Если бы фанфик по «Импровизаторам» написал...

Вечером 2 августа 16** года по улице святой Анны в Париж въехал молодой дворянин примечательной наружности. Внимания заслуживал вовсе не костюм новоприбывшего — он был довольно скромен, к тому же покрыт слоем дорожной пыли. Острые на язык парижские сплетники, встреть они молодого человека в сей поздний час, и вовсе могли бы поднять его на смех. Его колет, хоть и не был обделен вкусом, явно заслуживал починки в области подмышек у какого-нибудь славного портного, пуговицы из черного агата давно вышли из моды, а кожа на сапогах потрескалась и явно впитала пыль не одной французской дороги. Тем не менее любезный читатель, в чьей мудрости автор этих строк ни капли не сомневается, наверняка оценил бы не скромное одеяние нашего героя, а благородные черты его лица. В глазах путника, несмотря на юный возраст, отражались недюжинные мыслительные способности и сообразительность, а в легкой паутинке морщинок у глаз угадывались хитрость и остроумие. На особ же юных и неопытных, возможно, произвели бы впечатление не столько добродетельные качества, которые умелый физиогномист вроде нашего читателя незамедлительно рассмотрел бы во внешности молодого человека, а сколько несомненная красота юноши. Уже упоминавшиеся глаза, казалось, светились даже во мраке ярко-голубым сиянием, способным поразить сердце самой неприступной красавицы. Об отменном здоровье дворянина говорили цвет не тронутого южным загаром лица — возможно, несколько бледного, но лишенного каких-либо кожных несовершенств — и ровного ряда жемчужных зубов. Из-под шляпы, украшенной огромным пышным иссиня-черным пером, свисающим с тульи (что говорило о том, что молодому человеку было не чуждо желание покрасоваться), виднелись короткие завитки смоляных волос. В довершение упомянем, что путник было замечательно сложен, прекрасно держался в седле и смотрел с высоты своего выдающегося роста с таким достоинством, которое оказало бы честь даже особе венценосной. Белоснежный испанский скакун под этим дворянином, казалось, понимал, какую драгоценную ношу он ввозит под стены французской столицы, и, несмотря на усталость, ступал размеренно и величаво. Молодого человека звали граф Арсен де ла Поплин, ему минуло двадцать лет, и был он родом из герцогства Омальского, откуда и прибыл в Париж этим вечером. Несмотря на высокое происхождение, граф не мог похвастаться богатым состоянием. Его давно разорившийся батюшка, благословив сына в путь, выделил тому, помимо испанского жеребца, всего лишь двадцать пять экю серебром. Впрочем, не нужно забывать об отеческих наставлениях, которыми достопочтенный родитель сполна снабдил свое чадо. А мудрое доброе слово, как известно, — лучший капитал. Итак, преодолев двадцать семь льё за неполные двенадцать часов, имея за пазухой лишь двадцать пять экю и непомерные амбиции, де ла Поплин гордо въехал в Париж, стараясь не обнаруживать валящей его с ног усталости. Молодой человек, не покидавший отчий дом до сей поры, внутренне готовился к тому, чтобы быть сраженным столичными блеском и роскошью. В мечтах юного дворянина с первым же шагом на булыжные мостовые Парижа он попадал в какое-нибудь романтическое приключение или становился свидетелем событий, вершащих историю. Каково же было разочарование де ла Поплина, когда вместо цоканья копыт об округлый булыжник он услышал лишь знакомые глухие удары конских ног о природный грунт, а вместо вереницы фрейлин, бросающих украдкой томные многообещающие взгляды, его встретила стая визгливых гусей, преградивших ему дорогу. Впрочем, какой-нибудь острослов наверняка бы заметил, что невелика разница — походка благородной дамы, заточенной в широкие фижмы, порой действительно становилась похожа на поступь гусыни. Однако молодой де ла Поплин, будучи человеком воспитанным и благонравным, никогда бы не позволил себе высказать подобную дерзость (даже если бы она пришла ему на ум). Париж пах затхлостью, вдоль улиц текли реки нечистот. Романтически настроенная душа де ла Поплина страдала. Решив не отягощать ненужными тревогами вдобавок к уставшей плоти еще и разум, молодой человек доверился судьбе, пообещав себе, что разберется со всеми невзгодами завтра, а сегодня его главная задача — найти себе ночлег. В новом городе де ла Поплин не знал ни одной живой души и мог рассчитывать лишь на давние знакомства своего батюшки, а также собственный живой ум, уже не раз выручавший его за недолгую жизнь. Обратиться за помощью было не к кому, поэтому он свернул наугад на первую попавшуюся улицу, которой оказалась улица де Клери. — Однако же пока моя звезда благоволит мне, — произнес юноша, завидев, что на первых же воротах по левую руку висит вывеска «Гостиница», а под ней витиеватым почерком выведено: «Будь, как дома, путник, я ни в чем не откажу!» Решив не пренебрегать таким добрым приветствием, де ла Поплин спешился и вошел во двор. Тут же к нему подскочил юркий юноша, практически еще мальчик, в темной одежде, низко поклонился и произнес: — Желаете у нас остановиться, месье? Отличный выбор! Множество комнат на самый изысканный вкус благородного господина! — Да, желал