Непревзойдённым запреты неведомы

Я победил, И побеждён, Я не один… Ты — здесь!

      Хуа Чэн ждёт Се Ляня — конечно же ждёт, — у подножия Медной печи. Улыбается счастливо и смотрит, как на сокровище. Заключает в объятия, не обращая внимания на грязь и кровь, которыми его принц покрыт с ног до головы. И смотрит так, что сразу становится ясно: он знал, что так всё и будет. Ни секунды не сомневался, что именно Се Лянь покинет горнило вулкана, награждённый званием Непревзойдённого Князя демонов. Эта безоговорочная вера толкает принца прижаться сильнее, сжать в ответных объятиях почти до хруста костей, уткнуться лицом в грудь, в которой не бьётся сердце.       — Я вернулся, Хун-эр, — Се Лянь шепчет глухо, подтверждая эту отнюдь не простую истину не только для собеседника, но и для себя самого. Заключение в кошмаре завершилось. Впереди — только их с Хун-эром жизнь. Свобода. — Больше никуда не уйду.       — Этот последователь ждал и был готов прождать ещё сотни лет, Ваше Высочество, — улыбаясь, Хуа Чэн слегка отстраняется, чтобы одарить принца сияющим взглядом. — Но этот никчёмный демон рад, что вы выполнили обещание и вернулись так скоро. Идём. Вы должны как следует отдохнуть.       Се Лянь вновь ощущает жгучее желание поцеловать Хун-эра, прижать его к себе сильнее, слиться телами и душами. Но он не набрасывается на Хуа Чэна и даже покорно позволяет тому взять себя за руку (только тут же самовольно переплетает их пальцы) и зашагать прочь от проклятой горы и клубов всё более чёрного дыма. Забавно, думает Се Лянь, разглядывая прямую спину своего Хун-эра. Ведь принц отправился в Медную печь, чтобы, выйдя из неё, больше никогда и ни перед кем не склоняться и никому не подчиняться — но перед своим верным последователем он готов стоять на коленях и выполнить любую его просьбу. Склониться и подчиниться — добровольно и с удовольствием.       Они несутся по пустынным землям довольно долго. Сущая мелочь для демонов их теперь уже общего ранга, но Се Ляню любопытно, а на его вопрос о месте назначения Хуа Чэн только улыбается мягко да сжимает его ладонь крепче. Чувствуя трепет его пальцев, принц решает не настаивать, и просто наслаждается своим положением.       В конце концов, успевает стемнеть, а после и начинает брезжить рассвет, когда они, наконец, выбираются за пределы досягаемости дыма и пепла. Се Лянь, вопреки необходимости, вдыхает теперь уже по-настоящему чистый воздух, и в груди его ширится, грозясь затопить, восторг. Самое прекрасное в происходящем — то, что свободу он встречает рука об руку с Хун-эром. Этого вполне достаточно, чтобы ощутить самое настоящее счастье.       — Вы устали, Ваше Высочество? — с искренним участием спрашивает Хуа Чэн, когда они добредают до останков очередного небольшого города почти на границе территории Тунлу.       — Нет, — врёт Се Лянь. Хотя «врёт» — не самое подходящее слово. Физической усталости и впрямь нет — выносливость принца, и прежде поразительная, в разы возросла. Но он ужасно устал от ожидания. Удобство его теперь мало волнует, и хочется просто обхватить Хуа Чэна всеми конечностями и никогда не расставаться.       Вместо этого они почему-то продолжают сохранять некоторую дистанцию. Не то чтобы это совсем непонятно — невозможно отбросить всё, что они прошли друг без друга. Слишком долго они были разлучены, вынужденные идти своими собственными дорогами, чтобы сейчас вот так запросто воссоединиться, как ни в чём не бывало. Слишком много вопросов и неизвестности, чтобы сблизиться настолько, насколько близки они никогда не были.       И всё же — они и без того потеряли так много времени. К чему же тратить его попусту теперь?       — Простите, что заставил ждать, — будто услышав мысли принца, просит Хуа Чэн. Се Лянь не может про себя не фыркнуть: это ведь он заставил ждать долго. Несколько часов, тем более вместе, — ничто по сравнению с годами его отсутствия.       Больше ничего не добавив, Хуа Чэн вдруг снова сжимает ладонь принца сильнее, и тот, опасаясь, что его собираются отпустить, сплетает их пальцы сильнее. Взгляд его Хун-эра разгорается ярче, а на губах расцветает ужасно привлекательная улыбка.       Се Лянь не тратит время впустую. Резко подаётся вперёд, тянет Хуа Чэна за руку на себя, и впивается в его губы жадным поцелуем. Не порывистым и необдуманным, но напористым и долгожданным, столько раз обсмакованным в фантазиях. Принц целует уверенно и почти грубо, истосковавшийся по своему Хун-эру, по свободе и по прикосновениям, не несущим опасности. Все его желания сейчас сходятся в одной точке, в одном не-человеке в его руках.       В этот раз Хуа Чэн не теряется. Не принимает ласку с покорностью, не смея шевельнуться. Нет, в этот раз он с готовностью отзывается, отвечает на поцелуй с жадностью умирающего. Сам стискивает тело Се Ляня в стальных объятиях, неготовый отпустить. Легко поддаётся, когда принц стискивает его плечи, не сдерживая страшной силы, и едва не рычит, не сдержав бури эмоций.       Они целуются, упиваются друг другом, не в силах оторваться. Дышать им не нужно, и потому не требуется и прерываться, чтобы сделать новый вдох. Это ощущение пьянит, а покалывание в губах только делает ощущения ярче.       Кто знает, сколько они ещё стояли бы так, наслаждаясь близостью друг друга, но оторваться двум Непревзойдённым всё-таки приходится, когда на них белой вспышкой налетает лента-оборотень, хлопнувшая Хуа Чэна по плечу и ревниво обернувшаяся вокруг талии Се Ляня, безошибочно признавая в нём любимого хозяина. Впору бы рассердиться, но принц лишь со смехом гладит негодницу-Жое (та успевает проскользнуть на его запястье, своё законное место) и виновато улыбается Хун-эру. Тот смотрит в ответ с такой неприкрытой нежностью, что Се Лянь задумывается, а правда ли всё происходящее, не предсмертный ли это бред?       — Вам нужно отдохнуть, — улыбается искусанными (принц старался) губами Хуа Чэн и указывает рукой в сторону притулившегося неподалёку домика.       Тот не в пример целее своих разваливающихся собратьев, стоящих вокруг, и невооружённым глазом видно, что в порядок его приводили целенаправленно: слишком аккуратный, без единой дыры в стене или крыше, даже почти уютный на вид. Заинтригованный Се Лянь позволяет проводить себя до двери, так и не разомкнув рук с Хуа Чэном. Тот легко толкает дверь и пропускает принца внутрь.       На самом деле, в домике нет ничего особенного. Он не отличается хоть какой-то роскошью и не может сравниться с императорским дворцом или комнатами Се Ляня в храме на горе Тайцан. Даже его жилище, подаренное Безликим Баем в те годы, когда принц изображал ученическое почтение к «учителю», было весьма изысканным и вполне соответствовало вкусам и ожиданиям бывшего наследника престола.       Этот дом — дом простолюдина, обыкновенный, без особых изысков. Деревянный, отопляемый парой небольших жаровен, с минимумом мебели и ворохом свитков, аккуратно разложенных на низком столике. Ничего, казалось бы, заслуживающего внимания, кроме стоящей в дальнем углу бадьи для купания — такой большой, что места в ней вполне хватило бы и на двоих.       