Черное небо — зеленые звезды

Королевская гавань, лишенная света, неумолимо тонула во власти подступающих сумерек. Тьма, подбираясь все ближе, рассасывала слабые солнечные лучи, что блекли с каждым мгновением сильнее. Закатное солнце, покидая небосвод столицы, в последний раз сверкнуло и с горестной досадой скрылось за горизонтом. Тепло подожженных факелов, стремительно изгоняя чернеющую пустоту прочь, растекалось по всем концам города. Люд, ожидавший спада невыносимой дневной жары, на радостях выбирался из своих укрытий. Заполняя узкие столичные переулки, горожане направлялись в излюбленные трактиры, и лишь их громкая молва и смех, искрящийся радостью, нарушали тишину вечернего спокойствия. Пурпурные глаза с вкрадчивым интересом наблюдали за толпой, разбредающейся по закоулкам. Теплый воздух, что касался белоснежной кожи мужчины, оставлял еле ощутимые поцелуи. Деймон, расположившись на балконе своего старого чертога, вальяжно покачивал кубок в руке. Вино с медом, дарующее истинное наслаждение, возымело отдельное место в уме после жизни за Узким морем. Будоража сознание, сахарная терпкость текла по горлу, разогревая изнутри. Багряная жидкость, сочась по венам, разбавляла густую драконью кровь в надежде подарить вкушающему хоть на мгновение так полюбившееся ему чувство забвения. Стан Таргариена, непреклонный и могучий, не поддавался искушению напитка, но принцу приходилась по нраву игривая иллюзия собственных попыток. Деймон припал губами к сосуду и, ощущая на языке ноты винограда, перевел взгляд на живое пламя города. Новые, полные недосказанности, оттого и притягательные развлечения, в своем буйстве заманивая все новых участников, не знали насыщения. Ведомые хмельным дурманом горожане переступали себя, отдаваясь привлекательности низменных пороков. Сладость греха вихрем сносила голову, но также скоро и растворялась. Ночь, ускользая столь стремительно, имела странное обыкновение заканчиваться. Заманчивые силуэты, подсвеченные лишь неярким пламенем питейных заведений и домов удовольствий, расплывались в мерзком уродстве, стоило лишь раннему безразличному к страданиям проснувшихся свету воссиять на их лицах. Первородный стыд, что тут же отражался в глазах, пожирал охмелевших поутру, заставляя суматошно покидать нагретое лежбище. Но все было только впереди. Деймон, тихо ухмыльнувшись, предвкушал надвигающееся замешательство покоренных пороком. Королевская гавань, умело удивляя, всегда слыла его отрадой. Все же Красный замок, заполненный до отказа искуснейшими из лицемеров, набожными грешниками и лебезящими трусами, портил мнение о столичной жизни. Но древняя обитель, несмотря на свои вопиющие недостатки, была домом. Каждый раз, минуя бронзовые ворота, защищающие замок от клокочущего в городе шума, принц жадно вслушивался в тихие разговоры мимо идущих придворных. Косые взгляды, впиваясь в крепкую спину, не доставляли и малейшего дискомфорта. С улыбкой вдыхая теплый морской воздух, мужчина лишь поправлял небрежно выбивающуюся прядь волос. Сами того не подозревая, шепчущие служили предметом насмешек Таргариена. Воспоминания сладостных допущений прошлого теперь резво расплескивались по стальным стенкам кубка в его руке. Так или иначе любое чувство имело свои границы и должно было закончиться, и беззаботное веселье не собиралось становиться исключением. С течением времени, наблюдая одни и те же глупые лица день ото дня, Деймон поник, и его интерес к происходящему в замке значительно поутих. В тишине библиотеки будущий король-консорт отыскал новое развлечение, и его три дочки часто составляли ему компанию. Несмотря на отличающееся теперь положение вещей, отношение народа к порочному принцу никогда не менялось. Одни, страшась его безрассудства, нарекали ужаснейшим из лиходеев. Другие, кто был открыт миру и страстям так же, как и сам принц, именовали истинным героем. А те, кто уподоблялся брезгливости высокородных дураков, называли дьяволом во плоти. Каждое из высказываний и взглядов, брошенных в его сторону, будь то восхищенный вздох или желчь, сочившаяся через край, растекались сладостной музыкой в его ушах. И Деймон полагал, что справедливо заслужил каждое из них в равной мере. За Узким морем все обстояло несколько иначе. Пентос, ставший его пристанищем много лет назад, когда-то давно тешил непомерное эго. Радостная толпа, только лишь завидев в небе могучего зверя, чья чешуя отливала благородным кроваво-красным, начинала