Салют, Денис

Нижний Новгород, 2008, май Suicide Commando, включенные на полную громкость, долбили по ушам и доводили Антона до длительного и горячего слухового оргазма. Само определение Electronic Body Music кричало о том, что следовало бы свалить из дома, отправиться в подвальный клуб и начать скакать там до полусмерти, но Антону не особо хотелось. Он чувствовал себя чуть ли не единственным на свете, кто понимал, что такая музыка имела гораздо больше граней. Откинул голову на спинку кресла и прикрыл глаза. Ловил чистейший кайф в полном одиночестве, чистоте и тепле небольшой комнаты. Беспрерывный электронный поток прервал громкий звук оповещения из ICQ. Антон открыл глаза, опустил голову и увидел очень оригинальный ник в углу экрана: DANNY666. Желтый смайлик махал пиксельной рукой. Вероятно, это был Денис. Антон сделал музыку потише и улыбнулся. Крепким же он оказался парнем, раз вообще вспомнил о его номере, написанном — ввиду разряженных мобильников — на салфетке. В ту ночь они не напились — они нажрались. Попойка вышла жестокой, отчего воскресным утром, неизвестно каким образом проснувшись именно в своем гостиничном номере, Антон целых двадцать минут не мог не то, что встать — головы повернуть. С той ночи остались лишь обрывки воспоминаний: бухло, курево, разговоры, жалобное блевание в туалете под утро. Денис оказался банковским работником, закончившим с красным дипломом экономический факультет МГУ. Антон запомнил информацию только потому, что она привела его в легкий культурный шок. Денис скорее выглядел как безумный ювелир, работавший на заброшенном заводе или свободный художник, сидевший у богатеньких родителей на шее. Антон мог представить его моделью, фотографом, поэтом, но никак не белым воротничком из крупного банка. Больше ничего эдакого он не говорил. Остальная его хрипловатая речь вертелась вокруг музыки, московских питейных и, казавшихся ему забавными, историях о передозировках лучшего друга Константина. Также в памяти Антона всплыл обрывок разговора, случившегося прямо после казуса в туалете: — Напиши свой номер чего-нибудь, — сказал Денис с пьяной улыбкой. Пучок на голове взъерошился, а сам он тогда никак не мог посмотреть прямо. — Хороший ты парень. Антон открыл окошко и отправил смайлик в ответ. DANNY666: Не спишь? Напиши свой скайп. Поиграем. Антон нахмурил брови и покорно полез делать аккаунт. В голове зародились некоторые размышленьица. В те годы Антон считал, что имел отличное представление о любви, будучи с детства ей окруженным. Спокойные, благосклонные родители и старенькие, уже отбывшие на тот свет, бабушки с дедушками, жившие в деревенском домике, относились к нему с таким пиететом, что иногда даже спутывали с некоей жалостью. В определенном смысле такое поведение имело основания. Лет до двенадцати Антон все время болел: то одним, то другим. Собрал, наверное, процентов восемьдесят всех излечимых детских болезней. Оттого вечно валялся дома, смотрел телевизор и принимал ухаживания со стороны взрослых. Позже, когда здоровье окрепло, а гормоны — подпитанные жужжанием сверстников и того самого телевидения о романтике — разыгрались, Антон встретил Лену и, стало быть, ее полюбил. Глубоких философских размышлений о природе и виде того чувства Антон не предпринимал: все и так было ясно. Они проводили время вместе: в большинстве своем «чинно и благородно», прогуливались по паркам за ручку и болтали о том о сем. В каком-то смысле гнет ее отца помогал им столько времени находиться в паре и не надоедать друг другу. Чего Антон не понимал с, так сказать, нуля лет — это дружбы. Болезненность и последовавшее за ней затворничество стали виновниками неспособности контактировать с людьми, но причины также скрывались и во внешних обстоятельствах: абсолютном невезении. В совсем раннем детстве, на нечастых прогулках Антон держался в стороне от остальных: наблюдал за облачками, играл с карандашиками в углу или перебирал песочек лопаткой. В школе переходил из компании в компанию, но нигде надолго не задерживался. В больших группах терялся — дружба втроем в результате оставляла его за бортом, а лучшего друга на всю жизнь, как у многих в его окружении, найти так и не удалось. В средних классах во время внеклассной деятельности он проводил время примерно так же: запрятывался в себя. Армейского товарища также не случилось, потому что Антон тогда тратил свободное время на то, чтобы прикидываться отсталым в развитии. Стратегия вполне успешно направлялась на то, чтобы трое самых отмороженных сослуживцев его не трогали. Антон боялся за сохранность собственного позвоночника гораздо сильнее, чем за репутацию «своего парня». В университете он гордо примерил титул «я пришел сюда учиться, а не друзей заводить», но тактика, конечно, вышла скорее вынужденной, чем осознанно выбранной. Вероятно, дело стояло за тем, что мальчишки не особо желали разговаривать, больше предпочитая молча (зато совместно) попадать в неприятности. Антон видел, как некоторые спокойно вклинивались в женские компании, но и это ему не удавалось. Да и «Дикого Ангела» он никогда не смотрел, чтобы иметь с ними общие темы. Денис свалился неясно откуда и непонятно для чего, самостоятельно обратил внимание на чутка зашуганного в новой обстановке Антона. Не погнушался обыкновенного трепа. Это было необычно. Антон зарегистрировался, скопировал логин и отправил в сообщении. — Доброй ночи. Извиняюсь, придется подождать. У меня о-очень тугой комп, — сказал Денис. — Как жизнь? Молодая или не очень? — Нормально. Но я, наверное, больше не буду пить, — сказал Антон и услышал хриплый смех в наушниках. — Да ладно тебе. Я бы вот прямо сейчас накатил. Заебался сегодня. Все, железо