Черное небо — зеленые звезды

Слезы медленно струились по теплой женской щеке. Дорожки неслись вниз к самому основанию подбородка, становясь единым целым. Крупная капля звонко упала на ткань подушки, разбиваясь вдребезги. Задевая уголки подрагивающих губ, жидкость проникала внутрь. Привкус соли, разъедающий рот, стал обыденностью. Слуга нагрянул в час летучей мыши, пока королева крепко спала. Она знала, что однажды этот день неизбежно настал бы и напрочь лишил ее всякого спокойствия. Подготовка к нему уже не казалась напрасной, но горечь случившегося пожирала изнутри. Тишина покоев нарушалась лишь тихими всхлипами, что оседали на мраморные стены. Собравшись, одинокая женщина вышла в темноту ночного коридора. Овал ее точеного лица немного поплыл, а кожа, вбирая в себя пламя колыхающейся свечи, казалась еще более раздраженной. Слезы, закрывая взор, заполняли глаза снова и снова, и она неустанно вытирала их шершавой рукой. Около покоев короля ее уже ожидали. — Сир Кристон, — позвала его Алисента, — спасибо, что отозвались на мою просьбу. — Конечно, Ваша светлость. — Следуйте за мной, — донеслось до него еле слышно. Молодая вдова ступила в чертог своего супруга. — Моя королева, — позвал мужчина, — мне жаль. Ее бытие, казалось, обладало удивительной привычкой изменять само себя до неузнаваемости. Путь жизни иногда был тернист, а решения сложны. Но разве это не было обыденностью? Порой еще девочкой она предавалась вопросам, замыкаясь в себе в поисках решений. Но твердость, что взрастил в ней отец, помогала оставаться на плаву, не поддаваясь панике даже в самые сложные времена. Она никогда так и не сумела узнать, что стряслось между принцессой Рейнирой и сиром Кристоном. Мужчина, что готов был отдать за свою госпожу жизнь, теперь недовольно поджимал губы лишь от единого упоминания королевской особы. Алисента не сумела заставить его говорить. Сир Коль предпочитал хранить гордое молчание. У него были собственные незыблемые принципы, что вызывало ее уважение. Повзрослев, она не видела необходимости продолжать это гиблое дело. Более ей не было надобно докучать его вопросами. Было важно лишь одно. Кристон Коль, некогда первый верный меч принцессы, стал ее личным защитником. Она знала, что мужчина являл собой достойного воина. А дух его был истинным подтверждением образа Белых плащей. Гордо поднятая темноволосая голова, прямая осанка, превосходная услужливость очень шли ему. Его качества королева оценила сразу. Выходец из Дорнийских марок обладал редким даром говорить мало, но впопад. Уместность его нахождения рядом спустя столько лет казалась совершенной и правильной обыденностью, что вызывало у Алисенты лишь уверенность и спокойствие. Его верность, читавшаяся в глазах и подступах, безукоризненное поведение, смирение и неукоснительность обезоруживали, что делало его крайне ценным в ее глазах. — Благодарю за Ваше сочувствие, — отозвалась Хайтауэр. Чертог Визериса, окутанный мертвой тишиной, был во власти тьмы. Свет, словно покинув покои, оставил их на растерзание мгле. Она уже закралась внутрь, и ни секунды не сомневаясь в своих действиях, шествовала дальше. Лишь пламя дрожащей свечи медленно рассеивало ее, заставляя признавать поражение. Тень позорно отступала. Словно огонек жизни королева несла в своей руке одинокую свечу, сжимая металлическую рукоятку с каждым шагом все крепче. Руки ее дрожали, а поступь становилась неуверенной. Она неспеша приблизилась к кровати. Ткань белоснежного балдахина, еле поднимаясь, медленно раздувалась морским бризом, скрывая за собой остывающее тело. Алисента, втянув воздух, боязливо сделала шаг вперед, отодвигая тугую материю. Сильный порыв ветра потушил пламя свечи. Бездыханный король лежал, смирно сложив руки на груди. Ей, как никому