Москва, 2017, сентябрь
В белом царстве квартиры на Спортивной, где в тот раз раздавались звуки не шуруповертов и шлифмашин, а благородного, горячо любимого Феликсом Львовичем вальса, по сентябрьскому утру устроилась любительская фотосессия. Обошлось без фотографов, моделей и гримеров — хватило айфона с таймером, поставленного на ненадежную стопку книжек на полке и кружевной бежевой рубашки. Прикупил ее Феликс не только для аутентичности, но и в качестве подарка за то, что не превратился он таки в вечного абитуриента, а смог покорить сердца мастеров и стать подававшим (по крайней мере, себе же) надежды актером.
Вертелся Феликс перед камерой, поправлял золотистые волосы и водил носом туда-сюда, старавшись выхватить кадр эстетичнее прежнего. Посмеивался немножко с себя же, но стремился улыбаться поаккуратнее (чтобы не забивать умиравшую от обилия медиафайлов память некрасивыми снимками). Телефон его, конечно, страдал тогда знатно. Феликс включил камеру и музыку одновременно, а параллельно поставил обновляться все приложения разом.
Снимочки отлично подходили для доски на Pinterest: мальчик в кружевах с открытым сводом хрупких ключиц и слегка искусственным румянцем на щеках (камера же, все-таки, съедала цвета).
Обстановочка складывалась обычная. Погодка за окном ежеминутно менялась: то солнышко вылезало, то тучки показывались. Слышался шум дороги с другой стороны дома, но совершенно не навязчивый. В квартирке было чисто, чуть ли не стерильно. Феликс отличался аккуратностью, граничившей с педантичностью.
Он потянулся к телефону и лег с ним на кровать, приступив к обработке фото: старательно убирал веснушки с лица. Аудитория в его набиравшем популярность инстаграме явно не потерпела бы таких
грехов на коже. Увлекся так сильно, что не заметил пришедших гостей. Вздрогнул, округлил глаза и чуть в обморок не пал, когда услышал чужой кашель неподалеку от себя. Личностью Феликс был крайне нервной (особенно после того случая с нападением в декабре).
— Привет, — сказал Феликс. Приподнялся. Забегал глазами. — Ты писал? Я не видел сообщения что-то.
Хозяин квартирки беспокоил его редко. В целом, он вообще никогда не приходил. Оттого его появление вызвало у Феликса недоумение. Писал он также нечасто. В основном, отвечал «ок» на денежные переводы или, например, оповещения о каких-либо поломках.
Банк Феликс, естественно, скоропостижно покинул после того, как узнал о зачислении в театральный мир.
— Было бы странно, если бы ты его видел. Я же его не писал, — сказал Денис, нахмурился и упер руки в боки, строго посмотрев на комнату. Выглядел так, словно собирался что-то сказать, но забыл. — Сплошные черти тут.
— Прошу прощения?
— Прощаю.
— Какие черти? — Феликс поднял широкую бровь.
— Ты мне скажи. Воняет, говорю, в подъезде гарью. Думал, может, ты тут все поджег нахуй в качестве перформанса. Ладно. Насчет чертей — это я так. Но райончик-то правда жуткий. Как думаешь? — Денис дернул бровями.
После взял и лег на кровать: на недавно постиранное и
даже поглаженное постельное белье. Феликс поднял одеяло повыше. Брюки он себе в подарок тоже купил, да не надел. Неловко получалось. Вечно в интимном виде его заставали какие-то люди. Один, значит, приперся и чуть лицо не разбил. Второй, значит, принесся со своими чертями. Жизнь полнилась неожиданностями.
— Не знаю. Хороший район, вроде. Я тут люблю погулять. Только баров мало. По крайней мере, я не нашел. Но вот в центре, не помню, вроде недалеко от…
Денис глянул
так, что Феликс замолчал. Он, стало быть, вспомнил тот взгляд. Так Громов смотрел на своих подчиненных, когда те делали какую-то идиотскую ошибку. После обычно называл виновников «альтернативно одаренными». Не слишком, наверное, Феликс хотел вставать в их ряды.
Он вернулся к подтиранию веснушек, дабы времени не терять. Выглядел достаточно напряженно. Денис заметил, приподнялся и глянул в экран, вытянув губы.
— Прикольно, — сказал он.
— Спасибо, — тихо ответил Феликс.
Сцена, должно быть, напоминала нечто из родительского дома на Английском проспекте. Отец Феликса, так и не научившийся с сыном-литератором общаться, заходил порой в его комнату и неуклюжим тоном пытался выяснить положение дел в жизни. Задушевной беседы не складывалось никогда. Перед тем как выйти из комнатки, он глядел на сборнички Блока, вздыхал и говорил: «курьезненько…».
Феликс приоткрыл рот, чтобы, вероятно, попытаться выяснить цель визита (со всей вежливостью) или, на худой конец, дежурно расспросить о происходившем в офисе. Похихикали бы, повспоминали былое. Только Феликс формулировочку придумать не успел.
— Хочешь фильм посмотреть? — спросил Денис.
— Какой?
— Для взрослых. — Денис сказал это достаточно буднично.
Феликс промычал нечто невнятное, покраснел, а после нервно засмеялся. Он сунул тонкую кисть в свои волосы и зачесал их назад.
— У тебя разве нет компании для просмотра?
Денис глянул
так, что Феликс почернел лицом. Он,
конечно же, вспомнил тот взгляд, хоть и сталкивался с ним лишь однажды. Так Громов смотрел на подчиненных, когда те делали ошибку, стоившую не тысячи, а
миллионы. После обычно называл виновников «ебаными косяками природы» или «отбитыми ебанатами». В их ряды, конечно же, Феликс вставать не хотел еще сильнее.
— Нет. — Денис, тем не менее, ответил спокойно.
Феликс вопросительно посмотрел на него.
Конечно, Денис нравился Феликсу, но после того случая с «кучерявой шалавой» последний на него лишний раз старался не смотреть.
Денис смягчил взгляд и рукой залез под одеяло, нащупав голое бедро. Провел по внешней стороне, но быстро перешел на внутреннюю. Продвинулся выше и прикоснулся к промежности. Возможно, в тот момент с предположением о «чертях» Феликс даже соглашался.
— Тебе не нравится? — делано грустно спросил Денис, подняв брови.
— Ну, это, я…
— Что
ты? — Денис убрал руку, встал на колени и стал расстегивать пуговички на его кружевной рубашке. Феликс прикрыл глаза, выдохнул и неуверенно приоткрыл шею, которой тут же коснулись губы. — По девочкам? — Денис усмехнулся.
— А что ты собираешься делать? — спросил Феликс.
Денис устало вздохнул и снова одарил его взглядом первого разряда. Он снял свою рубашку, и Феликс с приоткрытым ртом уставился на открывшийся вид. Коснулся осторожно плеча.
Громов нагнулся, поцеловал его в губы и одной рукой стянул вниз белье. Заставил расставить ноги пошире и обмякнуть. Рубашки снимать не стал. Феликс, лежавший на спине, медленно прогнулся, когда Денис начал ему дрочить.
— Такой ты милый, все-таки, — тихо сказал Денис.
Феликс, казалось, собирался чего-то ответить, но в рот ему засунули два пальца.
— Кончай давай, — сказал Денис и легонько шлепнул его по заднице. Так Феликс и сделал. Может, все еще чувствовал авторитет, закрепившийся за Громовым на работе. — Поднимись.
— Любишь давать инструкции? — сказал Феликс, когда отошел от оргазма. Поднялся, конечно же.
Румянец на его щеках стал вполне натуральным. Волосы слегка взмокли от немного проступившего пота на лбу. Рубашечка все еще скрывала изогнутую спину. На плоском животе блестела сперма.
— Давай без них, — сказал Денис и расстегнул молнию на своих черных джинсах. Белья под ними не было. Он осторожно притянул Феликса к паху за волосы.
Со стороны все выглядело и обыденно, и необычно одновременно. Люди, не знавшие их (случайно картину заставшие), могли бы надумать разного. Может, работал зеленоглазый мальчишка в эскорте. Может, крутился роман между
очень занятым мужчиной (что встречался с возлюбленным настолько
впопыхах) и пареньком, что не имел ничего против редкости встреч. Может, платил бедняжка-петербуржец так арендную плату. Может, связывала их трагическая история неразделенной влюбленности, где один непрерывно страдал, а второй лишь хотел «пробовать» тело. Конечно, ни одно из тех предположений верным не было. Тогда они спали друг с другом впервые. Как писал Канеман: «Что ты видишь, то и есть».
Когда выглаженная белая простыня превратилась в помятую, Денис отстранился и негромко сказал:
— Ляг на живот.
Феликс и лег. Денис с силой сжал его отставленный зад, оставив белесые следы от длинных ногтей, закрыл глаза и кончил на поясницу.
— Я не очень заинтересован в сексе для здоровья, — сказал Феликс, когда поднялся с постели и открыл окно. Свет солнца залил пространство, и пылинки показались в воздухе.
В комнате стоял не особо приятный запах. Неясно, откуда и из-за чего, но витало нечто металлическое.
Феликс — видимо, совсем разгоряченный — взял тонкую тетрадь и замахал ей, как веером, возле своего лица.
Денис — полуголый и задумчивый — лежал на постели и глядел в пустоту. Он улыбнулся на реплику Феликса, но головы не повернул. Медленно повторил его слова:
— Не заинтересован, — затем добавил: — Я тебя услышал.
Денис заострил взгляд на его бледном бедре, которое слегка прикрывала длинная рубашка. Феликс отвернулся, взял с подоконника продолговатый стеклянный стакан с широким дном и выпил из него остатки воды.
— А почему вы с
ним расстались? — спросил Феликс. Видимо, уже не так боялся взгляда второго разряда.
