Москва, 2013, август
Рефлексировать свое несколько собачье поведение Антон не брался. Пусть поманили пальчиком, пусть прибежал — возмущения и отрицания все равно бы ничего не дали.
В то раннее августовское утро он игрался с достаточно громким звуком дверного звонка, придавал ему некий ритм. Получалось интересно, но возникали опасения, что спавшие в шесть утра субботы соседи Дениса современного того искусства не поняли бы, да дали Антону по голове сковородкой.
Сам Громов, похоже, спал со стекловатой в ушах, раз уже как пять минут не слышал той новинки в жанре нойз. Открыл Денис только после того, как Антон со всей силы ебнул ребром ладони по двери.
— Ой, — сказал он, высунув лохматую голову из проема. — Я сплю. Заходи.
«Ну, хоть не спросил, кто я такой» — подумал Антон.
С той майской встречи во дворике прошли полтора месяца, за которые они друг друга так и не увидели. Лето выдалось в классическом смысле гастрольным: бессчетные, похожие между собой города, постоянно сменялись. В памяти они возникали клонами: с одинаковыми названиями улиц, сломанными светофорами, пылью и жарой.
Чернышов начал даже удовольствие ловить от жизни на чемодане. Радовало кое-что еще. Несмотря на возникавшие из-за отсутствия менеджера или хоть какого-то помощника трудности, ответственность на плечах помогала дисциплинироваться и взрослеть быстрее.
Популярность, деньги и независимость, пусть и оказывали положительное влияние на все аспекты жизни, вскрывали еще и немного дурные черты характера. Антон замечал иногда легкую — неясно, когда возникшую — надменность. Ни один из знакомых музыкантов, поклонников творчества или просто юных любителей не вызывал интереса. Ни один не отличался ни талантом, ни харизмой. В тех наблюдениях он опять же находил кое-что полезное: чувство собственной уникальности воодушевляло и заставляло делать больше, мощнее, весомее. Так Антон и тонул в противоречиях.
За неделю до проникновения Чернышова в квартиру на Проспекте Мира он играл концерт то ли в Самаре, то ли в Саратове (вечно путал). Стоял за пультом и, сосредотачивавшись на закрывавшем сет треке, чувствовал дерганую вибрацию в кармане. Отвлекала.
В конце, когда молодняк задергался под иноземный дабстепчик, исходивший из дребезжавших колонок, Антон тихонько вылез на улицу. Клуб стоял недалеко от набережной, но смотрел Чернышов не на неоглядную реку, а на присланные фотографии.
На первой Денис стоял у окна. Солнце, падавшее на него, заставляло белую расстегнутую рубашку чуть ли не светиться. Выглядывали из-под нее темные соски. Зачем-то он приписал следующее:
67 килограмм.
В конце сообщения был какой-то смайлик, но телефон Антона показывал только крестик в прямоугольнике.
Вторая фотография заставила усмехнуться, но, тем не менее, в галерею Чернышов ее сразу же сохранил. Денис сидел все в той же рубашке на подоконнике. В кадр попало голое бедро, в которое Громов вцепился пальцами, отчего кожа побелела.
Антон Чернышов:
74, если у нас тут анкета.
Красиво.
Помимо эстетического наслаждения, фотографии вызывали еще и легкое возбуждение, что Антона все еще слегка тревожило. Может, он просто шел на секс с Денисом из-за той жуткой привязанности и восхищения. Может, пугался неизвестности. Может, действительно хотел его.
Денис Громов:
Это неделю назад.
Щас я сижу с пробкой в жопе, а лучше бы там было что-нибудь другое.
Приезжай давай. Можешь меня ремнем отхерачить, кстати.
Но лучше не надо.
А может и надо.
Спустя семь дней тот неуверенный садомазо энтузиаст пробормотал что-то вроде «еще пять минут» и поплелся в спальню, едва впустив Антона в дом. Последний слегка охуел от гостеприимства, но бегать за ним с плеткой не стал (ее при себе и не было).
Квартирка со времен новоселья обжилась. Денис поставил горшок с папоротником у стены в гостиной, но, видимо, не особо-то рвался за ним ухаживать. Тоскливо цветочек давал знать об обезвоживании подсыхавшими своими листочками. Антон сжалился и вылил в него стакан воды, набранной из-под крана.
Выглядело все почище, чем на Черкизовской — только книг совсем не осталось. Денис, вероятно, желание побольше узнать о работе самолетов оставил в прошлом. Зато около телевизора, покрытого тонким слоем пыли, валялась куча пустых блокнотов. На форзац одного из них была прилеплена фотография Кости, сделанная на полароид. Он улыбался с дешевенькой короной на голове.
«Тридцать лет мужику» — подумал Антон и вздохнул.
Кофемашина, стоявшая на кухне, вызвала прилив дикого восторга. Антон чуть молиться на нее не начал, как на главного спасителя. Сделал двойной эспрессо в небольшой чашке и залпом его выпил, поймав плацебо-подобный прилив сил.
На подоконник старался не смотреть.
Зашел в спальню и слегка поморщился. Любил же Громов повыебываться. Одна из стен была выкрашена в черный цвет. Возле нее виднелся еще один папоротник, такой же униженный и оскорбленный невниманием. Темно-синее постельное белье также оттенком уходило в черный.
Громов и правда спал: задницей, одетой в свои драные треники, кверху. Футболка валялась на другой стороне кровати. Лег рядом и укрылся тем странным похоронным одеялом. Денис вскоре залез на него, и Антон уперся носом прямо в подмышку.
— Заебись, — пробормотал он.
Денис засмеялся тихонько и поцеловал в шею. На голову его падал свет от маленького проема между темными шторами.
Антон положил руки на его гладкую спину и медленно провел вниз. Горячий Денис был, расслабленный, мягкий после сна. Они долго целовались, и у Антона постепенно млели мозги: от кожи, запаха, близости.
Денис окончательно взбодрился, приподнялся и резко стянул с него футболку, после чего больно укусил за сосок.
Антон взялся за резинку его штанов на заднице и потянул вниз.
— Реально трусы не носишь?
Денис посмотрел затуманено. Губы заблестели от слюны. Скулы и уши покраснели. Он запустил пальцы в волосы на затылке Антона и упрямо потерся членом о ногу.
— Заканчивай мять сиськи. Их тут все равно нет.
