***
Лёгкими шагами он приближался к столу, за которым застыли безмолвные бледные призраки. Крайняя степень напряжения, стоило только ему ступить в зал, где собрались его верные Пожиратели, сменилась безотчётным страхом. Он окунулся в него, словно в реку. В этих ледяных водах, сотканных из их чувств, было намешано так много, но он различал каждый оттенок. Каждого из них Лорд читал без труда, как открытую книгу. Нетерпение, ужас, презрение, радость, и... ничего? Он напрягся, к лицу его словно примёрзла угроза. Красные глаза сверкали в свете факелов, в них горели ненависть и знание - отличное знание науки Зла. Тонкие бескровные, почти незаметные на лице губы сами собой скривились в жуткий оскал. Все, с кем он встретился взглядом, покорно опустили глаза. Все, кроме одного... Так было всегда. Если в его душу закрадывался червь сомнения, он не отмахивался от него. Как только Тёмный Лорд чувствовал, что от него что-то прячут, скрывают, вцеплялся мёртвой хваткой и уже не отпускал. Его не останавливали их мучения, крики, мольбы. Он копался в их мозгах, переворачивая наизнанку, изжаривая, испепеляя, и неважно, что после остаётся бездыханное, никчёмное тело. Так было всегда, за одним единственным исключением... Северус Снейп. Тёмная лошадка в кругу приближённых, избранных. Его он читать не мог. Поначалу Лорд бесился, хотел убить, испепелить в прах, чтобы даже тела не осталось. А потом..? А потом, когда пелена неистовства спала с глаз, понял - это невероятное мастерство. Так противостоять вторжению в свой разум достойно всяческого восхищения. Северус был невзрачным и неприятным человеком для большинства, но не для Лорда. Непривлекательный внешне, он с лихвой компенсировал этот недостаток другими качествами. Но люди в большинстве своём слепы и недальновидны. Но ведь Лорд не был обычным человеком, а потому смог разглядеть и оценить по достоинству другие его стороны, скрытые под плотным защитным панцирем. Недюжинный ум, прекрасные стратегические и аналитические способности, смелость. Смелость... Лорд видел её в разных проявлениях: чистейшее безумство, доблесть, отвага. Смелость Снейпа совсем другого рода, она выверена и просчитана до мелочей. Вся его верность принадлежала только одному человеку, не Лорду. Только самому себе. И эту сторону он держал, умело лавируя между Светом и Тьмой. Он не прочёл это в его голове или душе, нет. Всё, что знал о нём, Волдеморт почерпнул из личных наблюдений. Больше всего он не терпел в людях малодушия, трусости, слабости. В Снейпе все эти качества жестокая жизнь истребила. Он стал жестким, холодным, сильным, решительным. Лорд ценил эти качества превыше всего. Но таких было много, а в Северусе было нечто... Ему можно было доверять. Не свою жизнь, нет, он бы никогда не повернулся к нему спиной, но нечто... Лорд хорошо понимал - если получится, зельевар убьёт и его, но он сохранит жизнь того, кого посчитает достойным спасения. И эту жизнь можно доверить только ему. Колдун понимал, что стоит избавиться от столь опасного приближённого, но слишком полезен оказался его тонкий шпионаж и холодный рассудок, поэтому откладывал. Теперь именно этот человек ему нужен. У Темного Лорда было для него особенное задание...***
Белла сидела на широком подоконнике, обнимая руками худенькие коленки. Уставившись в окно, она вовсе не думала о том, как тих и чуден спящий сад, какое низкое небо, и как безмятежно сияя глядят на землю звёзды. Где-то совсем близко затянул свою лунную песню сверчок. Неизвестно, как долго Белла сидела, уставившись в одну точку, ничего не видя пред собой, снова и снова воскрешая в мыслях момент... Короткий вздох, вздрогнули ресницы - и она открыла глаза... Столько дней она ждала этой встречи? Бессчётное количество раз представляла всё до мельчайших подробностей, но, наверное, никогда до конца не верила в то, что когда-нибудь это произойдёт. Совершенно по-идиотски хлопая глазами, никак не могла понять - это снова сон? Один из тех, что так часто терзали её по ночам... В них он представал перед ней то старостой школы из прошлого, жарким и страстным, таким, каким она узнала его в выручай-комнате, то жестоким и неумолимым, таким, каким