одуплилось. Погнали. — Будем друг друга пиздить? — Давай. Отомстишь мне за спаивание, а я тебе за спизженную зажигалку, — весело сказал Денис. — Блин. Я случайно. — Ничего. Если я тебя убью, то зачтемся. Если наоборот, то привалишь ко мне в Москву и отдашь. Антон улыбнулся и со всей серьезностью включился в игровой процесс. На разговоры практически не отвлекался. В первые два раза монстры оказались проворнее, но в конце герой Дениса погиб именно по вине Антона. — Ну все, я тебя жду, — сказал Денис. — По почте отправлю, бабла нет. — Нет, Антон. Я почте России не доверяю. Копи с обедов. Ладно, я спать. А то усну за столом, как в том фильме. Словимся на подольше. Ночи, — сказал Денис и отключился. Антон снял наушники, от которых неприятно потяжелело на висках и повернул голову к окну. Рассветало. Открывался вид на стройный ряд ассиметричных, похожих на собранные на скорую руку фигурки из Лего, многоэтажек. Они легли бы отличным фоном для сетевой крипипасты, если бы Антон решился написать свою. Лег, подумав, что ему бы тоже не помешало немного поспать. Внутри как-то странненько горело, и мысль шальная все лезла и лезла в голову: о денежном вопросе и обедах, конечно же. Нижний Новгород 2008, июнь Антон и Лена неспешно шли меж кленов и березок парка Кулибина. Держали стеклянные бутылочки с кока-колой в руках. — Вот так роскошь, — пошутила Лена, когда Антон вручил ей напиток. Лена имела достаточно высокий рост: почти такой же, как у Антона. В тот солнечный день она оделась в джинсовый комбинезон и подаренные на успешное окончание первого курса филологического белые конверсы. Густые русые волосы доходили практически до поясницы. Она разбросала их по себе, словно теплый плед. Это печалило. Во-первых, такая роскошь не являлась личным выбором, а очередным строгим правилом из сводки отца. Тот упрямо считал, что женщинам полагалась длинная коса, а мужчинам непременно короткая стрижка: в ином случае первых необходимо было «перевоспитывать» вне зависимости от возраста, а вторых «пиздить до кровавых соплей». Во-вторых, Антон знал, насколько сильно и абсолютно беспричинно Лена комплексовала по поводу внешности. Это проявлялось в мелочах, но их Антон долго не замечал. Только когда на очередной комплимент та мягко попросила не врать, пришлось расспрашивать. — Как сессия? — спросила она, присев на скамейку. — Почти все закрыл. Осталась дивергентная математика. — Ой, только не начинай рассказывать. У меня от одного названия голова болит, — сказала Лена и засмеялась. — Не буду, — улыбнулся Антон, — но это скорее про логику. Несложный предмет. Можно сказать, я уже отстрелялся. Как там Илиада? Лена закатила глаза. На первом курсе, пока все одногруппницы и целых два одногруппника, как все нормальные люди, быстренько прочитали краткое содержание мучительно длинной и непроходимой поэмы Гомера, набросали в блокнот пару цитат и отправились в студенческий загул, Лена собралась с духом и действительно ее прочла. Заняло у нее это полторы недели, притом, что от книги она не отрывала головы. Антон поразился. Он не представлял, как можно было держать концентрацию на чем-то настолько скучном так долго, да еще и не просто сложить буковки в слова, а слова в предложения, а по-настоящему понять и проникнуться. Он серьезно посоветовал ей тогда — после пары отпущенных шуток, конечно же — забыть про общеобразовательную школу и податься в науку. Лена открестилась, но обещала подумать. — Какая там Иллиада… У меня дидактическая литература! Почти как твоя математика, только в словах, а точнее, в лексемах. — Звучит, как болячка какая-то. Посмеялись. В марте Лене исполнилось двадцать, но академически они были ровесниками. — Блин, уже полвосьмого, — сказала она и тяжело вздохнула. — Пойдем, провожу до угла, — сказал Антон. Остановились во дворе: сбоку от новостройки, за которой начинались частные дома. В одном из них, идеально белом, подобном пряничному домику, жила Лена. Мать ее умерла пять лет назад. Сгорела от рака желудка за три летних месяца. Событие это было, конечно, исключительно трагическое, но (если повспоминать), то именно из-за него Антон и Лена начали встречаться. В школе он имел привычку отпрашиваться с урока без нужды. Гулял по коридорам в поиске мимолетного отдыха от нудных уроков. Лена в тот час вышла из кабинета как раз по надобности. Она сидела на подоконнике в длинном крыле старого здания и плакала. Антона нашел салфетку, желание помочь и добрую улыбку. Дальше, собственно, пошло-поехало: телефонные разговоры, прогулки, переписки, поцелуи и все атрибуты уже серьезно затянувшейся подростковой влюбленности. Интересы их не особенно-то совпадали, в мелочах взгляды на жизнь противоречили друг к другу, но те отношения имели то, чего были лишены многие подобные — уважение и спокойствие. Тогда Антон не знал истерик, ревности, скандалов, вечных расставаний да схождений. Лена жертвенно осознавала всю печаль своей домашней обстановки и безмерно ценила терпеливость Антона. Он заметил напряжение в ее плечах. Лена сложила руки на груди и поджала губы. Слегка боязно посмотрела в его глаза. — Все нормально? — спросил Антон, и тут же на телефон пришло сообщение. DANNY666: В 11. ОК? Антон мгновенно напечатал положительный ответ. Они с Денисом полуночничали в сети практически ежедневно. Даже разок пришлось пошутить, мол, не был ли он вампиром, раз спал по три-четыре часа в сутки. Денис лишь посмеялся и протянул свое «не-ет». — Я поговорить хотела, — сказала Лена ссутулившись. Узкое лицо вытянулось еще сильнее, а подбородок слегка задрожал. — Все должно быть наоборот. Я понимаю, — сказала она и грустно усмехнулась. — Но у меня же все, как всегда, не как у людей. В