С теми словами Денис сунул ему руку в трусы, другой стянув джинсы до колен. Опустился и уверенно, глубоко, охуительно приятно взял в рот. Антон толкнулся несколько раз, не удержавшись от тихого стона, но Денис быстро прекратил. Поднес руку Антона к губам, облизал два пальца и потянул их к своей заднице.
В том клубе все казалось более простым и понятным. Антон был пьяным и злым, а на трезвую, спокойную голову, да еще и ранним утром, Чернышов загонялся. Он немало посмотрел гейской порнухи за последние месяцы, но все равно, так сказать, «стремался».
Антон вытащил из него свои несчастные пальцы и уложил Дениса, раздвинувшего ноги, на спину поперек кровати. Поцеловал его в губы снова, но Громов отвернулся и зашипел:
— Выеби меня, блядь. Просто вставь мне. Давай. Ты…
Никто никогда не узнал, что уж там Громов собирался сказать, потому что Антон закрыл ему рот ладонью и резко вставил. Глаза Дениса округлились, а лицо покраснело. Антон ебал его, громко мычавшего в ладонь, и ни о чем не думал, кроме как о влепившихся в спину коленях и выгнутой пояснице под другой рукой. Смотрел в пустые карие глаза: они то быстро моргали, то тяжко закатывались.
Поразмышлял бы обязательно, понравился ли бы ему
так секс с другим мужчиной, но даже ничего не соображавшими перед оргазмом мозгами Антон мог ответить на вопрос. Нет, не понравился бы.
Кинул использованный презерватив на пол к черной стенке и лег рядом, позабыв на мгновение о той самой сексуальной этике. Денис облизнул губы и посмотрел на него. Чернышов ожидал комментариев о том, каким он оказался охренительным любовником, но Громов сказал кое-что другое:
— В рот возьми.
Замешкался. Вообще-то, не ожидал такого стремительного развития событий.
— Давай в другой раз.
— А давай в этот.
— А давай, блядь, в другой.
Слова Антона в том доме явно авторитетом не пользовались, потому что Денис ловко забрался на него и уселся на грудь своей скользкой задницей. Антон показательно старался отпихнуть его подальше, но тот только раззадоривался и тыкался членом в подбородок.
— Просто рот открой и все. Я не буду ничего делать.
Послушался. В общем-то, пару минут ничего особенного и не происходило. Денис дрочил и смотрел ему в глаза. Благосклонности Антон, конечно, не ждал, но, все-таки, сильно охуел, когда ему накончали в рот. Денис пошел дальше, склонился и поцеловал его, вылизав все внутри.
— Чего? Не вкусно? Я вчера два литра диетической колы выпил.
— Галоперидола сходи выпей.
Денис делано зловеще посмеялся. Выглядел довольнее некуда.
В ду́ше Антон застрял надолго. Стоял под горячей водой и боролся с ощущением неправильности. Все думал — не делал ли он
слишком много.
Приоритеты тогда расставил достаточно неприятно. С матерью не виделся уже больше двух недель и лучше бы было проведать ее, чем нестись в Москву ради выходных с Денисом, целиком и полностью проведенных в койке. Пожертвовал также отдыхом (опять), переговорами со звукозаписывающей студией в Нижнем, возней с документами и рабочими планами ради
него.
Он сидел за кухонным столом и курил, копавшись в телефоне. Близилось десять утра. Антон подошел к нему. В конце концов, никто же его не заставлял.
Обнял за плечи и поцеловал. Вышло сумбурно. Дрались языками, будто высказывали накопленные, не находившие выхода, эмоции.
— Ну дай докурю, — сказал Денис отстранившись.
— Нет, — сказал Антон и, взяв его за запястье, потянул в спальню.
Денис недавно, может, и провоцировал словесно на «вставления», но сосать любил больше. Антон смотрел на исчезавший во рту член и, пусть процессом и наслаждался, внутренне мимолетно напрягался. Когда кончил на простыню и оставил на ней белое пятно, спросил:
— Откуда такие умения, кстати?
Антон встал и открыл окно в желании проветрить спальню от терпкого запаха. Лег обратно и посмотрел на расслабленного, обнаженного Дениса.
— Тебе последние десять лет пересказать?
Вообще-то, Антона волновало
число. Во-первых, он все искал сходства. Несмотря на то что Чернышов давно доказал, что «мог» (зарабатывать, писать музыку, обращать внимание), он все равно считал Дениса намного выше себя. Какая-нибудь шестерочка или десяточка «бывших» его бы удовлетворила всецело. Во-вторых, он ревновал. В-третьих, хотел кое-что обозначить.
— Нет. Сколько их было?
Денис прищурил глаза. Казалось, что и не играл он, а действительно не понимал вопроса.
— Я полностью здоров.
— Я не это спросил.
— Ревнуешь, что ли?
Денис подполз поближе и залез сверху, сев на пока что вялый, еще влажный от слюны член. Наклонился, заставив волосы опасть вниз. Они защекотали кожу. Антон приподнялся и убрал их, сжав легонько в кулаке.
— Сколько?
— С февраля нисколько.
Денис улыбнулся и стал двигать бедрами. Пластичный он был, ужасно притягательный, и Антон бы с удовольствием подмял его и заласкал, но он этого не сделал. О шестерках и десятках говорили сразу. Видимо, следовало пририсовывать нолик. Убрал руку с его затылка и внимательно посмотрел.
— Сколько, Денис?
— Да ты заебал. Двести с чем-то. Я список не веду.
Антон в который раз охуел. Сначала полезла мысль о футбольных командах. Дальше ударился в алгебру: начал высчитывать среднее арифметическое за год. Как успел-то стольких оприходовать.
— Ясно, — слегка отстраненно произнес Антон.
— Проблема в чем?
— Ни в чем. Но я не хочу, чтобы список пополнялся, даже если ты его не ведешь.
— Хорошо, — неожиданно мягко сказал Денис. Помедлил немного, посмотрел сверху вниз и добавил: — Только научись тогда делать минет.
Антон взял подушку и, не поменяв выражения, кинул ее Денису в лицо. Тот засмеялся. Напряжение отошло, и Антон почувствовал всю тяжесть прошедшей недели и практически бессонной ночи. Тепло чужого тела, темная комната и знание о солнечной, ясной погоде за окном только увеличивали утомленность.
— Я хочу поспать, если честно.
— Ладно, — сказал Денис, надел свои штаны и вышел из спальни. Антон вздохнул. Хотел, может, в обнимку полежать.