Денис поднялся с постели, оделся и подошел к Феликсу настолько близко, насколько сумел. Глаза последнего забегали по пространству. Может, вопрос, все-таки, вышел чересчур неуместным.
— Я плохо помню те времена. Вот он есть, а вот и нет. Ты же знаешь. — Денис пожал плечами, после чего поднял правую кисть и пошевелил пальцами. Безымянный и мизинец не двигались.
— Извини, — приглушенно сказал Феликс.
— Извиняю. Ладно, я наберу тебе, — сказал Денис и легонько похлопал его по плечу.
Феликс знал, поэтому курить при Громове не стал. Закурил, когда тот ушел.
Остался наедине с телефоном, рубашкой, вальсом и запахами. Первый свалился со стопочки — треснул край стеклышка. Вторая стала выглядеть не так презентабельно, как часом ранее — скомкалась, будто даже и потускнела. Третий зазвучал не так романтически и светло — скрипка сменилась грохочущим духовым оркестром. Четвертые смешались в кучу: пот, кисловатый одеколон Громова, оставшийся на шее Феликса; табак, «нечто металлическое» и что-то связующее. Наверное, это как раз и были
черти.
Феликс затушил сигарету о пепельницу, которой послужило блюдце, расписанное синенькими узорами. Поглядел Феликс в него задумчиво и прикрыл глаза.
Он поднял телефон с пола, закончил с обработкой фото и залил его в инстаграм с подписью:
Не влезай — убьет.
В конце поставил хохочущий смайлик (тот, что со слезками). За окном промелькнула молния. Следом послышался гром. Дождя, почему-то, так и не началось.
Нижний Новгород, 2018, февраль
Антон с
крайне задумчивым — даже слишком озадаченным для ситуации — взглядом смотрел на голубые трусы с лифчиком, исполненные кружевом. Висели они на жаркой сушилке в еще недавно восхитительно пустой «холостяцкой» ванной.
Арина, видимо, страдала от вируса потребления и симптомами его заполоняла квартиру Антона — тот и не замечал (до поры до времени). Пора и время настали в конце февраля, когда он вдруг заметил пастельные одежды в своих шкафах, а также: голубые в белый горошек кружки, флакончики от прозрачных и розовых блесков для губ, непомерно громадный вязаный шарф (серьезно, в нем метров было больше, чем в его квартирке), картонные коробочки от «жиж» для курилки и даже ее небольшой ноутбук. Однако трусы с лифчиком почему-то взволновали его больше остального.
Да, без лишних бесед и уведомлений, Арина поселилась в его квартире. Окончательно и бесповоротно Антон это понял, когда перевел взгляд и увидел голубое влажное полотенце, скинутое на стиральную машину.
Антон открыл кран и вымыл руки в ледяной воде. Мысли он сформулировать особо не мог. Крутилось что-то вроде «какого хуя».
Вышел и столкнулся не с желанной тишиной, а с Ариной, что сидела на кровати и пила ванильную колу. Запах ее за последние два месяца начинал выводить из себя. Выпускала изо рта пар, пахнувший смесью синтетической черники с дымящимся двигателем.
— Блин, может, в Питер съездить? У меня отпуск в начале апреля. Романти́к. — Она подняла ноги на кровать. Носков тогда не надела. Антон посмотрел на ее стопы внимательно, но вскоре отвернулся. — На машине только долго. Но можно полететь. Я, правда, летать боюсь. Но я никогда и не летала. Но все равно боюсь.
— Вот же ж блядь.
— Че?
— Я страховку продлить забыл. — Антон тяжело выдохнул и потер переносицу.
Он сам был виноват в возвращении невнимательности. Таблетки пить продолжал, да только абы как. Проблемы с забывчивостью одолевали почти так же невыносимо, как и проблемы со сном (с пробуждением от него, точнее). Подобное физическое состояние повышало риск не заметить такого же зомби на дороге и расквасить не только лицо, но и машину.
— Ясно. Ну, продли, — сказала Арина и допила залпом колу.
— Ну, спасибо за совет, — ответил Антон.
Он принялся бродить по своим тридцати трем метрам и искать необходимые документы. Обилие вещей Арины задачу немного усложняло.
— Чего ты ворчишь-то? — спросила она. Поднялась и прошла на кухню. Выбросила баночку. Встала у плиты и посмотрела в окно. О чем-то задумалась. — Лазанью, может, сделать?
— Ага, — сказал Антон, шаривший рукой на подоконнике. Превратил он его в склад хлама, перемешанного с важными вещами. Пустые пакеты и рекламные флаеры из почтового ящика смешивались с договором аренды и прочими документами.
— Или просто пельменей сварим?
— Ага.
— Может, нам розеток поесть?
— Давай, — без задней мысли ответил Антон.
Он никак не мог найти технический паспорт, а без него добрые страховщики ничего, кроме похода нахуй, не предложили бы. За пять минут Антон перевернул все углы, емкости, отверстия и сумки, находившиеся в доме. Его нигде не было. Одно маленькое предположение вдруг на мгновение пришло в его голову, но он его быстренько отмел.
— Нормально все? — обеспокоенно, но, вместе с тем, слегка насмешливо, спросила Арина.
— Я ищу документы от машины. По-моему, я оставил их в Москве. — Антон смотрел по сторонам, словно еще надеялся найти паспорт.
— Ты уверен, что там?
Антон перевел строгий взгляд на Арину.
— Почему ты спрашиваешь это?
— Да блин, Антон. Просто спросила. Что с тобой сегодня? — Она цокнула языком и пошла в сторону прихожей. — Я пойду в магаз схожу. Купить тебе что-то?
— Розеток, — чуть мягче сказал он. Арина перестала хмуриться и улыбнулась.
— Ты переживаешь, что штраф придет? — Она нагнулась и стала завязывать шнурки на бежевых зимних ботинках. Края ее синих джинсов были слегка запачканы от грязноватого снега на улице.
Антон застыл на месте. Привалился к стеночке и приоткрыл рот. С полминуты они в непонимании смотрели друг на друга: одна — уже обутая — глазами хлопала, второй не моргал вообще. Походили они, должно быть, на персонажей из комикса, узнавших о причастности их верного и надежного товарища к злостной банде противников.
—
Большой штраф? — уточнила Арина. Она, все же, выглядела безразличной. Просто хотела, наверное, чтобы напряжение отошло, и они дальше бы шутили да болтали ни о чем.
— Я не плачу их, — тихо сказал Антон. — Купи мне сигарет, пожалуйста. — С пятого января он не курил: ни затяжки в день.
— Ну, ладно. Я куплю. — Арина отвернулась и вышла из квартиры.
Никакой
нормальной жизни не существовало. Антон старательно игнорировал
мелочи, связанные с деньгами
(где-то специально, где-то случайно). Кредитки Громова были привязаны в приложениях, онлайн-магазинах и, честно говоря, иногда (можно сказать, что и редко) Антон ими пользовался. Показуха с тем вкладом вышла только из-за того, что это не было мелочью. Бесконечная слежка друг за другом в соцсетях тоже в пух и прах разбивала всю суть
нормальной жизни. Антон не придавал значения, но в феврале восемнадцатого года начал.
Штрафы тоже оплачивал Громов. Это Антон понял только тогда, когда
Арина подняла тему. Он не разбирал, что волновало его больше: плашки «Оплачено» или оставленные на Проспекте Мира документы.
Антон подошел к балкону. Приклеился лицом к окошку и печально посмотрел на стоявшую внизу машину. Был бы подраматичнее — обязательно еще бы пальчиком по стеклу провел и в томной горечи повздыхал из-за наставшего времени приключений с поджидавшими свободных ушей таксистами, лишенными бизнесов, детей и денег из-за стерв-жен. Честное слово — больше той машины он любил только Дениса (такая вот получалась брутальность двадцать первого века).
От
греха подальше Антон вызвал такси в клуб, где должен был выступать ночью. Вышел из дома пораньше, потому что не хотел больше пересекаться с Ариной (даже про сигареты забыл). Антон стал со всей сентиментальностью кружиться возле своего автомобиля: потертости на капоте разглядывал, серебристые рейлинги поглаживал. Даже не удержался от нежного прикосновения к каркасу.
На мгновение заглянул в окошко, ткнул в замок двери, но рука дальше не двинулась. Зато двинулось такси, подъехавшее в тот постыдный момент. К счастью, обсуждать с Антоном его предположительные фетиши водитель не собирался.
Антон приехал в клуб сильно раньше времени и уселся у бара с телефоном. Тщетно попытался отыскать в поисковых системах способы продления страховки на добром слове. Результаты либо категорично сообщали о невозможности авантюры, либо предлагали сомнительные конторы.
Рядом присел какой-то еблан (так его сразу же окрестил Антон) и фамильярно хлопнул его по плечу. Вид Чернышова — взъерошенный, с тенью великого испуга на лице — слегка остудил Лешу, что решил субботним вечером мило пообщаться с одногруппником, изредка разделявшим с ним осенние университетские перекуры. Алексей немного отодвинулся.
— Здорово, — неуклюже сказал он. Подал руку для рукопожатия, но ответного желания у приклеенного к телефону «собеседника» не встретил. Нахмурился и убрал руку, но позитива не потерял. — Че, седня зажигаешь?
Антон молча похлопал глазами и хрипло спросил:
— Ты не знаешь, как продлить страховку на авто без паспорта?
— Че?
«Хуй через плечо» — подумал Антон, но не озвучил.
— Ладно.
Пока Лёша придумывал шутейку (судя по задумчивому выражению и кривой улыбочке), Антон убежал от общительного курильщика к незнакомым кальянным любителям. Затерялся в дымкé.
Антон чувствовал зуд во всем теле. Может, ловил неизведанные ранее побочные эффекты. Может, слишком быстро размышлял, отчего ловил моральную перегрузку. Хотел было даже монетку бросить.