общем, может все выглядит нормально, но я очень устала, Антон. Я не знаю, когда это закончится и закончится ли вообще. Это просто тюрьма. — Антон нахмурил брови. Стало тревожно. — Может мы, необязательно прямо сейчас, но я просто думаю, что если мы поженимся, то папа отстанет. — Последнее слово она произнесла почти неслышно, словно отец стоял за спиной и подслушивал. — Просто мы немножко поругались неделю назад, и он сказал, типа, вот будет своя семья — тогда и будешь решать. Это же отец, он не говорит попусту. Может, это шанс, Антон. Тем более, ну, мы же так давно вместе. Мы сможем быть рядом каждый день, по нормальному, а не вот так, — сказала она и подбородком указала на стену дома. — Квартира будет. Найдем работу и как-нибудь выкрутимся. Просто подумай, ладно? Антон тут же кивнул, мысленно поблагодарив Бога, что не стала она требовать ответа прямо на месте. Земля отчего-то ушла — уползла даже — из-под ног. Думал и о музыке, и на подкорке держал неуловимую мысль о переезде в Москву, и совершенно не представлял себя в той настоящей взрослой жизни. С другой стороны, Лена правильно говорила: они давно перешли границу наивных подростковых отношений и, плюсом, она действительно нуждалась в помощи. — Хорошо. Поговорить надо с родителями, наверное, — сказал Антон и улыбнулся, но глаза его остались серьезными. Лена просияла. — Тогда позвонишь часов в одиннадцать? — спросила Лена. — Может, чуть пораньше. — Ботать будешь? — Она посмеялась. — Нет, играть, — сказал Антон и уже очень сильно захотел пойти домой. — А что мешает играть и говорить? — Она посмотрела растерянно. — Просто отец уйдет в гараж только к одиннадцати. — Я просто уже договорился поговорить с другом, — сказал Антон. — С каким? Я чего-то не знаю? — Антон понимал, что разнервничалась она из-за прошлой темы разговора, но настроение передалось и ему. Понял, что недоговаривать больше не получалось, а откровенно лгать не хотелось. — Просто я… Ездил в мае в Москву на концерт. Там познакомился. Я не сказал, потому что тебя бы все равно не отпустили. Не хотел расстраивать, — тихо сказал Антон. Она замолчала. Уголки губ поползли вниз. — Вот именно. Вот в этом и дело. Ладно, давай завтра поговорим, раз уж ты договорился, — сказала она спокойно, но Антон услышал то ли раздраженный, то ли уже совсем разочарованный тон. — Пожалуйста, подумай, ладно? — Ладно, — сказал Антон и поцеловал ее в щеку, а после в уголок губ. Дальше заходить нужным не посчитал: по причине стоявшего недалеко отчего дома Лены и потому, что атмосфера давно не располагала. Он обнял ее. Положил ладонь на спину и погладил. — Пока. — Пока. Дома Антон проигнорировал приоткрытую дверь в родительскую спальню, где отец отдыхал за просмотром телевизора. Мать, что пила чай на кухне и смотрела сериал, он тоже предпочел не заметить. «Утро вечера мудренее» — подумал он, глубоко вздохнув. Музыку слушать не хотелось. Он бы все равно не смог расслабиться. Даже самые мощные биты на полной громкости не заглушили бы мыслей, что подобно змеям ползали в голове. Спускались они по шее вниз и прокусывали нерв за нервом, отчего неприятно тяжелело в животе. Он ощущал, что сворачивал куда-то не туда. — Бля-ядь, — послышалось в наушниках, когда на часах появилось двадцать три десять, а курсор оказался на зеленой кнопке принятия вызова. Антон лишь кашлянул, чтобы показать свое присутствие. — Извиняюсь, у меня тут стеклянная бутылка на пол… Если не вернусь через десять минут, значит я помер от кровопотери. Антон кивнул, не имевший сил улыбнуться, хотя Денис все равно ничего не видел. В тот вечер не хотелось играть, спать, курить, разбирать билеты, есть. — Я живой, — спустя время сказал Денис, и Антон только пробормотал нечто невнятное. — Случилось чего? — тихо и вдруг как-то подходяще серьезно спросил он. — Ну, типа. Мне вот сегодня сделали предложение, — сказал Антон и грустно усмехнулся. Он мог бы свести все в шутку, но смешно не становилось. — Деловое? — Руки и сердца. Денис вдруг засмеялся. — Не знал, что из Нижнего Новгорода ходят самолеты в Амстердам, — сказал Денис, и Антон услышал, как от бутылки — уже другой, видимо — отскочила крышка. Хороший же у него был микрофон. — В смысле? — Это шутка. Кто тебе сделал предложение? — Моя девушка. Мы вместе пять лет. Просто она хочет свалить от своего отца-тирана. — Несколько секунд в голове не звучало ничего, кроме тишины; ни помех, ни скрипа кресла, ни внезапных системных уведомлений. — Радар сломался, — сказал Денис, и Антон услышал усмешку. — Сколько тебе там лет? — Двадцать два. — Супер. Вот муж моей матери тоже рано женился, а в сорок лет повесился. Прям на Новый год. — Антон слышал хихиканье и ощущал смятение. Он не понимал юмора. Не понимал, почему вдруг стало так страшно. — Какой-то негативчик. — Просто примеряю на себя. Вот сейчас бы в расцвете сил упаковаться в семейку со свекром-тираном в провинциальном городе. Антон помолчал, но потом, все же, выдавил: — Зато честно, да? — Да. Ты же хочешь мнения, раз сообщаешь мне такие новости. — Голос Дениса звучал спокойно, словно он и не понимал, что гадость сказал. — Да. Я тебе перезвоню. — Антон услышал цоканье языком перед тем, как отключиться. Отвратительный, выбивший из равновесия день, похоже, не собирался заканчиваться. Антон почувствовал себя ребенком, что выпустился из детского сада: только вышел с самодеятельного выпускного, а на него тут же навесили кучу взрослых проблем, потребовали немедленного и всенепременно правильного их решения. Антон не хотел говорить с родителями, потому что они бы точно дали добро, наперебой предложили бы помощь и параллельно на калькуляторе подсчитали бюджет свадьбы. Лена воспринималась ими как «надежная