Дом на краю пустыни

— Grogu, ni kyr'tayl gai sa'ad, — голубая призрачная запись чуть мерцает, но позволяет четко различить и ушастого Горошинку, и держащего его Мандо без шлема. Тот поднимает взгляд от ребёнка в своих руках и тяжело смотрит в объектив. Его усталое, с ястребиными чертами лицо отмечено свежей ссадиной на лбу и дышит решительностью. — Я Дин Джарин, и моё преступление в том, что я люблю его так же, как вы любите своих детей. Если для меня больше нигде нет дома — значит, им станет Мандалор. Если вы захотите, то и для вас тоже. Даже те, кто ещё два часа назад исступленно спорил над этим самым решением, сейчас стоят в почтительном и, Тони бы сказал, в оглушённом молчании, словно придавленные этими простыми словами и тем, что мир больше никогда не будет прежним. Кажется, последнее, что попытались сделать местные до того как превратиться в загипнотизированных болванчиков — запротестовать, когда Мандо снял для записи шлем. — Но как же…? — Все они уже видели мое лицо. Я не самозванец. Тони же с момента, как руки Мандо только коснулись шлема, возится с аппаратурой и усиленно смотрит в другую сторону, куда угодно, но не на него. Не хватало ещё, чтобы все резко вспомнили, что он чужак, и выперли взашей. В крайнем случае, для одиноких ночей у него всегда останется копия записи. Зато он видел, как в этот же момент мадам Кузнец и Гора молча вышли из пещеры. Как же у них всё, оказывается, сложно. Зато для местных, кажется, все просто: среди шорохов, шагов, первых неловких разговоров до Тони, запускающего рассылку записи тем, на кого мог обрушить свою ярость мофф Гидеон, доносится: — Если я что-то понимаю в этой херне, то когда всё закончится, у нас может быть будет новый Mand'Alor. — Ничего ты не понимаешь, он уже Mand'Alor. И не потому, что у него меч. Традиционные слова мандалорского усыновления на удивление понятны Тони и даже касаются чего-то болезненно-колючего глубоко внутри. Как оказалось, его маленькая погоня за Мандо была в некотором роде познавательной. Когда он не был занят попыткой починить то, что держится в воздухе только молитвами и ругательствами, Тони старался бывать в кабине пилотов как можно чаще, пусть даже родственники Мандо между собой общались совсем не на общегале. К его удивлению, за всё время знакомства с Мандо Тони не слышал от него ни одного похожего слова. Оттого Тони много смотрел и слушал. Как Гора задумчиво тянет «mesh’la», когда они втроём восхищённо замирают, стоит им выпрыгнуть из гипера у фиолетово-бирюзового газового гиганта с короной из лун. Подмечает явно уважительные «goran» и «alor», обращённые к их спутнице. И явно неуважительное «aruetii» — к себе. Знакомое от Бобы «hut'uun». Похожее на пощечину «dar’manda» после встречи с одним из кланов. Полное затаенной боли «vode», когда находят разрушенное убежище другого. «Это должно быть не сложнее китайского». Действительно, не сложнее. Когда с сообщениями было покончено и вместе с ещё более молчаливым, чем обычно, Мандо Тони занялся подготовкой оборудования к погрузке, тихо звякнул комм. Мандо только глянул на секунду и тут же закрыл. — Первая ласточка? — Это от Бо-Катан. — Это секретно? — Нет, — Мандо только вздохнул и сильнее подтолкнул успевший осесть в грунт верстак. — Я знаю, что она скажет. Что я фанатик и дурак. Что поставил жизнь ребёнка выше народа. Что прикрылся этим народом, призвав принять Грогу как мандалорского найдёныша, и заставил тех, кто следует Resol’nare, его защищать. Что я недостоин меча и того, что он значит. Тони нечего ему сказать: всё, что он думал об отношениях Мандо и Грогу, он уже сказал за сборкой «Копья». Да и ему ли, создателю Альтрона, Продавцу смерти говорить о морали таких масштабов? Но, кажется, Мандо это и не нужно. — Грогу пятьдесят лет. Когда бы я ни умер, он всё равно ещё будет ребёнком. Я могу его защитить только так.