она запомнила его в одном из тёмных коридоров Хогвартса. Его рука замерла на щеке, сделав это место эпицентром пожара. Она чувствовала, как из этой точки по порам и капиллярам огонь расползается по всему телу, невидимым ядом просачивается в вены и артерии, с каждым толчком сердца увеличивая площадь заражения. Лихорадочно металась от виска к виску мысль: «Что же мне делать, если ты действительно здесь?» И сердце, отравленное Его пустым, бездушным взглядом билось всё тише, замерзая в вечных ледниках его искорёженной души. Воздух, скованный могильным холодом, Его потусторонним дыханием, сбился в комок где-то в горле. Язык стал тяжёлым и непослушным, осталось единственное средство. То, что Он всегда без труда читал - взгляд. «Что мне сделать? Зачем ты здесь? Зачем ты смотришь так больно, так... безнадёжно?» «Я отдам тебе всё, что попросишь. Я словно бросаюсь на стекло. Только скажи, покажи, помоги мне понять, сама я не смогу». Тёмный Лорд не шевелился, продолжая резать темноту взглядом красных глаз чудовища. Нить, связующая их, натянулась до предела; ещё секунда, ускользающая, растворяющаяся в безмолвии - и она порвётся. Безвозвратно, навсегда. И она поняла - это всё не то. Все вопросы, всё что кричат глаза - всё не то. Его рука, скользнув огнем по гладкой коже щеки, отстраняется. Ещё миг - и Он исчезнет, растворится в дебрях своей войны, больше никогда не сможет она его найти. ОН сам в себе себя найти не сможет. И, несмотря на то что кислорода в лёгких почти не осталось, несмотря на то что Он даёт ей выбор, она совершила самый безрассудный, самый глупый, самый храбрый в своей жизни поступок. Дрожащими пальцами схватила Его руку, останавливая, вновь прижимая к лицу, и распахнула настежь все самые потаённые закоулки сознания. Всю душу наизнанку. «Я вся твоя». Задрожала всем телом от ужаса - вдруг этого не хватит? Вдруг Он сейчас отдёрнет руку, исчезнет, растает, словно призрак в ночи. Но Он не отдёрнул, нежно очертил большим пальцем скулу, склонился ниже, в глазах вспыхнула искра... Даже не понимая, что делает, она повернулась на спину. Ниже... Его пальцы запутались в волосах, притягивая к себе, и она сама, только этого и ожидая, вспорхнула ему навстречу. Он остановил её в дюйме от своего змеиного лица, крепко сжав волосы в кулак, дыхание смешалось. Её - чистое, невинное. Его - отдающее привкусом серы, будто потянуло сквозняком из Ада. Она ощутила себя парализованной куклой в руках хозяина, неспособной пошевелить ни рукой, ни ногой без разрешения. Но в его глазах цвета крови всего на миг, почти неуловимый, она увидела - она для него Богиня. Резким рывком, собрав всю волю к кулак, Белла преодолела расстояние, так безвозвратно разделившее их, и коснулась Его тонких, бледных, холодных губ своими дрожащими. И сердце замерло от невыразимого блаженства. Просто перестало биться. Он не ответил, остался холоден и неприступен, как скала. Дёрнув за волосы, заставил запрокинуть голову назад, но Его тяжёлое дыхание кричало о том, что Он врёт. Она покорно ждала, зажмурив глаза, ощущая жгучий взгляд на шее, тая от предвкушения. Это яд не только для неё, для них обоих. Он не сможет сдержаться. Она отравила Его точно также, как Он её. И темнота под веками вспыхнула фейерверком, когда Его рот впился в нежную кожу. Ледяные губы опалили, а зубы заставили выгнуться, предлагая больше себя. Словно изголодавшийся вампир, Он терзал её, причиняя боль, но она была сладкой, долгожданной. «Я всё для тебя стерплю». «Ты нужен мне. Нужен больше чем воздух». Он резко отстранился, откинул её от себя. Белла упала на подушки, Его руки прижали плечи к кровати. «Ты лжёшь». Он навис над ней словно дамоклов меч, одно неверное движение и... «Посмотри на меня, - пронзительно кричали Его глаза. - Я чудовище!» «Я не совершаю подвигов, не делаю правильных поступков», - будто зверь, загнанный в ловушку, Он был готов к нападению, и она застыла. «Зачем же ты меня целуешь!?» «Ты же знаешь, ты же видишь, кто я!» - Его пальцы сжимают хрупкие плечи всё сильней, Он склоняется всё ниже. Больше всего она боится моргнуть, хотя бы на мгновение перекрыть доступ в себя, в самую глубь. Туда, где