девочка». Он не хотел звонить Лене и голосом сообщать, что, пожалуй, не видел себя в качестве «мужа»: сидеть на диване по вечерам после никчемной работенки, планировать отпуск в Геленджике, а по выходным ходить в торговый центр у метро за крючками для полотенец. С удовольствием бы оставил все как было: прогуливался бы с ней за ручку по паркам и крайне редко оставался на ночь еще лет восемь-десять. Дальше рубежа в тридцать лет он жизни и не видел. Сожалел, раскаивался и злился из-за собственной безответственности, но так ужасно не хотел жертвовать тем сладостным инфантильным существованием. Антон Денису в тот раз не перезвонил и вообще захотел забыть тот разговор, в котором увидел какую-то страшную бессердечность своего «друга». Наутро нашел силы только для омерзительно короткого сообщения: 89ХХХХХХХХХ: Извини, я не смогу тебе помочь. Лена не ответила. Закончились прогулки, поцелуи в щечку, распитие яблочного сока на скамеечке и бесконечные рассказы то о классической литературе, то об очередной выходке «бати» с погонами на плечах. Москва, 2008, декабрь Полгода промелькнули, так сказать, незаметно (почти). Жизнь круто изменилась, но в итоге вновь обрела привычно серый, маловыразительный тон повседневности. Свидания с Леной, что с того июньского разговора признаков жизни не подавала, заменились походами на работу в бар, где Антон мешал коктейли. Работенка оказалась не особо интересной, не особо перспективной и не особо свободной, зато приносила хоть какой-то заработок (тратил его Антон на пиво и энергетики). Летом на экзамене по дивергентной математике преподаватель влепил ему тройку, из-за чего Антон нарушил громогласное обещание завязать с алкоголем, зашел в темное помещение около корпуса университета и — по канонам американских фильмов — излил душу бармену. Тот ответил тем же, а вдобавок разболтал о собственном скором увольнении. По иронии, их новый бармен в лице Антона устроился на работу в пьяном виде. Вместо семейных ужинов Антон закрывался в комнате и с озорным блеском в глазах игрался со Studio One, информация о которой попалась ему в рекламном баннере на популярном новостном сайте. Антон имел хороший слух и железную усидчивость, когда дело касалось звуков, а также внутреннее, чрезвычайно глубокое понимание музыкального строя. Тем не менее результат, представлявший из себя смутное попурри, будто бы говорил об обратном. Вместо лишнего часа подготовки к семинару вечером очередного выходного, Антон общался с Денисом. Коммуникация та порой длилась абсурдно долго, а содержание ее неоднократно становилось и вовсе гротескным. Игры последовательно сменялись, шутки острились, но байки постепенно заканчивались. В итоге, все превратилось в бесконечную онлайн-попойку, а когда Антон однажды (на третьем часу ночи) понял, что уже десять минут активно слушал, как Денис чавкал лапшой — решил, что зажигалку пора было возвращать. Вообще-то, он мог поступить и попроще: свести общение на нет ввиду расстояния и некоторой его бессмысленности, но он не мог. В тот период жизни Денис был единственным человеком, с которым Антон вообще разговаривал, если не считать бухих вусмерть «гостей» бара, кассирш в магазинах, преподавателей и родителей. Дни, когда Денис не звонил, превращались в какой-то ужас, полный злосчастной рефлексии по поводу скверно принятых решений, воспоминаний о неловких ситуациях и тревоги перед будущим. Весь тот кошмар тут же проходил, когда он слышал его голос — голос какой-то загадочной надежды на «иное». Антон не без божьей помощи в виде бабули с фиолетовыми волосами доехал до Черкизовской. Он перепутал красную линию с коричневой, и лично поучаствовал в анекдоте: «еду по кольцу, никак не могу доехать». Когда дошел до длинного серого дома с зеленым козырьком у подъезда, на который лился оранжевый свет фонаря, и позвонил в домофон — ему не ответили. Мобильник показывал без десяти десять. Лицо прожигал безжалостный мороз. Через десять минут Антон проклинал Москву, зиму, снег, тонкую старую куртку и Дениса, что не брал трубку. Принялся, развлечения ради или паники для, придумывать теорию заговора, в которой Денис полгода не вылезал из звонков с ним, чтобы потом пригласить в гости, назвать заведомо неправильный адрес и откуда-то с высокой крыши через театральный бинокль весело наблюдать за тем, как Антона трясло от небывалого холода. — Напугал бы тебя, да ты уже при смерти. Антон обернулся и увидел Дениса, что стоял за спиной и невинно улыбался. Чувство радости поднялось к груди то ли от встречи, то ли от осознания, что обморожения удалось избежать. Рукопожатие длилось нелепо долго, и Антон никак не мог его разнять, потому что рука у Дениса была восхитительно теплая. Антон ненавидел ебучую зиму. — Я замерз. — Ага. Ща согреешься. Денис достал из кармана ключ и прошел вперед. Послышался звон стекла. — Что у тебя в рюкзаке? — спросил Антон усмехнувшись. Тонкий согнувшийся палец косточкой нажал на кнопку вызова лифта. Занимательно, что блевать в каком-то толчке он не гнушался, но кнопочку-то трогать не хотел. — Водка. В лифте Антон склонил голову к стене и бегло взглянул на своего товарища. Он совсем не поменялся с того майского дня, перетекшего в загульную ночь. Показалось, что даже оделся он в те же самые вещи — только ногти больше не покрывал черный лак. «Странный он, все-таки» — подумалось вдруг. Денис, может, был и странным, а вот место обитания оказалось вполне обыкновенной съемкой на окраине города: маленькой, местами потасканной, старой. Денис, видимо, не особо старался разводить там уютное гнездышко. Воспринимал мебель с техникой как функционал для существования. Организованностью в той однушке не пахло — только