Проснулся под вечер. Поругал себя за сбитый режим, который практически никогда по щелчку пальцев не восстанавливался. Открыл шторы и увидел посеревшее небо за окном, что выходило на двор: тот самый, с двумя липами. Время, все-таки, летело фантастически быстро.
Оделся, вышел в гостиную и нашел Дениса там, сидевшего на бежевом диване около журнального столика. Держал ноутбук на коленях и пил чай с конфетами. На сердце потяжелело.
Пришло осознание, что два года молчания создали пустоту, недосказанность и оторванность от жизней друг друга. Антон когда-то знал о нем так много: от распорядка дня до любимого шоколада. Правда не был в курсе количества сексуальных партнеров и больного детства, проведенного за шесть тысяч километров от Проспекта Мира.
— Занят?
— Нет. Выспался?
— Типа того, — сказал Антон и присел рядом. — Тебе нравится моя музыка? — Вопрос мучил его достаточно давно, а сам Денис никогда тему не поднимал.
— Я вообще не слушаю ничего последнее время. Отвлекает. — Уходить от ответов Громов, видимо, просто обожал. Антон не стал вытаскивать отзыв о собственной работе. Относился он к критике с ненормальной ранимостью, на самом-то деле.
— Как дела на работе?
— Нормально. Я в другой банк перешел. Застрял по деньгам. Тут платят больше. Заебывают тоже больше. Такая история, — сказал он и закрыл с хлопком ноутбук. Посмотрел вдруг внимательно в глаза, словно хранили они какую-то важную тайну.
— Секреты? — шутливо спросил Антон.
— Квартиры смотрел, — ответил Денис, притянул его за плечи, повалил аккуратно на себя и поцеловал. В глазах на мгновение потемнело.
Секс вышел быстрым, оргазм коротким.
— Хочешь кино посмотреть?
Денис тихо и недолго посмеялся.
— Возраст берет свое, Антон Сергеевич?
Немножко все подпортилось. Не нравилось Антону, что Денис позволял себе произносить его отчество.
— Не называй меня так.
— Да пожалуйста.
Денис долго ковырялся в проводах, пытавшись подключить телевизор к ноутбуку. В целом, Антон не особо смотрел, чем он там занимался, потому что пытался найти хоть что-нибудь не просроченное в холодильнике. Отыскал четыре бутылки пива и кусок сыра, вонявший носками.
— Ты ценитель, я смотрю, — сказал он.
— А? Ты ешь, он нормальный. — Денис включил какое-то черно-белое кино и сел на пол. — Я его вроде смотрел уже. Костя советовал. Артхаус. Любит все это говно. — Говорил он, конечно, о фильме.
На протяжении тех полутора часов Антон интересовался пивом и «пахучим» сыром, все же, больше, чем происходившей на экране историей. Все равно нихуя не понимал. Более того, не понимал и Денис, глядевший в каком-то лютом ужасе в телевизор. Смотрели «Персону» Бергмана.
— У лесбиянок одни тараканы в башке, — сказал он к концу.
Антон пивом чуть не подавился.
— Да что
ты говоришь? — со смешком спросил он.
Денис сначала посмотрел отчужденно — видимо, задумавшись о фильме — но вскоре рассмеялся (заржал даже).
Ночью, когда Денис вернулся из душа, лег в кровать и воткнулся опять в телефон, Антона повело. Смотрел на ноги: стройные, длинные, не по-мужски красивые. Возбуждение накатывало волнами: одна за другой. Потянулся и осторожно погладил щиколотку. Присел на колени и легонько, неуверенно поцеловал подъем. Спустился к пальцам губами. Чего-то так ужасно захотелось… Взял большой палец в рот и полизал кожу языком. Денис, вероятно, обратил, наконец, внимание, потому что протолкнулся чуть поглубже и шумно выдохнул.
Многим-многим позже того вечера Антон думал, заклинило бы его на Денисе
так сильно, если бы не красота. Скорее всего, нет. Никто никогда слова плохого в сторону внешности самого Антона не говорил. Только он отлично понимал разницу между собой и той античной сиреной с яйцами. К сожалению, о мифологии синто Антон знал мало, да и сам Денис не очень-то любил вспоминать о своих корнях.
— Так ты извращенец. Счастье-то какое, — сказал Денис и пошлепал его ногой по щеке.
Потянул на себя. Улыбался все лукаво, но выражение лица быстро стало серьезным, когда ладонь Антона легла на его промежность, которую, естественно, скрывало только одеяло: то самое, темно-синее. Белье они тогда из-за нецелесообразности не меняли. Денис просунул руку подальше и тронул Антона между ягодиц, но он быстро взялся за нее чуть повыше запястья и грубо отодвинул.
Посреди ночи у Антона отобрали одеяло и право на место в кровати. Проснулся от того, что красивые стройные ноги настойчиво спихивали его на пол. Встал, перешел к другой стороне, — с благими матами, так как стукнулся пару раз о твердые бортики коленями — лег и обнял Дениса, зафиксировав беспокойное тело в руках.
«Как меня угораздило» — вертелось без остановки в голове. Прижимал его к себе, вдыхал запах шампуня и, вроде как, смирялся. Проблем всегда хватало: общество, рамки, ссоры, расстояние, «тараканы». Только плевал он, похоже, на все вышеперечисленное. Было хорошо. Было просто лучше всех.
В день отъезда Денис соизволил приготовить ужин — без изысков, пожарил два стейка и купил красного вина. Сидели за кухонным столом возле того самого подоконника, и Антон никак не мог отбросить старое воспоминание.
— Ты больше не употребляешь? — Сказал как сказал. С наркотой сталкиваться он больше не хотел никогда и ни при каких обстоятельствах.
— Я и не
употреблял.
Курил он, как паровоз, свои «зеленые сигаретки» (первые три года их знакомства точно). В тот вечерок, когда Костик возомнил себя птичкой певчей, тоже неопытным не выглядел.
— Нет, — добавил Денис. — Костя тоже слез.
— А он… Типа, тоже, это, — продемонстрировал Антон весь свой запас слов-паразитов. — Гей?
Денис сморщился и выкатил глаза.
— Давай каблуки еще наденем и на парад сходим. Тебе тут никто не скажет «я гей». Женятся, детей наделают, а потом видишь такого семьянина… Уезжает с тусовки со студентиком. Бабы их палят, подают на алименты, а те пишут в интернете, мол, верните патриархат. А все оно отчего… Но Мирный вообще да, по хуям.