бы, но я несколько стеснен в средствах и хотел бы выбрать жилище поскромнее, — пробормотал де ла Поплин, незамедлительно смутившись. — Все, что вашей душе будет угодно, месье! В нашей гостинице вы сможете найти комнату даже за каких-нибудь десять су, если пожелаете! Заявление звучало совсем уж немыслимо, но де ла Поплин, привыкший сначала проверять, а потом удивляться, решил выяснить все сам у хозяина гостиницы. Мальчик предложил отвести коня пока на задний двор, чтобы напоить беднягу с долгой дороги, и граф с благодарностью передал лошадь под уздцы новому знакомому, а затем вошел в гостиницу. Тучный хозяин, встретивший его на пороге, проявил куда меньшее гостеприимство. — Четыре экю в день?! — воскликнул молодой человек, когда ему назвали цену за самую дешевую комнату. — Да что же это, у вас сам король Генрих разве взбивает постояльцам подушки на сон грядущий? — Полагаю, что у его величества, месье, есть куда более важные дела, чем готовить вам постель. Если наши цены вас не устраивают, смею заверить, что на окраинах Парижа вы наверняка найдете себе подходящее пристанище. Кто знает, может, нынче и свинарники сдают на ночь. Де ла Поплин вспыхнул. Слова хозяина звучали оскорбительно. Юноше хватило самообладания, чтобы не проткнуть мерзавца шпагой на этом самом месте, лишь потому, что мужчина был стар и безоружен. Он презрительно взглянул на толстяка и протянул тому два су. — Благодарю покорно за добрый совет. Это вам за водопой и причиненные неудобства. — Какой водопой, месье? — Ваш слуга, мальчик, отвел моего коня, чтобы напоить. Полагаю, сейчас бедное животное уже восстановило силы. — Месье, — развел руками хозяин, — смею вас заверить, что мой конюх уже третий день валяется на заднем дворе в беспамятстве, отгуляв на свадьбе сестры. Да и назвать мальчиком человека, потерявшего уже две трети своих зубов, язык не повернется. Иных же слуг мужского пола я не держу. Вас, должно быть, обманули. Де ла Поплин изменился в лице. Он стремглав бросился во двор, где, разумеется, не обнаружил ни проклятого мальчишки, ни собственного скакуна. Молодой человек выбежал за ворота, надеясь обнаружить следы, но сегодня, похоже, даже стихия была против него: поднявшийся ветер поземкой бродил по пыли, сглаживая все шероховатости. Париж терял свой шарм в глазах молодого графа так стремительно, как теряет доброе имя благонравная супруга, не пришедшая на исповедь. — Главное — не предаваться унынию, — сказал сам себе де ла Поплин, хотя его голос от гнева и разочарования дрожал. — Важно лишь, что мои деньги, одежда, шпага, честь и голова — при мне, а остальное обязательно восполнится. Молодцеватым шагом он пошел прочь от злополучной гостиницы, свернув подальше с улицы де Клери. Попетляв около получаса по малопривлекательным улочкам и один раз еле увернувшись от ушата помоев, вылитого прямо из окна на площадь, молодой человек наконец свернул на улицу де ла Трюандери и остановился перед воротами, над которыми скрипела ржавая табличка «Трактир «Не рыбный день». Название показалось забавным графу, который, несмотря на все волнения еще не закончившегося дня, умудрялся сохранять умение радоваться мелочам, и он толкнул дверь, надеясь, что на этот раз удача ему улыбнется. Хозяин трактира, встретивший его с ароматно пахнущей кастрюлькой в руках, отчего у оголодавшего путника рот мгновенно наполнился слюной, представлял собой полную противоположность немилостивому хозяину гостиницы. Это был человек прямой и худой, с длинным носом и хитро сощуренными глазами, которыми он беззастенчиво рыскал по фигуре новоприбывшего, останавливаясь несколько разочарованным взглядом на деталях костюма, выдававших не слишком завидное материальное положение. — Приветствую вас, месье. Меня зовут мэтр Воля́, и я хозяин этого скромного пристанища. Чем могу служить? — А я граф Арсен де ла Поплин, к вашим услугам. Скажите, мэтр, есть ли в вашем трактире свободные комнаты, где я бы мог остановиться? Возможно, я задержусь в Париже надолго. — Отчего же нет. Вам неслыханно повезло, ваше сиятельство, нынче Париж забит приезжими под завязку, и у меня как раз осталась единственная свободная комната. — Как славно! — воскликнул обрадованный де ла Поплин. — Всего лишь три экю за ночь, и я в вашем распоряжении, месье. — Три экю?! — мгновенно померк молодой человек. — Но в таком случае почти все средства, которыми я располагаю, я потрачу здесь за какую-то неделю. И мне пока неизвестно, смогу ли я в скором времени рассчитывать на жалование… Мэтр Воля, умоляю, войдите в мое положение, сбейте цену хотя бы до одного экю за ночь! Трактирщик сжал губы в тонкую линию. Первым его порывом было послать нищего благородного выскочку ко всем чертям, но мысль об одной-единственной свободной комнате, не сданной до конца недели, заставила его не торопиться с действиями. К тому же его супруга уже несколько недель намекала на то, что не прочь обзавестись новой парой флорентийских чулок, а лишних денег в хозяйстве не водилось. — Месье, вы меня разорить хотите? Вы такую славную комнатушку даже в самом Лувре не найдете! И вы предлагаете за это одну жалкую монету? Нет, даже