нафталином. Одежда, исключительно черная, помято висела на высокой спинке деревянного стула; немногочисленные книжки валялись на рыжеватом паркете около широкой кровати; царство немытых кружек стелилось перед монитором на письменном столе. — Знаешь, как это все называется? — спросил Денис скорее у воздуха, чем у Антона, выставив, и действительно, две бутылки водки на кухонный стол. — Это называется — есть время, но нет денег. Есть деньги, так времени нет. Я на улицу в этот ад больше не выйду. Развлечений мало, — сказал Денис, указав на стол. — Мне все равно, — ответил Антон, помолчал, но потом, все-таки, добавил. — Я вообще… Рад тебя видеть. Денис поставил ладони на стол, слегка наклонившись, и пристально посмотрел на Антона. Возникла сомнительная ассоциация с черной гладкой кошкой из-за тех миндалевидных глаз и немного ехидной улыбки. Наверное, если бы они использовали камеру, Антон привык бы побыстрее. Денис театрально вздохнул. — А я тебя рад слышать, потому что вещаешь ты, Антон, как из унитаза. Но кризис есть кризис. Антон пожал плечами — справедливо, мол. Спустя полбутылки Дениса понесло. Щеки покраснели, губы заблестели, глаза покрылись пьяненькой пеленой. Голос давно потерял из виду все возможные настройки громкости, остановившись на той, когда выдуманному устройству пора было показывать предупреждение о возможном вреде для слуха. — Бля-я, я тебя не понимаю-ю… Зачем ты гниешь в этом городе? Ты не веришь в себя? У тебя комплексы? — Он положил локти на стол, придвинулся вперед. Продолжал крутить в пальцах рюмку, в которой водка перемешалась то ли с апельсиновым, то ли с яблочным соком. Еды особо не было: кризис, все-таки. — Я хотел переехать, когда закончу учебу, — сказал Антон так же громко, потому что сомневался в способности Дениса воспринимать речь в нормальном интервале децибел. — Нахуй тебе эта рабская работа… Господи, тебе же двадцать два. Думаешь, жизнь вечная, что ли? Антон поднял брови и усмехнулся. Неожиданно открылась тяга к философии. — В двадцать два она, конечно, вечная. Лицо Дениса смягчилось, и он покачал головой. Посмотрел внимательно, словно выискивал решение задачки (экономической, вероятно) в чужих темных глазах. — Давай я тебе дам совет, — сказал Денис и умолк, словно ожидал разрешения. — Что-то много уже советов… — Нет. Заткнись. Короче. Занимайся музыкой. — Ого. Я занимаюсь. Что мне с ней делать дальше? Везти в Sony? Чтобы что? — Антон устало сыпал риторические вопросы, на которые не находил ответов. Он бы с большим удовольствием послушал нотации по поводу провинций, рабских работ и своей смертности. — Для начала залей на Youtube. И ебашь. Терпение и труд, они, это, бля… Антон засмеялся. Сначала просто прыснул, а затем зарыл голову в руке, начав издавать тихий вой. — Ага. Оно самое. То ли алкоголь так действовал, то ли иллюзорность их встречи вживую и легкий стресс с тем связанный, но Денис вел себя поразительно. Шатался от серьезных глубокомысленных бесед до безнадежно школьных шуток из разряда «многочлен». Денис мог обидеть, и после говорить настолько непринужденно, что Антон попросту начинал сомневаться в собственном восприятии реальности. Денис, тем временем, поставил себя на паузу. Зажал между пальцами какую-то дешевую сигарету и пристально, не моргая, посмотрел на рот Антона. — Что? Рукой, что сигой не обременялась, он потянулся к его нижней губе и легонько, но ощутимо, ткнул вялым пальцем. — Да че тебе надо? — У меня на твои «че» рифм не хватит. Надо губу тебе проколоть. — Че? Блядь. Что? — скептически спросил Антон. — Зачем? Ты прикалываешься? — Бля-ядь. — Денис закатил глаза. Он уже ужасно напился. — Потому что я хочу, — сказал он и дернул бровями. — Нет, — сказал Антон и допил импровизированный коктейль из рюмки Дениса. Распереживался как будто из-за перспективы Дениса откинуться ночью от алкогольного отравления. — Пидора ответ, — сказал Денис и расхохотался. Он качался на стуле и, в итоге, чуть не наебнулся на пол вместе с ним от смеха. Дома Антон вдаваться в подробности о Денисе не особо хотел, потому что мать «интернеты ваши» не одобряла и точно извелась бы, если бы узнала, что Антон виделся с кем-то из сети: по ее мнению, никого, кроме маньяков, там не обитало. Поэтому сказал, что снова поехал на концерт — в целом, чем не шоу? Сольное и андеграундное, определенно. Денис кое-как поднялся из-за стола, присел на корточки перед ним и вывернул нижнюю губу, показав два еле заметных отверстия для пирсинга. Затем с какой-то излишней силой оттянул правое ухо, представив ту же самую картину: разве что на ушной раковине красовалось гораздо больше проколов — пять или шесть. — Это все я колол сам под беленькой. Ты, кстати, знал, что под алкоголем водители водят аккуратнее, поэтому ДТП меньше? — Меня пугают твои статистические источники. Денис запрокинул голову и улыбнулся. — Погнали на диван, там света больше. — Я не хочу ничего колоть… — Да хватит выебываться. — Ладно. Спустя минут семь, когда Антон сидел на диване, подставив лицо под свет пыльной люстры, а Денис протыкал ему кожу под нижней губой обычной швейной иголкой, он мысленно проклинал группу Kiss. Денис быстро вставил кольцо неясного происхождения и материала в отверстие и прижал место поражения ватным диском, пропитанным водкой. — Готово. Заебись же. А то ты как гопник. Антон убийственным взглядом посмотрел на Дениса, что присел рядом, вальяжно облокотившись на руки и положив ногу на ногу. У пухлой подушки валялась книжка с пошловатой обложкой: «Мисо-суп». — Хорошая книга? — спросил он медленно, старавшись не задевать языком место прокола. Боль от принятого внутрь спирта остро не ощущалась (пока). — Понятия не имею. После работы глаза