***

Разглядывая через обзорный экран систему Мандалора, Тони поражался, что путешествие к мёртвой планете прошло, в общем-то, без серьёзных происшествий, если только не думать о судьбе тех, кто остался прикрывать их отход. Небольшая война на тему того, куда именно высаживаться, на спутник или саму планету, живо напомнила времена Мстителей. Аргумент «на Мандалоре уже нечего разрушать» был, конечно, силён. Но сомнительная перспектива остаться без воды и возможности хоть как-то пополнять припасы не оставляла иного выбора, кроме высадки на Конкордии, ранее обитаемом спутнике материнской планеты. Наличие законсервированной тайной базы Детей Дозора, родной секты Мандо, оказалось лишь приятным бонусом. Вынырнув за пределам охвата следящей станции, их маленький флот по одному просачивался к поверхности. Первым, как обладатель самого быстрого, манёвренного и маленького корабля, отправился Мандо. Остальные на это время превратились в один оголённый нерв. Режим радиомолчания не позволит им узнать, добрался ли Мандо до цели. С такого расстояния они даже не увидят взрывы. Ни наличие карты рассеивания мин, ни наличие астромеха не давали железобетонной гарантии благополучно добраться до планеты — дрейф мин был мало прогнозируемым явлением. Тони, конечно, накидал варианты смещения их орбит на основании имеющихся данных, но и это не означало выживания. И если при наличии щитов детонация одной мины сама по себе могла быть не смертельной, то дальше начинался эффект домино и зачищал от жизни то, что сумело выжить после первого взрыва. — Готовность: два часа. Намертво закрепить всё прибитое гвоздями, не прибитое — прибить и закрепить, — Тони заставил себя оторваться от созерцания. — Нас ждут самые крутые русские горки в этой части вселенной. — Поведёшь корабль? — под недовольный писк астромеха мадам Кузнец повернулась в кресле второго пилота. Гора в этот раз был на другом корабле. — Посмотрим. Мне надо ещё смонтировать эту крошку. В подтверждение своих слов Тони принялся откручивать часть приборной панели возле узла связи, обложившись собранными на коленке блочками и проводами. — Что это? — Мы сейчас похожи на человека, который в дождь хочет остаться сухим и аккуратно проскочить между каплями. Но мины детонируют не только от механического столкновения с целью, в этом случае нам бы хватило только такого малыша, — Тони похлопывает астромеха по сферическому куполу, заслужив тихое бинарное воркование. — В зависимости от их устройства мины либо сами посылают электромагнитные импульсы, либо просто улавливают излучение потенциальной жертвы и, как акулы моего родного мира, наводятся, если в радиусе действия оказывается что-то технически сложнее булыжника. — Я понимаю принцип, мне интересно, что ты хочешь сделать. — Перехватить сигнал «свой-чужой». Космический мусор, залётные астероиды, солнечный ветер, сдвиг орбиты — всё это должно провоцировать если не столкновения, то попадание одних мин в радиус действия других. И если за все эти годы они тут все не самоуничтожились, то дело не только в том, что импульсы мины ничтожно малы для того, чтобы её приняли за жертву, но и в том, что ими можно управлять. Если сигнал взломать и использовать достаточно мощный передатчик, можно деактивировать все минные поля. И получить не только беспрепятственный доступ к планетам, но и ключ от небесного щита. Мадам Кузнец только качает головой и отворачивается к приборной панели. — Что? — Удивительно, что это Фетт даймё Татуина, а не ты.