разбойники в Булонском лесу милосерднее ко своим жертвам, чем вы, граф! Только из-за того, что я вижу в вас человека слова и дела, я соглашусь снизить цену до двух с половиной экю, хотя и это явное вымогательство! — Полтора, мэтр Воля, или я пойду искать себе другой ночлег. — В такой-то час? Ну, удачи вам! Нет, погодите, стойте! Два экю, так уж и быть! — Черт вас подери, мэтр! Ладно, два экю, и вы накормите меня ужином! На этом они и ударили по рукам, оба не в полной мере довольные сделкой. Таким образом, граф, убедившись, что две его проблемы — отсутствие крова над головой и пустой желудок — по крайней мере, на этот вечер решены, поспешил разобраться и с другим вопросом, мучавшим его всю дорогу до Парижа. Не откладывая в долгий ящик, он спросил мэтра Воля: — Не знаете ли вы, достопочтенный, где я могу отыскать герцога Омальского? — Прошу прощения, граф? — Вам он, должно быть, более известен как герцог Немурский. В юности они были дружны с моим батюшкой. Мой добрый родитель снабдил меня рекомендательным письмом к герцогу. Я рассчитываю быть зачисленным в легкую кавалерию. — В таком случае, месье, у меня для вас плохие новости. — Как?! Уж не хотите ли вы сказать, что мы с герцогом Немурским разминулись и его сейчас нет в Париже? — Именно это я и хочу сказать, господин де ла Поплин. — Где же он в таком случае? — Боюсь, месье, что на погосте. — Что?! — вскричал граф, в нервном порыве щипая себя за короткую острую бородку. — Третьего дня их благородие бились на дуэли против своего шурина — герцога де Бофора, и, к великому сожалению, семейные узы не выдержали напора беспощадного металла. Высочайший и могущественнейший сеньор герцог был ранен в живот и испустил дух, оставив после себя безутешную вдову и двух деточек. — Великий боже! — воскликнул де ла Поплин. Новость о безвременной кончине друга детства его отца и несчастном осиротевшем семействе, безусловно, разбередила отзывчивое к чужому горю сердце дворянина, но, признаться, куда больше его расстроил тот факт, что теперь он утратил единственную ниточку, дававшую шанс устроиться на службу. Если бы господа герцоги потрудились разрешить свои взаимные претензии мирным путем или хотя бы на неделю позже, некому обедневшему графу сейчас бы не пришлось ломать голову, как устраивать свою судьбу безо всякой протекции. Мэтр Воля, видя смятение на лице своего будущего постояльца, выдержал должную паузу, чтобы собеседник мог с достоинством пережить этот нежданный удар судьбы. После этого он задал вопрос, интересовавший его в эту минуту в первую очередь: — Достопочтенный граф, изволите расплатиться за несколько ночей вперед или только за сегодняшнюю? — Да-да, простите, мэтр, мое замешательство, — пробормотал де ла Поплин, схватившись за виски. — Я расплачусь пока за одну ночь, но вначале хотел бы спросить вас, где я могу смыть с лица дорожную пыль и привести в порядок мысли? — Пожалуйте, месье, на задний двор. Там стоит бочка с водой, — сухо ответил трактирщик, которого неудобный гость раздражал все больше с каждой секундой. Погруженный в свои мысли, молодой человек даже не обратил внимания на неучтивый тон хозяина, поблагодарил его и поплелся во двор, порядком растеряв былые уверенность и самомнение. Обнаружив пресловутую бочку, юноша, не стесняясь, разделся до пояса, ополоснул лицо, шею, руки и грудь. Вместе с пылью де ла Поплин, казалось, смыл с себя излишние тревоги и волнения, да и свежий воздух способствовал тому, чтобы его острый ум заработал с прежней скоростью. — Значит, так, дорогой мой, — обратился граф сам к себе. — Возьми себя в руки и не раскисай. Что такое рекомендательное письмо? Всего лишь клочок бумаги, который с легкостью может обратиться в пепел. У тебя с самого начала не было никаких гарантий, что бесстрашный герцог, царствие ему небесное, помнил нашего родителя, оберегай, Господь, его покой и сон. Ясная голова на плечах — вот твое главное достоинство. Так воспользуйся ею в нужном русле. Получить должность благодаря связям — наука нехитрая. Заслужить ее своими доблестью и верностью — вот задача благородного дворянина. Быть может, со временем ты еще поблагодаришь покойного герцога Омальского за то, что, отправившись к праотцам, он развязал тебе руки и лишил необходимости лебезить и заискивать. Эта достойная речь, к сожалению, не имела иных слушателей, кроме как лошадей в стойле, которые отозвались тихим ржанием. Однако де ла Поплин, будучи человеком самодостаточным, и не нуждался в чужом одобрении. Отряхнув колет, плащ и шляпу, поморщившись от вида грязных перчаток, молодой человек вновь облачился и зашагал в направлении входа в трактир, надеясь, наконец, накормить изголодавшуюся плоть. За время его недолгого отсутствия обстановка внутри изменилась. За столом теперь сидел молодой человек примерно его возраста, с завидным аппетитом уплетавший ароматную курицу. Внимание юного графа, чей желудок незамедлительно откликнулся на развернувшуюся перед взором картину утробным урчанием, жареный цыпленок привлек куда больше, чем новоприбывший. Де ла Поплин добрым словом вспомнил короля Генриха, который выполнил свое обещание о