другому было известно, как сильно изменило его время. Лицо, покрытое глубокими рытвинами, испещренное морщинами долгих лет, на удивление выглядело совершенно безмятежно. Каждый день существования отдавался для него тягостью. Утро приносило страдания, а бессонные ночи лишь продлевали их. Порой Визерис корчился от боли, задыхаясь. Но она была рядом. Выполняя супружеские обязательства, что ставила высоко, королева оставалась с мужем, особенно когда муки его не утихали. Порой супруга убаюкивала Таргариена, словно маленького, беззащитного ребенка. Он был слаб, и его несчастье передавалось и ей. Разглядывая окоченевшее лицо, королева грезила мыслью, что в самый темный свой час ему не было больно. Она надеялась, что страх не завладел им в последние минуты, и Визерис тихо покинул этот мир. Но образ его в сознании женщины навсегда останется иным. Однажды она расскажет повзрослевшим внукам, что мужская сила, некогда наполнявшая тело короля, была неиссякаема и непоколебима. Лицо, сияющее улыбкой, всегда было добрым, а длинные белоснежные пряди, ниспадающие на крепкие плечи, искрились жизнью. Великодушие, прощение и умеренность были его главными союзниками. Но королева не была глупой и не тешила себя его мнимым совершенством. Феноменальное упрямство покойного порой выводило из себя, подвергая сомнению его здравомыслие, а отсутствующий интерес к жизни их троих детей выглядел непростительно. Несмотря на это, он никогда не стал в ее глазах плохим супружником. Мягкость сердца всегда казалась ей особенной, а чуткие проявления заботы заставляли еще некогда девушку проникнуться к Визерису искренним уважением. Но это не было любовью. Она знала, что факт являлся исключительной правдой. Таргариен не оставался с ней ночами, предпочитая возвращаться в свои собственные покои, но иногда просил побыть с ним рядом. Временами, когда это случалось, король спал беспокойно, часто разговаривая во сне. И каждый раз с сухих губ слетало одно единственное имя. Эймма. Королева почила много лет назад, но, казалось, дух ее невидимым призраком перемещался по Красному замку. Усопшая супружница была его истинной любовью, только бы слепец рискнул оспорить сей факт. Алисенте не было больно. Осознание застигло ее много лет назад, врываясь в мысли бесцеремонно. Ей не стать заменой Эйммы. Никогда. Но женщина и не пыталась. Трезвость ума даровала ей свободу от обмана, что туманом струился в ее голове, когда она была юной. Брак, в первую очередь, предписывал уважение к друг другу. В этом с Визерисом они шли рука об руку. Истинное чувство любви Алисента познала немного погодя, когда впервые взяла своего первенца на руки. То ощущение было сильным, испепеляющим, но приятным. Сердце при виде Эйгона отбивало стремительную мелодию, касаясь самой души. И тогда она поняла, что истинное счастье любой женщины не выйти замуж, а стать матерью. — Сир Кристон, необходимо опечатать покои и приставить охрану, — приказала Хайтауэр с твердостью в голосе. — Будет сделано, Ваша светлость, — поклонился мужчина. Она быстро воротилась в покои, где ее ожидал Орвиль. — Что погубило моего мужа, мейстер? — тихо обратилась Алисента к подошедшему старцу. — Полагаю, подагра взяла свое, Ваша милость. Время пришло, — с сожалением ответил он. — Я сделал все, что было в моих силах. Королева обессиленно осела на тахту. Она мерно выдохнула, поднимая глаза на собеседника: — Я столько молилась, неужели Семеро меня не услышали? — Боюсь, что порой даже богам нет дела до мирской суеты, — рискнул предположить Орвиль. Час летучей мыши стремительно отступал, израненный волком. В поисках добычи зверь забегал в каждую комнату замка, проникая в самые узкие щели. Шерсть его, залежавшаяся и спутанная, стояла дыбом. А изголодавшиеся глаза горели безумным