Призрак

Гай прекрасно понимал, что из монастыря надо уносить ноги немедля, потому что пропажи Локсли могут хватиться гораздо быстрее, чем хотелось бы. И сделать это надо по возможности незаметно. Пока ходил за лошадью, матушка присматривала за бесчувственным телом, спрятанным в зарослях лопуха. А потом взял ключи и освободил остальных очень немногочисленных пациентов этого скорбного дома — оказывается, «монахини» держали тут нескольких в самом деле больных, в качестве прикрытия. Серьезно подошли к делу, суки! Но эти… хоть и дурачки дурачками, а сиганули на свободу — только пятки засверкали! Вот теперь пусть их и ловят по окрестным пустошам и перелескам, полагая, что это все чокнутые и других тут нет и не было. Но Гаю все-таки хотелось знать как эти «монахини» умудрились пролезть в Кирклис? Что это за «договор» такой, по которому эту богадельню нужно было устраивать именно тут, а не в Уитби или не в Равенкаре? У этих ряженых, понятно, уже не узнаешь, а с их хозяйкой встречаться желания у Гая не было никакого — хватит с него знакомств с колдунами по гроб жизни! Кстати о. До обиталища одного такого надо было добраться как можно скорее. Хэрн встретил их у входа в пещеру, молча проследил как Гай помог Робину слезть с коня и почти отнес внутрь. Посмотрел на них и ушел куда-то в глубь своего обиталища, словно его совершенно не интересовало происходящее. Позднее, вспоминая события того дня, Гай удивлялся многому, но больше всего как ему удалось довезти Локсли до пещеры, что никто их не заметил. Вот если так подумать, то везение нереальное, особенно если учесть что Робин… в общем, его состояние Гаю не нравилось чем дальше, тем больше. Да, этот лесной стервец был жив и вроде бы даже пришел в… уж во что он там умудрился прийти, но только не в себя! На Гая смотрели огромные зеленовато-ореховые глаза, но в них не было ни прежнего внутреннего света, ни тени души. Они были пустыми, как мертвыми. Видеть его таким безвольным и беззащитным было мучительно больно… Как и его шрамы. Не то чтобы эти суки пытали его, скорее плохо лечили и еще хуже кормили — Робин был сильно истощен и ребра можно было пересчитать даже через рубашку. Такая легкость этой процедуры Гая настораживала. И привычного «присутствия» тоже не было, а это уже пугало и серьезно. В довесок вспомнилось, что и расстались они уж больно нехорошо… Да, некоторые вопросы лучше никогда не задавать, потому что с ответом (если его вообще получишь) надо будет как-то жить и что-то делать, а ты можешь оказаться к этому не готов. Но сейчас Гаю было особо не до таких размышлений, потому что Робин был… вернее, его телесная оболочка была здесь, а вот сам он — непонятно где. Тело же позволяло делать что угодно: сидело, где посадили, не противилось, когда Гай осторожно срезал с него косматую бороду и пряди волос с колтунами, снял остатки грязной и рваной одежды и насколько смог вытер его тряпкой смоченной в вине из фляжки. Остатки вина влил в горло Робину чуть ли не насильно. Нет, тот не отталкивал руку, не отворачивался, только почему-то не смог сперва сделать даже маленький глоток. Не сопротивлялся он и когда Гай надел на Робина свою запасную камизу и исподнее. Взял за плечи и слегка тряхнул, словно пытался разбудить. — Помнишь меня, Локсли? Спросил и только потом сообразил, что вопрос-то уж больно… Ну да, задавал его однажды, как будто в другой жизни, и тогда ничем хорошим оно не кончилось. Но в этот раз его кажется не услышали вовсе. — Что они с тобой сделали? — прошептал он, вглядываясь в глаза своего бывшего врага, силясь увидеть там хоть каплю разума и сознания, прежнего Робина Локсли. Или хотя бы тень… Как же его в себя-то привести? Ну не может же быть, чтобы… А если он прикидывается? Вообще-то такой вариант развития событий до конца исключать было нельзя, потому что придуриваться Локсли мог просто великолепно и Гай это прекрасно знал. Только как это проверить? В любом другом случае можно было бы попробовать