Но, то ли из-за долгого заточения в Медной печи, где об удобствах не приходилось и мечтать, то ли из-за присутствия рядом Хуа Чэна, прямо-таки источающего надёжность, — в этом домишке Се Лянь ощущает себя оголодавшим путником, неожиданно достигшим персикового источника. И никакая роскошь ему не нужна, она лишь сделала бы хуже, смазала впечатление от встречи, отвлекла, сбила. Здесь — всё, что нужно.       — Ваше Высочество? — чуть удивлённо тянет Хуа Чэн, когда принц вновь заключает его в объятия и без единого сомнения утыкается лицом куда-то между плечом и шеей.       — Я просто рад, что ты со мной, — честно признаётся Се Лянь, подняв голову и ловя чужой взгляд. Его Хун-эр смотрит так тепло, что у принца ноги подкашиваются. Как кто-то может продолжать смотреть на него — грязного, запятнанного, — так?       — Я счастлив быть подле Вашего Высочества, мне больше ничего не нужно, — твёрдо говорит Хуа Чэн, улыбается, возрождая в памяти Се Ляня похожую картину.       Тогда его Хун-эр делился сокровенным, боялся, что его не поймут и не примут. Сейчас Хуа Чэн словно даёт клятву. Тогда Се Лянь, не осознавая до конца, какое же сокровище оказалось в его руках, всего лишь принял то, что ему предлагали, дал своё дозволение. Сейчас Се Лянь в полной мере понимает, как сильно ему повезло заслужить эту преданность, эту привязанность. И ответ должен быть достойным этого великого сокровища.       Видя, что принц собирается что-то сказать, Хуа Чэн терпеливо ждёт. Позволяет чужому взгляду жадно рассматривать своё лицо, и не торопит, позволяя всё обдумать. Только в глубине его зрачка плещется тонкая нотка неуверенности, тщательно запрятанная поглубже. Но Се Лянь видит.       — Для меня не существует большей радости и чести, чем верность моего Хун-эра, — говорит строго, пресекая любые попытки возразить. Подносит к губам чужую ладонь и нежно целует костяшки. Слегка смущённый вид Хуа Чэна — лучшая ему награда. — Я лишь надеюсь, что он милостиво примет моё желание быть рядом тоже.       Его Хун-эр в ответ на эти слова улыбается шире, наклоняется, чтобы тоже поцеловать руку своего принца, принимая ответную клятву.       — Не хотите ли омыться? — спрашивает, подняв горящий взгляд. — Я приготовил воду.       Почему-то Се Лянь не сомневается, что это «приготовил» означает «был готов к вашему возвращению в любое мгновение». Это согревает душу. Он тихо смеётся и оставляет ещё один поцелуй на чужой ладони.       Сначала принц хочет отказаться, не желая отрываться от своего Хун-эра. Но потом замечает тёмные пятна грязи и копоти на чужих одеждах, серые разводы размазанного по чужим скулам пепла, и понимает, что это его вина. Се Лянь даже думать не хочет, как выглядит сейчас сам — наверняка не в пример грязнее, без единого чистого пятнышка. И даже при этом Хуа Чэн смотрит на него, как на самое драгоценное в мире сокровище. Новая волна нежности поднимается изнутри, грозя затопить, поэтому принц спешит ответить.       — Конечно. Надеюсь, ты поможешь мне, — он ухмыляется почти дерзко, когда видит тень удивления на прекрасном лице. Подаётся ближе и, сам удивляясь себе, вкрадчиво шепчет: — Мой Хун-эр поможет мне смыть всю грязь и усталость?       И умирает внутри, когда Хуа Чэн обжигает его потемневшим взглядом.       