огнем, не прекращая неустанно рыскать в поисках новых жертв. Вскоре хищник, обойдя все покои, закоулки и подземелья, посмотрел в окно. Желтая, почти болезненная луна не замечала его, и он, обращаясь к ней, призывно взвыл. Комнаты, поглощенные тьмой, оставались тихими, пока стены зала Малого совета без устали продолжали отражать шепот собравшихся. — Сегодня мы собрались здесь по скорбному случаю, — открыл заседание сир Отто. — Король Визерис, первый своего имени, скончался. Его жизненный путь подошел к концу. Пересуды стремительно заполнили режущую тишину. — Но мы с Вами не можем поддаваться горю, — воззвал он к членам совета. — На наших плечах лежит судьба государства, поэтому для начала мы обязаны решить первостепенные трудности. — Да, лорд-десница, Вы совершенно правы, — отозвался мейстер, — нам следует пригласить септона Юстаса как можно скорее, чтобы его молитвы помогли королю упокоиться с миром. Также необходимо прямо сейчас послать ворона на Драконий камень и назначить уполномоченных, кто начнет подготовку к коронации принцессы, тем более... — С этим всем следует повременить, — отметил десница, вынуждая Орвиля прикусить язык, — пока вопрос о престолонаследии не будет закрыт. — Наша будущая королева не должна ждать, — язвительно отозвался мастер над монетой. — Наш король, сир Лиман, — сдержанно ответила Алисента. Недоуменный взгляд старика обратился к ней. — Ваша светлость? — ахнул он. — Эйгон — старший законнорожденный сын короля, — подтвердил Отто, — именно он унаследует престол. — Может, я ослышался, сир? — прищурился Бисбери. — Никак нет, милорд, — спокойно отозвался мужчина. Члены совета были как никогда молчаливы. Старец с неверием взглянул в лицо Хайтауэра. Лик десницы оставался безмятежно снисходительным, словно отец королевы делал лорду Бисбери одолжение, ведь глубокая уверенность в своих словах придавала сил. Натура Отто всегда следовала его собственным поверьям и правилам, а логика мира была неприступной твердыней, не терпящей компромиссов и своевольства. Порядок, уполномоченный своевременно, приходился по душе, а упрямство и горячность слыли в глазах жалкой слабостью. Мужчина всегда знал, что своенравие, подобно проказе, способно заражать. Въедаясь в поры, чувство разрезало кожу, продвигалось выше, пытаясь достигнуть того, что Отто чтил более всего — разум. Рейнире было не место на троне, поскольку она, подобно отцу, была не обременена необходимостью слушать советы. Выходец из Староместа предупреждал короля, что все может выйти из-под контроля, но Визерис не слушал, предпочитая закрывать на правду глаза. Спустя столько лет момент исцеления принцессы давно прошел. Чувство заполнилось могильными червями, что уже проели гнилую плоть здравомыслия. Дорога праведности, заросшая колючими ветками, была закрыта для нее навсегда. Десница прекрасно понимал, что кровь дракона играла свою роль: усопший король был упрям, что передалось его дочери. А брат его, Деймон, наградил племянницу своей взбалмошностью. Наследие древнего рода лежало на каждом из его представителей незримой печатью, постоянно внося свои коррективы. Рейнира вовсе не стала исключением, оттого мужчина был рад, что сумел уберечь свою единственную дочь от этого фарса. Вырвав ее из лап бывшей подруги, Отто, наконец, подавил сомнения Алисенты. Осознание губительности своих действий он понимал крайне тонко, но все же ломал нежную девичью душу. Старик знал наверняка, что в этом мире открытые глаза являли собой лучшее решение из всех возможных. Поэтому, когда сей вопрос встал перед его разумом ребром, он не сомневался ни секунды. Заключая сделку с совестью, Хайтауэр расплатился трепетом и невинностью своего дитя, получив всю полноту власти взамен. Святая вера в собственную правоту заставляла