воскресной курице в котелке каждого французского подданного, и поскорее поспешил к вышедшему из кухни мэтру Воля, чтобы расплатиться и потребовать свой законный ужин. — Приношу тысячу извинений, любезный граф, но вынужден отказать вам сегодня в трапезе и ночлеге, — таким заявлением огорошил де ла Поплина трактирщик. — То есть как это, позвольте?! — воскликнул юноша. — Боюсь, за то время, что вы совершали свои омовения, ситуация несколько изменилась. Комната была сдана вот этому господину, — и мэтр кивнул в сторону человека за столом. — Что значит сдана?! Мы же с вами договорились, мэтр Воля! — Договор, ваше сиятельство, оказывается скрепленным в тот момент, когда вы платите мне серебром. Вы же предпочли очищению совести очищение плоти. А этот господин был столь расторопен, что сразу же отсчитал монеты за неделю вперед. И смею заметить, месье, цена в три экю за сутки его полностью устроила. — Так вот в чем дело! Вы предали ваше слово, позарившись на больший куш! Де ла Поплин, в который раз за вечер будучи уличенным в собственной бедности, еле сдерживался от стыда и негодования. — Повторюсь, месье, что слова я вам не давал. Прошу извинить. Воля поджал губы и сложил руки на груди, тем самым давая понять, что разговор на этом для него окончен. Однако де ла Поплин, потерпевший очередное фиаско за этот нескончаемый день, был твердо намерен не покидать до рассвета своды трактира «Не рыбный день» и не мог позволить кому-либо еще уязвить и без того пострадавшее самолюбие. Понимая, что у прижимистого хозяина ему больше ловить нечего, он решил воззвать к тому, кто в данный момент поглощал его ужин, а в скором времени собирался занять его постель. Обратимся же к фигуре молодого человека за столом с более пристальным вниманием, коего она, несомненно, заслуживает. Это был человек явно благородного происхождения, причем из обеспеченного рода, что выдавали перстни на длинных пальцах, один из которых был украшен довольно крупным изумрудом. Костюм его, пусть и сохранивший некоторую провинциальность покроя, был отделан бархатом и парчой. На столе перед трапезничавшим лежала шляпа с совершенно невероятным плюмажем: красные, пурпурные и синие страусиные перья почти полностью скрывали широкие поля. При этом любому наблюдательному человеку, коим и являлся де ла Поплин, было очевидно, что молодой дворянин совсем недавно выбрался из седла, преодолев явно неблизкий путь. Надо сказать, что новый герой нашего повествования было чудо как хорош собой: румянец во всю щеку, русые кудри, рассыпанные по плечам, безупречно очерченный изящный рот под тонкими пшеничными усами. Однако на разгневанного де ла Поплина прекрасные черты впечатления не произвели: он уже был готов воспринимать новоприбывшего как соперника. — Прошу прощения, месье, что прерываю ваш ужин, — произнес граф учтивым, но твердым тоном, обращая на себя внимание бутылочного цвета глаз, — однако же вынужден сообщить, что произошло досадное недоразумение. Из-за нелепой ошибки вы заняли комнату, которую я уже снял. — Какого черта, — отставил в сторону тарелку с курицей юноша и нахмурился, — что вы имеете в виду, месье? — Мэтр Воля, видимо, запамятовал, что уже сдал на сегодня последнюю комнату в трактире, и допустил оплошность, предложив ее вам. Сидевший за столом вытянул длинную шею, пытаясь выцепить глазами фигуру трактирщика. Де ла Поплин тоже обернулся, но хитрый хозяин малодушно скрылся на кухне, оставив молодых людей самих разбираться со своими проблемами. — Это какая-то ерунда, — произнес незнакомец, — мне был вручен ключ от комнаты. Вам, что же, дали такой же? Де ла Поплин нервно затеребил завязки на плаще. — Нет, я, к сожалению, не успел расплатиться с хозяином и обзавестись ключом. Но уверяю вас, месье, что все необходимые договоренности были соблюдены. — А, вот оно что! Стало быть, наобещали с три короба и смылись? В таком случае не вижу смысла в нашем дальнейшем диалоге. Я полностью оплатил свое пребывание в этом трактире, а мой чемодан уже ждет меня наверху. Выходит, на ближайшую неделю я законный хозяин той комнаты, на которую вы так дерзко имеете какие-то виды. Это сообщение не добавило юноше сочувствия в глазах де ла Поплина, который прибыл в город налегке, без багажа. — Месье, вы ставите меня в затруднительное положение! Проявите же ваше благородство и уступите мне по праву первенства! Я приехал сюда раньше вас из Омаля, я утомился и желал бы… — Из Омаля?! — перебил его молодой человек и почти расхохотался. — Месье, да вы, можно сказать, живете в самом Париже! Вы же можете ездить сюда к обедне, а потом еще успеть домой до полудня, чтобы набить брюхо яичницей с салом! Не слишком же вы выносливы, если путь от Омаля до Парижа вас настолько утомил… Это уже начинало переходить границы ангельского терпения де ла Поплина. — Полагаю, ваш путь сюда был несказанно более затруднен? — прошипел он сквозь зубы. — Уж поверьте. Дорога от Вернио заняла у меня больше трех дней, я проскакал 115 льё! Потом плутал черт знает сколько по улицам этого зловонного города, пытаясь найти себе место. И теперь не намерен его упускать! Стало быть, новый малоприятный