права Неожиданного боль. Он был таким, каким его создали! И он отчаянно исполнил эту роль.
— Лютик любит трагедии, хоть эта баллада и не совсем соответствует стилю его кабарэ. Нужно будет упомянуть об этом при разговоре. А ещё напомнить, кем был Мангуст . — Стоит ли вообще о нём разговаривать? — А кто это? — отвлекаясь от музыки, спрашивает Януш. — Никто. Больше никто, — лишь отвечает Трисс.И в путь далёкий я вступаю смело, Сулит он мне погибель лишь одну. Сквозь боль и страх, ведь всё во мне истлело, Предам возмездие своё огню.
Из сердца стон срывается ночами, От права Неожиданного боль. Он был таким, каким его создали! И он отчаянно исполнил эту роль.
Чародейка опускает взгляд в пол, а сердце замирает от неприятных воспоминаний, проскальзывающих в мыслях. Они предательски ощутимы, как и шрамы, оставшиеся с ней на долгий срок, как и кошмары, преследующие порой её ночами. Лютику удалось изобразить сочувствие к этому жестокому убийце и в исполнении чудесной Присциллы. Создание самой тьмы стало вдруг несчастным узником судьбы. В глазах публики Мангуст — герой. Тот, кому стоит сопереживать. Только вот правда не так красива, как хотелось бы многим. И Трисс ощущает, как по щеке катится одинокая слеза. А грудь сжимает боль от пережитого страха и увечий, которые он ей подарил.Закован я во плоти, как в темнице, И в зеркале ответ, увы, мне не найти… Секрет сокрыт так глубоко в зенице, Раз жребий брошен, мне уж не уйти.
Из сердца стон срывается ночами, От права Неожиданного боль. Он был таким, каким его создали! И он отчаянно исполнил эту роль.
Раздаётся гул аплодисментов. Некоторые даже поднимаются со столиков, чтобы воздать хвалу стоя. Присцилла присаживается в реверансе, принимая любовь публики с достоинством. В свете успеха она сияет как яркий луч солнца. Несмотря на пережитое, Трисс так же присоединяется к общему гулу признания. Разве что не с такой страстью и эмоциональностью, а спокойно, рассудительно и тихо. Детлафф и вовсе воздерживается, а Януш приступает к еде. — Наконец эта пытка закончилась и теперь будет что-то весёлое! Так, пока вы посидите тут, а я попробую пробиться к Присцилле. Уверена, она знает, где носит этого поэта. Раздражительные нотки в голосе чародейки слышатся даже на расстоянии и сквозь шум. Она покидает их, а Детлафф проводит её фигурку взглядом. Даже сквозь толпу он чувствует, как от неё исходят волны плохо скрываемого гнева. И он сожалеет лишь о том, что самого барда миновала участь попасть под её горячую руку. А так, к тому времени, когда они встретятся, она уже будет спокойна. Детлафф прекрасно изучил её характер и знает, как скоро она сменит гнев на милость. Присцилла получает похвалу практически от каждого гостя. С присущей артистам грацией и искренностью, она подстраивается под говорящего, искусно и умело отвечая на вопросы и балансируя на тонкой грани между правдой и вымыслом. И замечая приближающуюся чародейку, она кланяется и обещает уделить всем время чуть позже. Едва Трисс подходит, Присцилла встречает её с неким упрёком: — Куда ты пропала? Лютик договорился с королём, принёс тебе приглашение, а вас и след простыл! — У меня были дела. У нас. А что-то произошло? И где творец этой чудеснейшей баллады? Присцилла находится под впечатлением от прошедшего концерта, и она воспринимает слова чародейки за чистую монету, совершенно не замечая язвительных гневных ноток. — Подозреваю, что на встрече с королём. Он ушёл практически перед вами; явился некий солдат в реданской форме, и он ушёл следом. Я надеялась, что он успеет возвратиться до премьеры. — Цираночка, ты превзошла саму себя! — в их разговор врывается Золтан, он пожимает руки барду и здоровается с Трисс. — Лютик вас потерял! Вы так поспешно уехали. — Того требовали обстоятельства. Позже я всё расскажу, — отвечает Трисс. — А вот и он! На возглас Золтана взгляды женщин обращаются к двери. И, правда, Лютик стоял там, гордо осматривая свою обитель. Он оценивал обстановку и пытался уловить малейшее колебание толпы, однако ему оставалась лишь довольствоваться крупицами от успеха премьеры. Он сам направляется к ним, пребывая в неком разочаровании и продолжая осматриваться по сторонам. Но, к огорчению, некая часть публики рассеялась и в кабаре стало намного свободнее. — Я всё пропустил! Как ты справилась, моя перепёлочка? — Это был успех! Публика была в восторге, она ликовала, как никогда. История несчастного