полагать, что подобный исход — не мучение, а дар, за который Алисента должна воспылать лишь благодарностью. Хрупкая девочка, что в юности посмела поставить его методы под сомнение, бесследно исчезла. Твердость характера, послушание и преданность пришли на смену. Толки отца крепко впитались в ее сознание, а праведность казалась единым мерилом для всех живущих. Закон, что чтила его дочь, защищал ее, а вера в Семерых помогала превозмогать любые невзгоды. Связь принцессы и королевы, казалось, наконец-то была разорвана. Женские мнимые притязания на трон вот-вот должны были кануть в Лету. Чувство справедливости разливалось где-то внутри. Но ситуация требовала не поддаваться путам промедлений, круша их безо всякой жалости. Стоило дать слабину хоть на мгновение — момент оказался бы упущен. Дорога возможностей имела страшное обыкновение подходить к концу, лишь открывшись. Только безрассудство смогло бы заставить мужчину поступить иначе. Но такое чувство ему было чуждо. Рамки его мира, кующие порядок, предназначались не для сноса, а лишь для контроля. Хайтауэр понимал, что хрупкость бытия зиждилась прежде всего на правилах и их бережном соблюдении. Следование трактатам давно ушедших поколений без устали всплывали в цепкой хватке его памяти. Всякое инакомыслие не имело прав на существование. — Как старейший член этого совета, — громогласно заявил лорд Бисбери, — обязан напомнить каждому присутствующему здесь человеку, что принцесса является старшей из детей короля. Кровь Таргариенов в ней гуще, чем в Эйгоне или в ком-либо еще, покуда мать Рейниры, наша усопшая королева Эймма, была кузиной Визериса. — Как Вы помните, сир, подобный прецедент уже имелся в нашей богатой истории, — подключился мастер над законами Уайлд, — Великий совет в Харренхолле избрал королем Визериса, а не его кузину Рейнис. Рейнира прежде всего — женщина, поэтому не имеет права занять трон. — Наши андальские обычаи не могут быть нарушены, — поддержал его Отто. — Хоть Вы и десница, но знайте свое место. Вам никогда не превозмочь волю короля, — сдержанно отчеканил старый лорд, изучая глазами каждого сидящего за столом. — Как смеете вы все планировать свершение такого немыслимого акта отступничества? Все лорды Вестероса поклялись ее Светлости в верности, и Ваши дома среди них. И Ваш тоже, сир Отто. — Прошло более двух десятилетий, лорд Бисбери, — воскликнул Тайленд Ланнистер. — Большинство тех, кто присягнул в верности принцессе, уже давно мертвы, а мы были слишком юны, чтобы давать клятвы. — Клятвы незыблемы, сир Тайленд, — пояснил Лиман. — Это основа всего. — Что есть клятва перед лицом опасности, господа? — задумчиво произнес десница. — Если принцесса займет Железный трон, то никогда не станет истинной королевой. Все мы здесь прекрасно понимаем, что ее супруг, принц Деймон, имеет на нее огромное влияние. Его жестокость не знает границ, и пожрет всех нас, если мы позволим этому случиться. Моя голова станет первой, что окажется на пике, но далеко не последней. Моей дочери, королеве-матери, уготована та же участь. — А затем настанет черед моих детей, — процедила Алисента. — Их всех перебьют, и моих внуков тоже. Ублюдки принцессы еще в детстве хотели убить моего сына, сумев забрать его глаз. Такая бесчеловечная жестокость не проходит бесследно. Они давно выросли, и уже способны на гораздо худшее. — Согласен, моя королева, — поддакивал ей Коль. — Рейнира, помнится, нарекла своего старшего бастарда наследником. Он займет трон после нее. Это неслыханный кошмар! Вы можете представить себе его не Железном троне? — Легитимность принцев признана королем, и я попрошу... — Вы правда в это верите? — усмехнулся лорд-главнокомандующий. — Короля больше нет, как и необходимости замалчивать очевидное. Сир Лиман, готовый