знакомый нашего графа был родом из Вернио — городишки в области Дофине на юго-востоке Франции. Это объясняло и плотный загар на его лице, и обветренные скулы. — Какая мне разница, сколько вы там проскакали! Я первым изъявил желание занять эту комнату и первым получил согласие хозяина! Прошу вас, месье, забрать свой чемодан и освободить мое временное жилище! Услышав эти слова, южанин вскочил из-за стола, и оказалось, что он на полголовы выше де ла Поплина, к чему последний, надо сказать, за свои двадцать лет жизни не привык. — Тысяча чертей, месье, вы мне не указ! Клянусь кишками папы, если вы немедленно не оставите меня в покое, я разукрашу вашу бледную рожу! Де ла Поплин, действительно за время этой перепалки побледневший больше обычного — в отличие от своего недруга, на лице которого все больше разливался румянец, придавая ему сходство с молочным поросенком — не был намерен больше выносить эти удары по потревоженной гордости. — Вы, месье, грубиян и невежа и явно заслуживаете, чтобы вам преподнесли урок хороших манер, чем я и намерен заняться! — Это вы мне будете говорить о манерах? Напомню, месье, что я по-прежнему не имею чести знать, с кем говорю. Вы не изволили представиться перед тем, как завести со мной беседу. Де ла Поплин вспыхнул, задетый этим справедливым упреком от несправедливого человека. — Граф Арсен де ла Поплин, к вашим услугам. Назовите себя, месье, потому что вы меня оскорбили, и я намерен требовать сатисфакции. — Граф Антуан де Шастун, и я намерен удовлетворить ваше требование. Оба выпрямились и почти одновременно коротко кивнули друг другу, тем самым скрепляя вызов. — Когда вашему сиятельству будет угодно быть проткнутым моей шпагой? — с деланным участием спросил де Шастун. — Не переживайте, любезный, я не посмею обеспокоить вас таким трудом, а вот сам с удовольствием отрежу ваши выдающиеся уши, — язвительно ответил де ла Поплин. — Дьявольщина! И когда же? — Да хоть сию же минуту! Зачем откладывать в долгий ящик? — Вы правы, — и де Шастун положил руку на эфес шпаги. — Ээээ, нет, господа дворяне, так дело не пойдет, — из кухни вдруг вновь выглянула голова мэтра Воля. — Никаких дуэлей на территории моей гостиницы! Ни одна капля крови, если только речь не идет о ростбифе, не упадет на пол этого дома. Потрудитесь разрешить свои претензии в каком-нибудь другом месте, а вернувшегося победителя я с удовольствием накормлю и пущу спать. Неприятелям не оставалось ничего иного, кроме как повиноваться. Свежий воздух несколько охладил их разгоряченные головы. Напомним, что оба молодых человека посетили Париж впервые в жизни и совершенно не ориентировались в городе. К тому же единственным их более-менее знакомым парижанином на сей момент был мэтр Воля, а тот вряд ли бы согласился исполнять обязанности секунданта для обоих. Вопрос выбора места для их кровавой схватки, похоже, грозился не быть разрешенным в ближайшие минуты, а оба юноши, будучи натурами страстными и романтическими, конечно, не хотели терять драгоценного времени на такие прозаические ситуации. — Куда же мы пойдем? — нерешительно спросил де Шастун, мгновенно растеряв образ грозного вояки и жалобно оглядываясь по сторонам. Де ла Поплин так же беспомощно топтался на месте, но в этот момент его внимание привлек бой часов на монастырской башне вдалеке. Пробило девять раз. — Кажется, сегодня я уже видел эти монастырские стены. Если не ошибаюсь, за воротами был пустырь. Полагаю, сейчас там нет никого, кто бы мог нам помешать. — Прекрасно, идемте же. Путь до монастыря занял около четверти часа, и все это время молодые люди упражнялись в искусстве злословия, оттачивая друг на друге свое мастерство. — Прошу вас, месье де ла Поплин, предупредите меня, если я в приступе невежества посмел нечаянно пойти по вашей стороне улицы. — Не извольте беспокоиться, месье де Шастун, даже если бы вся эта улица принадлежала мне, я бы, не задумываясь, уступил вам дорогу, ведь, как мне теперь известно, путь, пройденный вами, всегда опаснее и труднее. Выстреливая подобными ремарками, они добрались до места назначения. Пустырь, слабо освещенный факелами на монастырской стене да луной, что выглядывала из-за облаков, действительно пустовал. Де Шастун небрежно отстегнул застежку плаща и отбросил его в сторону комком. Де ла Поплин же аккуратно сложил свой плащ и опустил его на землю. — Я бы советовал вам, месье, также снять и колет. Иначе в ближайшие минуты в нем появится несколько новых дыр, и вовсе не для пуговиц, — насмешливо молвил де Шастун, наблюдая за действиями противника. — Благодарю покорно, месье, как-нибудь переживу. Со своей же стороны позвольте выразить радость от того факта, что вы обладаете столь длинными ногами. Они вам здорово пригодятся, когда вы в скором времени будете уносить их от адских гончих. — Произнесите лучше слова молитвы, потому что вам придется читать ее в последний раз. — Едва ли в последний — я как минимум намерен прочитать ее еще раз, стоя на вашей могиле. Произнося все это, они уже вынули шпаги из ножен и начали сходиться, остановившись только в тот момент, когда их клинки скрестились. Судя по уверенному