Он, абстрагировавшись от доносившихся до слуха обсуждений истоков мема со светлячком и лампой, зашел в диалог с Громовым. Вверху экрана светился «Онлайн».
Антон Чернышов:
Привет. Мне нужен технический паспорт от машины. Кажется, он у тебя дома. Можешь прислать его почтой?
За время тишины и наблюдений за распивавшими коктейли людьми, сидевшими за столиками на будущем танцполе, Антон бы мог написать десять вариантов ответа на отосланное сообщение: «пошел нахуй», «ты кто?», «нет, ты его украл и машину тоже угнал, за тобой выехали», «нет, можешь разбить машину и себя на ней тоже», «какие люди! умри нахуй» и далее по списку.
Спустя десять минут пришел ответ.
Денис Громов:
Я не знаю, где он. Тебе надо — приезжай и забирай.
Антон подпер подбородок рукой и беззвучно засмеялся. Не следовало, возможно, так сильно восхищаться Денисом — в конце концов, они были похожи как две капли воды.
Антон Чернышов:
Дел же на пять минут.
Он вдруг вспомнил компьютерные игры, которыми давным-давно увлекался. Уровни заменились годами, а окошко монитора реальной жизнью. Оставалось лишь пожалеть других игроков, которые в упор не замечали нажатой кнопочки «Играть» и оттого обрекались на проигрыш.
Денис Громов:
Антон, я не знаю, где он.
Он потер глаза, заблокировал телефон и вернулся к бару, где заказал безалкогольный мятный коктейль. Тайно порадовался, что Леша куда-то свалил.
Стоя на сцене (парой часов позже) и механически выдавая красочные миксы хип-хоп хитов того года с туманными шумами и жестким низкочастотным вдалбливанием, Антон даже не пытался искать оправданий и отговорок. Возможно, пелена появлялась снова, но другая: темная, почти кровавая. В конце концов, он отлично умел делать три вещи: управлять пультом, решать логарифмические уравнения и прикидываться полным идиотом.
Москва, 2018, март
Антон не помнил, какого именно числа все случилось. Знал только, что точно в начале марта. Вышел странный вечер и нервная ночь. В воздухе тогда витало разное: страх, отчаяние, тревога, трогательность. Также чувствовалась некая печальная необратимость: сделал шаг — все, никакого пути назад.
Началось все с промерзшей от нетеплых весенних московских ветров ладони, что касалась железной, не менее холодной двери. Антон вжимал пальцы в нее — увесистую, массивную — и ощущал шестым чувством находившуюся за ней опасность. Раздумья вновь вертелись вокруг мистицизма разных мастей. Антон в который раз обращался к темным силам, незатейливо обвиняя их в том, что он вообще оказался у той двери.
Закралось (да не в первый раз) желание отойти, спуститься вниз по лестничке, пройти по серым льдам к церквушке, решить духовные проблемы не психотерапиями, а чем-то бóльшим, высшим, непостижимым. Перестал бы стоять и рассматривать пустой глазок, а отправился бы в первый попавшийся божий дом, послушал службу да тихонько исповедовался. К большому несчастью, неверность поддаться желанию не давала. В некотором обывательском смысле Антон даже хранил на Бога обиду. Старался ведь приблизиться к нему по способностям: спрашивал о своем, но тот молчал.
Антон отвернулся от двери, зацепил молнию на боковом кармашке тканевого рюкзака и достал связку ключей. Конечно, нужный все еще держался при нем (не выбрасывать же на помойку). Два поворота сделали дело, и он осторожно, подобно неопытному воришке, вошел внутрь. Нос резко уловил запах квартиры, и Антон пожалел, что тело имело возможность лишаться зрения столь легким движением (закрытием век), а обоняние отключить не могло. Запустился невольный поток воспоминаний, но времени утопать в них, конечно, не было.
Звук захлопнутой двери, которую в
нормальной жизни Антон ни за что бы не открыл, вызвал реакцию в виде открывшихся глаз, что принадлежали фигуре, явно не ожидавшей подобного вторжения — за несколько дней сообщений в их диалоге не прибавилось (никаких уточнений, дат, договоренностей).
— Где твои волосы? — быстро спросил Антон. Он, вообще-то, не хотел говорить подобного. Просто подумал — оно и вырвалось.
Волосы, конечно, были. Только доходили не до поясницы, а до плеч (чуть выше даже). Челка падала на слегка взмокший лоб. Походил Громов на кей-поп звезду (об их существовании Антон узнал от Арины) «в годах».
Он находился в позе откровенно необычной: сидел на том светлом мохнатом коврике — явно вычищенном в химчистке от количества пролитого и просыпанного на него за долгие годы — и сцеплял руки за голой спиной в попытке коснуться пола возле ног подбородком. Отрываться от крайне затейливой вечерней разминки Денис явно не собирался.
— В пизде, — сдавленно сказал он. — Салют, Антон.
— Салют. Мне нужен паспорт.
— Ищи.
Денис разогнулся, причем достаточно бодро — без страдальческих стонов — и ушел в ванную, закрывшись на замок. Антон заметил широкий шрам на его спине: на правой стороне, наравне с локтем. Выглядел он странно, словно зашивали крупными иголками на скорую руку, совершенно неаккуратно.
Антон почувствовал тревогу, но, вместе с тем, легкую радость от того, что Денис оставил его одного. Он прошел в спальню, замотивированный на поиски документов. Бешено колотившееся сердце и невозможность глубоко вздохнуть слегка осложняли задачу.
В Москву Антон приехал часом ранее. Пропустил в так называемом аффекте романтическое разглядывание улиц и ностальгический внутренний монолог. Заснул прямо в такси, что, вероятно, не раз провезло его мимо церквей, в которые, возможно, все же, следовало податься.
В глубине души надеялся на «удачу». Дениса вполне могло и не оказаться дома в девять вечера. Громов страдал двумя вещами, которые влияли на повышенную вероятность его отсутствия в поздний час: трудоголизмом и алкоголизмом. Смысла подобные надежды не имели — Антон ждал бы, как паршивый пес. Приполз, стало быть. Пришлось бы на животе в мороз — приполз бы, сука, тоже.
Если родительский дом не вызывал эмоций, то ебучая квартира на Проспекте Мира заставляла чуть ли не дрожать от картинок из прошлого, представавших перед глазами, вызываемых окружавшими предметами: от случайно поцарапанного Антоном пульта телевизора до дурацкого магического шара, который они спьяну в незапамятные времена купили в обшарпанном книжном. Денис ничего не выбросил, не сжег и не уничтожил, вплоть до одежды Антона, что все так же нетронуто лежала на верхней полке шкафа напротив кровати. Громов мог и не нанимать начинающих актеров для постановок в соцсетях, раз так безусловно верил в свое пророчество.
Антон помнил, что документы от автомобиля когда-то лежали именно в спальне: в одном из прикроватных ящиков. Сел, открыл нижний в тумбе, но ничего нужного, конечно же, не нашел — только старый забытый джойстик, перекочевавший, видимо, из квартиры на Черкизовской.
В среднем одиноко валялась книжка «Час Быка» Ефремова с заткнутой в начале закладкой, которой послужил чек из «Глобуса» и два журнала: ELLE Decoration и Golf Digest. Об истоках появления последнего оставалось только строить юмористические догадки. По причине подлинно необъяснимой, между ними (приклеившись к глянцу) пристроился загранпаспорт. Прислушавшись к шуму воды за стенкой, Антон открыл его и увидел, что Денис летал в Амстердам в ноябре прошлого года. Маленькая красная книжечка с силой сжалась большим и указательным пальцами, но мысль о том, чтобы поехать на Спортивную и выбросить Феликса из окна отошла с пониманием, что юный актеришка обязательно бы выгрузил целую серию фотографий на фейсбук.
Антон аккуратно сложил все добро обратно и открыл заедавшую дверцу верхнего ящичка, резкое движение заставило шкафчик подскочить, и на пол свалился ранее не замеченный тоненький сборник стихов Набокова.
«Дебил малолетний» — подумал Антон.
— Ты ищешь паспорт или разбрасываешь мои вещи? — спросил вошедший в комнату Денис.
Выглядел он
странно, пусть ничего, кроме прически и не изменилось (на первый взгляд). Помимо того, что Денис смотрелся так, словно из него выкачали всю воду и оставили только мышцы (некрупные, но крайне бросавшиеся в глаза), он казался каким-то другим: слишком серьезным, повзрослевшим не на два года, а на пять-семь.
Он стоял, одетый в типичный свой домашний наряд: ничего, кроме серых спортивных штанов.
— Я не могу его найти, — сказал Антон нарочито озадаченно.
— И тем не менее, — добавил Денис, нагнувшись к полу и подняв несчастную книжечку.
Антон помнил, что практически ровно три года назад клал паспорт в верхний ящик, поэтому открыл его до конца, старательно проигнорировав наблюдательный взгляд Дениса, скрестившего руки на груди. Ничего, кроме одинокого разветвителя и пустого пластикового пакета не отыскалось.
— Ты его прячешь, что ли, чтобы я тут твое барахло рассматривал?
Денис вздохнул, подошел поближе и нагнулся так, чтобы Антон наконец посмотрел ему в глаза.
—
Откуда в тебе эта наглость? — спросил Денис тоном, каким спрашивали дедушки внуков: строгим, но снисходительным. Смотрел не жестоко или рассерженно — грустно, просто грустно. Запаха алкоголя Антон не чувствовал — только хвойного геля для душа.
— Мне нужно продлить страховку, — сказал Антон. Денис выпрямился, посмотрел в окно, облизнул губы.