дать по морде, но сейчас Робин в таком состоянии, что… Да будь он хоть в каком состоянии, Гай не хотел его его бить ни при каких обстоятельствах. И тут в голову пришла мысль… Пока Хэрна рядом нет, можно попробовать проделать одну штуку, от которой… Вот такую вольность по отношению к своей королевской особе со стороны… короче, с его Гая Гизборна, стороны, Робин Локсли точно не станет терпеть и «очнется» сей же миг, как бы перед этим не притворялся. Гай осторожно провел кончиками пальцев по абрису его лица, отвел грязные космы, мысленно приготовился к последствиям и, запустив одну руку в волосы на затылке Робина, а второй обняв за талию, притянул его к себе и поцеловал… Пары мгновений должно было хватить, чтобы Локсли выбесило от этой наглости… вот как со стрелой! Минимум. Ну и чего добился, спрашивается? Прошло уже далеко не несколько мгновений, а ожидаемой реакции все не было. Была другая и последовала она со стороны собственного тела… ниже пояса. Потрясающее достижение! Оно понятно, что от недоеба — последнее время как-то не до этого было — но все равно… нехорошо получилось. И надежды на притворство Локсли рассеялись как дым — что еще хуже. Гай тяжело вздохнул и накинул плащ на плечи своего… а кто он ему теперь? Впрочем, это сейчас не главное. Надо… успокоиться, самому прийти в себя и отвлечься чем-нибудь от… посторонних и ненужных мыслей. И Гай принялся разводить огонь в очаге, чтобы в пещере стало хоть чуточку теплее и суше. Он не заметил, как Робин слегка повернул голову, посмотрел ему вслед и тоже тяжело вздохнул. Хэрн выплыл из темноты с кубком какого-то дымящегося варева в руках и сунул его в под нос бывшему сыну. Тот питье проглотил и заснул, свернувшись калачиком на шкурах, накрывшись плащом. Гай принес ему еще одеяло и долго сидел рядом с ним, думая, что делать дальше. А перспективы вырисовывались весьма мрачные. С одной стороны он был уверен, что теперь Робин в безопасности, или по крайней мере в месте где о нем могут позаботиться лучше всего, а с другой… что если он так и не очнется? Не придет в себя? Раны тела можно залечить, силы физические восстановить, а вот это его состояние… Хэрн положил ему руку на плечо и Гай вздрогнул, как очнувшись ото сна. — Иди… — тихо произнес старик. Гай переводил взгляд с Рогатого на спящего Робина и не решался задать мучивший его вопрос. Впрочем Хэрн понял его и так: — Здесь он в безопасности и темное колдовство не достанет его. — Но кто сделал с ним такое? Беллем? — Он тоже приложил к этому руку. Отвести глаза, внушить желаемое… на это он великий мастер, остальное было делом других. — Кого? — Разве ты не помнишь, как сам же расспрашивал о знакомых колдунах? — Ну… Робин… он говорил про какую-то Мор… не помню, как ее зовут точно. — Не важно ее имя, важно кому она служит, а это все те же, что и в случае Беллема. И затеяли они это все давно. Очень давно. Гай хотелось передушить всю эту «милую» компанию голыми руками, но останавливало только, что сам он до них не доберется — по дороге убьют, а Хэрн ему вряд ли помогать будет. И поэтому просто спросил: — Его можно излечить? — А он не болен. Но Гая по этому поводу одолевали изрядные сомнения, потому что вид Робина на здоровый не тянул никак. Но он опять прикусил язык и задал вопрос по-другому: — Его как-то можно спасти? Ну… от…последствий колдовства? — Не бойся, с ним все будет в порядке. Но сейчас тебе пора, — и Хэрн кивнул на своего сына. — Ты вернешься к нему после, когда все закончится, а сейчас езжай туда, откуда ты его привез, там тебя ждут и у тебя осталось важное дело. Иди, сейчас ты нужен там, а не здесь. Гай тяжело вздохнул, посидел еще немного рядом с Робином, гладя его по грязным и спутанным волосам, а потом ушел — ему ничего больше не оставалось делать, да и в Кирклис надо было вернуться в любом случае, иначе это вызовет подозрения. В обители ему сказочно повезло. Свое отсутствие он объяснил попыткой поймать одну из сбежавших «монахинь» но