положению ног, де Шастун был опытным фехтовальщиком, оправдывая свое имя: Антуан — вступающий в бой. Однако и де ла Поплин был не робкого десятка и вполне соответствовал значению собственного имени: Арсен — бесстрашный. Замерев в начальной позиции, молодые люди не спешили переходить к активным действиям, пытаясь угадать, какой маневр предпримет соперник. Вдруг де ла Поплин заметил, как резко дернулась голова южанина, а его взгляд сместился куда-то за спину противника. И без того огромные глаза расширились в изумлении. Де ла Поплин невольно обернулся и замер, увидев, куда, а точнее, на кого смотрел де Шастун. Не замечая их, вдоль стены шел тот самый мальчишка, что так вероломно похитил лошадь де ла Поплина несколько часов назад! Воришка казался совершенно безмятежным, держал в каждой руке по огромному яблоку, откусывая от обоих попеременно. — Эй, прохвост, а ну стой! — воскликнул де Шастун. Мальчишка встрепенулся и замер, испуганно обернувшись на голос. Несколько секунд все трое в замешательстве разглядывали друг друга. Самый младший из них первым вырвался из оцепенения. Левой рукой мальчик, не целясь, запустил огрызок яблока в сторону де ла Поплина, который инстинктивно сделал шаг назад — ближе ко второму дуэлянту. Огрызок упал на землю в нескольких шагах от них. Правой же рукой конокрад сделал изящный замах, со свистом рассекая воздух, и метко пульнул почти целое яблоко в сторону де Шастуна. Увесистый фрукт вполне мог бы внести коррективы в миловидное лицо молодого графа, несколько испортив ровную линию носа, если бы не молниеносная реакция де ла Поплина, который четким движением шпаги рассек яблоко в воздухе надвое. Две половинки откатились под ноги уроженцу Вернио, который, наконец, очнулся от изумления, зарычал и бросился на мальчишку. Тот, не дожидаясь чужой реакции, уже бежал в сторону площади, только пятки сверкали. Де ла Поплин, на ходу вкладывая шпагу в ножны, замыкал эту процессию. Грабитель явно ориентировался на многочисленных парижских улицах лучше своих преследователей, сворачивая то вправо, то влево, длинными прыжками преодолевая лестницы и живые изгороди. Оба дворянина не сдавались, но поздний час и темнота явно не играли им на руку. Пробежав несколько кварталов, за очередным поворотом молодые люди остановились, обнаружив себя на той самой площади перед монастырем. Лучами в стороны расходилось несколько широких и узких улиц, а преступника и след простыл. — Дьявольщина, — выругался де Шастун, вытирая тыльной стороной ладони мокрый лоб. — Подлец быстро бегает! — У вас к нему тоже какие-то претензии? — спросил де ла Поплин, переводя дух. — Еще какие! Мерзавец нынче обхитрил меня у ворот одной гостиницы, пообещав увести лошадь на конюшню, а в итоге исчезнув вместе с упряжью и испанским седлом! Де ла Поплин поневоле расхохотался. — Выходит, месье, он нас обоих оставил в дураках. Со мной сегодня приключилась точно такая же неприятность. — И вы намерены спустить ему это с рук? — Ни в коем случае! Я вот что думаю: раз он проворачивает свою проказу явно не в первый раз, в городе его должны знать. Можем порасспрашивать обывателей, где нам отыскать такого разбойника. — План хороший, да только мальчишка уж больно неприметен: темная одежда, невыразительные черты… Да таких в Париже, поди, пруд пруди! — Черты, быть может, и непримечательные, а вот одна зацепка все же есть. Не обратили внимания? У этого прохвоста разорвана мочка левого уха. В глазах де Шастуна отразилось изумление с некоторой долей восхищения, что польстило честолюбивому омальцу. — Черт возьми, месье де ла Поплин, а вы наблюдательны! Тот учтиво склонил голову, принимая комплимент, а затем поманил собеседника за собой, направившись к паперти, где просил милостыню нищий. Поравнявшись с ним, де ла Поплин вытащил из кошеля один су и бросил в грязную протянутую руку. — Храни вас Господь, месье, — прохрипел попрошайка. — Скажи, милейший, не пробегал ли тут недавно темноволосый юноша среднего роста в черных одеждах и с разорванным ухом? — Может, пробегал, а может, и нет. Мало ли здесь людей околачивается… С каждым днем вас, приехавших издалека, все больше и больше. А Париж меж тем не из смолы сделан, не растянется! — Ты как разговариваешь с дворянином, оборванец?! — вскричал де Шастун, выдвигаясь вперед. — Немедленно извинись перед господином графом, если не желаешь быть нанизанным на шпагу! — Не горячитесь, месье, он этого не заслуживает, — попробовал успокоить товарища по несчастью де ла Поплин, невольно тронутый заботой о его чести. — Он заслуживает худшего, месье. В ответ на вашу доброту платить такой дерзостью! — Принести извинения я не против, добрые господа, — хитро сощурился на них нищий. — Но вас-то, как я вижу, куда больше моего покаяния интересует, куда скрылся мальчик с порванным ухом? — А, значит, ты его все-таки видел, разбойничья морда! — Видел, да только не сегодня. Но Грегуара в столице многие знают. — Его зовут Грегуар? — с любопытством спросил де ла Поплин, ухватившись за конец бородки. — По крайней мере так он здесь назвался — Грегуар Отрепье́. Появился год назад при монастыре Дешо, да так и подвязался