высказаться, был перебит мейстером: — Если Вы сделаете это, если коронуете Эйгона, начнется война. — Пока нет надобности для тревог, — успокоила Орвиля королева. — Никто не жаждет зачинать битву. Мы подумаем над подходящими условиями для принцессы и ее семьи, и после коронации Эйгона отправим ворона на Драконий камень. — Вы нанесете удар первыми и думаете, что они внемлют Вашему предложению? — откликнулся Орвиль. — У них есть драконы, Ваша милость. — И союзники, чьи клятвы все еще горячи, а честь не побрана, — продолжил сир Бисбери. — Мое тело давно иссохло, но разум остался чист. За долгие годы я многое поведал, но такое безумие наблюдаю впервые. Я не собираюсь сидеть здесь, смиренно ожидая, пока вы своенравно решаете ввергнуть государство в кровопролитную войну. Все вы — предатели и нарушители клятв, данных нашему доброму королю. Сир Лиман, разгоряченный остротой своей речи, медленно поднимался со своего места под всепоглощающую тишину. Лишь деревянная ножка стула неприятно скрипнула, разносясь эхом по комнате. Старик не успел ступить и шага, как его дряблое горло встретилось с мечом Кристона Коля. Алая кровь заструилась из раны, растекаясь озерцом по столу. Жидкость, подобно морским волнам, стремительно приливала, а ее брызги оседали на мраморный холод пола. Алисента громко ахнула, закрывая рот руками. Тень сомнения, если и имелась в головах членов Малого совета, мгновенно покинула их, боязливо испаряясь. — Имеются ли еще возражения? — впервые подал голос Ларис Стронг, опираясь на свою трость. Стражник практически волочил Эйгона за собой, безуспешно пытаясь поставить его на ноги. Не давая принцу спуска, он продолжал путь. Услада ночи уже сошла с лица юноши, оставив лишь синеватые круги под глазами. Светлые фиалки щипало от блеска факелов, а ноги, еле передвигаясь, путались в коридорах. Волосы выглядели неопрятно, а одна надоедливая прядка постоянно выбивалась, тыча в правый глаз. Назойливое чувство раздражения заполняло и без того тяжелую голову. Но сил, необходимых для разрешения крошечной проблемы, не оказалось. Поэтому принц безвольно поддался ощущению. Покорно ведомый стражником, Эйгон очутился у покоев своей матери. Мужчина придержал тяжелую дверь, пропуская его внутрь. Королева сидела в своем кресле, сложив руки в замок. Скрип заставил ее плечи распрямиться, и она быстро подняла голову, вытягивая шею. Глаза ее, завидев сына, сделались шире, и вдова резко подскочила с места. — Наконец-то, — с облегчением выдохнула Алисента. Эйгон прошел мимо нее, ложась на тахту. — К чему такая срочность? — пробубнил он, блаженно закрывая глаза. Королева тянула с ответом. — Король мертв, — наконец донесся до него тихий голос. Принц открыл глаза, медленно поднимаясь. Мать присела рядом, не произнося ни слова. Ее маленькая рука накрыла его плечо. Теплые отношения с отцом — не то, чем мог похвастаться юноша. В раннем его детстве Визерис, окрыленный исполнением своей давней мечты, лелеял сына. В частые визиты король дарил подарки. Мальчик, чья необузданная детская энергия плескалась через край, порой ломал деревянные игрушки, но вот однажды, возвращаясь в покои сына, мужчина вручил ему вырезанного из камня маленького дракона. То было любимым утешением Эйгона. Мальчик прятал затейливую вещицу под подушку, когда кто-то заходил в комнату. Она была только его. Ранние годы были беззаботны. Спустя время, когда эйфория мечты ушла в закат, Визерис стал приходить все реже. Принц, будучи в самом уязвимом и нестабильном возрасте, нуждался в поддержке отца. Но его не было рядом. Внезапное лишение внимания оставило на теле шрам, который время от времени кровоточил. Пустота, подсаживаясь на его кровать, двигалась ближе и обнимала. Одиночество юного принца пряталось глубоко внутри. Частое