Антон смеялся в бокал с вином.
— Это ты сценарии Малахову пишешь?
— Я. Был, короче, один чувак. Тепленький, пиздец. Встречаемся, говорит: знаешь, у меня дочка китайский учит, я теперь с ней буду, чтобы тебя понимать лучше. Я на него смотрю и думаю, как дожил-то до сорока лет с такими мозгами и в заварку вместо кипятка уксуса не налил.
Антон смотрел, слушал и думал — как же мало людей, наверное, знали Дениса на самом деле. Непонятный он был: прямолинейный и выкручивавшийся, храбрый и трусливый, умный и нелогичный, сердечно добрый и трагично злой. Дальний и средний круги отозвались бы о нем однозначно, но Антон давным-давно, несмотря ни на что, входил в ближний.
— Я думал переехать сюда, — сказал он.
Вообще-то, ничего он не думал. Только понимал, сидев на той кухне с опустевшей тарелкой перед носом, что не смог бы выдерживать расстояние. Кочевничество по городам и весям заканчивалось к середине осени. Замечательно бы было обосноваться где-нибудь неподалеку, чтобы в любое время дня и ночи встречаться с ним. К тому же, откровенно говоря, Нижний его просто заебал.
— Давно пора, — спокойно сказал Денис.
Прекрасно Антон видел довольную улыбочку, которую тот неумело скрыл за бокалом. Будто не вцепился в него лапами с самого первого дня. Будто не ждал так долго. Будто не устроил апокалипсис, услышав отказ.
В тот раз Денис даже проводил его до Домодедова. У стеклянной стенки здания снаружи он обнял его крепко-крепко и, отстранившись, сказал:
— Спасибо. Спасибо, что простил меня.
Антон очень не хотел погружаться в глубокомысленные диалоги или размышлять снова на ту тему, поэтому приблизился к нему и прошептал шутливо:
— Ремень готовь, Громов.
Москва, 2014, апрель
Четырнадцатый год Антон — в контексте своей маленькой жизни — очень полюбил. Волшебного, бурного, невероятного тогда ничего не произошло. Не случилось пика в карьере или очередного морального просветления. Только мир раскрылся, предстал другим: ярким, интересным, тонким. Конечно, в основе своей, как и всегда, вышло так из-за Дениса.
В Москву Антон действительно перебрался, но долго не мог произошедшего осознать. Казалось, что вот-вот и возник бы в поле зрения обратный билет в Нижний Новгород с его знакомым старым двором и смотревшими друг на друга панельками. Уехал бы и снова встречался изо дня в день с одними и теми же лицами: в магазинах, на улицах, лестничной клетке. Билета, конечно, не было — только квартира на ВДНХ среди манивших пустот, как в тех артхаусных фильмах. Нравилась, конечно, нравилась та бесконечность пространства и новизна, масштабность, диковинность отличности от родного, прежнего.
Потихоньку вливался в музыкальную сферу, перешедши из статуса приезжего гастролера в местного артиста, что звуковыми волнами зажигал московские клубы один за одним. Да, выступления пока случилось всего два.
Много писал в своей новой, совсем не просторной квартире. Даже купил синтезатор, наконец перестав сочинять «на салфетке». Нашел подходившую для конечной записи студию — независимую, естественно. Вряд ли Фадеев бы согласился работать с ним без предварительного переодевания в Louis Vuitton, приказов писать рэп про любовь и контракта, неустойка в котором составила бы стоимость почки. Впрочем, мог бы просто приделать Антону сиськи и заставить плясать вместе с Серебром. Все-таки, Москва была городом либеральным.
Мысль от навязчивых грез о присоединении к поп-культуре печально перетекла к оставленной в Нижнем матери. Поговорили спокойно. Привыкла она давно к разъездам сына, но осадок остался тяжеловатый. Пообещал приезжать каждые два месяца и пока что слово держал, радовавшись, что вырос не в Новосибирске (и не в Шанхае, слава Богу).
Денис себя вел, как пай-мальчик. Звонил, писал, слал свои полуголые фотографии — сделанные иногда чуть ли не в офисе — и восхитительно горячо трахался с ним ночами, утрами, вечерами и днями. Границы размывались, и секс продолжался, казалось, бесконечно. Антон не сильно противился в понимании, что наговориться они давно успели. Окончательно, пожалуй, отпустил от сердца ту историю с наркотиками, потому что купил новое кольцо и вставил обратно в губу.
В тот день встретились они не в одной из квартир, а у башен на Международной, в каком-то ресторане. Не виделись неделю к тому моменту и, видимо, терпение у Дениса закончилось прямо посреди рабочего дня. Как ни странно, на Антона на первом этаже никто не накинулся. Денис выглядел так, словно собирался проводить собеседование или так, будто, как минимум, никогда не говорил слово «хуй».
— Когда у тебя появляются подчиненные, то прекрасно понимаешь, насколько же людям плевать на свою работу, — сказал он, усевшись в кресло.
Антон понимающе кивнул, хотя никаких подчиненных не имел. В целом, работал бы в офисе с начальством — тоже беспокоился бы только о своевременном зачислении зарплаты.
Денис заказал какую-то пасту с креветочными хвостами, а Антон только кофе. За час до встречи он зачем-то съел шаурму — что было, то было.
Смотрел на стекляшки башен в отдалении: бескрайние и голубые, отражавшие небо. Виднелись только первые этажи, и рефлексии создавали ощущение нахождения в каком-то супергеройском фильме.
Денис что-то рассказывал про потерянное коллегой письмо и старательно поддавал свою речь цензуре.
— Так что ты меня позвал-то? — прямо спросил Антон. Денис вдруг замолчал и на мгновение прижал подбородок к шее.
— Соскучился, может. Вообще, мутится вода, — сказал он, показательно забегав глазами. — Давай свалим.
— Доедай и свалим, — сказал Антон, проверив уведомления на телефоне.
— Из страны свалим. На море там. Отпуск. Понимаешь?
Антон вытянул губы. Морей он помнил плохо. Ездил в детстве парочку раз, но заболевал на первый же день. Торчал дома и играл в старые стрелялки на древнем компьютере хозяев. Бескрайняя вода его тогда впечатлить не успела.
— Ладно. Только платим пополам.
Денис поджал губы и прищурился.
— Ладно. Только заканчивай напоминать, какой я мудак.
