Daydreaming

— Неудобно-то как… — говорит Юнги, потирая грудь. С носа капает кровь, пачкая губы, подбородок, шею, кофту. У Намджуна трясутся руки, пока он достаёт из сумки пачку влажных салфеток, и дрожит голос, когда пытается пошутить: — Настолько боишься моря, хён? — Море и правда страшное, но мне неловко перед тобой. — За что? За то, что ты человек? Юнги морщится, отводит взгляд к тёмным волнам. Небо над ними затянуто серыми тучами, на улице пасмурно, ветрено, но тепло. Закатав штаны до колен, они гуляли у самой кромки воды, по мокрому песку, оставляя за собой две цепочки следов. Принудительно отправленные начальством в обязательный отпуск, коллеги-трудоголики, сняв обувь, погружали ноги в грязь и шипящую пену. — Часто у тебя такое бывает? Юнги молча ковыряет ногтём побагровевшую ткань. Работая бок о бок много лет, они не друзья. Приятели, дуэт, команда — не более. — Редко. Не волнуйся, Джун. — У меня молоко есть, хочешь? Можем сесть, отдохнуть. — То фруктовенькое? Нет, спасибо. Как ты пьёшь его вообще? — шлёпая в сторону ссохшегося на берегу бревна, Юнги улыбается. — Привык покупать, привык и пить. Раньше мне нравилось… Что-то другое. — А я люблю обычную воду. Но не такую, как… Это всё. — И в чём разница? В фильтрации и переливании в пластиковые бутылки? — Вода под крышечкой безопасная, а открытое море стрёмное. Там же чёрт-те что и чёрт-те кто. Юнги шмыгает носом, Намджун упирается локтями в колени, устроившись рядом и уставившись в размытую линию горизонта. — Тем и интересно, хён. Я показывал тебе видео с осьминожкой, который хотел поиграть и переплетал щупальца с пальцами сотрудника океанариума? — Адаптированный и социальный осьминожка отличается от вольных и диких. Давай, нырни и попробуй повторить этот номер с гигантским кальмаром. Слышал Hoist the colours? — Из Пиратов карибского моря? — Ага, басом. С видеорядом чудовищ из глубин, причём наверняка существует или существовало то, что и не поддаётся нашему воображению. — Уж слишком мистически, мифологически. Факт — человечество настолько замусорило дно, что крабы-отшельники вместо ракушек поселяются в пластиковых стаканчиках. Вот это — страшно. Мы уничтожили мамонтов, саблезубых тигров, множество видов рыб, кого-то сожрали, кого-то перебили во имя выживания, как будто… — Намджун. У меня голова болит. Ветер треплет тёмные волосы, над губой — алый развод. Юнги без рубашки и пиджака, ссутулившийся, неожиданно хрупкий и беззащитный вне привычного образа. Намджун пытается вспомнить, какого года рождения этот молодо выглядящий хён, бумажно-бледный и мрачный. Сняв толстовку, он не накидывает её на плечи Юнги, сворачивая в небрежный ком и, поднимаясь, оставляет на краю гладкого дерева. — Пойду, поищу крабов. Не сразу, не смело — Юнги ложится на спину, используя толстовку в качестве подушки, закрывая глаза. — Это подобно хикикомори. Я имею в виду, привычка перемещаться между домом и офисом, этот маленький маршрут, маленький мир, тесный, понятный, выученный… Мозг взрывается, когда рамки насильно раздвигаются и оказываешься в новом месте. — Так мы всё ещё в Южной Корее, и еда практически такая же, как и в нашем кафе в бизнес-центре. — Мне тяжело, — Юнги складывает палочки, вздыхая. — Постоянно кажется, что телефон вибрирует в кармане и надо что-то срочно решать. Намджун делает большой глоток светлого холодного пива, обдумывая его слова. Недавно звонил Чонгук, и с набитым ртом Джун попросил оставить его в покое, беззлобно возмущаясь под пакостное хихиканье Юнги. — Признайся, что скучаешь по Чимину, хён. — Он и без меня там справится. — Но ты бы хотел поделать с ним что-нибудь вместе, а не чахнуть тут. — Я не чахну. — Тогда давай в бар? — В половину одиннадцатого? — Почему бы и да? Завтра никуда