гудеть, и ворох приветствий заражал всех вокруг. Пролетая над квадратными домиками, возведенными из грязно-кораллового кирпича, белокурый следовал ко дворцу магистра, что каждый раз встречал его со всеми подобающими почестями. Город, не имеющий собственной армии, оставался беззащитным перед вновь возрастающим могуществом Триархии. А принц верхом на Караксесе, слывшим своей свирепостью в боях за Ступени, отлично подходил на роль защитника. Прослышав о частых появлениях чернейшего из врагов, Три сестры не смели трогать Пентос, не желая провоцировать Деймона на новую бойню. Страх за собственные жизни заставлял людей пресмыкаться, выполняя все, чего желал Таргариен. Он без труда проникал в личную библиотеку хранителя дворца, изучая старинные книги и забирая те, что приходились по нраву. Торговцы, желавшие воочию увидеть прославленного воина и его дракона, тянулись во дворец из разных уголков Вольных городов. Несмотря на радушие принимающей стороны, очевидный и почти незамаскированный ничем расчет скрывался во всем: в широких улыбках местных жителей, в слащавых речах придворных, в обходительности и излишней учтивости магистра. Путник, смакуя подобный фарс, все же видел их насквозь, прекрасно осознавая истинный расклад обстоятельств. Но это ни капли не мешало ему впитывать в себя все те изыски собственного положения, что были дарованы. Здесь, в далеком городе-государстве, среди лживого и гнусного притворства Деймон ощущал заслуженное по собственному мнению поклонение. Но очень скоро удушающий сладостный яд окружающих оказал на него дурное влияние, и принц досадно подметил, что скука снова вознамерилась вернуться в его жизнь. Улыбки, вымученные и натянутые, начали вызывать легкое раздражение. Все казалось ненастоящим. Все же Вестерос, хоть и утопая в ненависти и опасливости к своему принцу, делал собственное негодование крайне искренним, и Таргариен с ужасом подметил, что скучает по дому. Образовывающаяся неудовлетворенность притягивала ненужные мысли, а желание перебраться в Норвос нарастало, но мужчина не собирался ничего предпринимать. Его вторая жена, будучи на сносях, должна была вот-вот разродиться. В предвкушении скорого рождения первого дитя Деймон не отходил от Лейны ни на шаг. Сопровождая ее на прогулках по поместью, он аккуратно придерживал хрупкую женскую руку, служа опорой. Мысль, внезапно возникшая в сознании, поразила. Деймон никогда и ни при каких обстоятельствах не предоставил бы и толики благосклонности, которое дарил Веларион, своей первой жене. Леди Рея, коей по мнению супруга она никогда не являлась, не полюбилась ему с первого взгляда. Поджатые тонкие губы на ее непривлекательном лице вызывали лишь брезгливость, а постоянная угрюмость только усиливала эффект. Гордо вздернутый подбородок встречал новоиспеченного мужа каждый раз, стоило ему оказаться рядом. Чрезмерная уверенность будущей Рунной властительницы воистину была столь же забавной, сколь и раздражающей, а ее земли виделись принцу такими же серыми и безликими как и она сама. За все годы брака он ни разу не возлег с ней, что оба бы сочли самой неудачной из всех возможных шуток. Но одно женщина сумела сделать как никто другой. Рее удалось пробить брешь непроницаемости супруга, вызвав удивление. Прослышав о ее кончине, Деймон, занятый войной на Ступенях, наконец-то смог снять приевшуюся в долгих битвах маску строгости. Бронзовая сука, навернувшись с коня, оказала ему бесценную услугу. Неожиданная, но не лишенная чарующего шарма новость застала врасплох, и все же огонек неудовлетворенности заискрился в светлых глазах. Разочарование, подменяя все радостные мысли, растекалось по телу. Ведь принцу стало искренне жаль, что дурацкий случай лишил его возможности избавиться от надоедливой супруги лично. Надежда на ее предсмертные страдания, полные боли и испепеляющей агонии, заполонила разум, а широкая улыбка без стеснения засияла на уставшем лице. Еще пару лун после произошедшего мужчина от чистого сердца благоволил удачной ястребиной охоте покойной. Со второй женой все сложилось по-другому. Являясь одной среди немногих, к кому принц испытывал уважение, морская дева, несмотря на грациозность и превосходные манеры, была остра на язык и бойка. А ее бесспорная валирийская красота являлась превосходным дополнением к несгибаемому нраву. Вместе вдыхая свободу Вольных городов, супруги путешествовали по бескрайним просторам Эссоса. Боги на удивление принца