только Он. Облизала пересохшие вмиг губы и ощутила кончиком языка привкус тлена. Кто из них погибает? Её тонкие, словно веточки, руки несмело ползут по Его груди, сминая чёрное одеяние. Он снова застывает, будто каменное изваяние, над ней, так близко, но оживает, когда дрожащие, как в лихорадке, пальчики касаются холодной кожи, шипит как змея, предупреждая о том, что она смертельно ядовита. - Я знаю, - едва слышно шепчут губы, но этот шёпот взрывает звенящую от напряжения тишину. Лунный блеск льётся в комнату, вырывая из темноты Его лицо - жуткую маску. Он злобно прищурил глаза - не верит. И вдруг прижался всем телом и выплюнул в самые губы: - Ты ничего не знаешь обо мне, - впился в неё поцелуем-укусом, сминая губы, впиваясь зубами, жадно высасывая кровь. А ей хотелось скулить от боли, но она молча терпела, прижимала сильней. Выгнула спину, чтобы быть ближе, чтобы быть в нём. Он отстранился всего на миг, сдавливая рукой горло, не позволяя подняться вслед за собой, и отбросил в сторону тонкое летнее одеяло. Она осталась почти обнаженной перед ним, прикрытая лишь короткой, сбившейся во сне ночной сорочкой. Испуг от резкого движения проходит так же быстро, как смущение, вспыхнувшее где-то в сознании и вырвавшееся коротким выдохом. Его взгляд упирается в голые ноги, сведённые колени. Плавно скользит вверх, ощупывая каждый дюйм обнажённой кожи, и ей становится жарче, чем в полуденный зной. Он останавливает взгляд на том месте, где начинается сорочка, и холодные руки касаются тела, медленно скользя по коже. Её сердце, вдруг очнувшись, с размаху бьётся о рёбра, с каждым ударом подскакивая всё выше. Вот оно уже в горле, и она сглатывает в попытке вернуть его на место. С каким-то затаённым восторгом Он приподнимает край белоснежной ткани, сбившейся на бёдрах, и встречается с ней взглядом. В Его глазах сумасшедшая дикость, жадный голод, и она начинает дрожать. Каждая секунда промедления - сплошная пытка. Вся она словно оголённый провод, каждое касание - разряд. «Пожалуйста», - умоляет она глазами и разводит ноги в стороны, отбросив мимолётную мысль «Под ночнушкой ничего нет». Он склоняется к раздвинутым ногам, лицом к поблёскивающей влагой плоти. Проводит губами по внутренней стороне бедра, слишком чувствительной сейчас. Она вздрагивает и блаженно прикрывает глаза. Он жадно вдыхает запах её желания, вжимаясь лицом во влажные мягкие складочки, и проводит языком. Медленно, тягуче. Находит клитор и слегка прикусывает. Она выгибается, вся подаётся навстречу, хрипло выдыхая. Руки крепко хватают её бёдра, приподнимают, прижимают теснее, ближе. Язык вылизывает её тщательно, не упуская ни одного чувствительного местечка. То проходясь по губкам по всей длине, то проскальзывает внутрь. То порхает по клитору, то вдруг смыкаются вокруг него губы, посасывая. Не отрывая рта Он рычит, и эта вибрация сотрясает судорогой её тело. Она совсем по-детски хнычет, двигая бёдрами, и бесстыдно трётся о Его губы. И уже совсем неважно, кто Он, кто она. Неважно, что за стеной спят родители и в любой момент могут проснуться, услышать. - О Боже... Ты... Сойду... с... ума... - ей не хватает дыхания. Сколько это длится - вечность или только миг? И душа, кажется, вот-вот вырвется из тела. Он вводит палец во влагалище, горячее, готовое принять. Она чувствует, как двигается он внутри, как извивается, выискивая нужную точку. Но этого Ему мало. Вынимает палец, скользкий от смазки, и добавляет ещё один. Слегка помассировав, резко вводит пальцы, сладкой ноющей болью наливается промежность. В тот же миг сжимаются мышцы в животе, щекоча где-то в пояснице начинает расползаться по телу волна экстаза. Она до хруста выгибает спину и, крепко сжав ногами его голову, кончает. Перед глазами чёрная пелена, простынь крепко сжата в кулачках. Он делает движение пальцем и новая судорога вырывает протяжный стон. Не открывая глаз, она лежит на простынях, разгорячённая и томная. Слышит шорох одежды, ощущает руки, скользящие по телу, освобождающие его от жалкого клочка одежды. Смыкаясь на талии, грубо дёргают на себя, и Он входит. Грубо, глубоко, на всю длину, так правильно заполняя её всю целиком. Она