— И в мыслях не было, — сказал Антон и миролюбиво улыбнулся.
В туалете, что превратился в излюбленное местечко, Антон демонстрировал появившиеся за последние месяцы навыки. Сидел на корточках (жутко неудобно) и сосал чуть нагнувшемуся Денису, цеплявшись пальцами за задницу, обтянутую черными брюками. Жарко было и боязно от перспективы быть пойманными. Денис кончил, зажав себе рот кулаком.
— Я уже опаздываю. Удачи с этим, — сказал Денис, погладив его стояк.
Застегнулся и вышел.
— Сучка, блядь, деловая, — пробормотал под нос Антон.
Подрочил быстро и выполз — покрасневший и довольный — наружу. Порадовался только, что никто за ними, все-таки, не подглядывал. Хороший был день, теплый.
Капри-Москва, 2014, июнь
Страной Италия оказалась замечательной. По крайней мере, та островная часть, на которой они тогда устроились. Солнце ласкало макушки, море кожу, горы впечатлительное зрение. Только была одна проблема. Ходил Антон везде в наушниках, потому что выдерживать
настолько громкой местной речи его голова, в первый же день поймавшая солнечный удар, не могла. Казалось, итальянцы только и делали, что ругались друг с другом, находившись на той стадии скандала, когда еще одно слово — и полетели бы тарелки с равиоли, длинные зеленые бутылки с вином и ножи в лица их многочисленных собеседников. Чернышов уж, образно говоря, надел условную шапочку из фольги и подумал, что Южную Европу, стало быть, колонизировали масоны, оглушившие ни в чем неповинных людей.
Денис себя вел, как блаженный. Расхаживал медленно, улыбался довольно и видел исключительно хорошее. К великой природе чувства в формулировке «прико-ольно» он проявлял, в основном, после двух бокалов вина, к которому бесконечно прикладывался.
Дом сняли неподалеку от побережья. Влетело в копеечку, да не маленькую, но Антон не жаловался. Совсем не походил он на типовые номера отелей или привычные городские квартиры. Везде, словно со страниц учебников по мировой художественной культуре, висели картины — неподписанные и малоизвестные, вряд ли оригинальные (но с точностью никто бы не ответил). Создавали «атмосферу» для непритязательных туристических глаз. На письменном столе с водруженной на него печатной машинкой, служившей очередным элементом декора, стояли красные хризантемы в узкой фарфоровой вазочке. Большая спальная кровать слегка намекала на то, что хозяева дома ждали семейную пару, а не двух уставших от работы и московского холодного лета мужиков. Вообще-то, нисколечко они не смутились: поулыбались и крикливо пожелали хорошего отдыха.
Антон часто уходил в дальнюю комнату — особенно по утрам — и смотрел на море в окно, слушая музыку. Далеким оно было, нескончаемым и мистическим. Как и многие другие, сумевшие полюбить море, Антон не знал, в чем заключалась его особенность. Может, в прозрачности и бесконечности. Может, в наличии характера, которым оно определенно обладало.
Денис где-то отрыл сигары и вечером четверга смолил одну за тем столом с букетом цветов. Сидел в белом банном халате, с мокрыми волосами — загорелый и слегка поддатый от вина. Пил он, конечно, ненормально много и пьянел ненормально медленно. Тогда Антону было все равно. Удивительным он считал только то, что Денис мог так часами сидеть, смотреть вдаль и думать о чем-то, не заглушая мысли музыкой, видео или сериалами, как делало большинство. Наверное, Антон попал в самое раннее поколение ненавистников тишины.
— Амстердам тяжелый, — вдруг сказал он.
Антон поднял бровь. Сидел на кровати, поджав ноги, и читал статью о римских цифрах. Смотрел на значки, обозначавшие тысячи. Увидел «III» днем на двери какого-то прибрежного дома и озадачился, почему, мол, арабские стали нормой, а те остались за бортом. Спросил у Дениса, но тот рассказывать не стал, а посоветовал пробраться дальше десятков, чтобы «поржать». Да, выглядело, и правда, забавно.
— В плане?
— В плане, ты все правильно понял. Я про твою, так сказать, композицию. Я себя так чувствовал.
— А, — сказал Антон. Не знал, как еще следовало комментировать услышанное. Да, он тоже себя так чувствовал: холодно и странно в том ненастоящем, искусственном городе, с тем чужим Денисом. Тот встал, прекратив воображать себя мафиози, опустился на постель, скинул халат и укрылся белой простыней.
— Но с демоном ты погорячился. — Он и тогда, вытянувшийся, покрывшийся мелкими мурашками, улыбавшийся винными губами, выглядел не совсем по-человечески.
— Все так очевидно? — улыбнувшись спросил Антон. Денис сморщил нос и кивнул. Антон погладил его по голове и поцеловал. — Блин, я вспомнил эту гадалку… Смешная. Вообще-то, она была права. Моя мечта сбылась. Я же стал суперзвездой, как ты не скажешь.
— Да им лишь бы обобрать.
Антон как-то прослушал. Может, он еще чего говорил. Призадумался. Ткнула она, скорее всего, пальцем в небо, но «тык» ведь правильным оказался. Не любил, конечно, эзотерики. Лена вон часто говорила, как повезло ей, что парнем ее стал телец, потому что они отличались любовью к стабильности. Не сбылись астрологические прогнозы. Лежала, в общем-то, рядом одна длинноволосая стабильность и почесывала ребрышко. Антон ее и спросил:
— А у тебя какая была мечта?
Денис повел плечом и помолчал с полминутки.
— Чтобы меня любили.
Приехали. Повисло тяжелое молчание. Заклокотали громко сверчки, словно застучали даже, забарабанили по какой-то специально изобретенной для насекомых ударной установке. Антон все думал, что это за мечта-то была такая. Звучала же страшно ванильно, но в какой-то момент стало грустно до скребущих на душе кошек.
У меня простецкие мечты. Не бери в голову.
— Тоже сбылась, получается. — Антон старался говорить спокойно. Признание в любви, сказанное в двадцать восемь лет, адресованное мужчине, да еще и не самому простому, давалось гораздо сложнее тех подростковых «люблю тебя», случавшихся между ним и Леной. Ни хрена он тогда не знал, что такое любовь.
— За такие слова нужно нести ответственность. Тебе от меня не отделаться. — Говорил он совсем не весело. Смотрел в глаза и хрипел, словно подраться собирался.