благоволили им, и спустя время молодожены зачали новую жизнь. Осев в поместье пентошийского магистра за чертой города, дабы избежать лишних тревог, пара ожидала потомства. Час пришел, и леди Лейна произвела на свет двух дочерей. Их белесая кожа, покрытая материнской кровью, казалась совсем прозрачной. Крохотные вены отсвечивали синевой. Почти не реагируя на новый мир, новорожденные не издавали и писка. Молча лежа на перине рядом с матерью, сестры заражали ее своей слабостью. Казалось, судьба близняшек уже была предрешена, и злой рок, словно в поиске новой жертвы, обратил внимание на саму мать, которой лишь предстояло прийти в себя. Недуг, крепко въедаясь в молодое тело, бушевал столь яростно, что Деймону приходилось сдерживать супругу от непрекращающейся болезненной лихорадки. Кожа роженицы, покрытая испариной, горела пламенем, что не желало останавливаться, а белоснежные, обычно искрящиеся перламутровым блеском волосы сделались мокрыми и запутанными. Залегшие под глазами темные круги приобретали более весомые очертания, а бессвязная женская речь тихо струилась из уст. Будучи в беспросветном бреду, Лейна перестала реагировать на голоса, что с каждым днем раздавались все громче. Тяжелая дубовая дверь покоев уже была не в силах сдерживать отчаяние Деймона. Попытки лекарей спасти жизнь матери его детей не увенчались успехом, и на исходе третьей луны она скончалась. Сидя над все еще теплым телом, порочный принц жадно впивался в очертания лика покойницы. Водя пальцами по впалым щекам на бледной коже, он ощущал лишь влажную холодную соль. Пристально всматриваясь в каждый миллиметр такого хорошо знакомого лица, мужчина, что погрузился в немую скорбь, пытался впитать в себя быстро увядающую красоту. Сцеловывая юность, упиваясь совершенством, белокурый горел желанием забрать их с собой, восславив в собственной памяти. Он никогда не молился богам. Ни старым, ни новым. Не вопрошал советов и снисхождения, уповая на сочувственную помощь, а шанс однажды уверовать в их неоспоримую силу был слишком ничтожен. Пережив уже многих, Деймон знал, что есть лишь один истинный бог, чье присутствие он явственно ощущал. Имя ему — Неведомый. Он встречал его множество раз на протяжении своей долгой жизни. Дух отражался отчетливо в глазах тех, кого принц сражал Темной сестрой. Вытекая тягучим горячим ручьем из мертвых тел поверженных, кровавое месиво открывало проход, и сущность получала в распоряжение новую душу. Пару раз даже бог следовал и за самим мужчиной, который изнемогал от тяжелых ранений, но он, отчаянно сопротивляясь, отказывался отправляться в вечный покой. Деймон, опуская голову к телам погибших, заглядывая в их совершенно пустые глаза, понимал, что после гибели никого не ждало вечное блаженство. Пустое ничто забирало душу, отправляя ее в небытие. Но в ту темную ночь, держа Лейну за руку, ему искренне хотелось верить, что смерть была только началом. После ее ухода поместье магистра опустело, лишившись яркого света звезды прилива. Но два крохотных огонька, что мужчина охранял со всей серьезностью, имели надежду однажды воссиять вновь так же ярко, как и их мать. Осушив кубок, принц поднялся со своего места, оставляя уже охмелевший на переулках люд потешаться без его пристального внимания. Ничуть не одурманенный крепостью выпитого, он скрылся из своих покоев и ступил в уже освещенное факелами одиночество каменного коридора. Поблизости чертога короля мужчина заметил высокую фигуру, знакомую до неприятности. Приблизившись к резным дверям, Таргариен остановился. — Принц Деймон, — поклонился ему десница. — Отто, — не заставил себя ждать сухой ответ. Принц не желал терпеть притворство, что без труда угадывалось на лице Хайтауэра, стоило им только пересечься. Каждое изречение мужчины, достигающее ушей Деймона, встречалось с его неутолимой враждебностью. Его брат, король Визерис, из-за своей глупейшей мягкосердечности не был способен разглядеть это качество в советнике, что чувствовал себя с каждым годом все вольготнее. Король Узкого моря видел, как власть дурманит разум последнего, наполняя его бескомпромиссной уверенностью в собственной и безоговорочной правоте. Справедливости ради и сам десница не испытывал светлых чувств по отношению к младшему брату государя. Непредсказуемость Деймона отражалась в Отто нарастающим раздражением, а непомерное самомнение заносчивого принца ввергало в гнев, что он из-за необходимости предпочитал скрывать. Но