Мангуста дотронулась до их сердец, и я получила много похвалы, — хвастается Присцилла. — Мангуст был далеко не несчастен. Лютик, тебе ли не знать о том, что творилось в Боклере. Ты застал некоторые события там. — Трисс, это всего лишь искусство! К тому же, не будь во всём этом замешано право Неожиданности… — Его бы и вовсе не было, — заканчивает за ним Трисс. — Кто знает, как бы было? — Я слабо понимаю, о чём вы вообще толкуете. Лучше скажи, зачем тебя вызывал Сиги? Что-то стряслось? — встревает Золтан. — Ничего необычного. Он намерен устроить турнир по гвинту, и ему приглянулось наше кабаре. Мы обсуждали с ним некоторые детали. О, Трисс, он не может дождаться встречи с тобой! Было бы неплохо, чтобы ты отправилась к нему, пока он здесь, в своих банях. — Так и сделаю, а позже у меня будет к тебе небольшая просьба. — Тогда я сопровожу тебя, выходим? — На встречу к королю в этом костюме? Дай мне время собраться. Дом Ворожея. В то же самое время От распустившейся липы доносится пьянящий сладкий аромат, который наполняет собой округу. А в свете дневного солнца её листки и цветочки создают гармоничную цветовую гамму, выделяясь в лесу и притягивая к себе, как магнит, пчёл. У подножия стоит Регис, слушая музыку, которую создают суетливые создания во время сбора пыльцы. А их рой напоминает собой чёрную тучу. Ему не страшны укусы, их жала едва ли войдут в его кожу, от того он смело собирает мёд. Эта идея посетила с утра Ворожея, перед отходом в Большие сучья он позаботился о козьем молоке и рассказал вампиру, где раздобыть мёд. Всё это было для здоровья обессиленной Авроры, для скорейшего её выздоровления. Аврора пробуждалась перед его уходом. И вновь поднимался жар. Он вовремя дал ей отвар, и она снова погрузилась в спокойный сон. Едва жар стал спадать, Регис покинул хату и скрылся в лесу. Найти липу среди множества других деревьев ему не составило труда, особенно сейчас, в период её цветения. И он спокойно собирает мёд для заболевшей. Обратно он направляется в облике тумана, ему не хотелось надолго оставлять Аврору. Сейчас она в уязвимом и беспомощном состоянии, а он волей-неволей её временная опора. Проскальзывая в хату, он направляется к столику с травами и выставляет баночку мёда, затем некоторые травы, сорванные им по пути. В печи тлеют угли, отчего внутри настоящая духота. Он раскрывает молоко и наливает его в деревянную кружку, улавливая краем глаза нервный сон девушки. Она ворочается и что-то говорит, буквально глотая часть слов. Он чувствует напряжение и страх, исходящий от неё. Оставив своё занятие, он направляется к ней и касается ладонью лба. Жара нет, это не приступ горячки, ей попросту снится дурной сон. — Neen ! Neen! — Аврора, ты меня слышишь? Он касается её лба, на котором выступает испарина. Она вся трепещет, извивается. Только его ладонь скользит по её руке, как она хватается за него, как за спасительную соломинку. И он ловит взгляд её больших испуганных глаз. Она всё так же крепко держит его, отчего он наклоняется и едва не касается её губ. — Аврора, всё хорошо, это просто дурной сон. — Aedd Ginvael, это ты… — она облегчённо выдыхает и смущённо опускает взгляд. Он ощущает, как она ослабляет хватку, и он выпутывается из её рук. — Где? Где моя сумка? Мне это приснилось? — Нет. Она здесь, сейчас, — он отдаёт ей сумку, и медальон ведьмака вновь выскальзывает из неё, со звоном падая на пол. Регис успевает словить его прежде, чем он укатился в другой конец хаты. Он демонстративно рассматривает его прямо перед глазами девушки. — Этот медальон мне так знаком. — Он принадлежит vatt’ghern . Отдай! — она ловко выхватывает его из рук вампира. — Это память о друге. — У меня тоже есть друг ведьмак и у него такой же медальон. — Тогда он хороший и честный. Хотя все ли vatt’ghern's такие? — Он точно такой. Тебе нужно поесть и выпить молока с мёдом. И пока он занимается приготовлениями, Аврора притягивает к себе сумку и некоторое время обнимает её, с трепетом и жаром. Украдкой, но Регис наблюдает за ней. Она кажется такой счастливой в этот миг, будто муки болезни остались позади, а она исполнила цель всей своей жизни. Вот она раскрывает замок и что-то рассматривает внутри, будто пересчитывает содержимое скромного инвентаря. — Glóir Melitele ! D'fhéadfainn, mame , — шепчет она. — Aedd Ginvael, я сделаю всё, чтобы Белый хлад вас не настиг. — Белый хлад, это из пророчества Итлины? — А? А как