— Пользуйся трамваями. Их в Нижнем, вроде как, много. Они, кстати, берегут экологию. — Денис принялся ходить по спальне мелкими шажками. Антон ничего не отвечал. Молчали минутку. Денис тихо-тихо, почти неслышно сказал: — Ты правда не знаешь, где он? Ты не помнишь, что он лежит в самой машине? Ты не смотрел там? Зачем ты разыгрываешь этот спектакль?
— Ты тоже знал, — ответил Антон. — Знал и позвал меня сюда. Ты — второй продюсер этого спектакля.
— Да. — Денис кивнул и зачесал руками влажные черные волосы назад. Выглядело так, словно он их в геле вымазал. Щеки его щеками назвать язык не поворачивался — все сдулось. — А как еще? Я все это помню. Ты есть, а потом — нет.
— Что?
Громов редко говорил настолько непонятно. Он либо изъяснялся максимально прямолинейно, либо выкручивался, но, тем самым, все же, давал понять посыл. «Ты — есть, а потом — нет» звучало очень артхаусно. Мирный бы оценил.
Денис присел рядом, поджал под себя ногу, опустил осторожно голову, задумался. За открытой дверью виднелся угол гостиной, где раньше стоял письменный стол. Тот, на котором в июне забытого года лежал острый поварской ножик. В марте восемнадцатого там была длинная лампа с тонкой черной ножкой.
— Ладно. Раздевайся. Давай по-быстрому. Я спать хочу.
Антон грустно улыбнулся. Он, вообще-то, выполнил основную цель визита: взглянуть, убедиться в целостности, услышать словечко.
— Может мы. Ну, это. Типа…
— Потом пиздеть будем. Я брился десять минут. Чего выкобениваешься?
Антон засмеялся и лег спиной на кровать. Денис улыбнулся в знакомой манере: игриво и легко, уютно даже. Антон раскрыл руки в приглашении, и Денис лег на его грудь. Они не пустились в мини-вакханалию сразу же. Обнялись — нежно, крепко, почти долгожданно.
Антон осторожно трогал его спину. Тепло, запах, кожа были настолько правильными, привычными, родными, что Антон не мог перестать утыкаться носом в его влажные волосы. Тонкая струйка воды стекла вниз и попала на шею. Это было почти больно: чувствовать его так близко к себе, стирая тем самым четырнадцать месяцев психотерапии и
нормальной жизни.
Под ладонями его живот ощущался иссохшим, жилистым и гораздо более твердым, чем раньше. Может, взялся Денис, все-таки, за голову и закрыл винной пробкой навязчивое желание вливать в горло спирт немереными количествами, заодно занявшись заумным новомодным спортом и сыроедением в придачу.
Чем бы там Денис ни занимался (хоть беганием за шариком по льду со шваброй), он все еще сводил с ума: уникальным коктейлем из инаковости и приземленности, схожести и недостижимости, прямолинейности и изворотливости, бабской хитрости и мужицких крепких яиц.
Расхожая ванильная фразочка «я не могу без тебя» всегда вызывала в Антоне мысли скептические. Истерли ее, замызгали, растаскали. Только ничего от ванили в ней не было. Люди, должно быть, понимали это, когда испытывали то самое, практически страшное «не могу».
Денис приподнялся и внимательно посмотрел. Темные, глубокие, такие знающие глаза изучали его собственные. Он приоткрыл рот, чтобы, видимо, что-то сказать, но тут же закрыл, поджав губы. Антон потянулся и поцеловал их. Тогда все слетело окончательно: запреты, нерешительность, осторожность. Антон без излишней скромности протолкнул язык внутрь — в мокрый, мягкий рот, позабыв напрочь о существовавшей где-то далеко
нормальной жизни.
Денис прижимался вставшим членом к его бедру и отвечал так страстно, насколько мог: кусал губы, вылизывал небо, стукался зубами о его. Поцелуй получался абсолютно ненормальным: звуки, движения, дыхание — все выкручивалось на максимум. Антон думал о том, что хотел бы отгрызть его ебучий язык и выпить из Громова всю кровищу, до последней капли. Он спускался ниже и ниже, демонстрируя свои каннибалистические наклонности: кусал шею, соски, гладкий выбритый живот. Оставлял следы — побольше, потемнее.
— Блядь, кончай это, — сказал Денис и настойчиво дернул его за волосы. Антон ответил в
знакомой манере — заткнул ему рот рукой.
Посмотрел ниже и увидел, что ткань штанов спереди слегка намокла. Выглядело это почти умилительно. Антон крепко взял его за подкачанную задницу.
— Что, тебя плохо ебут? — Антон коснулся головки его члена через ткань и медленно-медленно погладил. Денис выгнул спинку и тяжело выдохнул. — Или ты активный гражданин?
— Завали еблище, — сказал Денис и потянул его водолазку наверх. Шею зажало. Антон чуть не задохнулся.
Он продолжал трогать его: бесконечно долго мял упругую жопу, вдавливал в нее пальцы, раздвигал; терся голой грудью о его, целовал, облизывал, совершенно бесцеремонно лапал.
Содрал с него штаны, уложил на спину и раздвинул ноги. Денис нагло смотрел и лыбился: то ли счастливо, то ли надменно, то ли просто весело.
— Гондон надень, активный гражданин, — сказал Денис, заставив вновь досадно вспомнить о том, что за четыреста и двадцать километров соответственно, их ждали ни о чем не подозревавшие товарищи.
Стыд, раскаленным прессом надавивший на виски, резко отпрянул, когда в руку сунули вишневую смазку. Антон многозначительно на нее посмотрел, но от комментариев решил воздержаться.
— Сам надень, — сказал Антон и положил ему презерватив в руку. Денис — покрывшийся красными пятнами, мутный какой-то, жутко горячий — не стал демонстрировать способности рта и натянул его двумя пальчиками: большим и указательным.
Антон плавно вогнал до конца, вцепившись в тазобедренные кости. Они остро выпирали, и вид их позволил извращенной мысли вылезти на поверхность сознания: воображаемого видения собственного члена, заметного под кожей на его животе. Антон от подобных натуралистических представлений мог кончить раньше времени, — сказывалось отсутствие секса в течение недели) — поэтому повернул тело Дениса спиной к себе, прогнул мягко в пояснице и коленом раздвинул его бедра пошире. Денис крепко сжал кулаком простынь.
На десятой минуте запах пота, что капал со лба Денису на лопатки, овладел помещением, перебив вишневую смазку.
— Подними голову, — сдавленно сказал Антон. — И дрочи.
Денис послушался и шею его, ранее истерзанную до вполне однозначных синяков, сдавила рука. Он принялся мычать и вертеться, заявляя о том, что в садомазо кружок не записывался, но протесты его, выгибавшегося до четко очерченных глубоких ямочек на пояснице, оказались проигнорированными. Антон крепко сжал его бедро и тяжело навалился сверху.
Плавно поднял руку к затылку и потянул за волосы. Тогда открылся второй шрам, повыше шеи. Он был поменьше того, что на боку, но, все такой же уродливый. Антон остановился на мгновение, и Денис нетерпеливо дернул задницей. Антон отпустил волосы и, собственно, продолжил.
Денис легонько вздрогнул, и Антон резко разжал руку на шее. Последовал громкий, глубокий и сиплый вдох ртом. Денис расслабился и издал довольное протяжное «м-м-м».
— Повернись обратно.
— Я тебе барабан у Якубовича, что ли, — промямлил Денис, но, несмотря на
искрометные недовольства, повернулся. Выглядел так, словно его только что восхитительно отъебали. Антон бы с удовольствием сфотографировал блаженное раскрасневшееся лицо и отправил бы Феликсу, чтобы поразмышлял на досуге. Вытащил член, стянул резинку и в пару движений рукой кончил Денису на живот.
Хотелось еще, чтобы остаться с ним подольше, чтобы не думать о том, что они вообще вытворяли и чем оно могло обернуться. Антон ленно присел у его ног и стал гладить: горячие бедра, тонкие лодыжки, твердые колени, скользкую промежность. Склонился и поцеловал возле лобка.
— Антон, Антон, — тихо шептал Денис и гладил его по голове. Он был таким мягким, нежным, ужасно податливым. Казалось, наступление будущих горьких размышлений его нисколько не заботило. Спустя несколько минут извилистого непрофессионального массажа у Антона встал снова.
Денис вдруг уверенно поднялся, словно собирался пуститься в драку, но он, конечно же, не собирался — наклонился, отставил задницу и взял головку в рот, подарив тот самый хитрый взгляд, от которого сжимались ребра. Антон положил ладонь на макушку и стал наслаждаться языком. Когда Денис вспомнил о загубленной карьере порноактера и взял его полностью, Антон мимолетно захотел выдать шуточку по поводу той демонстрационной контрацепции, но, конечно же, не смог ничего придумать.
— Стой, — сипло сказал он, вытащил залитый слюнями член и вновь повернул Дениса спиной к себе.
Наклонился и провел языком по гладким яйцам, прочувствовав всю гамму вкуса «химозной» вишни. Взял их в рот и тут же выпустил, поднявшись повыше и слизав остатки сладкой смазки уже между ягодиц.
— Блядь, Антон… — послышалось сверху.
Он вылизывал его как крышечку, блядь, от йогурта, а тот вжимался в кровать и коротко вздыхал. Оставалось только жалеть об отсутствии зеркальных потолков. Отстранился и снова резко перевернул на спину и, пока тот оклематься не успел, поставил почти черный засос на внутренней стороне бедра.
— Мудила, — негромко сказал Денис.
Антон поднялся, поцеловал его, соединил члены вместе и довел дело до конца. Навалился и продолжил целовать — мягко и ласково — влажные, припухшие, теплые губы.
Денис вытерся какими-то салфетками (белыми, к слову) и сладко потянулся.
— Нежнятина. М-м.
— Да. Она.