— Ага. Как скажешь. У тебя смола на руке. Вымой сходи. — Антон все силы тратил на то, чтобы не улыбнуться.
— А? Нет у меня ничего. — Денис выглядел растерянно.
Антон поджал губы, встал и вместе с простыней потянул его на себя. Взял под задницей и поднял на руки. Денис смотрел так, словно его кондратий хватил.
— Напиздел тогда про шестьдесят семь килограмм, да?
Денис засмеялся и уложил ладони на его плечи. Слезать-то, в общем-то, не собирался. Только ноги расставил, чтобы поудобнее висеть было.
— Ладно. Шестьдесят три.
— Не быть тебе мистером Олимпия.
Отнес в ванную и, удержав его каким-то образом одной рукой (тоже тяжестей таскать не привык), потер показательно влажной салфеткой плечо, где, на самом деле, никакой грязи и не было. Посмотрел в глаза и сказал:
— Звучит, может, так себе. Но знаешь, Ден. Сильнее, чем я, тебя любить никто не будет. Никогда.
Слова звучали нелепо и вычурно. Не имели они способности отобразить все чувства и смыслы, которые Антон вкладывал. Денис не стал кривляться, посмеиваться или разворачивать выдуманную историю. Смотрел он вниз с опущенной головой и молчал. Потом поставил босые ноги на пол и крепко к Антону прижался. Простыня скомкалась и упала на плитку возле раковины.
***
В середине одной из ночей они сидели на маленькой каменной террасе. Там стояли плетеные стулья и очередные цветы в горшках (фиалки, вроде как). Напились опять, и Денис болтал: о Косте, в который раз. Рассказывал о знакомстве, но, в основном, сплетничал. Начал с того, что Мирного чуть не поколотил какой-то вегетарианец на чьем-то корпоративе за то, что на тарелке чудесным образом оказалось мясо, а закончил планами Кости о женитьбе на женщине. Хотел, мол, иметь «подружку» со штампом в паспорте, чтобы не беспокоиться об одинокой старости.
Антон вдруг подумал, что Денис тоже воспринимал его, как пример для подражания. Конечно, Мирный не особенно для той роли подходил: наркозависимость, сомнительные методы заработка в прошлом, гулянки, ветер в голове, блядство. Только на тонком, неощутимом уровне, Антон понимал. В восемнадцать лет же никто так не смотрел. Раз были деньги и знакомства — значит все, «крутой».
— А ты с ним спал? — Антон был пьяным и не особо придавал значения тому, что звучал, как вышибала-паренек чирлидерши, что полчаса рассказывала о ком-то, а тот только одно догадался спросить.
— Конечно.
Помолчал. Добавили, как будто, даже не ложку — щепотку дегтя в бочку с медом, но ведь добавили.
— А чего ты не с ним?
Еще немного, и Антон бы сказанул что-то вроде: «Ты меня уважаешь?».
— Не в обиду ему, но с такими не бывают.
— Ладно, я пойду спать, — сказал Антон, пристав со стула.
Голова слегка закружилась. Денис неаккуратно и резко дернул его за рукав рубашки, не рассчитав силы. Антон завалился набок, упав на пол плечом. Почувствовал себя полным дураком. Засмеялся, но вставать так и не стал. Посмотрел на темную крышу, а в поле зрения попали звезды: первый раз за долгое-долгое время. Красивые они были: белые летучие точки в черном небе. Денис опустился и присел рядом, поцеловав в губы.
— Кончай с драмой, — сказал он тихо, и прохладные его ладони опустились на шею.
Лег рядом, согнул ногу в колене и прикрыл глаза. Так и лежали в окружении стульев и цветов, пока совсем не захотели спать. Могли бы и там уснуть. Надышались бы морским воздухом, помолодели лет на десять и прошли, наверное, их вместе. Только возвращаться не хотелось — все шло своим чередом (хорошим, счастливым).
***
Несмелыми шажками, спустя неделю после окончания итальянского вояжа, Антон пришел в себя. Солнечные и тепловые удары, как и непрерывное опьянение, сошли на нет.
В тот период времени Антон ничего, кроме любви, не чувствовал. Любил он и дождь, непрерывно шедший почти целый месяц. Любил клубнику, гору которой Костя притащил Денису с очередного «ивента». Очень-очень сильно любил Антон и выходные.
Раньше те два дня в конце недели — с жирным плюсом в виде обворожительного вечера пятницы — Антона совершенно не волновали. Все немногочисленные учебные заведения, которые он в жизни посещал, имели шестидневку. После их окончания с «графиком» Чернышов знаком больше не был. Зато был знаком Денис, бывший по-настоящему свободным только в уик-энд. Незаметно для себя Антон подстроил собственные дела под пятидневку (по мере возможностей). Вообще, ничего грандиозного они вдвоем не делали: прятались в четырех стенах, трахались да подъебывали друг друга.
Случилась однажды какая-то забавная ночь с субботы на воскресенье: странноватая, чудаковатая, даже жутковатая. Вроде — ничего особенного, но запомнил же.
Сидели на балконе, курили и встречали рассвет. Денис разошелся, разговорился, принялся показывать любимые музыкальные альбомы. Он, конечно, в том смысле напоминал старика. Слушал классику и всякий древний рок, вроде Queen и Rolling Stones. Первых Антон еще мог как-то воспринимать, пусть и тянуло зевать. Вторых же — совсем нет. Они напоминали скрежет ногтей по стеклу или звук ломавшегося пенопласта. Кривился и умолял прекратить уже тот страшный сон аудиофила.
— Это же золото, — сказал Денис и глянул на него слегка снисходительно. Антон встрепенулся.
— Кто сказал? Ты?
— Ну да.
Я же здесь сижу, — сказал Денис и выпучил глаза. Выглядел он смешно. Ото лба торчала парочка волос, никак не желавшая лежать ровно. Верхняя губа чуть раздулась из-за прошлой ночи, когда Антон слегка отключил голову и переборщил с укусами.
— Мне кажется, что меня преследует русская попса. Отовсюду слышу, — задумчиво сказал Антон, отошедши от темы британских групп.
— На тебе проклятие Меладзе.
— М-м. Салют, Вера. — Антон вдруг расхохотался. Подавился догоравшей сигаретой. — Бля. Салют, Денис!
«Посланник неведомых миров» показал ему средний палец. Чернышову же, годами позже, сравнение смешным больше не казалось.