она успехом не увенчалась. Ему поверили, и Гаю удалось избежать подробного разбирательства. В этом, как ни странно, ему помогла его мать. Только потом до него дошло, что это был ее… своего рода прощальный подарок. Но тогда Гай был потрясен, как ловко она обвинила этих фальшивых «сестер» в организации попытки ее похищения, приплетя к этому нападение по дороге в кросденское аббатство. Она видите ли узнала одного из тех похитителей. Все было, конечно, притянуто за уши, да так что не выдерживало никакой критики… но ведь сработало! И настоятельница шум поднимать не стала. С одной стороны Гай был очень признателен ей за это, но с другой стороны понимал, что аббатиса сделала так чтобы избежать нехороших слухов… Их взаимное молчание было весьма выгодным, тем более, что Гай оставил в монастыре изрядную часть своего жалования в качестве пожертвования. Ну и деньги на уход за могилой матери. Леди Гизборн все-таки это сделала. — Хорошо, что ты вернулся, мне надо поговорить с тобой… Гай напрягся, обычно такие фразы в исполнении матушки были своего рода знаком, что дальше ничего хорошего не будет. — Проводи меня в мою келью… Мне надо немного отдохнуть. Дай, я обопрусь на тебя, что-то меня шатает. И иди помедленнее… Но с пешими прогулками хоть каким шагом дело обстояло совсем плохо, потому что они и двух ярдов не прошли, как леди Гизборн споткнулась. — Проще будет если я тебя отнесу. А ты показывай куда. — Ты же знаешь куда… — Показывай давай, я в вашем сарае не ориентируюсь. Нет, у нас тоже лабиринт тот еще, но у вас… Вот кто так строит? Заблудиться — раз плюнуть! — Это цистерцианский монастырь, Гай, в нем нельзя заблудиться — Это вам кто-то наврал. В келье он положил ее на кровать. Увидев на столе кувшин — послушница принесла — матушка попросила налить ей воды. — Жарко, пить хочется… В кувшине оказалась не просто вода, а разбавленное вино с медом и травами, так что Гай, подав кубок своей матери, налил еще и себе. — Посиди со мной, — она указала рукой на край кровати и Гай устроился у нее в ногах, прихлебывая из своего кубка. Поведение матушки и ее тон внушали ему подозрение, что что-то тут не так. Причем очень серьезно. И оное «не так» себя ждать не заставило: — Прости меня, я плохо защищала тебя от Эдмунда, когда ты в этом так нуждался… «Да твою ж мать!» Гай скривился: — К чему этот разговор, не пойму? — Мне давно надо было поговорить с тобой об этом. «Ну, сама напросилась». — А этому старому козлу надо было… тоже много чего. Вот сдохнуть раньше, например… Или вообще не возвращаться — еще лучший вариант. Но, раз уж ты решила, что надо поговорить на эту тему, то давай сразу проясним ситуацию. Эта гнида и червяк — твой муж… — Гай! — Ничего не знаю — другого названия он не заслужил, а официальная версия ничего не меняет. Так вот, он поступил как хотел поступить, потому что имел все возможности и власть. Над ним не было закона, диктующего ему как и что делать, он был сам себе хозяин и его никто не заставлял. Он прекрасно понимал, что он делал, зачем он это делал, и как это выглядело со стороны, но он хотел остаться чистым, гад! Решил ответственность за свой выбор свалить на нас с тобой. И нашел как. Но матушка словно не слышала его: — Это тогда ты стал таким холодным и таким… Словно превратился в камень. Гай тяжело вздохнул и хотел было сказать, что с такой семейкой как Гизборны еще и не в то превратишься, но передумал: — А у меня был другой выход? Мне надо было как-то… выжить. И еще я понял, что ничего не могу изменить. Этот обстоятельство существует вне моего…Только до меня поздно дошло, что именно делал этот муд… И пробормотал, ища предлог, чтобы свернуть этот разговор, а то зайдет еще куда-нибудь, а проблем хватает и без. — Так, ладно, это сейчас уже не важно. — Важно, Гай… Потому что с тех самых пор я стала замечать в тебе это… не знаю как сказать… «Ну, начинается…» — Что, опять чудовище? — Нет… но иногда ты им бываешь. — Кем же мне быть-то после