оппонент, не лишенный удивительной проницательности, словно видел его насквозь. Угадывая малейшие изменения в состоянии выходца из Староместа, Таргариен умело давил на больные места, нарочно провоцируя. Две противоположности, подставляя друг другу подножки, сводили личные счеты. Их битва не могла статься прекращенной. Втягивая в свое противостояние короля, каждый из дуэта пытался возыметь его полную поддержку, но правитель, не желая принимать условия игры, оставался нейтрален. Как бы младший брат не старался убедить старшего в фальшивой порядочности десницы, Визерис упрямо отвергал все его домыслы. Будучи в менее выгодном положении, нежели принц, Отто приходилось вести себя скрытно, все же наблюдая за Деймоном с помощью чужих глаз. Таргариен, напротив, никогда не скрывал своей бушующей неприязни, выпячивая ее при любом подходящем случае. Оба жизненных уклада, легитимность каждого из которых другой не собирался признавать, не могли существовать рядом. Конфликты стали неизбежны. Колко побуждая десницу старшего брата к ответу, тогда еще юноша удовлетворенно подмечал, что унижение подобного лицемера иногда бывало даже слаще арборского золотого. — К сожалению, я не имел возможности сказать это лично Вам сразу по приезде, но я рад Вашему возвращению, — проронил мужчина, жеманно улыбнувшись. Подобное высказывание разлилось в ушах принца откровенной наигранностью. — Я в этом очень сомневаюсь, — спокойно ответил он. — Что Вы делаете здесь так поздно? — Наш король попросил принести его любимого пряного вина, — последовало объяснение. Лицо Деймона стало нарочито серьезным, и он лишь произнес: — И Вы лично снизошли до выполнения роли прислуги? Как благородно... Глаза Отто заиграли странным блеском, что Таргариен всегда сумел разглядеть. Раздражительность, прячась за маской спокойствия, была для него очевидна. — Я лишь забочусь о здоровье доброго друга, — пожал плечами Хайтауэр с присущей ему невозмутимостью. Деймон ухмыльнулся, поглаживая стальную рукоять Темной сестры. — А я лишь пришел навестить брата, — вырвалось из его уст заключение. Без лишних слов он миновал десницу. — Боюсь, — донесся голос Отто, — Его Светлость уже приготовился ко сну, и было бы нежелательно его отвлекать. Белокурый, уже успевший схватиться за теплую рукоять, обернулся и сверкнул глазами. — Я в силах решить сам, что желательно, а что нет. — Мой принц, я бы не стал... — Вот и не утруждайтесь, — донесся пресный ответ Таргариена, уже скрывающегося в покоях Визериса. Ступив на мягкость мирийского ковра, он прищурился. Дымная пелена, обволакивая все вокруг, проникала в его легкие и вызывала неконтролируемый кашель. Неприятный запах, заполняя ноздри, вольно путешествовал по легким. Король, восседая в кресле у камина, обернулся. Опираясь на трость, мужчина вымученно привстал. — Кто здесь? — произнес он, опасливо вглядываясь в туманную завесу. Через пару мгновений сквозь белую дымку государь увидел лицо пришедшего, и тревога стремительно ушла прочь. — Брат, — выдохнул он, — не ожидал увидеть тебя в столь поздний час. Деймон в непонимании поднял голову и, стоя на месте, слегка прищурился. — Мне казалось, мы договорились, что я зайду к тебе сегодня, — пронеслось напоминание. Визерис раздосадованно осел на кресло, прикрывая ладонью глаза. Тихий выдох вырвался из груди. Последние долгие годы пронеслись, словно в пелене этого самого тумана, что стоял в его чертоге. До ужаса жадная болезнь в своем коварстве заволокла сознание, забирая самое ценное, что у него было. Память отныне отказывалась подчиняться. Она больше не признавала авторитет хозяина, потерявшего необходимый над ней контроль. Старик с горечью на душе ощущал собственную нарастающую беспомощность. Тело, некогда бывшее крепким, стало немощным, и былая сила, разливающаяся по венам, покинула короля. Россыпь волос значительно поредела, и мужчина время от времени в возникающем резком стыде хватался за голову. Образы прошлого, искрящегося небывалой красотой и яркостью эмоций, привлекали его куда больше, нежели нынешняя, лишенная света, бытность. — Чертова болезнь ушла, но оставила мою память совершенно никчемной, — пробубнил он. — Что это за дрянь? — брезгливо отозвался младший брат, разводя руками. Прислонив трость к креслу, Визерис облокотился об мягкую спинку. — Мейстер Орвиль зажигает благовония каждый вечер. Они помогают мне найти расслабление и крепкий сон. Пришедший зашагал в сторону окна и резким