отваливаются. Антон усмехнулся, заметив, как легко Денис включил режим «человек нормальный». — Я все еще не понимаю, кем ты работаешь. — Ну, типа. То тут, то там. Туда пойду, сюда. Посижу за компом. Покликаю. Потом придет начальство — поорет на меня. Потом клиенты позвонят — поорут. Увижу какого-нибудь продажника — поору на него. Такая вот работенка. Антон прыснул. — Ага. В целом, рабство во славу капитализма отличалось только декорацией для хождения «туда-сюда». Сам он трудился на чем-то, вроде «смешай, взболтай, налей, отдай». Денис, несмотря на его, возможно, излишнюю экспрессию и прямолинейность, говорил правильно. Следовало действовать быстрее — не растрачиваться зазря. Музыка больше не виделась ему блажью и детской мечтой, пусть светлая мысль и пришла после рюмок так восьми. Он не видел себя ни в чем другом, пусть и противоречиво откладывал реальность и серьезность дела, предпочитая играться в программках, ничего по-настоящему не заканчивая, а только начиная. Тогда он имел оправдание в виде учебы, но потом точно нашел бы какое-нибудь другое. — Хочешь покурить зеленую сигаретку? — прошептал Денис, посмотрев на Антона. — Ладно. А дальше что? Стремно уже, — с легким сарказмом сказал Антон. Денис запустил руку в волосы, перебрал на затылке затянутые в пучок волосы. — Вчера родился? Антон скривил лицо. — Нет, сегодня. Денис засмеялся и махнул на него рукой. Трава Антона особо не впечатлила. Сначала ничего не поменялось, кроме привкуса во рту. Дальнейший эффект получился прямо противоположным тому, что настиг Дениса. Последний лежал на полу, поджав под себя ноги. До Антона, что сфокусировано занимался подсчетом собственного сердцебиения и с откровенно скверным успехом вспоминал молитвы, долетали звуки неспешной речи: — Самое странное в этой стране — Еврейская автономная область. Почему евреи оказались на Дальнем Востоке? Но это еще ничего… — Денис пялился в потолок, не обращая никакого внимания на раскрасневшееся лицо Антона с выпученными в ужасе глазами. Антон не понимал, почему вообще еще воспринимал происходившее, если его легкие давно перестали функционировать, а сердце остановилось. — Еще у них радужный флаг… Типа, чего? — Денис нахмурил брови и вытянул губы. — Вот, кстати, как самолеты летают? Типа, как эта хуйня работает? Блин, мне надо больше читать… — произнес он тихо. — Они, типа, как большой фен, — сказал Антон, и лицо его просветлело. Возможно, Денис знал фишку. Во время издавания звуков изо рта дыхание не останавливалось. Денис расхохотался и сказал: — Бля, прямо Кекс и Укроп. — Может, Бивис и Баттхед? — Главное, чтоб не Котопес. Пошли, чай попьем, — сказал Денис и резко встал, тут же, видимо, пожалев о принятом решении. Стал тереть пальцами переносицу и пытаться ухватиться за воздух. — У меня там конфеты есть. Им года два уже, но, может, тебе понравится. — Знаешь, «Мисо-суп» тебе вряд ли поможет разобраться в самолетах, — сказал Антон, отпустив идею об успокоении и умиротворении. Смиренно принял, что ближайшее неизвестное количество времени пришлось бы терпеть фантомное ощущение кончины. Ночью, а точнее, уже темным зимним утром, Антон никак не мог заснуть. Влияние скопа увеселительных веществ потихоньку отошло, но в разболевшуюся голову лезли мысли. Все думал, как угораздило его лежать в той постели, под каким-то жарким пледом, что Денис вручил ему в качестве одеяла. — Спишь? — спросил он. — Не-ет, — с придыханием ответил Денис, лежавший рядом. — Зачем тебе это все? — Можно, бля, как-то конкретнее, а? — слегка раздраженно спросил Денис. — Ну, типа, тебе друзей мало? — Сам, значит, сюда приперся, а друзей мало мне. — Да блядь, я не с претензией. — На комплименты напрашиваешься? — со смешком сказал Денис. — Да ты заебал. — Антон отвернулся к окну, поняв, что собеседник его настроения для ночной искренности не особо разделял. — Да скучно просто. У меня мало времени на тусовки ходить сейчас. Но, вообще, не совсем. Помнишь же Костяна? Я с ним обычно ходил туда-сюда, а он, так, подзабивает на меня иногда. Но ты не грузись, — сказал Денис ровным тоном, без привычных кривляний. — А девушки у тебя нет? — Да Бог с тобой. — Да чего я сказал-то такого? — Времени у меня нет. Первым делом самолеты, знаешь. Ладно. Заткнись. Меня вырубает, — тихо и скомкано проговорил Денис. Антон и заткнулся. Конечно, он не мог примерить на себя модель невероятно занятой жизни, поэтому имело смысл верить на слово, но, все-таки, Денис не выглядел как все те обычные молодые пареньки. Те, которые ввиду уродства и закомплексованности вписывались в пикап-движения и проводили досуг за «подойди к десяти девушкам в торговом центре за полторы секунды». Денис вполне мог бы просто чуть подольше поглядеть какой-нибудь в глаза и схватить номерок. Антон знал один женский секрет: большинству нравились не качки из спортзала, а женственные чувачки с джентельменской очаровательностью. Если бы Антон имел внешность Дениса, то, конечно, в Нижнем пару раз бы наткнулся на гопников-скинхедов и получил по голове, но, в остальное время, упивался бы постоянным вниманием. Всплывала и другая странность — почти забавная — на свидания у Дениса времени не хватало, но нашлась целая пятница, заранее освобожденная для распития водки с каким-то «гопником» из, так сказать, голодного Поволжья. Дело стояло, видимо, за иллюзией возможности. Денис мог поймать кого-то когда угодно, а вот Антон появлялся в поле зрения крайне редко. Впрочем, с Денисом всегда складывалось впечатление недосказанности. Ни черта же он не спал. Просто Антон снова что-то задел: прямо как в тот раз, когда спросил о родителях, или в тот, когда поинтересовался (весьма аккуратно) этнической принадлежностью, или