общение с братом и сестрой не приносило ни малейшего успокоения. Эймонд, надоедливо вьющийся вокруг, был еще слишком мал, чтоб разделить его страдания, а Хелейна, вечно отчужденная, несуразная и неказистая, всегда казалась ему одним большим недоразумением. Ее странность, дикие глаза и невнятные речи пугали его, заставляя обходить сестру стороной. Справедливости ради отец не удостаивал особым вниманием и их, что растекалось приятным чувством по телу юноши. Лишь матушка оставалась рядом. Иногда, сидя в ее покоях, он слушал рассказы из старой книги септы, не смея перебивать. За неимением подходящих слов, юный Таргариен часто молчал в ее присутствии, лишь изредка подавая голос. Материнская грация и ясность ума нравились ему, а неоспоримая красота казалась бесподобной. Он знал, что однажды его супруга будет так же прекрасна. Отрочество не было наполнено ужасами, но и не приносило особенного удовольствия. Рутина длинных дней отпечатывалась скукой. Только покинув Красный замок под покровом ночи, Эйгон впервые за долгое время ощутил вкус истинных приключений. Жизнь столицы, что била в сумерках ключом, открывалась для него с совершенно иной стороны. Узкие улочки, кишащие людом, манили его своей обезличенностью, что он так страстно желал. Надевая свою синюю мантию, он переставал быть Эйгоном Таргариеном, становясь никем. Фон, каким и видел себя принц, был чист и свеж для новых открытий. Он полюбил злачные местечки, где впервые вкусил хмель. Горечь казалась приятной, а забвение напитка — притягательным. Заботы, навещающие голову, отступали, и разум становился совершенно безмятежным. Приятное отсутствие собственных мыслей доставляло удовлетворение, и принц наконец-то отдыхал. Но его бурный голод, который он не собирался подавлять, рос быстро. Юноша не имел желания сдерживать свои порывы, давая волю невысказанным чувствам, что копились внутри. Он, словно умелый разводчик, спускал своих питомцев на волю. Гуляя сами по себе, свободно, лишенные ошейника, звери всегда находили что-то новое, а оттого и интересное. На тринадцатом году жизни принц впервые забрел на Шелковую улицу. Разворачивающиеся картины распаляли ненасытную душу, открывая новый способ желанного небытия. Он ступил в таинство взрослой жизни легко и без тени сожаления. Страх обошел его стороной. Возвращаясь каждый раз в замок под самое утро, Эйгон снова становился своей бледной тенью. Отголоски противоречий постепенно возвращались, и дикая неприязнь подступающего сознания вынуждала брезгливо морщиться. Пробираясь в покои, принц часто видел свою матушку, с укором в глазах встречавшую его. Она более не казалась ласковой, и ее незаметная ранее набожность не вызывала ничего, кроме раздражения. Жалкие попытки королевы вразумить его забавляли, а редкие, но гулкие пощечины не отдавались в нем болью, лишь раззадоривая его хищную натуру. Принц все чаще вынуждал себя отыскивать в сознании картинки детства. Воспоминания, что он считал самыми счастливыми, порой врезались в его тело яркими солнечными бликами, но длились невыносимо мало. Когда это все-таки происходило, Эйгон старался всеми силами впитывать их, поглощать каждую деталь. Ему нужно было помнить. Желание окунуться в них снова, найти доказательства любви отца казались тщетными. Он все теперь позабыл. Дни минувшего прошлого заполонялись невнятностью. Минуты жизни перетекали в часы, а часы — в годы. Юноша уже не помнил, каким был прежде. Он видел отца каждый день. Его уже болезненное, худощавое лицо выглядело угрюмо, а уставшие глаза смотрели перед собой, не замечая ничего вокруг. Когда здоровье короля окончательно подкосилось, принцу было уже все равно. — Вот как, — выдавил из себя Таргариен, почесав угловатый подбородок. — Неужели тебе все равно? — злостно упрекнула