всего этого, в самом деле? Ангелом Господним, что ли? — чуть было не рявкнул Гай, но в последний момент сдержался и проворчал более спокойным тоном: — Да не смеши ты меня! Ладно, пойду я… ты же отдохнуть хотела. Он встал, но она ухватила его за руку и вынудила сесть рядом. — Нет, постой… Прошу тебя не держи на меня зла! Гай тяжко вздохнул: — А я и не держу. Смысл-то или польза? Но вот твоего мужа я бы четвертовал… — Ох, Гай, ты уверен, что тебе нужно именно это? Ведь ты всегда и во всем ищешь… я даже не знаю как это описать… Первее всего ты хочешь выяснить что происходит, чтобы в каком-то смысле… это даже не для выгоды, она тебе на самом деле не интересна, ты этим просто прикрываешься. И не для власти. От этих слов Гай напрягся еще больше, но предпочитал промолчать, а матушка продолжала: — Я этого не понимала, пока не увидела… того несчастного юношу… Я не знаю, почему ты уцепился за это дело, как сам себе это объяснил, ты вообще привык выдавать за свои мотивы что угодно, только не правду и, что хуже всего, врать самому себе… Гай тяжело вздохнул, подумав, что в такой семье как у него, и на такой работе как у него, научишься и чему похлеще. А матушка продолжала свое: — Ты словно следуешь за каким-то внутренним зовом, не обращая внимание на все остальное. Ведь ты постоянно помнил об этом человеке, собирал факты, шел по следу, а он ведь даже не догадывается как ему повезло, потому что в его случае ты, оказался единственным кому это было нужно. «Ты умеешь искать и ты единственный кому нужна правда». А Гай вдруг понял и почему сам «уцепился» за это дело, то есть за историю с Локсли, и почему видел, как наяву, других приходивших к нему… Леди Анна в свое время оставила свой след в его сердце, на самом деле глубокий шрам, только Гай не сразу это осознал. До него вообще многие вещи доходили с очень большим опозданием. С лордом Мейли все в этом смысле было проще и понятнее — их знакомство согревало душу, Гай словно оттаивал, чувствуя себя живым, значимым, равным… Человеком! Но вот Робин Локсли… а ведь к нему тоже, оказывается, было чувство. Гай раньше думал, что это такая ненависть (ну, раз любовь бывает разная, значит и ненависти тоже не один вид и у него лично вот такая своеобразная), но теперь он уже был далеко не уверен в том, что это изначально вообще была ненависть. А потом, после всего произошедшего, постепенно и незаметно все поменялось настолько, что не вернется назад. И Гай как всегда понял это слишком поздно. Как и факт, что это новое чувство вряд ли уже куда-нибудь денется. А матушка продолжала: — Наверное таков твой путь, Гай… И способ жить. Таким тебя сотворил Господь, а я не поняла и все время пыталась сделать из тебя что-то иное, направить тебя по другому пути, навязать чуждое тебе… Прости меня… «О чем она? Что происходит?» — Ну… меня кто только и куда не… кхм… направлял. И чего только не навязывал, — грустно усмехнулся он в ответ. — Так что ты не самый худший вариант из всех них. — Значит… все хорошо? — А… ну… э… м…бывало значительно хуже, — пробормотал Гай, и это было чистейшей правдой. Леди Маргарет откинулась на подушки, прикрыла глаза и тихо произнесла: — Как же я устала… — Тогда я не буду тут мешаться, к тому же мне еще с настоятельницей поговорить надо… В общем я пошел. Ты меня слышишь? Но она на это ему ничего не ответила и даже не кивнула, что вообще-то было не в ее характере. И вдруг Гай почувствовал как кто-то погладил его по голове. Он повернулся и увидел… матушку. — У тебя седина появилась… — она пропустила прядь его волос сквозь пальцы. — Просто выгорели… — прошептал он тихо. — С чего? Ты же все время ходишь в шлеме, — улыбнулась она в ответ. — Нет, не все, — он не сводил глаз с ее лица, и вдруг поймал себя на мысли, что редко видел ее с улыбкой на лице… при жизни. Она, оказывается так красива, когда улыбается, почему раньше не замечал? — Я хотела, чтобы ты был счастлив, ведь это самое главное… — вдруг тихо произнесла