Антон сосредоточился на глотках (уши от оргазма мерзко заложило). Денис встал и отправился в ванную, оставив Антона лежать в одиночестве и настраиваться на подъем, натягивание шмоток и позорный побег из квартиры на Проспекте Мира. В момент, когда он подготовился к нему процентов на девяносто, предательски заснул.
***
Проснувшись посреди ночи, Антон потратил немало времени на распознавание местоположения, а также состояния тела и мозгов. С выяснением первого вышло легко — в поле зрения попала обнаженная спина Дениса, спавшего рядом; с определением второго — полегче, третьего — никак.
Рот страшно высох. Антон неуклюже потянулся к столику, на котором предусмотрительно стоял стакан воды. Денис поставил два: со своей и с его стороны. Кожа на животе противно стянулась. Небрежно наброшенное одеяло оказалось слишком теплым — вспотела спина и шея. Разболелась голова.
Когда Антон неосторожно брякнул стеклом о твердую поверхность громче положенного — Денис повернулся и придвинулся ближе, чуть ли не положив голову на подушку Антона. Он задумался на мгновение, а после потянулся и осторожно-осторожно Дениса поцеловал: невесомо, без излишеств, трепетно и тихо. Денис лениво, сонно ответил.
Антон стал легонько, без напора, целовать его в подбородок, нос, брови, лоб. Отчего-то с закрытыми глазами лицо его представлялось совсем юным, как если бы те боязливые ночные поцелуи происходили лет десять назад, в их вторую встречу. Стоило тогда, на Черкизовской, включить бестолковые мозги, осторожно дотронуться до шеи, поцеловаться и прожить те годы как-нибудь по-другому. Только история сослагательных наклонений не терпела, их личная в том числе.
Денис слегка повернулся и прижался щекой к его. Стал медленно водить головой. Антон чувствовал тепло и не имел сил остановиться.
— Антон? Это ты? — тихо, будто бы не своим голосом, сказал Денис.
— Я, — прошептал Антон. Дотронулся до его плеча и погладил.
— Не уходи. Пожалуйста. — Денис лежал с закрытыми глазами. Может, он до конца и не просыпался. Коснулся его запястья, крепко обхватил двумя пальцами. Антон провел тыльной стороной ладони по его лбу.
— Что?
— Останься до утра. Останься. Антон. — Он сжал руку еще крепче, почти неприятно сильно.
— Что произошло? — прошептал Антон.
— Ничего… — Денис оборвал прикосновение и положил ладонь на плечо. — Что?
— Что с
тобой произошло?
Денис тихо, утомленно посмеялся.
— Ничего…
Он навалился на Антона, закинул ногу на живот. Стало еще более жарко и душно, но Антон не стал его отталкивать. Обнял покрепче.
Арина была в сто раз милее, беззащитнее и ласковее, но он бы никогда не заснул с ней так: носом к носу, теряясь в ощущениях. Десять лет — слишком много времени, целая маленькая жизнь.
Прежде чем Антон уснул, он еще минутки две дышал его волосами, глядел в частичку окна, видневшуюся за занавеской, и старался не двигаться, чтобы из глаз ненароком чего не потекло.
«Прости. Прости, что я ушел» — вертелось в голове. Только ничего бы извинения не исправили. Ничего не вернули бы на место просто так.
В следующий раз Антон проснулся ближе к шести утра от вновь разыгравшейся ночным кошмаром жажды и убийственного желания сходить в туалет. Тот стаканчик с водичкой был большим.
В ванной он разблокировал утащенный с собой телефон и наткнулся на стену из сообщений:
Арина Корнеева:
ты доехал?
норм все? нашел свои штуки?
ты обещал позвонить из отеля… все же хорошо? я вижу что ты в сети.
я переживаю… блин.
ладно, я спать пойду. телефон со звуком. спокойной ночи, любимый
Антон зажмурился и, прежде чем податься в воображаемый поток биений головой и кулаками о стены, сопровождавшихся рычащим аккомпанементом и отчаянного желания раствориться между небом и землей бестелесной энергией, набрал ответное сообщение.
Антон Чернышов:
Все хорошо, извини. Забрал и заснул. Прошлую ночь плохо спал.
Последнее предложение являлось правдой, второе же — грязной ложью. Конечно же, никаких таинственных документов Антон не искал, а вместо раннего сна ебался с абсолютно неизвестным своей «любимой» человеком.
Он наспех умылся холодной водой, отключил уведомления от пользователя «Арина Корнеева» и стал отвлекаться разглядыванием предметов. Со стороны, наверняка, выглядело так, словно находился он в самой серединке прихода от марихуаны: хватал все подряд и бесцельно пялился.
Читал бумажную наклейку на какой-то anti-age маске для лица и приглушенно хихикал. Такого добра было полно. Видимо, Денис всерьез беспокоился о перспективе потери привлекательности ввиду отдалявшейся даты рождения в паспорте от времени настоящего. По крайней мере, только так Антон мог объяснить огромную банку коллагенового крема возле раковины. Лет в двадцать пять Денис (по рассказам Кости после четырех бутылок пива) мог умыться минералкой, даже не вставая с кровати.
Когда этикетки в том складе «Золотого яблока» закончились, Антон перенесся на новую ветвь абсурда, принявшись искать в интернете «механизмы» отражения в зеркале. Перечитав дурацкую статью аж два раза, он, все же, вспомнил о том, что умение прикидываться идиотом не обозначало необходимость им становиться и зашел в диалог с Ариной вновь. Та, к счастью, ничего ответить не успела.
Несколькими днями ранее Антон залез к ней в телефон и отыскал в заметках график работы (абсолютно лишенный логики). Поездку в Москву запланировал, конечно же, не в ее выходной. Оповестил о ней, выслушал стенания по поводу невозможности вырваться из Нижнего. В тот момент Антон не чувствовал совершенно ничего, словно ожидал, что, приехав к Денису, они бы просто поиграли в игру «найди паспорт, которого нет», поругались бы друг на друга и расстались навсегда.
Антон ушел на кухню. Пока ковырялся в холодильнике в поисках обезболивающего и озадаченно глядел на две коробки с проростками, блядь, сои, чувствовал неизмеримую, разъедавшую, подобно кислоте, вину. Испытывал жгучий стыд перед Ариной, которой изменил; матерью, что передавала «Ариночке» печенье; отцом, который в детстве приговаривал «ну какой же добрый мальчишка!».
Он ощущал вину и перед Денисом (застарелую, бесконечную), но, возможно, расставание пошло ему на пользу. Антон, честно говоря, порыскал на кухне — никакого алкоголя. Он принял таблетку и вернулся в постель. Лег, повернувшись лицом к двери.
***
Утром Антон проснулся не от будильника (прослушал из-за ночных вскакиваний), а от жжения на шее. Пиявкой оказался тот ныне просветленный и замечательно выспавшийся мудак, что, может, образ жизни и поменял, но от мелочной мстительности не избавился. Он увлеченно ставил крупный засос на его шее: прямо посерединке.
— Блядь, отцепись! — закричал Антон, но его не послушали. Проигнорировали и тяжелое давление на плечи, и жалкие попытки подняться. — Сука ты ебаная.
В итоге, обеспечив Антона головной болью в виде долгого мозгового штурма на тему отмазок от встреч с Ариной (жившей, блядь, в его квартире), Денис с довольным видом отстранился. Улыбнулся лукаво, подобно змее, испытывавшей удовольствие от вбрасывания яда. Подмигнул даже.
— Пиздец, — добавил Антон.
— Ты тут булки жрал ночью, что ли? Вся кровать в крошках. — Денис сделал недовольный вид и надел на себя белую рубашку.
— Это из жопы у тебя песок сыпется, — ответил Антон, прикрывший глаза в надежде прихватить еще хоть минутку сна.
— М-м. На зубах не скрипит?
Антон хотел было послать его куда подальше, но не получилось. Засмеялся только, еще и смутился чего-то, вспомнив вчерашние эксперименты. Денис подхватил, тихонько захихикал (не зашипел, разве что). Аналогию со змеями Антон никак не отпускал. Они ему нравились. Красивые такие, опасные и ласковые.
Негромкий смех разбил звон стандартных рингтонов, заигравших одновременно на двух телефонах. Принадлежавший Денису показывал короткое «Феликс», другой — «Арина». Антон быстро скинул вызов, не имея совершенно никакого желания сюсюкаться с
ней при
нем. Денис придерживался иного мнения, поэтому трубку взял, принявшись демонстрировать весь свой актерский талант (передавшийся половым путем, вероятно).
— Привет, — мягко сказал он. — Нет, не спешу.
«Замечательно, я тоже» — подумал Антон и свалил Дениса на спину, а сам забрался на него, сев задницей пониже живота. Денис за секунду выдал все возможные вариации жестов и мимических проявлений — хоть на видео снимай и показывай инопланетянам, изучавшим разнообразие человеческих настроений.
— Да, слушай, я… А, тебе идти скучно, — обреченно сказал Денис в трубку, а Антон еле сдержался от смеха.
Он стянул с Дениса трусы, проигнорировав сопротивление, и принялся недвусмысленно поглаживать. Динамик айфона оказался достаточно громким, чтобы услышать взволнованный пересказ снов с той стороны (вкусы Громова на мальчиков вопросов вызывали все больше). Антон спустился и взял успевший приподняться от медленной дрочки член в рот.