— Я просто много думаю об этом, — Антон продолжил. — Я сейчас тут буду на капитализм, конечно, жаловаться. Но, типа, блядь. Так противно это. Бьют всегда по больному и пиздец какие деньги делают на этих соплях. Везде же играет. Музыка с лирикой — это вообще бан от меня.
— Вот если б ты дисклеймер про капитализм не выдал, то я б тебе лекцию прочитал. А так сиди, как дурачок, без подарка, — сказал Денис и с задумчивым видом посмотрел вниз на улицу. — Я шансон не люблю. Меня под него пацаны соседские пиздили.
— За что?
Денис сначала показал руками на свое лицо, а потом сделал эдакий манерный женственный жест: склонил слегка голову и оттопырил мизинец.
Антон покивал. На самом деле, в себе он тоже что-то подобное отмечал. Внешне не особо проявлялось, — а если и да, то воспринималось, скорее, как банальная мягкость характера — но слишком уж он был внутренне осторожным и чувствительным для «типичного» мужика.
Денис вышел с балкона. За последние годы он расчистился от коробок, и там даже уместился маленький, покоцанный местами, столик, на который Денис спустя пять минут поставил две чашки чая. Так вот очищали организмы от итальянского загула.
— Не скучаешь? — спросил Антон, имея в виду родной его город.
Денис понял, пусть вопрос и противоречил хоть какой-нибудь когерентности, и покачал головой. Временами они друг друга чувствовали и так: без долгих уточнений. Костя порой пребывал в недоумении, когда они вдвоем вдруг ни с того, ни с сего, начинали одновременно посмеиваться.
Дальше Громов стал делиться теми своими потрясающими наблюдениями.
— Я, короче, любил физику. Там, знаешь, много несостыковок, если пробираешься поглубже. И я подумал, что реально есть нечто… — Денис показал рукой не особенно конкретно то «нечто». Щурился и хмурился, словно боль испытывал от мыслительного процесса, нацеленного на, так сказать, формулировку. — Нечто, что мы не можем увидеть и почувствовать. А мы много не можем. Есть такая штука — когнитивная слепота. Мы не все видим глазами. Много деталей мозги дорисовывают. Поэтому часто чего-нибудь не то кажется. Я к тому, что, когда говорят о космосе и инопланетянах, они имеют в виду выдумки, которые просто сами способны представить. Белковую форму жизни. Но мы ведь ограничены восприятием. И я, короче, много времени тратил, чтобы представить то, что представить невозможно.
Антон многозначительно промычал. Все понять не мог, ломал Денис комедию или говорил серьезно.
— Ко мне многие липли, но я все время эту пластинку заводил, и они начинали у виска пальцем крутить, — добавил Денис и засмеялся.
— И что? Представил?
Денис допил чай одним глотком.
— Нет! Это же невозможно! Суть в процессе. — Смотрел он на Антона, как на сумасшедшего. — Но я прямо подсел на все эти метафизические бредни. Я и сейчас не открещиваюсь. Мне кажется, что нами тут управляют, как куколками, а мы думаем, что сами молодцы. Вот умники приосаниваются над магическим мышлением, а сами о науке этой узнают из видосов… Как ты там говорил? «Топ пять самых острых перцев».
Говорил он о моменте, когда Денис когда-то позвонил ему и спросил, чем тот занимался, а Антон и ответил, что смотрел то идиотское видео. Знал Чернышов, что мыслители и философы имели склонность сходить с ума, поэтому задумываться над сказанным долго не стал. Жил он, как и все, в рамках своих способностей восприятия. Они и позволяли держаться на плаву, в конце-то концов.
Позже, когда Антон судорожно предавался музыкальному потоку в спальне, включив в наушниках свое техно, Денис вошел и сказал:
— Кстати, насчет чтения мыслей.
Антон напрягся, потому что и сам недавно дотрагивался до телепатических наблюдений.
— Был у меня одноклассник, — заговорил в «мудрой» манере Денис, став расхаживать каким-то образом широкими шагами по тесной спальне, — имя не помню. Короче, он в детстве был веселый такой, шут. Потом щелкнуло и затих. Не разговаривал вообще ни с кем. Ростом под два метра. Худой. Страшный, пиздец. Не в смысле урод, а как из фильма ужасов. Слендермен. Ходил с яблоками в карманах. Я на него пялился и представлял, как мы трахаемся. Как начну, так он поворачивался и улыбался мне. Как думаешь, читал?
Антон глубоко вздохнул. Более привычными были, все же, те его получасовые рассказы о положенной на тарелку в обед цветной капусте вместо брокколи: в красках, с главными героями, кульминацией и развязкой. В то же утро много чувствовалось смятения: вроде и нравились те
поразительные в мистичности сахалинские воспоминания, а вроде и хотелось остановиться, потому что Антон решительно не знал, что отвечать.
— Так что в итоге случилось? — поинтересовался он.
— Ничего. — Денис пожал плечами. — Мой брат сбил его на машине. Случайно. Это я потом узнал.
Антон из воспоминаний брошенную показательно безразлично фразочку пытался убрать, чтобы оставить только светлое из той ночи, но никогда не мог. Да, Громов очень хорошо держался.
— Я тебя понимаю, правда, — сказал Антон, когда они вернулись к рассуждениям о «невозможном». Ощущал отчего-то вину: то ли по причине легкого лукавства (не понимал же), то ли потому, что никогда сам не старался такого представить.
— Конечно, тяжелый мальчик мой, — с ухмылкой сказал Денис. Отсылки Антон не узнал, зато отлично принял значение пальцев, залезших в его рот.
Все Денис говорил правильно. Люди мало что решали. Антон склонялся к тому, что долговязого мальчишку убила случайность в лице непутевого брата Дениса. Громов же считал виноватыми «высшие силы». Говорили они разными словами, но имели в виду, конечно, одно и то же.
Москва, 2014, октябрь
Антон сосредоточенно смотрел на себя же, приклеенного на автобусную остановку. Да, организаторы с пиарщиками в тот раз заморочились по полной, расклеив по городу афиши. На фотографии PASKHA стоял на сцене, с натянутой на голову серой кепкой. Виднелась в свете софит отросшая русая щетина. В предстоявшую в скором времени ночь играть собирался не только он, но и еще какие-то ребята (помладше в прямом и в музыкальном смысле). Сам же недавно крутил установку на разогреве, а тогда вдруг раз — и выходил последним. Удивлялся.