она. — Но мне даже в голову не приходило, что твое счастье может оказаться совсем не тем как я себе представляла, или как принято про это думать или считать. В чем оно будет состоять для тебя, можешь решать только ты… Гай хотел было сказать ей, что вся его жизнь до сих пор была одним сплошным доказательством несовместимости этих понятия, а ее собственная погоня за счастьем кончилась совсем иным, но она ответила ему, словно прочитав эти мысли. — Ты еще так мало прожил, у тебя еще все впереди. Все может измениться и твоя жизнь может оказаться долгой. — Ну… оно вряд ли… А ты говорила, что с моим образом жизни я вообще… — Не важно что я говорила когда-то! Пообещай мне, что в любом случае, ты хотя бы попытаешься стать счастливым. — Я… постараюсь, — он дернул плечом и даже улыбнулся, но получилось что-то вроде кривой ухмылки. Как всегда, впрочем. — Узнай свое счастье и не променяй непонятно на что…как я. Пообещай мне это! Гай тяжело вздохнул в голову вдруг пришло, что с «узнай свое счастье» может получится еще хуже, чем со всем остальным в его жизни, а уж про вид этого счастья и подавно… Вот все у него не как у людей! Но матушка явно ждала ответа, пришлось кивнуть и пробормотать: — Хорошо… — Мне пора, Гай, — мягко произнесла она и еще раз провела рукой по волосам. А до него вдруг дошло, что они сейчас прощаются навсегда… и он почувствовал, как горло сдавил горький комок. Слезы… с детства не было и вот… — Я люблю тебя… — она погладила его по щеке. — Не забудь свое обещание… и береги себя. А потом она просто исчезла, а он сидел на кровати рядом с ее телом и никак не мог заставить себя поверить, что все кончилось и ее больше нет. Вот сколько лет себя убеждал, что не любит ее, ненавидит даже, а получилось наоборот. И она оказалась права — обманывать себя он умел и еще как. Ему пришлось пожить в Кирклисе еще несколько дней, потому что надо было уладить дела связанные с похоронами, расплатиться со слугами матери и отпустить их, что-то сделать с ее вещами, бумагами… Одежду пожертвовал в приют. Повозка и лошади тоже достались монастырю в качестве дополнительной платы — месса, уход за могилой, прочее… Книги и скудные драгоценности он оставил на хранение у аббатисы, чтобы забрать потом. Кроме одной вещи — перстня. Матушка много раз рассказывала, что это кольцо принадлежало ее отцу, а до этого деду и прадеду… Она все время носила его с собой, но оно было ей слишком велико и поэтому висело на цепочке на шее. Вот его Гай и забрал. Хотя на его лапу оно налезло только на один палец… А побрякушки… кхм… отчима, с фамильным гербом он оставил. На кой они ему, если он и не Гизборн вовсе? Только кто его настоящий отец, Гай так у матери и не узнал, зато понял вдруг, что и не хотел этого знать. Все время думал, что хотел, а на самом деле нет. Он хотел знать почему с ним так поступал его отчим, но настоящий ответ, та самая истинная правда, у него уже был — потому что Эдмунд Гизборн выбрал так поступить. И выбор это зависел только от него самого и больше ни от чего. И ни от кого… Как имя настоящего отца нужно было именно Эдмунду Гизборну, а вовсе не ему. Да и чтобы он сделал с этим знанием? Особенно если уже ничего нельзя было изменить и прошлого назад не вернуть. Но теперь он остался совсем один, даже можно сказать свободен, только вот эту самую свободу он как-то иначе себе представлял и не радовала она его. И ему все равно надо было вернуться обратно в Ноттингем, хоть и противно до тошноты делалось даже при мысли об этом. Он хотел поехать к Робину и убедиться, что с ним все в порядке, как и обещал Хэрн… Хотя было ли это обещанием или Гаю просто хотелось так думать он не мог сказать наверняка. Просто хотел увидеть Робина живым и здоровым, хотя понятия не имел что будет дальше. Только сначала надо было отвязаться от поручения аббатисы, а значит его путь лежал сперва в обитель святой Марии. Гай не знал какой его ждет сюрприз. Вернее их было несколько и один краше другого.