Бадья наполняется водой быстро, словно по волшебству. Жаровни разгораются ярче, подстёгивая тлеющий пожар в груди Се Ляня. Он неторопливо сбрасывает одежду — Хуа Чэн тактично отводит взгляд, а принц, внезапно оробев, не рискует позвать. Выпутывает обломки когда-то изящной нефритовой заколки из колтунов волос, сетуя, что распутать их уже, вероятно, не выйдет, и придётся обрезать. И лишь после погружается в обжигающую, исходящую паром, пахнущую успокаивающими и расслабляющими маслами воду и удобно располагается. Размера бадьи как раз хватает, чтобы он в кои-то веки расслабленно вытянул ноги — худые и бледные, с серыми пятнами грязи тут и там, — и опёрся спиной о деревянную стенку. Он коротко выдыхает, не скрывая удовольствия от чего-то столь простого, но такого нужного. Тут же позади слышатся шаги — конечно, Хуа Чэн умеет двигаться бесшумно, но кому, как не ему знать, какую реакцию может вызвать чьё-то внезапное появление за спиной того, кто только выбрался из плена горы Тунлу.       Судя по тихому шороху, Хуа Чэн осторожно садится на колени. Затем прохладные пальцы аккуратно проходятся по плечам и шее Се Ляня, собирая растрёпанные и свалявшиеся пряди волос. Вооружившись золотым гребнем и терпением, он принимается распутывать тёмные колтуны, действуя неспешно и бережно. Знающий уже не понаслышке, какая невероятная сила может скрываться в руках Непревзойдённого, Се Лянь не может не удивиться тому, с какой нежностью умудряется касаться его Хуа Чэн. Как ласково перебирает пальцами высвобожденные из плена пряди, которые, по убеждению принца, было уже не спасти. И даже не думает браться за ножницы.       Чувствуя осторожные прикосновения к своей голове, Се Лянь позволяет себе погрузиться в приятную негу. Вода не спешит остывать, зато запросто расслабляет мышцы. Запахи масел смешиваются в причудливую композицию, одурманивающую и расслабляющую. Чуткие пальцы, касающиеся кожи головы, задевающие шею, и вовсе почти погружают в транс. И как бы не было опасно вот так расслабляться, Се Лянь знает, что здесь и сейчас ему ничего не угрожает. Разве что…       Мысли Се Ляня вдруг виляют в сторону, где эти самые чуткие пальцы точно так же разминают кожу, но уже шеи, а после плеч, а потом спины и… Хуа Чэн вдруг отстраняется, и принц слегка напрягается, опасаясь, что его Хун-эр о чём-то догадался, и ему стало неприятно. Едва сдержав порыв резко нырнуть под воду и не показываться оттуда ближайшие два дня, Се Лянь поворачивает голову. Вопреки его страхам, Хуа Чэн отошёл лишь затем, чтобы взять мыльный корень и несколько баночек с ароматными маслами, и теперь возвращается на своё место, улыбаясь мягко и нисколько не обвиняюще.       Даже так по позвоночнику Се Ляня пробегает какая-то слишком уж сладкая дрожь.       — Хун-эр, — он зовёт, запрокидывая голову, чтобы тому было удобнее намыливать его уже распутанные волосы. Принц чувствует, что прямо сейчас происходящее может свернуть куда-то не туда… привести к действиям, к которым он пока не готов. Мысли уже сейчас предательски вертятся вокруг вопроса — что ещё Хуа Чэн может делать своими прекрасными, нежными руками?       — Всё в порядке, Ваше Высочество?— тут же отзывается обеспокоенный Хун-эр. Его прекрасные руки замирают. — Вам неудобно?       Се Ляню, конечно, неудобно, но совсем не в том смысле, о котором мог подумать Хуа Чэн. Сказать правду принц не рискует — ведь он никогда не был таким… испорченным. Поэтому разговор приходится увести в другое, не менее интересное ему русло.       — Что с тобой было, когда ты исчез?       Хуа Чэн на пару мгновений замирает и отстраняется. Се Лянь лишь слегка подаётся назад, а Жое, так и не сползшая с его руки, мгновенно улавливает его намерение и хватает чужую руку, чтобы притянуть обратно. Успевший себя обругать за бесцеремонность принц хочет извиниться и уточнить, что не имеет никаких обид, но Хуа Чэн уже тихо посмеивается и послушно продолжает промывать его рассыпавшиеся по плечам волосы.       — Разумеется, я никогда не хотел оставлять вас, — тихо признаётся он и зачерпывает немного воды, чтобы смыть пену от мыльного корня. Сосредоточенно промывает прядки, прежде чем потянуться за одной из прихваченных ранее баночек масла. — Конечно, меня это не оправдывает. Безликая тварь натравила на меня духов — тех самых, что я убил, когда… в том заброшенном храме.       Оба мрачнеют. Несколько минут слышно только потрескивание горящих дров.       Се Лянь зло поджимает губы. Он не сомневался, что исчезнуть его Хун-эру помог именно его дражайший учитель — потому что иначе у Се Ляня не было бы причин следовать за разрушившей его жизнь тварью. Но за почти два десятилетия в ученичестве у Безликого Бая правду принцу выяснить так и не удалось, а после и спросить стало некого.       — Им хватило наглости счесть свою жалкую смерть несправедливой, — усмехается Хуа Чэн, и от него на мгновение веет смертельной опасностью. Но Се Лянь нисколько не пугается. Его преданный последователь может быть — и есть — опасен для кого угодно, кроме него. — Бай, должно быть, помог им сбиться в кучу. Они напали одновременно, а я оказался недостаточно силён. Думал только о том, что должен вернуться и предупредить вас. Но и этого ваш никчёмный последователь не смог. До сих пор удивляюсь, как вообще смог выжить, — Хуа Чэн вновь хмыкает с изрядной доли злой насмешки, а Се Лянь сжимает руки в кулаки так сильно, что слышится хруст, а вода в бадье вдруг вскипает. — Ваше Высочество, аккуратнее, — опустив руки в воду, Хун-эр помогает остудить её, а после — оглаживает чужие плечи холодными руками. Хотя кипяток и не может навредить демону, прошедшему через гору Тунлу, приятных ощущений он тоже не прибавляет. Заметив нацеленный на себя взгляд, Хуа Чэн мягко улыбается и добавляет: — Первое время может быть трудно контролировать свои силы.       — Ты всё время думаешь только о моём комфорте, — напряжённо говорит Се Лянь, поворачиваясь сильнее и вглядываясь в чужое лицо, всё ещё со следами пепла на коже. Хуа Чэн вопросительно выгибает бровь, будто интересуясь — а что не так? — Но не смей забывать о себе. Если тебе неприятно об этом говорить, скажи. И не смей винить себя в том, что с тобой, с нами, сделал кто-то другой. И уж тем более не смей шутить о том, что мог погибнуть!       Его Хун-эр опускает повинно голову, и Се Ляню становится стыдно за себя. Он ведь сам начал этот разговор. Всё это время, с самого момента их расставания, Хуа Чэн думал о нём, переживал. И сейчас продолжает винить себя, кажется, во всём на свете, а он, Се Лянь, только добавляет причин ругать себя.       — Ваше Высочество? — Хуа Чэн слегка вздрагивает, когда руки принца касаются его щеки со всей доступной сейчас нежностью.       — Спасибо тебе, Хун-эр, — улыбается Се Лянь. Мягко очерчивает контур такого родного лица, задерживаясь на подбородке, и, поддавшись желанию, подаётся вперёд, оставляет на бледных губах поцелуй лёгкий, что прикосновение бабочки. — За то, что нашёл меня. За то, что сейчас рядом. За то, что остаёшься таким… Обещаю, что больше никуда не денусь, если только ты не устанешь от моего присутствия.       Хуа Чэн словно расцветает. Ловит рукой ладонь принца и прижимает к своей щеке, сыто щурится и трётся об огрубевшую за годы кожу.       — Это невозможно, Ваше Высочество, — заверяет, не спеша отстраняться, Хуа Чэн. Улыбается чуть лукаво. — Скорее, это я вам надоем. Но до тех пор прошу лишь позволить мне сделать вашу жизнь лучше.       Се Лянь одаривает его самым ласковым взглядом, на какой способен. Он не считает, что правда заслуживает всего этого: Хун-эра рядом, его преданности и привязанности, его нежности. Но ещё он считает, что судьба ему здорово задолжала.       — Будь со мной, Хун-эр. Это всё, что мне нужно.