задыхается, нечем дышать, а Он рвано выдыхает: - Да-а-а. Так хочется обнять, прикоснуться, но Он не позволяет. Стальной хваткой прижимает запястья к кровати. Двигается жёстко, быстро, кусает шею, а после шепчет в ухо: - Моя. Только моя. Толчок. - Хочу... Толчок. - Только тебя... Хриплый, горячий стон. Толчок. - Такая жаркая... Толчок. - Моя девочка... Со всей силы он входит в неё. - Маленькая... моя... Поцелуй грубый, жадный. Сплетаются языки, на его губах её вкус, её запах. Даже такой, со вкусом горечи, со вкусом войны, он умопомрачительный, упоительный, и её уносит из этой комнаты, из этого мира. Она стонет ему в рот, не в силах сдерживаться. Быстрее... Глубже... Резче... Мир зажигается ослепительной вспышкой, когда она дрожит в оргазме. Ещё и ещё... Он, тяжело дыша, опускается на неё всем весом, и до слуха доносится сбитое: - Только ты... Как я могла? Думала, что смогу бороться с этим? Бросила взгляд на запястья, на чёрные синяки, оставленные Его руками, и против воли улыбнулась. Его отметины на руках, бёдрах, шее. Ей это не привиделось. Он помнит. Он пришёл. Но тут же одёрнула себя, закрыла пылающее лицо ладонями и покачала головой. Он прав, Он - чудовище. Как я могу хотеть этого? Внезапно смолк ночной певец - сверчок. Белла не обратила внимания, целиком погружённая в воспоминания, которые и теперь скручивали тело спазмами, всего лишь отголосками испытанного наслаждения. Где-то в отдалении протяжно завыла собака...***
В совершенно тёмной комнате сидел в старинном кресле Абрахас Малфой. Ни лучика света не проникало сквозь плотно задёрнутые шторы, не видно было даже тонкой желтоватой полоски под дверью. Не слышно ни звука. Дом, словно живое существо, уснул вместе со всеми его обитателями. По сути он и был живым, обладающим собственными душой и сердцем, крепко-накрепко связанным с хозяевами. Абрахас, как глава рода, всегда уважал эти стены, исправно служившие защитой и очагом не одному поколению. Как человек он просто любил дом, в котором родился, жил и умер. Что они сделали с ним, во что превратили? Он сокрушённо покачал головой. Пристанище убийц и насильников. Стены, за многие столетия впитавшие гордость и величие рода, теперь покрыты мраком и липкой грязью их преступлений. Банальных разбоев и убийств, совершаемых под эгидой высших целей. И он был доволен тем, что перед кончиной распорядился создать единственный портрет и повесили его именно в этой комнате. Подальше от парадных залов и галерей. Был рад не видеть всего этого сброда, что появляется в доме ежедневно. Не видеть, как опускается его сын, как низко он падает. Что же он сделал не так? Ведь он старался вырастить из него настоящего мужчину, мужественного, стойкого. Он был суровым и строгим отцом, но Люциус - сын, а не кисейная барышня. Его самого воспитывали так, не нежничали. Так где же он допустил ошибку? Люциус стал изнеженным словоблудом, за сладкими речами которого нет ничего. И смотреть на то, как он трясётся при одном только упоминании имени Лорда, оказалось выше его сил. Лучше провести вечность в тёмной комнате, в которую никто не заходил до недавнего времени, разве что иногда Драко. Пока не вернулся Он... Старый друг. Великий, Непревзойдённый Волшебник. Он часто заглядывал. Большую часть времени он проводил в молчании. Приходил, усаживался в кресло и смотрел в окно или на трепещущее пламя свечи, всегда одной единственной. Тогда Абрахас не сводил взгляда с его лица. Он размышлял о чём-то, то хмурясь, то уходя куда-то глубоко в себя. В такие моменты взгляд его кроваво-красных глаз становился пустым и отрешённым. Абрахас молчал, да и не нужны они были, пустые разговоры. Они никогда не болтали попусту, прекрасно понимая друг друга без слов. Ничего не изменилось и теперь, по прошествии стольких лет. Лет, когда они то расходились, то воссоединялись вновь. Лет, наполненных взлётами и падениями, блистательными победами и невероятными поражениями. И как бы далеки они не были друг от друга, незримая нить соединяла их прочно и нерушимо. Даже сейчас, после смерти, они по-прежнему оставались самыми близкими людьми. В каком-то странном, но единственно верном смысле - друзьями. Не было