в послушники. Черт его знает, откуда взялся. Вроде откуда-то с востока приехал. Некоторые говорят, что он поляк, а другие — что росс. — Где ж его искать? В монастыре? — Ночью — вряд ли. Грегуар обычно ночует в городе, у него там свои дела. — Что ж, право на жизнь ты своим рассказом заслужил. А вот это получай в наставленье, чтобы впредь был повежливее с теми, кто к тебе добр, — и с этими словами де Шастун, не побрезговав, опустил в подставленные ладони нищего два экю. Де ла Поплин смотрел на нового знакомого с нескрываемым удивлением: месье граф раскрывался с неожиданной стороны. Молодые люди отошли в сторону. — Что же будем делать, месье? Отправимся искать Грегуара прямо сейчас? — спросил де ла Поплин. — Час поздний, полагаю, мы только выставим себя еще большими дураками и останемся ни с чем. Этот мерзавец не в курсе, что мы теперь знаем, кто он, а значит, сильно прятаться не будет. Можем попробовать отыскать его завтра. Де ла Поплин согласился с этой идеей и предложил забрать плащи, которые молодые люди впопыхах так и оставили лежать на земле. Они вернулись на пустырь, к месту своего несостоявшегося сражения, и только здесь наконец вспомнили, что их сюда привело. Погоня за общим врагом и одна беда на двоих заставили их напрочь позабыть о старой обиде. Теперь же они стояли друг перед другом несколько смущенные, не зная, с чего начать объяснение. Де Шастун наткнулся взглядом на сморщившиеся останки яблока на земле и первым решился на разговор. — Месье де ла Поплин, я бы хотел принести вам свои искренние извинения. Вы были правы, когда назвали меня грубияном. Причин для моего гнева не имелось, вы такого отношения не заслужили. Я наговорил вам сгоряча кучу дерзостей, о чем сейчас жалею. И не думайте, что я забыл, как вы благородно избавили мою физиономию от унизительного столкновения с этим плодом, — он смущенно пнул носком сапога половину яблока. — Любезный месье, прошу вас, не стоит благодарности. Вы вдоволь отплатили мне, когда вступились за меня перед тем нищим. Я польщен. И, пожалуйста, не жалейте о своем поведении. Я тоже вел себя недостойно. Не будем же оглядываться назад. Что было, то прошло. Вспомните, как писал Ронсар: Дней прошлых не зови — ушли, как сновиденья, И мы умчавшихся вовеки не вернём. Ты можешь обладать лишь настоящим днём, Ты слабый властелин лишь одного мгновенья. Итак, Жамен, лови, лови наставший день! Он быстро промелькнёт, неуловим, как тень, Зови друзей на пир, чтоб кубки зазвучали! Один лишь раз, мой друг, сегодня нам дано, Так будем петь любовь, веселье и вино, Чтоб отогнать войну, и время, и печали. Брови де Шастуна в восхищении взлетели вверх. — Как же славно вы декламируете! Признаться, я всегда был скверным лириком. Мой учитель риторики, как ни бился, не смог привить мне любовь к поэзии. Однако же из ваших уст строки льются так напевно, так сладко, что хочется и смеяться, и плакать! — Я был бы счастлив, месье де Шастун, если бы мог вызывать на вашем лице улыбку, а не слезы, — воскликнул де ла Поплин. — Уверяю вас, граф, что это будут исключительно слезы счастья. И де Шастун действительно улыбнулся ему — широко, открыто, осветив, казалось, весь пустырь ярче солнца. В эту секунду сердце омальца забилось чаще, и он подумал, что все злоключения этого дня стоили того, чтобы наблюдать сейчас улыбку месье де Шастуна. — Если мы помирились, месье, осталось решить один насущный вопрос. — Какой же? — Проблему с нашим ночлегом. — Дьявол! Вы правы, я уж и забыл про это. Однако же никакой проблемы я тут не вижу. Поскольку вы действительно прибыли в трактир раньше меня, я готов уступить вам пресловутую комнату. — Что вы, месье, об этом и речи быть не может! Я не могу позволить вам после всех невзгод, что вы испытали, оказаться ночью на улице незнакомого города. Я и сам не смогу уснуть в такой ситуации! — В таком случае я предлагаю нам разделить ночлег. Деньги этот пройдоха Воля уже все равно с меня получил. — О нет, я не посмею стеснять вас! — Дорогой месье де ла Поплин, клянусь, ваше общество отнюдь не стеснит меня, а напротив, скрасит мое одиночество! Спартанскими условиями меня не напугать, а вот приобрести доброго друга я буду счастлив. Вы пришлись мне по сердцу. — Ах, как вы хорошо это сказали! Знайте же, что я с радостью готов стать таким другом для вас, и прошу, называйте меня отныне Арсен. — Только в том случае, если вы будете называть меня Антуан. Моя добрая матушка всегда говорила, что нет лучшего вложения на свете, чем в крепкую честную дружбу. — Ваша матушка, несомненно, мудрая женщина. А если вы с ней хоть сколько-нибудь схожи внешне, то у меня нет никаких сомнений и в ее красоте. Де Шастун зарделся, услышав эти слова. Молодые люди вновь учтиво друг другу поклонились. Глаза их сияли даже в темноте. — Милый Антуан, позвольте же выразить искреннюю радость от того, что мы разрешили все наши недоразумения и стали друзьями, и скрепить наш союз, заключив вас в объятия. — Объятья?! Я намерен расцеловать вас, дорогой друг! С этими словами де Шастун действительно шагнул к своему недавнему противнику, привлек к себе, обхватив ладонями щеки, и прижался тонкими