— Ага, разминаюсь, — сдавленно сказал Денис, когда Антон стал вылизывать головку. — Бля, — добавил он, когда в заднице оказался смазанный палец. — Плечо… Потянул… Ты говори. Блядь. — Последнее стало реакцией на еще два пальца. Антон втянул щеки, довольно витая в красочных представлениях о Феликсе, что шел по улице и нес свою хуйню, пока его внимательного слушателя расчехляли по самое не хочу. — Да, фильм хороший… А в чем смысл… Концовки? — Денис слегка отвел телефон от уха, разъяренно взглянул в глаза Антону, схватил его за волосы и резко двинул бедрами вперед. Антон покраснел. Громов (такой же красный) быстро отключил микрофон и со сладеньким стоном кончил в рот. Быстро получилось. Включил микрофон обратно. — Слушай, я тебе напишу. Курьер пришел. Да, все отлично. Пока.
Денис сбросил, положил телефон на соседнюю подушку и глубоко вздохнул.
— Ты какой-то дико охуевший стал, я смотрю. Придурок. — Денис говорил серьезно: без шуточек и игр. Встал и стал поспешно одеваться.
— Боишься, что твой Ромео реально отравится? — сказал Антон, быстро потерявший сексуальный настрой.
— Какого хуя ты тут устраиваешь? Любовничек, блядь.
— Передай своему пиздюку, что ебырь у него — хамло, — сказал Антон на повышенных тонах. Также быстро оделся, а дальше отправился в прихожую, чтобы свалить поскорее от разозленного Дениса, который начал превращать их горячую и печальную сказочку в бытовую ругань.
— Передай своей пиздючке, что ее ебырь мужикам жопы вылизывает. Долбоеб, блядь, — сказал Денис, последовавший за ним.
Антон привалился спиной к стенке и залез в телефон, чтобы вызвать такси до вокзала. Поезд отправлялся ровно через час. Денис нервно хватался за все подряд и ничего не доводил до конца: расчесывался, застегивал рубашку, безрезультатно искал какие-то вещи. Он даже ветровку не надел нормально — капюшон оказался не выправленным.
— Поправься. А то на шалаву похож, — сказал Антон, мельком на него взглянувший.
— Закрой хавалку, — огрызнулся Громов.
Антон прыснул.
— Ночью, значит, «Анто-он, не уходи», — передразнил он. — А сейчас долбоеб охуевший. Что-то вечно.
Денис, который до этого наносил крупными мазками тональник на шею, отложил его и внимательно посмотрел на Антона. Выглядел он
странно. Слишком серьезное выражение лица вновь вернулось.
— Зачем ты приехал? Травить мне душу? Скучно тебе?
Антон не мог определить интонацию.
— А тебе весело? Нахер ты шлешь мне бабло?
— Переживаю, — сказал Денис и вернулся к размазыванию бежевой хуйни по коже. Пахло какими-то женскими духами.
— Не стоит. Ладно, такси приехало. Я пойду.
— Стой. — Денис подошел и обнял его: очень так по-дружески. Похлопал даже по спине. — На что ты сейчас-то злишься? — Он посмотрел в глаза.
—
Что с тобой произошло, Ден? — вновь повторил ночной вопрос Антон. Повторил серьезно и внимательно.
— Нет сейчас времени тебе истории рассказывать. Иди давай. Ко мне сейчас клининг приедет. А потом на работу. — Денис разорвал объятие и снова отошел к зеркалу.
—
Клининг, — со смешком повторил Антон. — Ох уж эти москвичи.
— Ох уж эти провинциалы. Вместо клининга целую бабу себе для обслуживания находят, — прошипел Громов.
— Нахуй ты это говоришь? Нахуй ты туда лезешь? — Антон начал серьезно злиться. Конечно, после произошедшего об уважении к Арине он заикаться не смел, но, все же, существовали же хоть какие-то рамки.
— А ты не понимаешь, блядь?! — Громов в
очень знакомой манере кинул флакончик с тональным кремом в зеркало. Закрыл лицо ладонями. Таксист внизу, пожалуй, медленно Антона проклинал. — Выкинул, как игрушку елочную. Года не прошло — взял себе новую. — Денис сел на корточки напротив стеклянного флакончика со слегка пролитым на пол кремом. Клинингу добавлялось работенки.
Антон подошел к нему, поднял за локоть и, пока тот не успел очухаться, придавил к стене между шкафом и дверью. Денис посмотрел исподлобья.
— Хватит играться в жертву, Ден, — тихо и показательно безразлично сказал Антон. Денис вцепился пальцами в ткань его куртки.
— Иди, Антон. Опоздаешь же.
— Ты меня держишь, — с легкой, едва заметной улыбкой сказал Антон.
— Не держу. — Денис отпустил куртку и отошел. — Уходи. Все.
«Все» так «все». Антон ушел: с непонятным настроением, чувством стыда и въевшимся запахом вишневой смазки на пальцах. Принял решение действовать по методу из известного фильма: подумать обо всем завтра. Старая парадигма плавания по течению явно имела много недостатков, и приплывал Антон, как правило, в канализационные сети.
Нижний Новгород, 2018, апрель
Ситуация в контексте жаркого нежелания пересекаться с Ариной и играть роль с головой вовлеченного в их романтическую связь молодого человека складывалась необыкновенно благоприятная. За месяц март встретились они от силы раза четыре: восьмого числа даже удалось отделаться от романтического вечера из-за работы и просто пригнать курьера с цветами. Записочек с восхвалениями, правда, вкладывать не стал.
Арина работала практически без выходных, так как поголовно все коллеги умотали в отпуск. Она там, видимо, с такими нечеловеческими усилиями молола кофейные зерна, что в конце дня даже не всегда имела силы поболтать по телефону. Ночевала тоже чаще у себя. Антон же ввиду нового витка музыкального вдохновения и временного отсутствия обязанностей в виде хождения в университет, застревал в клубе.
Вопреки предположениям, Громов из-за утренней перепалки нисколько не обиделся. Свистопляска продолжилась в онлайн-формате, и начал ее он сам спустя дней десять после встречи.
Как-то раз — совершенно, в общем-то, неожиданно — он прислал Антону любопытное сообщение. Последний тогда спокойненько ехал по делам в позднем часу, слушал неутешительный прогноз погоды по радио и гнал от себя греховное желание закурить.
Денис Громов:
Видел такое?
Он прикрепил картинку, что демонстрировала небольшой апельсин, раздвоенный наполовину, отчего он напоминал то ли задницу, то ли фруктовую жертву радиационного облучения.
Антон Чернышов:
Ты же не любишь апельсины.
Денис Громов:
Теперь люблю.
Таким содержательным диалогом в тот день их общение и ограничилось. Подкорка сознания возмущалась и протестовала, крича, что следовало обсуждать не перемены пристрастий в еде, а статус их недоделанных отношений. Только кому нравились разборки?
Денису нравились еще меньше прочих — он предпочитал нечто другое. Поэтому через несколько дней и прислал вполне однозначную фотографию, где сидел в постели, прикрывшийся по грудь одеялом и демонстрировал камере занимательное украшение: черный кожаный ошейник, да еще и с кружком посередине (для поводка, видимо). Кадр схватил подбородок и губы, что невинно улыбались, намазанные каким-то бальзамом для, похоже, стопроцентного достижения
цели (стояка Чернышова). Изображение застало его в уборной маминой квартиры. Кое-чего не хватало, поэтому пришлось писать ответ с просьбой.
Антон Чернышов:
Рот открой.
Откликнулся Громов быстро, прислал сразу два фото: на первом слегка приоткрыл губы, а на втором высунул свой длинный язык. Антон кончил в унитаз, не отрывая в процессе взгляда от второй фотографии.
Секс с Ариной за те две недели случился всего один раз. Он вышел топорным, с оттенком «супружеского долга»: ни нежностей, ни грубостей, ни поцелуев. Виновность мешала сосредоточиться.
В один из мартовских понедельников Антон Чернышов, вопреки стереотипам, новой жизни не начал,
зато безвозвратно потерял совесть.
Тогда в целом вышел крайне утомительный и богатый на нежелательные приключения день. С утра Антон оказался сброшенным Ариной с кровати. Она случайно толкнула его ногой, да притом с такой силой, что чудом удалось не разбить лоб о батарею (подозревала, может, девчонка, что-то на
энергетическом уровне). С отбитым коленом и скверным настроением Антон поковылял в университет к научному руководителю, который решил поиграть со студентом в прятки, заставив бегать его от корпуса к корпусу ради вердикта:
— Вы же понимаете, что это ни на что не годится.
К середине дня случилась совсем комическая ситуация: банк, да еще и тот, к которому Денис имел непосредственное отношение, взял и заблокировал его карту за «подозрительные операции». Подозрительность заключалась в переводе предельно смешной суммы на другой (свой же) счет. Захотелось в истерическом припадке написать техподдержке, что все они там были, похоже, пидорасами, но получилось сдержаться.
Работы в тот день не ожидалось, но Антон вечерком, все же, заскочил в клуб, чтобы забрать оставленные в нем по беспамятству распечатки, но и там нагрянула беда. Болтливый бармен, что узрел с порога в Антоне ходячую жилетку, стал с убитым видом повествовать о недавней измене своей невесты. С в
очередной раз дергавшимся глазом Антон оттуда сбежал, а в квартире вновь столкнулся с Ариной, что, поздоровавшись, убежала в ванную.
Звук щелчка дверного замка раздался синхронно с громким уведомлением, пришедшим на телефон. Денис вновь прислал фотографию: сам лежал в ванне, мокрый, наверняка горячий и скользкий от мыла. После тяжелого понедельника хотелось вытащить его, влажного от воды, бросить на постель, раздвинуть задницу и выебать за подобные подстрекательства.
Антон Чернышов:
Ножки пришли.
Денис Громов:
Через пять минут. Слышал песню Хэллоу, Стрэнжир? Прямо про тебя.
Антон, утомленно лежавший на заботливо заправленной с утра постели, песенку-то послушал. Засмеялся (снова истерически).
Антон Чернышов:
Нахуй иди.