того Алисента. — Я не знаю, что надобно чувствовать, — честно ответил Эйгон. Он грузно выдохнул, зачесывая волосы назад. — Полагаю, Вы уже отправили письмо Рейнире. — Я этого не сделаю, — отрезала женщина. — С чего это? — усмехнулся он. Ее серьезное лицо омрачало, наводя на неприятные выводы. — Нет, — нервно прыснул от смеха юноша. — Это должен быть ты, — заключила королева. Эйгон быстро встал с тахты, направляясь к выходу. Дернув за ручку, он понял, что выйти ему не удастся. Стук каблуков матери заполнил его уши. Обернувшись, принц быстро сократил оставшийся клочок пространства между ними. — Пусть она забирает эту никчемную груду металла, — обреченно выдохнул он, — мне этого не надобно. Лицо женщины стало мрачным, и она схватила сына за ткань рубахи. — Ты должен сделать так, как я скажу, — почти выплюнула слова вдова. — Из меня выйдет скверный король, — принялся убеждать Таргариен, — потому что я не гожусь для этого. На мне много проступков, но я не вор. Я не пойду на это. — Удовольствие и утехи — удел грешников, но даже они могут быть спасены. — Пожалуйста... — прошептал Эйгон, в отчаянии опускаясь перед матерью на колени. Она нависла над ним, проговаривая: — Послушай меня, сын. Кровь, заполняющая наши вены, определяет нас, ведет по жизненному пути, открывая или закрывая двери. Иногда она становится сущим кошмаром. У тебя нет выбора, прими свою судьбу с честью. Безысходность начинала заполнять его легкие. Принц, рвано дыша, хватался за подол платья матери, не в силах подобрать нужных слов. — Хорошо, Рейнира станет королевой, — разводя руки в стороны, повиновалась Хайтауэр. — Представим, что она не тронет нас, но рано или поздно ее время и силы иссякнут. И тогда твой необузданный дядя Деймон захочет посадить на престол Джекейриса, а может сперва убьет его, и приберет корону себе. Эйгон недоуменно пробормотал: — Ну и пусть садится, мне все равно. Глаза женщины заполнились яростью, а лицо покраснело. — Глупый мальчишка, — закричала королева, крепко хватая сына за подбородок. — Ты прямая угроза для каждого из них прибрать власть к рукам. Покуда ты или дети твои, брат, жена живы, им ничего не светит! Возьми то, что принадлежит тебе по праву рождения. Ты ведь сын своего отца, ты мой сын, настоящий наследник Железного трона. — Я... — Стронговские ублюдки уже искалечили твоего брата. Думаешь, откуда это в них? Если ты не сделаешь, как я того велю, не отбросишь в сторону свой непомерный эгоизм, нам всем конец. Твои дети будут убиты, и их маленькие светлые головки насадят на пики, — всхлипнула Хайтауэр, — ты этого хочешь? — Прошу, остановитесь... — Корона твоя, — почти умоляюще лепетала женщина, — лишь руки протяни. Стань большим, чем ты есть, Эйгон. Защити свою семью. Влажные дорожки на его щеках медленно растягивались, даруя ясность. — Я все сделаю, матушка, — тихо подчинился юноша. Встав, он быстро покинул ее чертог. Успокоившись, Алисента послала за своим защитником. — Сир Кристон, найдите Эймонда и приведите ко мне, — скомандовала вдова. — Слушаюсь, — быстро проговорил лорд-командующий, скрываясь в дверях. Алисента знала, что должна действовать быстро, но аккуратно. Поручив отцу проследить за ситуацией, она вверила ему возможность поступать так, как он посчитает необходимым, окончательно развязывая руки. Рыцари, только что разбуженные дозорными, имели право выбора. Несогласные и те, что не желали признавать легитимность будущего короля, встречали смерть быстро как предатели государства. А те несчастные слуги, что ненароком узнали о кончине Визериса, уже гнили в темницах подземелий. Сонное небо, только-только просыпаясь, еще было накрыто темным одеянием. Край материи постепенно преображался, растекаясь кроваво-красным по ткани. Заря предрекала тяжелый день.