братских объятий, слов благодарности или поддержки. Не было задушевных бесед. Зато всегда была твёрдая уверенность, сотни раз доказанная делом - друг рядом, как бы далеко не находился. И достаточно одного короткого слова, чтобы Он примчался даже из самого Ада. Ни один из них никогда не афишировал эту слепую привязанность. Совершенно непостижимо, но они прощали друг другу всё. Тёмный Лорд ничего не упускал, не забывал, ни единой мелочи. И не прощал. Никогда. Никому, только ему и… ей. Белла. Столько лет прошло? Лет, полных воспоминаний, полных тоски. Тоски тянущей, ноющей в груди. Она пришла из ниоткуда и ушла в никуда. Она была всего лишь мигом в их жизнях. «Люди - лишь слабый писк в рёве бури, робкое дыхание на фоне урагана, и они исчезают, словно никогда и не существовали». Слова, сказанные древним мудрецом, может и не существовавшим никогда, но как верно подмечено. Время стёрло из памяти её лицо, голос, глаза, но даже ему оказалось не под силу вытравить из души чувство потери. Маленькая девочка, волею случая оказавшаяся втянутой в перипетии их жизней. Такая слабая и одновременно такая сильная, способная приручить зверя. «Мой чистокровный, снежный мальчик», - слова, сказанные так давно, будто и не было этого никогда, будто услышанные во сне. Но всю жизнь он искал женщину, способную пробудить в нём те чувства - он задохнулся от нежности - всего одной фразой. Так и не нашёл. Наверное, её на свете просто не было. И он смирился; уважал, но никогда не любил жену. За путь длиною в жизнь сердце закалилось, покрылось прочной бронёй. И вот теперь… - Знаешь, она совсем не изменилась, - произнёс Лорд тихо. Сердца больше нет, в предрассветных сумерках оно остановилось навсегда. Оно иссыхает в фамильном склепе. Тогда отчего же эти несколько слов перевернули мир с ног на голову? Почему он готов был не просто заговорить, но закричать, потребовать ответа? Где, когда?! Отчего изо всех сил напряг слух, пытаясь в тоскливом молчании расслышать ответы? Но Лорд молчал. Осталось единственное - глаза, едва выхваченные из темноты тусклым огоньком свечи. И Абрахас, не отрываясь, смотрел в них, всем телом подавшись вперёд, судорожно сжав подлокотники кресла. Он увидел в них чётко и ясно: густые, цвета воронова крыла волосы, бледное лицо, залёгшие под глазами тени, дрожащие в испуге губы. Её лицо, так, будто видел только вчера. Ещё увидел то, что друг пытался скрывать, прятать от самого себя. Пытался уничтожить, беспощадно разрывая душу на части. Гнев. На неё за то, что вновь ворвалась в его жизнь. На себя за то, что допускает это. Снова. Ненависть. К этому миру, который сотворил её и отнимает, как отнимал у него всё, чем он дорожил когда-либо. По-своему, неумело, ревностно, излишне жёстко, но дорожил. Разделяет пропастью потому, что ничего не изменить и время вспять не повернуть. Никакая магия на это не способна. Но даже если бы... Разве могло быть иначе? Выбор был бы тем же. Жить под копирку он не мог, не умел. Отчаяние. Потому что чувства - это слабость. Слабость, которую сейчас как никогда он не может себе позволить. Если только он покажет, его армия порвёт на части и его, и её, как бешеные псы. Его тайну, его нежную девочку, которая так смело поселилась в этом холодном, умирающем сердце. И вопрос: «Что мне делать?» "Сейчас я готов был бы бросить всё, забыть обо всём и мчаться к ней, чтобы взглянуть на её тонкую фигурку хотя бы издали. Я готов рвать и кромсать всех и каждого, кто посмеет коснуться хоть кончиков её волос. Я готов умирать за неё снова и снова, тысячи раз подряд. За её тёплый взгляд, смущённую улыбку. Но я не могу, меня больше нет." И на его впервые за много лет растерянный взгляд жутких глаз цвета смерти Абрахас тихо отвечает: - Не знаю, друг. Не знаю. Он и сейчас был здесь. Сидел всё в том же кресле, в полной, кромешной темноте. Что же ты решил, друг? Чего ждёшь?***
С тихими хлопками, один за другим, появились среди деревьев четверо, с головы до ног затянутые в чёрное, серебристые маски скрыли лица. Широкая улица в пригороде Лондона, застроенная большими красивыми домами. Безлюдная, безмолвная, спящая. Лишь где-то в отдалении протяжно завыла собака...