Громов прислал стикер с хохочущим крокодилом, а следом, наконец, фото с голыми ступнями, отраженными в зеркале шкафа спальни. Красивые же у него были ноги: узкие, изящные — бери и облизывай.
Позанимавшись недлительными расчетами времени, которое у Арины обыкновенно занимали водные процедуры (горячую воду она лила без сожалений), Антон смело сунул руку в штаны, приблизив фотографию двойным нажатием на экран.
Антон, решив, видимо, что тоже имел обязанность делиться контентом, сфотографировал испачканную руку и, обтерев ее наспех бумажным полотенцем, отправил картинку Денису.
Ответили входящим видеозвонком. Вызов Антон принял, но сам камеру, конечно, не включил. Денис перевернутым изображением глядел на него с экрана. Он был взлохмаченным и оттого ужасно эротичным. Хорошо, что ошейник не надел, а то Арина бы точно нашла на постели труп, умерший от сексуального перенапряжения.
Громкие вздохи и вполне однозначные звуки говорили о том, что Денис в тот вечер также справлялся своими силами. В камеру, тем не менее, глядел неотрывно и вылизывал собственные губы.
— Она с тобой? — спросил Денис.
— Не рядом, — тихо произнес Антон.
Громов показал зубки и однозначно задвигался: вверх-вниз, вверх-вниз. Чего он там в себя запихивал — Антон, конечно, не видел.
Собственный член то наливался кровью, то самостоятельно — в отрыве от мозгов — пугался разоблачения и буйствовать прекращал. В какой-то момент Антон даже пожалел, что не включил запись экрана. Было бы отличное подспорье для ночного повтора самоудовлетворения.
— М-м, сука. — С таким набором звуков, прерывавшихся плохо различимыми постанываниями, Денис кончил прямо на фронтальную камеру, отчего картинка замылилась, а после и вовсе потемнела.
Арина открыла дверь, вышла из ванной в одном полотенце и взглянула с приподнятой бровью на Антона, что судорожно нажимал на сброс вызова, а средним пальцем другой руки нервно жал на кнопку блокировки. Мысленно благодарил создателей широких брюк.
— Ты чего такой красный? — спросила она.
— Злой, — глухо, с пересохшим горлом сказал Антон.
— Что случилось?
Ответом на вопрос послужил сжатый пересказ того крайне нервного дня, главными злодеями в котором стали дурной научный руководитель и банковские монстры. Внимательно выслушав, Арина с серьезным видом поддержала идею о том, что поговорка «если от всех вокруг воняет говном — присмотрись, может, это ты обосрался» к нему никоим образом не относилась. Погладив его по голове, она ушла резать какой-то салат. Параллельно чего-то неспешное рассказывала.
Антон пригляделся и заметил, что на полотенце стекала капельками розоватая вода. Может, она постоянно перекрашивалась потому, что воображала себя Клементиной из «Вечного сияния чистого разума». Тем не менее, Джоэлом ее паренек не был. Был он главным героем песни «Хэллоу, Стрэнжир!» со всей той телегой про
нормальную жизнь.
***
О Денисе Антон мог с непреклонной точностью утверждать только одно: он
не умел разговаривать по-человечески. Может, он и обладал высшими дипломатическими навыками в
других социальных ситуациях, но в личных отношениях — никогда. Добивался своего исключительно провокациями.
Так, в конце марта он вновь отправил фотографию, — в момент, когда Антон одиноко препирался с заказчиком по поводу конвертирования файлов в доисторические форматы — но без обнаженки. Прислал лицо: свежее, нарочито одухотворенное, словно дзен постигшее за минутку до фотосессии. Очень мило уложил свою волнистую черную челочку.
Антон Чернышов:
Думаешь, я забыл твое лицо?)
Куда собрался?
Денис Громов:
С пиздюком в театр.
Антон отложил телефон и невидяще уставился на рабочую переписку. Нет, Денис не просто констатировал факты. Нет, он не желал впоследствии поделиться глубиной театральной постановки. Нет, он не хотел дружить, блядь, «семьями». Он знал кнопку, которая всегда безотказно действовала. В том сообщении был весь Денис: не «позвони, поговорим», не «давай все вернем?», не «я очень скучаю», не «я хочу быть с тобой», а «ревнуй, бесись, беги за мной, выбивай меня, страдай из-за меня, а я… а я так уж и быть».
Антон Чернышов:
Хорошо провести время) Как у него дела, кстати? Как учеба?
Антон смеялся, когда писал сообщение.
Одно из наиболее неприятных открытий — которое Антон осознал намного позже (когда думал о том периоде) — заключалось в том, что им обоим это в извращенном смысле нравилось. Громов всегда выигрывал. Чернышов всегда проигрывал. Удовольствие получали оба.
Денис Громов:
Отлично)
В итоге, естественно, Антон повелся. Громов не знал никаких рамок и в своих конченых манипуляциях умел доходить до конца (хоть пьяный, хоть стеклянно трезвый). Ближе к ночи он прислал фотографию, где Феликс целовал его в щеку. Громов сделал ее
специально для Антона: не улыбался и не ластился к своему кузнечику, а с блядской ухмылочкой смотрел в камеру.
Антон Чернышов:
У тебя такие глубокие морщины.
Конечно, никаких кошмарных морщин Громов не имел, но Антон ужасно злился на него. Также он прекрасно помнил обо всех тех масочках для рожи в его ванной.
Далее Громов прислал еще одну фотографию, где уже он целовал Феликса.
Антон Чернышов:
Пошел нахуй.
Денис Громов:
Могу пойти. Он тут рядом. Но могу и не идти)
Антон Чернышов:
Значит не ходи.
Это сообщение Антон написал через силу: униженный и в очередной раз раздавленный. Второе открытие (пришедшее также позже) заключалось в том, что никто из них тогда не считал Феликса за человека, как и, в общем-то, Арину.
Денис Громов:
Окей)
Антон вернулся к работе, прекратив печалиться. Снова принял его «таким, как есть». Чувствовал себя, правда, участником какого-то психопатического дуэта, где двое оторвались от слова «сочувствие» настолько, что не ставили ни во что ни других, ни друг друга, ни лично себя. Заваренная каша расхлебывалась очень тяжело. В основном, потому что у зачинщиков блюда в конце не оставалось совершенно никакого аппетита.
***
Нормальная жизнь закончилась в необычный день: снежное первое апреля. Завершилась она достаточно самостоятельно, независимо от душевных метаний совсем несмелого Антона.
Он не мог найти ни
правильного момента, ни нужных слов. Арина много работала, с кем-то по телефону говорила, флегматичные монологи о планах на будущее вела, пребывая большую часть времени в дурном настроении. Антон разделял его, целиком и полностью забросив терапию. Слова находились, но неверные и шаблонные: «дело не в тебе», «иногда так бывает», «давай возьмем перерыв». В общем, полная дурь.
Конечно, Антон замечал некоторые категоричные перемены в ее поведении: колкие взгляды, выражение ошеломления на лице в обыденных ситуациях, холодность, легкую саркастичность. Она была в курсе.
В то апрельское утро они завтракали вместе после проведенной вдвоем спокойной во всех смыслах ночи. Погодка действительно стояла не слишком весенняя: снег крупными хлопьями валил с серого неба и небольшой кухонный островок полнился сумеречным светом. Пикала вытяжка. Шумела вода в трубах. Молчали.
Антон — полуголый, задумчивый, сонный и больной от синдрома отмены — медлительно жевал хлеб. В какой-то момент он сморщился, почувствовав странноватый сырой запах. Он отодвинул ветчину и увидел вполне ясного происхождения зеленовато-голубое пятно.
— Бля, не ешь это, — сказал он, встал и выбросил бутерброд в мусорное ведро. Антон не помнил, о чем думал в тот момент: то ли о том, что плесень называли «фруктом», то ли об истоках появления такого хлеба в доме.
Арина и не ела. Она пила кофе, пахнувший ненатуральными орехами. Болтала грозно ногой под столом. Брови ее опустились, из-за чего лицо выглядело устало. Казалось, что спала она крайне плохо. Бесконечно терла глаза, вертела головой, молчала. Когда Антон сел обратно, с упреком в голосе спросила:
— Че, невкусно?
— Он испортился, — спокойно ответил Антон.
Арина глубоко вздохнула, прикрыв глаза. Допила кофе залпом, схватилась за электронную сигарету и, уложив громко локти на стол, с расстановкой спросила:
— Кто такой Денис Громов?
Антон сглотнул, положил ногу на ногу, откинулся на спинку пластикового белого стула. Имя из ее уст звучало инородно. Руки его покрылись мурашками. Тактик нашлось четыре штуки: нападать, сбегать, притворяться дебилом, говорить нормально.
— А с чего вопрос?
— Я думаю, что имею право знать, — с горькой усмешкой сказала она. Отвернулась.
— Ты, видимо, уже знаешь. Откуда, интересно? — Антон, похоже, начал с первой тактики.
— Я увидела переписку, — сказала Арина и сжала челюсти.
— А кто тебе разрешал лезть мне в телефон? — тихо, не поменяв позы, спросил он. Тактика была выбрана неудачно.
Арина грузно поднялась, скинув несчастный легкий стульчик на пол, взяла чашку в руку и кинула ее в Антона. Благо, успел увернуться. Она ударилась о подоконник и разбилась.
— А
тебе кто разрешал ебаться направо и налево?! Кто
тебе говорил, что у нас свободные отношения? Твиттера начитался? Решил стать полиамором? Молодец, уважаешь повесточку! — Она орала, как резаная. Антон вообще не понимал, как ее голос доходил до таких громкостей.
Антон перешел к третьей тактике, поняв, что сбегать было некуда. Окно, конечно, манило, да и снежка навалило достаточно и, если бы они жили на первом этаже — он бы обязательно в него вышел.
— Почему сразу ебался-то? — почти обиженно спросил Антон.