когда, чисто из любопытства, спросил, как тому удалось устроиться на высокооплачиваемую должность сразу после получения диплома. Денис выдавал односложные ответы и показательно резко переводил тему. Денис часто создавал видимость болтовни, но о себе говорил мало, все больше касался историй о людях, за которыми наблюдал со стороны. Шутил малопонятные для Антона шутки и рассуждал о «кризисах». Чаще всего речи его оказывались достаточно негативными, мол, и трава в столице поплохела за последние годы и вечеринки перестали быть такими же «трешовыми», как в начале нулевых. На той мысли и пришел сон. «Доброе» утро встретило Антона забористыми матами над ухом. Он, сконфузившись, приподнялся на локтях. Голос медленно, но верно перешел на писк. Денис стал пихать его ногой. — Чего? — глухо сказал Антон. Дениса легонько перекосило. Все тер и тер голову ладонью. — Ты, блядь… Лег мне на волосы, а потом повернулся. Сука, я тебе тут нахуй не одеяло. Хватит ржать! — Извини, — сказал Антон, не перестав улыбаться. Голова раскалывалась. Губа ныла. Денис сидел в позе лотоса, одетый в простую серую футболку и домашние спортивные штаны. Прямые темные волосы доходили до середины спины. — На что смотришь? Собирайся на поезд, пять вечера уже. Антон кивнул и глянул в окно, за которым, прямо как утром, стояла темнота: тоска зеленая. — Со мной не прогуляешься до Казанского? — Вот так светское мероприятие. Сам давай. Я мертв, — сказал Денис и показательно страдальчески откинулся на подушку. Антон пожал плечами и через пятнадцать минуток уже шлепал по слякоти к Черкизовской. Старался не садиться близко к людям, потому что, вероятно, несло от него за версту. В голове было пусто. Такая вот занимательная вышла встреча. Нижний Новгород, 2009, март Шестое марта, промозглое и ветренное, начиналось совершенно обыкновенно. Антон попротирал штанцы на парах по теории случайных процессов, периодически, все же, просыпавшись, но, в целом, лишь отсчитывал время до перерыва, в который он бы ритуально сходил в курилку, спрятавшуюся во дворе-колодце. К шести часам вечера Антон уже находился за барной стойкой, не запоминавший лиц посетителей и быстро забывавший только что отданные заказы. Параллельно игнорировал боль в шее. Вокруг стоял шум, который сумбурно хотелось записать на диктофон, чтобы дома вклинить в новый трек, что набрал бы пару случайных просмотров-прослушиваний на Youtub’e да канул в лету. Антон так и сделал, понадеявшись, что староватая и немногословная менеджер не заметила и не заподозрила его в шпионаже. Антон устал. График совмещения работы с учебой заставлял жертвовать то одним, то другим, а дальше собственным сном, здоровьем, нервами и необходимым душе и телу свободным временем. Загадочный Костян снова включился в жизнь Дениса, поэтому на предложение вечерком посидеть вместе пользователь DANNY666 все чаще отвечал немногосложное: «Я на Кутузе». По обрывочной информации, Антон знал, что Костя жил на Парке Победы, работал в event-агентстве и параллельно кое-чем приторговывал, а также не гнушался того кое-чего употреблением. Звонки становились реже и бессодержательнее. Это обижало. Антон устал извечно терять людей, постоянно оставаться в одиночестве. Пару дней в неделю они смотрели «Пол-литровую мышь» в ужасном качестве, а заканчивалось все знакомыми нудными нотациями по поводу переезда в Москву. Это надоедало. Картина мира Антона, абсолютно точно навязанная так называемыми «взрослыми», в вопросах дипломов и разведения семейства была незыблемой и почти советской. Не особенно-то и задумывался: жил, как все, старавшись вписываться в возрастные рамки. И тем не менее, становиться в ряд с какими-нибудь американскими музыкантишками, что бросали школу ради группы, он не спешил. Полпервого ночи он тихо зашел домой, беззвучно скинул небольшой рюкзак с плеча и выпрямился. Что-то изменилось. Почему-то в столь поздний час повсюду горел свет. Он показывался даже через приоткрытую дверь на кухню — почти зловещим, белым больничным сиянием. Та же картинка стояла в гостиной, спальне и даже скромной комнате Антона. Родители никогда себя к «совам» не причисляли. Положение дел тревожно удивляло. — Мам? — позвал Антон с замешательством в голосе. Прошел на кухню, наспех разувшись. Екатерина сидела за столом, прижимала руку к голове, глядела на лакированный стол. — Почему ты не берешь трубку? — спросила она. Внутри оборвалось. Он никогда не слышал ее голос таким: тонким, высоким, отчаянным. — Телефон сел, а что? Чего такое? Мать исподлобья посмотрела покрасневшими глазами. Голова ее стала ходить то вправо, то влево: движения становились резче и резче. Тело женщины напоминало куклу-чревовещателя. — Мам? Она вздохнула, и по морщинистым щекам резво покатились слезы. — Сережа все, — сказала она и разрыдалась так истошно, что Антон почувствовал, как давление в организме резко упало. Продлился бы тот звук подольше — он бы точно потерял сознание. — Что? Антон немножко пришел в себя, подошел к матери и присел на соседний стул. — Что все? — Разбился. Не спал, наверное. Это все лед, — тихо сказала она. — Папа? — с непониманием спросил он. — Он умер? Не стоило так говорить. Мать подняла глаза и ее затрясло. Антон встал, подошел вплотную и крепко обнял ее. Просьба успокоиться прозвучала бы жестоко, поэтому он просто промолчал. — Да. Антон совсем не соображал, что происходило. Вероятно, мать ошибалась. — Тебе сон такой приснился? — тихо спросил он. Екатерина часто видела кошмары с участием сына или мужа, но никогда раньше не реагировала так остро. — Не приснилось. Нет больше папы, — тогда уже ровно, вполне четко сказала она. Последний раз Антон видел отца перед рейсом. Тогда не случилось