усами к его губам. Де ла Поплин нежно обхватил молодого человека за широкую спину. Лобзание длилось, возможно, несколько долго для людей, которые были знакомы всего пару часов, однако же кто из нас не был смятен первым порывом искренней мужской дружбы?! Расцепив спустя несколько долгих мгновений объятья, они взялись за руки и весело направились обратно в сторону трактира «Не рыбный день». По дороге у них чуть было не случилась новая ссора из-за того, что де ла Поплин желал разделить напополам средства, которые де Шастун отдал за ночлег, а тот горячо возражал. Потом они рассказывали друг другу о целях визита в Париж, и де Шастун поделился с новым другом своей мечтой попасть в отборную роту карабинеров, тем самым поселив в голове де ла Поплина сомнения, так ли ему нужна легкая кавалерия, если можно быть рядом с добрым приятелем. Встретивший их на пороге мэтр Воля был явно не слишком рад видеть обоих молодых людей целыми и невредимыми. Честно говоря, он рассчитывал, что схватки не переживет ни тот, ни другой, полученные двадцать одно экю будут греть карман, а комнату можно будет сдать новому постояльцу. Однако же ему не оставалось ничего другого, кроме как поприветствовать новоявленных друзей и накормить их остатками остывшего цыпленка, которому оба отдали должное, а потом невозмутимо наблюдать, как они топчутся у подножия лестницы, стремясь каждый пропустить другого вперед, и, наконец, берутся под руки и поднимаются наверх, толкаясь боками. Оказавшись в комнате, юноши обнаружили одну узкую постель, едва ли рассчитанную на двоих взрослых и не обделенных ростом людей. — Дьявольщина! — воскликнул де Шастун. — А мэтр Воля еще проворнее, чем я думал. И вот это ложе, по его мнению, стоит трех экю в сутки? — Антуан, позвольте предупредить вашу речь, ибо я готов поклясться, что наперед знаю, что вы мне хотите сказать. Вы, разумеется, как человек благородный, собираетесь уступить мне вашу постель. — И вы совершенно правы. — Но я не могу позволить вам спать на холодном полу. Позвольте, я улягусь у изножья вашей постели и буду охранять ваш сон, мой милый друг. — О нет, дорогой Арсен, так дело не пойдет. Едва ли я смогу сомкнуть глаза, зная, как вы мучаетесь на неудобном полу, пока я тут нежусь на простынях. Если вас не смутит мое предложение, я был бы рад провести эту ночь вдвоем на одной кровати. — Но здесь слишком тесно, тот из нас, кто будет лежать с краю, неминуемо упадет вниз и расшибет себе голову! — Я клянусь вам, милый Арсен, что буду сжимать ваше тело в объятьях так крепко, как последний защитник осажденной крепости сжимает древко знамени, и ни за что не выпущу! Глаза омальца увлажнились от нахлынувшей признательности. — Я не заслуживаю такого друга, как вы, Антуан. Должен вам сказать, раньше у меня уже был хороший верный друг, мы были близки с детства. Но когда нам минуло семнадцать лет, он сообщил, что намерен пойти послушником в аббатство Сен-Виктор, дабы замаливать наши общие грехи, и с тех пор мы больше не виделись. На этих словах де ла Поплин отчего-то смущенно покраснел. — Вы очень скучаете по вашему старому приятелю? — взволнованно спросил де Шастун. — Признаться честно, раньше действительно тосковал, но сейчас в вашем присутствии у меня так светло и тепло на душе, что я не могу думать больше ни о ком другом. Позвольте же еще раз одарить вас дружественным поцелуем в знак моей благодарности! Де Шастун распахнул руки в стороны. — Вот вам моя рука, вот моя грудь — прильните же к ней! И вновь поцелуй длился несколько долго для приличествующих обстоятельств, но снисходительный читатель, конечно, простит юным героям их пылкость и сентиментальность, принимая во внимание все, что свалилось на их плечи за этот вечер. Они улеглись на постель, и де Шастун, как и обещал, крепко обвил стан своего товарища руками, прижимая к себе изо всех сил. Некоторое время они лежали молча, а потом де ла Поплин завертелся, поворачиваясь лицом к южанину. — Не жарко ли вам, Антуан? Признаться, я не ожидал, что августовская парижская ночь будет столь душна. — Не могу с вами не согласиться, Арсен. Действительно, у меня уже рубашка липнет к спине. — Не сочтете ли вы слишком дерзким мое предложение раздеться и спать нагими? Так нам обоим было бы проще. — В очередной раз восхищаюсь вашей находчивостью, друг мой! И оба полностью разоблачились, оставшись лишь в костюмах Адама. Они вновь улеглись на кровать, де Шастун прижал к себе де ла Поплина за обнаженную поясницу, а тот для надежности закинул ногу на чужое голое бедро. — Знаете, Арсен, даже теперь мне почему-то не спится. Видимо, пережитых за день чувств слишком много, чтобы отдаться в объятия Морфея. — И у меня тоже сна ни в одном глазу. — Раз уж мы оба не спим, может, вы почитаете мне еще что-нибудь из Ронсара? — А что бы вам хотелось услышать? — Быть может, стихи о любовных томлениях? — О, с превеликим удовольствием! Слушайте же: В твоих объятьях даже смерть желанна! Что честь и слава, что мне целый свет, Когда моим томлениям в ответ Твоя душа заговорит нежданно… Воистину, Париж стоит мессы, а новый добрый друг стоит душной ночи вдвоем на узком ложе.