движением распахнул деревянные створки. Усаживаясь на пустующее кресло напротив брата, он мимолетно сказал: — Думаю, свежий воздух не повредит нам обоим. Визерис лишь одобрительно кивнул. Наконец он мог разглядеть брата получше. Несмотря на возраст, тело его излучало крепость и стойкость, и король с легкой улыбкой подметил, что к Деймону боги однозначно относились лучше, чем к нему самому. Лицо, такое же светлое и строгое как в былые времена, покрылось незначительными морщинками, что залегали возле глаз, в которых все так же резко плясал его неизменный воинственный дух. Копна волос, искрящаяся от пламени камина, доходила до широких плеч. Руки, потянувшись за глиняным кувшином, без промедления притянули его к себе. Вдыхая аромат теплого вина, словно что-то проверяя, Деймон многозначительно поставил кувшин обратно. — Красный замок без сомнения преобразился, — начал Деймон. — Знаешь, все эти семиконечные звезды, показательное благочестие... Немного утомительно, конечно, но немного театральности не помешает, верно? Визерис молчал. Порочный принц, будто ожидая подобной реакции, лишь ухмыльнулся. — Только одно кажется неизменным, — заключил он. — И что же? — поинтересовался король. Младший брат, покручивая ониксовый перстень на левой руке, кивнул в сторону дверей. — Зачем ты держишь подле себя этого червяка? Тяжело вздыхая, государь неодобрительно покачал головой. Неприязнь брата по отношению к Отто всегда виделась ему необоснованной и притянутой. Он понимал, что ничего не происходило просто так. Любое чувство, возникающее в сердце, имело собственные корни. В начале своего правления, отклоняя предложения Деймона стать десницей, Визерис держал меж ними дистанцию. Страх распространялся в мыслях, ведь король знал, что необузданный нрав младшего родственника мог взыграть в любой момент, и он вовсе не горел желанием предоставлять ему еще большую власть, чем у того уже имелась. Сир Отто же, по личным наблюдениям, покорный и смиренный человек, обладал невероятной силой мудрости. Его способность нести ношу десницы легко и без отягчающих душу последствий вызывала искреннее восхищение. Государство нуждалось в советах Хайтауэра, что разительно отличались от братских. Король, лишенный вспыльчивости и остроты характера, всегда выбирал мирное урегулирование любого рода вопросов. — Деймон, прошу тебя, оставим эту тему, — вымученно слетел ответ с его пересохших губ. Непримиримая злость наполняла легкие принца Блошиного конца и растекалась по его жилам. Раздражение пробуждалось. Король, будучи слабым, с отсутствием каких-либо амбиций властителем, не желал слушать резкое мнение. Правление его, лишенное достижений, было переполнено годами непростительного бездействия, а излишняя доверчивость только подстегивала наступление негативных чувств принца. Минимум половина тех, кто входил в Малый совет, по мнению Деймона не заслуживала и малейшей капли доверия, что Визерис вручал им. Младший Таргариен видел мерцающую жадность в глазах мастера над кораблями Тайленда Ланнистера; черное сердце Лариса Стронга, чьи пташки разлетались по всем концам столицы; глухое упрямство мастера над законами Джаспера Уалда; ядовитую зелень превратностей десницы Отто Хайтауэра. — Дитя Староместа не желало впускать меня в твои покои, — придирчиво подметил младший. — Отто лишь печется о моем спокойствии, — постарался смягчить состояние брата король. Порочный принц, резко откинувшись на мягкий бархат кресла, оброс задумчивостью, а через мгновение лишь ухмыльнулся. — Вот ведь странно, — неторопливо продолжил белокурый, — а мне показалось, что Отто печется лишь о собственной заднице... — Во имя Семерых! — перебив его, простонал Визерис. — Неужели так должен заканчиваться сегодняшний вечер? Я думал, что после стольких лет разлуки у нас будут несколько иные разговоры, — печально добавил он. Чуть успокоившись, Деймон чуть смягчился. — Время пролетело быстро. Не успел я и глазом моргнуть, как ты превратился в ссохшегося старика, — без капли яда подал голос белокурый. Губы Визериса пометила легкая ухмылка. — Знаешь, твои остроты всегда докучали мне, но спустя столько лет они греют мое сердце, — признался король. — В такие моменты мне кажется, что я снова молод. Ты прав, я стар, но милостивые боги даровали мне больше времени. Я все храню надежду, что буду еще долго слышать твои непревзойденные колкости. — Не волнуйся, услышишь, — с теплой улыбкой на лице успокоил его Деймон.