никаких предзнаменований или киношных клише: ни чересчур теплых слов, ни особенного объятия, ни напутствия на дальнейшую жизнь. Отец ходил вразвалочку по квартире и искал очки. Слишком по бытовому просто он спросил Антона, не видел ли тот их. Антон головой покачал. Все. Ему в том году исполнилось бы шестьдесят три года — вполне обыкновенный возраст для смерти: вызванной тяжелой болезнью, например. Возможно, случись она с ним, семью не ошарашило бы так сильно. Мотались бы с Екатериной по врачам, строили романтично планы на выздоровление и, мучились, конечно же, но заранее готовились, ожидали. Такая смерть словно воспринималась нормальнее. Концепт жизни в здоровом теле без особенных вредных привычек и разлет на каком-то ебучем льду на седьмом десятке воспринимался как нонсенс, шутка, беспредельный идиотизм. Такое вот несчастье обеспечила шалость климата средней полосы. Антон осознал произошедшее только к последовавшей ночи. Лежал и слушал сопение матери за стенкой, что накормилась на ночь снотворным. Глядел в невидимый за темнотой потолок. Перед глазами пленкой всплывали воспоминания из детства: футбол, мороженое, «Адвокат дьявола» в кинотеатре, уроки вождения, тяжелая рука на плече, игра на гитаре в лесу, праздники с его друзьями, байки с рейсов, помощь с арифметикой. Отец делал многое. Конечно, редко он пускался до вербального выражения чувств в отношении сына и даже жены, но, поступки, в конце концов, говорили громче слов. Ни разу не поднял руки и не сказал грубого слова. Антон почувствовал капли, скатившиеся на шею. Вытер щеку. Отвратительная вина накатывала и накатывала — волной горького и неизмеримого стыда за каждую мелочную гадость, что он только мог совершить в жизни. Касались те переживания не только отца: всех в целом. Может, одиночество преследовало его не просто так. Может, он и вправду был виноват сам. Антон взял телефон в руки и на маленьком неярком экранчике Sony Ericsson’a увидел время: полвторого. Набрал номер, позабыв о правилах приличия и постылой неуместности своей персоны. — Алло? — В сонном голосе слышалось недоумение. — Лен? Ты можешь говорить? — спросил Антон, постаравшись скрыть убогую плаксивость. — Да, что-то случилось? — Да… Слушай, извини, что я так поздно. Я просто подумал, — сказал Антон и глубоко вздохнул: лишь бы не распуститься снова. — Хотел прощения попросить. Это было так жалко, типа, блин, так мерзко. Я должен был тогда по-другому поступить. Прости меня. Лена молчала около минуты. Антон подумал, что разговор закончился и прекрасно ее понимал, но она, все-таки, ответила. — Не знаю, что сказать. Это было давно. Я тебя простила. Ты сделал больше хорошего, чем плохого, — сказала она с грустной усмешкой. — Но я не знаю, чем тебе помочь… Я замужем. Вот как-то так. Антон даже улыбнулся. — Я очень рад. Это искренне, правда. Я рад, что у тебя все хорошо. — Что-то стряслось? — Папа умер, — сказал Антон и крепко сжал челюсти. Снова наступила тишина. — Мне очень жаль. Я тебя понимаю. Знаешь, это никогда, — сказала Лена и оступилась на мгновение, — никогда не пройдет до конца. Но время правда лечит, тут больше ничего и не сделаешь — только ждать. — Да. Спасибо, Лена. Надеюсь, ты счастлива. Это было очень здорово. Все, что было, знаешь. Спасибо, что ответила. — Постарайся поспать. Все наладится. Пока, — тихо сказала она и сбросила. Стало, наверное, чуть полегче. По крайней мере, она его не ненавидела. По крайней мере, жизнь ее не разбилась. Антон нетерпеливо набрал другой номер, твердо решив, что его проблема в ту мартовскую ночь являлась единственной и неповторимой. В целом, он был прав. Вряд ли у людей тогда нашелся бы еще один знакомый с днем ранее умершим родителем. — Спишь? — спросил он еще до того, как услышал низкий голос на другом конце. — Уже нет. Чего надо? Антон внезапно понял, что ответа на вопрос не имел. — Я скучаю. — Вырвалось. Мысленно Антон дал себе по лбу за такую формулировку: нелепую, неуместную и почти показушную. — А… Ну, приезжай, — сказал Денис и слегка нервно усмехнулся. Даже не стал издеваться: странно. — Не могу, — ответил он и в тот раз сдержаться уже не удалось. Голос взял неверную ноту и сорвался, продемонстрировав собеседнику весь кошмар того ночного уныния. — Чего ты? — спросил Денис так, словно слезы его не удивили. — У меня умер папа. Это пиздец. Какой же это пиздец, Денис. — Началась какая-то безобразная истерика. Пальцами взял кольцо в губе и больно потянул вперед, выкрутив кожу. Услышал тяжелый вздох. — Соболезную. Помощь нужна? — Нет, нет, нет. Я просто совсем, совсем, блядь, один. — Антон глубоко дышал, всю концентрацию пустив на успокоение. Продумывать стал, как бы тихо пробраться к матери в спальню и украсть парочку ее таблеток. — Такая вот она — жизнь. Не всегда прикольная. Как там пел Меркьюри, собственно. Шоу должно продолжаться. Такая хуйня. Проревешься, побухаешь и станет полегче. Антон громко сглотнул и приподнялся на кровати, почувствовав, что еще немного, и он бы захлебнулся в слезах да соплях. — Ты завтра будешь дома? — Завтра суббота? Не знаю. — Ладно, — сказал Антон и свесил ноги. Невидяще стал искать рукой стакан с водой. — И это пройдет, Антон. Вытирай сопли и спи. Я тебе завтра напишу. Словимся, — устало сказал Денис. — Спасибо. Антон совету последовал: вытер нос и повернулся на бок, решив не опустошать мамину аптечку. На удивление быстро заснул и снился ему отчего-то не отец, а Денис, что всю ночь сидел в углу на подушке, согнув колени, и рассказывал какие-то небылицы. Он просил угадывать, что из сказанного являлось правдой, а что ложью. Точного содержания тех историй Антон наутро не вспомнил, но сон ему понравился. В нем он не был так одинок.