оно звучит? — Если я не ошибаюсь, звучит оно так — «Придёт век Меча и Топора, век Волчьей Пурги. Придёт Час Белого Хлада и Белого Света, Час Безумия и Час Презрения, Час Конца. Мир умрёт, погруженный во мрак, и возродится вместе с новым солнцем. Воспрянет он из Старшей Крови, из зерна засеянного. Зерна, кое не прорастает, не проклюнется, но возгорится пламенем!» — Да, это… так, — неуверенно подтверждает она. Регис чутко улавливает её сомнения и он не уверен, говорит ли она правду. — Aedd Ginvael, я даже спрашивать не буду, почему я вновь без одежды. — Потому что платье было мокрое и грязное. Регис передаёт ей бульон и присаживается на край лежанки. Он улавливает её изящный переход с темы и понимает, что так она избегает неудобных вопросов. Он решает, что пророчество Итлины никоим образом не относится к тому загадочному Белому хладу, о котором она постоянно говорит. И от этого ореол тайны, покрывающий девушку, становится всё больше. — А я было решила, что тебе нравится... — Что нравится? Но она не отвечает, лишь вновь смотрит на него прямо, бесстыдно, с вызовом. — Молоко уже нагрелось. И вновь вампир ощущает в себе небывалый прилив смущения. Он уже не в том возрасте, чтобы таять от взгляда девичьих глаз, но именно Аврора действует на него магически. Её прекрасные голубые глаза, с золотыми ободками, напоминают собой чистое солнечное небо. Она кажется такой невинной и беззащитной, что пробуждает в нём лучшие чувства. Она способна проникнуть в глубину его мёртвого сердца. И он это знает.Бани. Новиград.
Кабинет нынешнего короля Редании далёк от помпезного тронного зала в королевском дворце Третогора. В нём едва умещаются два человека, коими является Трисс и Сигизмунд Дийкстра, новый правитель одного из сильнейших государств Континента. Он располагается за своим столом, подпирая голову ладонью и внимательно смотря на гостью. В его глазах читается плохо скрываемая усталость и боль, видимо нога так и не даёт ему должного покоя. К тому же с тех пор, как Трисс устроила побег и все чародеи сбежали в Ковир, Редания была одним из тех государств, где практически не осталось магов. От того он даже не мог нанять себе достойного целителя, чтобы хоть как-то исправить положение. Годы не щадили его, он стал ещё полнее и грузнее, под глазами и на лбу морщины выделяются ярче, особенно при плохом освещении комнаты. — Говоришь, Танкред желает союза со мной? Я вот недавно заключил соглашение со Скеллиге, Керис ан Крайт куда более гибка в дипломатичных вопросах, нежели её предшественники. Когда есть возможность выступить против Нильфгаарда, который жаждет оттяпать Новиград, я соглашаюсь. Но не в данном случае. — Отчего же? — Тут вопрос в другом, — он нехотя ёрзает на стуле и наклоняется к столу, чтобы быть ближе к Трисс. — Меня больше волнует вопрос чародея при дворе. — Ваше величество, если мне не изменяет память, доверием вы не отличаетесь. — Трисс, оставим всю эту помпезность для определённых случаев. Здесь, в комнате, где мы вдвоём, говорить можно без титулов. — Ты прекрасно понял смысл моих слов. — Моё условие таково: пусть Филиппа пожалует мне чародея, и тогда союз будет в руках Танкреда. Он нуждается в нём больше, чем я. — А есть пожелания? — Мне всё равно. Я согласен буду и на тебя. Хотя думаю, Танкред тебя не отдаст. Или пусть сама Филиппа. Мы с ней не договорили. А теперь иди. — У меня есть ещё личная просьба. — Личная? Ну, говори, чего тебе хочется. — В деревне Штейгеры случилась катастрофа, все жители умерли кроме одного мальчика. Ты бы мог пристроить его в приют? Наверняка в Редании есть некоторые. — Трисс, если бы я помогал каждому обездоленному, то не скоро стал бы королём. За сочувствием иди к Королю Нищих, а мне не до этого. К тому же дела Велена волнуют меня уж точно в последнюю очередь. Пока у нас нет договорённостей. Вот если уговоришь Филиппу мне уступить, тогда и поговорим. А теперь иди. Вымученная улыбка скорее как дань вежливости, как долг, который вынуждает её до конца оставаться в рамках этикета и уйти с достоинством. Не такой встречи она ожидала от Дийкстры, хотя стоит учитывать, что из-за неё Геральт так и не добыл ему данные о его любимой и драгоценной казне. А Дийкстра тот, кто подобное не прощает. Он слишком горд и мстителен. И теперь перед нею стоит задача: поговорить с Лютиком и Филиппой. Хотя последней наверняка тон короля не понравится. Но это будут уже проблемы не Трисс.