не надо, можем проспать весь день без малейших угрызений совести. — Не знаю… — Я вот заметил, что в молодости пил для веселья, в компаниях, творя всякую херню. Теперь же алкоголь ассоциируется или с официальными праздниками, или с усталым развязыванием галстука, чтобы быстро расслабиться и вырубиться, эдакий сомнительный анти-стресс. Бокал за ужином из той же категории. — Взрослые умеют веселиться и без допингов… Что ты так на меня смотришь? Я не согласен творить какую-нибудь херню. — Мы продолжим общаться, всё будет то же самое, только в другой обстановке. — И с громкой музыкой на фоне. — И с потными людьми рядом. — Кошмар. — Закажем адское количество закусок и разные шоты всего подряд. — Какое грешное чревоугодие, потом будет болеть всё. — Но сначала будет хорошо, даже отлично. — А если скучно и пресно? — Никогда не узнаешь, не попробовав. В первом баре липкие столы и грязный пол, во втором — живое выступление музыкантов. В третьем Намджун опрокидывает горящий коктейль себе на лицо и чудом уберегает брови и ресницы от сожжения. В четвёртом Юнги всерьёз размышляет вслух, тошнит его или нет, в пятом — всё-таки тошнит. — Некоторые моменты в жизни надо просто, блять, прожить. Спасибо тебе снова за салфетки, Джуни. — Всегда пожалуйста. Зайдя в шестой бар уже под утро, они заказывают по чашке кофе и соглашаются с подачи улыбчивой официантки на ванильное мороженное — слишком сладкое и приторное. — Хён? — А? — Мне снилось, что ты краб. — …Чего? С множеством ручек? Или ножек? — Без домика. Ползал по дну и копался в мусоре. — Пиздец. — Ракушки были грязные и с трещинами, порванные пакеты уплывали… Помятый с похмелья Намджун хрипло вещает за поздним завтраком, Юнги — замер с приподнятыми бровями. — И что в итоге? — Я положил тебя в карман. — И раздавил? — Неа. — Это… Странно. — Не такой уж я и неловкий. — Я про себя в роли краба. — Ты был вот такой, размером с палец. У них разные номера в отеле, и вовсе необязательно проводить время вместе, однако же они делают это по привычке — быть рядом, видеть друг друга. Обсуждая работу, что с каждым днём ощущается как нечто далёкое и менее реальное, чем бесцельные прогулки по курортному городу. Оказавшись вновь у моря, Намджун спрашивает: — Что ты чувствуешь? — Пустоту. — Ничего?.. — Пустоту. Она… Она есть. Просто пустота, и просто она есть. Наклоняясь, Юнги поднимает веточку с песка и вертит её в пальцах. — Не знаю, что бы такого написать даже. Привет? Весна 2023, и сфоткать на память? Мин Юнги был здесь? — Мин Юнги и Ким Намджун были здесь. — Окей. Юнги часто проверяет телефон, включая и выключая, Намджун — часто проверяет не капает ли у того снова с носа. Они заходят в сувенирные лавки, и Юнги психует, потому что не может выбрать ничего — для себя, ничего — ни для кого, кроме Чимина. — Я могу быть уверен только в том, что ему может понравиться. Наверное. Блять, да я уже ни в чём не уверен. — Давай-ка я подарю тебе что-нибудь? Хён? — Помимо салфеток? Намджун ухмыляется, протягивая упаковку с рисунком коалы. В аэропорту — гулко и гул. Голоса и звуки смешиваются под высоким потолком в неразборчивый шум. Юнги скрючивается на одном из кресел в зоне ожидания, мрачно уставившись в электронное табло. — Тебе хочется домой? На работу? — Не знаю. Я уже привык к той улице, что ведёт к пляжу. К ветру, к чайкам, к твоему «бу-бу-бу». — Это ты «бу-бу-бу». — Намджун? — М? — Спасибо. В самолёте Мин без возражений позволяет закутать себя в оверсайзную для него, огромную толстовку. — Вот и всё, хён в домике. — Наши задницы в километрах над землёй. — И ты под защитой, в условной ракушке. — Сомнительная защита так-то, — натягивая рукава на пальцы, Юнги приваливается головой к крепкому плечу Намджуна. — Ладно, да. — Краб, бро.