— Потому что Денис Громов, восемьдесят четвертого года рождения, проживает в городе Москва. Потому что переписка с похабщиной началась после твоей деловой, блядь, поездки. Потому что ты не бронировал никакой отель! — Арина наклонилась над столом и кричала в лицо. — Что ты смотришь на меня? Почему ты считаешь меня безмозглой дурой? — Она вновь выпрямилась и посмотрела в окно. — На мне что, проклятие какое-то? Ты говорил, что любишь меня, Антон. Или будешь убеждать меня, что я все выдумала?
— Не буду. Но это не повод травить меня хлебом, — тихо сказал Антон, печально посмотрев ей в глаза. Он все прекрасно понимал: и обиду, и агрессию, и негодование. Только в тот момент он лишь хотел остаться один и больше никогда ее не видеть.
Настроение ее переменилось. Она подняла стул, села за него и положила в недоумении руки на свой лоб, оттянув линию роста волос (все таких же розоватых).
— Кто ты такой вообще? Мы встречаемся почти целый год. И я ничего о тебе не знаю. Не знаю ни о твоем прошлом, ни о твоей натуре. — На последнем слове она поморщилась. — Не знаю, какой ты лживый, холодный, беспринципный. Ты знаешь вообще, что такое «я люблю тебя»? Ты знаешь, что такое не говорят просто так? Так нельзя, блядь, делать. — Арина опустила голову и расплакалась. Она не стала подниматься, брать салфетки, убегать в ванную — сидела, плакала, а слезы тихонько капали на стол, на котором стояла полупустая чашка Антона и блюдце со вторым заплесневелым бутербродом.
— Мне жаль, — сказал Антон. Она — изнеможенная, уставшая, до ужаса расстроенная — разрыдалась еще сильнее.
— Кто это? Я залезла в облако. У тебя же пиздец сколько фотографий с ним. С тринадцатого года. И гигабайты порнухи в галерее. — Она горько усмехнулась. Вытерла лицо. — Чего терять? Скажи. Кто это? Что это все вообще значит?
Антон и сказал. Начал без подробностей, — прямо как в тот раз с матерью — но в какой-то неопределенный момент его понесло. Появилась возможность — единственная в жизни, вероятно — поделиться с кем-то той сумасшедшей историей. Конечно, хуже ушей не нашлось бы: только не его уже бывшая девушка, что с мертвыми глазами на мокром месте курила слабыми затяжками электронку и глядела под ноги. Впрочем, если бы Антон отличался высоким уровнем эмпатии, он вообще много чего в жизни бы делал по-другому.
Закончив свой рассказ на походах к психиатру и скачивании приложения для знакомств, Антон хлебнул холодного кофе (благо, не с ядом) и опустил голову. Выглядело, должно быть, так, словно сидел он в кабинете директора школы и объяснял, почему написал под окном слово «жопа» баллончиком.
— Ясно, — сказала она и нервно хихикнула. — Зачем ты втянул меня? Зачем тебе эти отношения? Если у тебя желтый билетик и такое
интересное прошлое. — Она беззвучно плакала и механически утирала слезы дрожавшей рукой.
— Затем, что я хотел обычной жизни, не
интересной. Я хотел закончить университет. Я хотел попробовать по нормальному. У меня не получилось. Не получается и не получится. Потому что это десять лет моей жизни. Потому что любил я только этого человека. Это не всегда просто понять. — Антон перешел к последней тактике. Говорил медленно, старался подбирать слова, но все-равно не выходило ни красиво, ни понятно, ни даже грустно. — Я виноват перед тобой. Я знаю.
Она дослушала и молча поднялась, принявшись на скорую руку собирать собственные вещи. Тогда Антон нахмурился. Вела она себя, все-таки, как-то нелепо. Никто не просил притаскивать свои вещи, не обещал «в горе и в радости», не рассуждал о будущей семейной жизни. Признание в любви случилось во избежание истерики в новогоднюю ночь. Впрочем, по сравнению с
некоторыми, Арина вела себя далеко не истерично.
— Я нашла фотку, — говорила она, выдергивая из шкафа футболки и запихивая их в
непременно голубой рюкзак, — какую-то старую, зернистую, блядь, такую, — цедила она и все засовывала, засовывала вещи в попытке утрамбовать их поплотнее. — В каком-то доме. Ты же никогда, никогда на меня
так не смотрел. Надо было найти все раньше и не тратить свое время. Я думала, что ты просто каблук. Хочешь туда — пошли туда. Хочешь так — давай так. Но ты не каблук. Тебе просто похрен. Я тебе нужна была для галочки.
Сидел Антон за тем столом, устало наблюдал, слушал с неохотой. Внутренне тихонько возмущался, что она влезла в личное пространство, сунула нос в душу, тенью отпечатанную в сообщениях, фотографиях и видеозаписях. Фото, о котором шла речь, вероятно, сделано было в Италии. Они тогда спьяну минут десять скалились и целовались на камеру, но Антон по неосторожности удалил большинство картинок. Осталась практически самая невинная: просто сидели и глядели друг на друга. Антон, скорее всего, не смотрел на нее
так потому, что за последний год ни разу не напивался. Вряд ли камера четвертого айфона действительно могла поймать какие-либо тонкости чувств.
Арина, тем временем, то пускалась в рыдания, то успокаивалась, чтобы осмотреться в поиске оставленных вещей. Бормотала под нос то открытия результатов своего
любопытства, то делилась неоправданными ожиданиями. Монотонная речь вгоняла в легкий транс.
— Что ты сидишь и пялишься в эту стену?! — Арина взяла рюкзак, какую-то сумку и мелкий пакет, после чего прошла в прихожую, где стояли ее те самые бежевые ботиночки. — Слóва даже сейчас не вытянешь. Никакой ты не загадочный, ты — просто псих. Делишься с тобой, разговариваешь, а ты пялишься в одну точку, как шизофреник. Никакой работы над ошибками. Опять влюбилась в какого-то… Ой, блядь. — Она больше не плакала. Завязывала тот свой здоровенный шарф каким-то хитроумным способом.
— Хорош, — спокойно сказал Антон и, наконец, встал из-за стола. Подошел к ней, сложил руки на груди, внимательно посмотрел. — Люблю, влюбилась. Что для тебя любовь? В кино ходить? Ты как ребенок, правда. — Антон потер переносицу.
— А, точно! Любовь — это друг другу наркоту подбрасывать! — Она искусственно захохотала и два раза хлопнула в ладоши, прежде чем взять ложку для обуви: голубую, сука. — И глушить водяру. Во! — Она обулась, выпрямилась и показала большой палец.
— Слушай, ангелочек. — Антон заговорил серьезнее и строже. — Приехала из своей деревни, зацепилась за мужика, чтобы он тебе ноготочки оплачивал и позволял жить в нормальном месте, а не в зассанной общаге, а теперь прикрываешься любовью. Иди, ищи романтики и страсти. Найдешь сопляка, который будет руки распускать и шлюхой тебя называть, а не цветочки носить и подарочки дарить. — Честно признаться, следующего Антон говорить нисколько не хотел, но вырвалось как-то само (в который раз): — Никакой благодарности.
Арина вновь заплакала. Рассмеялась сквозь слезы. Кивнула. Вздохнула.
— Ладно. Ты прав, — тихо сказала она. — Извини.
Антон не совсем понял перемены настроения, но, все же, выдал нечто вроде «угу». Она подошла и положила руку ему на плечо. После — резко вытянула ногу и ударила Антона коленом между ног. Попала, так сказать, в яблочко (или сразу в два). Антон скрючился, покраснел и тихонько завизжал, почувствовав вместо живота и промежности сплошную, выкрученную на десятку, боль.
— Если я бы я хотела за кого-то цепляться, — сказала она с некоторым удовольствием ввиду хотя бы немного восторжествовавшей справедливости, — то нашла бы кого поприличнее престарелого диджея. — Она навесила на себя сумки и открыла дверь, пока Антон принимал неудачные попытки распрямиться. Он хватался рукой за угол стены и все еще болезненно морщился. Неслабо-то получил. — А вы, два пидораса, друг другу реально подходите.
Дверь захлопнулась оглушительно громко. Антон медленно, подобно старику, на полусогнутых дополз до кровати и бочком на нее лег. Боль постепенно отошла и вместе с облегчением физическим пришло облегчение моральное: больше никакой
нормальной жизни с ее бутербродиками, мандаринками и букетиками.
Он осторожно положил руку между ног и лег на спину, посмотрел в окно. Снег закончился. Аккуратно встал, положил локти на все такой же усыпанный мелочевкой подоконник и посмотрел вниз. Арина шла в сторону автобусной остановки и, вроде как, копалась в телефоне. Может, удаляла переписку. Может, рассказывала о произошедшем какой-нибудь подружке. Может, вбивала запрос «как навести порчу быстро».
Антон любил женщин. Они никогда не обижали его, не предавали, не изменяли. Личный опыт показывал их честными, обыкновенными людьми. Тем не менее, в тридцать один год Антон признался себе, что они его банально не интересовали. Он не хотел вписываться в социальные нормы, гендерные правила, чужие ожидания. В общем и целом, он всегда хотел только полного пиздеца, который
по-настоящему обеспечить мог только один человек.
Смотря на то, как Арина заворачивала за угол, Антон не знал, чего хотел
тот человек: продолжать в том же духе, возвращать все обратно, вновь исчезать или чего-то еще. Последнее тревожило больше прочего. Может, он чем-то заболел. Может, Феликс не был просто игрушкой. Может, просто присел на что-то сильно серьезнее водки и марихуаны.
Он отошел от окна, убрал осколки от чашки на кухне, выкинул хлеб, надел футболку, включил ноутбук и приступил к дипломной работе, снова приняв решение подумать обо всем завтра.