***

Встреча с Мандо после напряжённого, заставляющего кровь стынуть в жилах полёта подобна глотку чистейшего воздуха с горных вершин. Тони стиснул бы его в объятьях, а то и вовсе рискнул бы полезть под шлем с поцелуями — мы чуть не умерли, нам можно, — но ограничивается похлопыванием по плечу и чесанием ушек довольного Грогу. Вот уж кто точно не страдает от тактильного голода. На Конкордии заметен отпечаток военного сапога Империи: что можно, разграблено, последние действующие шахты выработаны и обрушены. Но за годы отсутствия людей среди скалистых отрогов вновь появился лес, видны несколько явно чистых озёр, а воздух пригоден для дыхания. Оттого открытие оказавшейся нетронутой базы в одном из старых бескаровых рудников выглядит сродни религиозному обряду. Мадам Кузнец совершает знакомые действия с чинностью едва ли не Папы Римского. — Mando'ade yaim'ol. Таков Путь. Мандалорцы обживают базу с энтузиазмом и явным опытом кочевого народа. Да, тесновато, но им не привыкать, со временем, глядишь, и дома построят. Тони с дроидами реанимирует генераторы, пока остальные маскируют суда и перетаскивают грузы. Ужинают протеиновыми батончиками, но заварив настоящий, ароматный и согревающий мандалорский шиг. Тони, помнящий мандалорское же рагу, пробует пахнущий цитрусом и пряностями напиток с опаской, чем зарабатывает несколько смешков от наблюдающих за ним мандо’адэ. А поняв, что шиг не пытается его убить, делает пару больших глотков, с удовольствием чувствуя бодрящую волну тепла. Он не уверен, но это пахнет как дом на Рождество. — Через пару дней я отправлюсь на Мандалор. Тони отрывает взгляд от тающих в тёмном небе зубчатых скал и оглядывается на внезапно заговорившего Мандо. В груди что-то тонко и предупреждающе звенит. — Вновь станешь настоящим мандалорцем, — и даже для Тони это не вопрос, а констатация факта. — Если получится. Поделишься парой дронов? Тони молча кивает в ответ. Что тут ещё сказать. На ночь мандо'адэ выставляют часовых и потихоньку разбредаются по углам, на отдых отправляется даже неугомонная детвора. Лагерь затихает, и о том, что он не на Татуине, напоминают только мелькающие порой тени охраны и непривычно близкие звезды. Тони не спешит за всеми (и не очень уверен, что не перебудит базу своими кошмарами) и устраивается спать на одном из кораблей. Проверяет грузы в трюме и прикидывает планы на завтра: если община его ничем не озадачит, то у него есть в запасе один небольшой творческий проект. Почти подарок. Желает увязавшимся за ним «утяткам» спокойной ночи и, решив, что здесь хотя бы воду можно не экономить, с удовольствием забирается в освежитель. И всё это для того, чтобы по возвращении в каюту застать сидящего на койке Мандо. Когда Дин тянет с головы шлем, Тони всё понимает. И даёт зарок не сомкнуть этой ночью глаз. Насмотреться. Дин находит губами тонкий прямой шрам на боку Тони, прослеживает его языком, привычно оценивает ширину клинка, пока пальцы бездумно гладят поясницу. А потом замирают, найдя второй точно такой же шрам на спине. Дин каменеет, утыкаясь лбом Тони в живот, давит в себе внезапно подступившую ярость. Оттаивает с тихим вздохом, только когда Тони, почуяв неладное, начинает гладить его по волосам и плечам, словно напоминая, что вот он здесь, живой, с ним. Подняться выше по отметинам шрамов и почти благоговейно коснуться губами чуть ниже реактора, прошептать: «Kar’ta beskar» кажется таким правильным. И в его синеватом сиянии они, больше похожие на призраков Силы, сливаются не только телами и душами, но чем-то ещё более потаённым, нездешним, в унисон с дрожащей вместе с ними галактикой. Дин откидывается на спину и разводит колени, и в этом простом действии нет ни грамма покорности или слабости, только тоска и желание. Тони гладит его по выступающей тазовой косточке, по внутренней стороне бедра, проводит ладонью, не касаясь члена, прослеживает старые шрамы. И чувствует себя чёрной дырой, что впитывает в себя эту силу, это отчаяние и любовь. Осыпает его лицо поцелуями, сбивчиво повторяя: «mesh’la», «cyare», стремясь запомнить, вырезать в сердце эти линии. И когда Дин с хриплым стоном выгибается в его руках, запрокидывая голову, Тони, готовый сорваться следом, в последнем проблеске разума шепчет: — Ner kar’ta, ner haalur, ner runi… Ner Mand’Alore. — Gar.