Происходило все, будто бы, слишком поспешно. Не верилось, что получилось добиться столького исключительно своими силами, которые даже в полном объеме и не ощущались. Помнил о законе подлости и ожидал вечно провала, но все шло хорошо. Гнал позитивные мысли зачем-то, но они все летели и летели, намекая на то, что везение собиралось оставаться навсегда.
Сидел в гримерке и недоуменно глядел на девочку с поясной сумочкой, что «занималась» его лицом. Вошла она внезапно и, словно отрабатывая смену на заводе, где платили сдельно — скольких разукрасишь, столько и получишь — принялась наскоро елозить пушистой кисточкой. Антон только надеялся, что мыли инструментик регулярно.
— Зачем это? — спросил он. В глазах и носу неприятно защипало.
— Съемка, — ответила незнакомка.
Когда она ушла, Антон посмотрел в зеркало, но перемен никаких не увидел. Скрылись только мелкие родинки.
Антон ждал своего выхода, не став смотреть на выступления коллег. Сбился бы с настроя. Вместо поддержки молодежи он занимался кое-чем более интересным: играл в мобильную игру, где необходимо было сбивать одни квадратики другими. Отвлекли. Рука поставила на столик бутылку шампанского.
— Салют, — сказал Денис.
— Ты чего тут делаешь? — Антон выглядел опешившим.
Громов улыбнулся и пожал плечами. Вместо отдыха или возни со своими отчетами, Денис привалил в клуб, да еще и за сцену пробрался, да еще и с бутылкой.
— Я очень люблю ваше творчество. А вас я как люблю, это…
— Да тихо ты.
Денис прыснул.
— Не ссы. Там у вас звукарь, похоже, тоже по этим делам. — Денис потер Антона по щеке. — М-м, да ты куколка сегодня.
— Хуюкалка.
Знакомая картинка, ясный план — пришел, отсидел, отстоял, еще отсидел, отыграл, собрался, выпил пива, ушел — рушились. Вообще, в отрыве от работы, картинка была нормальная. Они встречались по несколько раз на неделе, не разбирая даже, кому к кому следовало приезжать. Иногда заходил Антон домой и видел там Дениса, смотревшего старый телевизор. Ключи друг другу подарили, но дальше не двигались, молчали.
Громов, видимо, за тринадцать лет жизни в Москве заслужил звание «не последнего человечка в этом городе», потому что нагло встал перед перегородкой рядом с охраной.
Площадка оказалась огромной. Антон стоял на сцене, слушал гул желавших пуститься в дерганый пляс рейверов и думал, что танцпол занимал, наверное, больше тысячи квадратных километров. Иллюзию создавал свет, что то и дело сосредотачивался на середине зала, а дальше виделась только кромешная, точно скрывавшая еще кучу людей, тьма.
Антон нервничал: то ли от игр сознания, то ли от настойчивого, пожиравшего его руки и плечи, взгляда Дениса. Запустил DEMON’а он в самом конце. Отыграл и показал пальцами половинку «сердечка». Поднял руку высоко, чтобы воспринимался жест, как любовь к залу. Только смотрел он на Дениса.
Конечно, их он тоже любил — как наемный работник достаточно порядочного работодателя, но не более. Улыбавшегося в тот момент во все тридцать два Дениса, он, безусловно, любил по-настоящему.
После концерта, в переулках центральных улиц, около облитого дождем бизнес-центра — одного из многих одинаковых и разных одновременно — Антон понял, что легкое шампанское ударило в голову пуще любой водки. Они с Денисом стояли, опершись о стену здания, и прямо-таки сосались, подобно подросткам, уединившимся за школой после вечерней прогулки. Антон крепко держал его одной рукой за талию, а другой за шею.
Денис полез под куртку, прохладно дотронувшись до горячей кожи, и вызвал громкий вздох у Антона. Он вздрогнул и отстранился, на что Денис тут же глухо засмеялся и опустил голову. Выглядел он
неприлично радостным. Антон отвел глаза. Смутился, что ли.
Охранник, что, видимо, по ночам трудился уже давно, отчего смотрелся так, что не виделось в его лице больше контуров, плавно подошел к ним. Ум Антона, неладный от шампанского и поцелуев, обработал сказанное не очень быстро. Глядел бестолково на лысую голову мужика: кожа отражала свет фонарей и даже самолет, что летел в тот момент по ночному небу. Долетело псевдоэхом, что просил он их отойти от стены, так как в нее была «вкручена» сигнализация.
Отошли. Денис повернулся и, охранник точно заметил, что женщиной он не являлся. Расширил глаза, встрепенулся, глянул в пол. Покачал головой и сказал:
— Че, ребят, совсем с бабами неладно?
Позже, поддавшись эффекту французской лестницы, он бы обязательно попридумывал ответ позаковыристей да поострее. Тогда же молчал. Настроение испортилось. Вот он — его выбор: жизнь, невозможная без вмешательства чужих острот, ебучего скудоумного охранника, что докопался от скуки.
Тем временем Денис полностью развернулся, надул губы и не своим голосом сказал:
— Я его жена. — Скрестил руки на груди и, ни на кого не посмотрев, пошел вперед, к одному из многочисленных перекрестков.
Антон выдержал угрюмое выражение, глянул на мужчину строго, находившегося где-то между стыдом и замешательством, и сказал:
— Бывает всякое. С гормонами, знаешь.
— А…
Осадочек остался, но, в целом, долго Антон не переживал. Любовных реалити-шоу в соцсетях, подобно тем, что создавали блогеры или его же немногочисленные знакомые, устраивать он никогда не собирался.
Догнал Дениса, и тот зачем-то ткнул его пальцем в бок, прямо в момент, когда на светофоре загорелся красный человечек.
— Чего?
— Хочу в Мак.
Улица пустовала. После дождя асфальт пах сыростью и еле различимой свежестью.
— А я в жопу. Поехали, дома закажешь, — сказал Антон и отправился переходить дорогу.
Никто из них не знал, зачем и куда они снова шли, но раз прождали целую минуту, значит, идти непременно было нужно. Денис сзади громко засмеялся. Послышалось от него тихое «ой, блядь…». Бургеров ночью им не доставили, зато жопа оказалась отличная (как и всегда, в общем-то).
Любил Антон четырнадцатый год: самый спокойный, успешный и, пожалуй, красивый за всю его жизнь.
