Непревзойдённым запреты неведомы

И блестят в темноте зрачки, В них желаний вечная страсть, Твои мысли, мысли мои… Мы не в силах их обуздать. Мы не в силах смерить свою плоть. Мы сливаемся в танце огня. Эта ночь, чёрная ночь, Её власть погубит меня. (ТЕАТР — Готика)

      Се Лянь исследует Дом Блаженства — на самом деле, это лишь небольшая пагода, но у Хуа Чэна на эту землю и её окрестности большие планы — с почти детским любопытством. Ему интересно, чем живёт и жил все эти годы его преданный последователь, чем он занимался за долгие годы их разлуки, что волновало его душу и мысли. Все эти вопросы неизменно сводятся к одному, достаточно простому на первый взгляд — что сам Се Лянь может привнести в жизнь своего драгоценного Хун-эра?       Полюбоваться есть, на что. Помимо действительно богатых покоев, выделенных для принца, в пагоде есть большой гостевой зал, который очень нравится Се Ляню. Обставленный со вкусом, пока не слишком роскошный, он всё-таки немного напоминает принцу о его царственном прошлом. Пусть Се Лянь никогда не любил кичиться богатством и статусом наследника престола, за годы детства и юности он привык видеть вокруг себя изысканную обстановку, а его жизнь после второго низвержения и обращения демоном нельзя было назвать вольготной. Приходилось довольствоваться малым, и оказываться в богатых покоях ему приходилось слишком редко. Что уж говорить о времени заточения в недрах Медной печи. Потому сейчас такое окружение сродни глотку свежего воздуха.       Помимо приятного взгляду и душе вида, в зале есть музыка — тихая, ненавязчивая, отдающая чужеземными мотивами, но очень манящая и почему-то невероятно похожая на его Хун-эра. Она странным образом волнует и успокаивает, словно надёжные объятия, так что время, когда Хуа Чэну приходится по каким-то причинам отлучиться, Се Лянь проводит в зале, слушая переливчатую мелодию и любуясь танцем серебристых бабочек. Ещё недавно здесь были и танцовщицы, но после того, как одна из них, забывшись, позволила себе лишнего и оказалась слишком близко к принцу, все они исчезли. Се Лянь испытывает от этого случая смешанные ощущения: с одной стороны, он не хотел заставлять своего Хун-эра чувствовать подобное, с другой же… объятия его после этого стали особенно крепкими, почти собственническими, и это по-своему радует принца. Ему нравится, когда Хуа Чэн позволяет себе больше, ярче демонстрирует свои чувства, тем более перед чужаками. Такого хочется больше. И всё-таки Се Лянь не позволяет себе лишнего, лишь уделяет своему Хун-эру ещё больше внимания, зная, что больше никто не посмеет посягнуть на него самого, если все будут знать, кому принадлежит сердце принца.       Не меньше, чем большой зал, нравится Се Ляню оружейная. В ней собрано больше полусотни клинков, несколько вееров и ещё пара десятков самых разных видов оружия. Коллекция пока что не слишком богатая, но Хуа Чэн с огромным удовольствием её пополняет, а принц, большой ценитель оружия, каждое из них с радостью пробует. Более всего ему нравятся их с Хун-эром спарринги: хотя никакой клинок, кроме, может быть, Чжусиня, не может сравниться с главной жемчужиной коллекции, ятаганом по имени Эмин, всё-таки на стороне Се Ляня огромный опыт и исключительный талант. Хуа Чэн в фехтовании одарён не меньше, и каждое их тренировочное сражение можно назвать невероятным зрелищем. Иногда они так увлекаются, что вокруг собирается толпа зрителей, которые спорят до хрипоты, на чьей же стороне в этот раз будет победа. Сражения эти, правда, чаще всего заканчиваются ничьей, когда оба Непревзойдённых, распалившиеся в движении, зачарованные видом друг друга, прекращают сражаться, переходя к вещам ещё более приятным.       Целовать Хуа Чэна после тренировочного боя Се Ляню особенно сладко. В сражении его Хун-эр всегда выкладывается на полную, и у принца есть прекрасная возможность полюбоваться на его гибкие, резкие движения, алые всполохи одежд, заслушаться неистовым звоном серебряных цепочек, утонуть в омуте чёрного взгляда и пропасть при виде шальной улыбки на тонких манящих губах. Они целуются долго, изучают тела друг друга через одежду, но черту эту не переступают. Се Лянь каждый раз ощущает странную смесь досады и облегчения, когда они всё-таки отрываются друг от друга, так и не зайдя дальше. О физической близости принц знает постыдно мало, потому как никогда не интересовался, и даже когда Безликий Бай притаскивал ученику первых красавиц музыкальных домов, лишь с искренним равнодушием их игнорировал. Ни одна из них не вызывала у него ни малейшего отклика. Хуа Чэн такой отклик вызывает. От его прикосновений под кожей словно разгорается пожар, разливающийся по телу, подобный огненной реке из недр Тунлу. И всё-таки… пока что Се Лянь не смеет заходить дальше. В самой глубине души он понимает, что ждёт первого шага от своего Хун-эра — тот выглядит несколько более подкованным в этом вопросе. Но то ли его преданный последователь не решается выказывать подобные желания, то ли и правда большего не желает. Спросить прямо принц смелости в себе не находит, а потому и продолжает довольствоваться крохами подаренного Хуа Чэном тепла и долго успокаивается, когда тело реагирует ярче, чем позволяют приличия.       Наконец, особый интерес у Се Ляня вызывает библиотека. Он знает, что его Хун-эр много читает: не только потому, что он с лёгкостью одолел больше десятка богов литературы, но и потому, что Хуа Чэн знает очень многое. Он может поддержать любой разговор, ответить на любой вопрос, а если даже у него и не находится ответа, он знает, где этот ответ найти. В библиотеке Дома Блаженства можно найти всё: от трактатов о военной тактике и боевых искусствах самых отдалённых уголков мира, до сборников самой изысканной поэзии. Се Ляня искренне восхищает, насколько разносторонни интересы его Хун-эра — тот, кажется, жаждет поглотить все знания мира. Для того, кто когда-то был ребёнком, лишённым возможности получить хоть сколько-то приличное образование, такая исключительная одарённость сродни чуду. Впрочем, в этом весь Хуа Чэн: делать невозможное, преодолевать любую преграду, быть победителем в любой ситуации. Эта его черта вызывает у Се Ляня особый восторг.       В очередной раз заглянув в библиотеку (все набранные в прошлый визит сборники сочинений о боевых искусствах прочитаны от корки до корки), принц невольно задерживается у одной из книжных полок. От остальных она отличается наличием плотно прикрытой деревянной дверцы. Полка эта и раньше интриговала, но прежде Се Лянь был слишком занят подбором подходящей литературы. Сейчас же все интересовавшие его произведения прочитаны, а поэтические сборники не привлекают — не то настроение.       Решившись, принц сгружает стопку взятых раньше книг на стол. Он планировал расставить всё по местам — не было никакого желания нарушать порядок, который здесь поддерживает Хуа Чэн, — но в итоге он решает сделать это немного позже, как только изучит заинтересовавшую его полку.       Обо всех нежелательных (но, разумеется, не запрещённых, Се Лянь даже в самых безумных фантазиях не может представить, чтобы Хуа Чэн ему что-то запретил) для посещения местах и вещах Хун-эр предупредил своего принца сразу же после того, как привёл в свою резиденцию. Не дом, пока нет, но Се Лянь надеется, что сможет это исправить. Как бы там ни было, о закрытой полке в библиотеке Хуа Чэн ничего не говорил, поэтому принц решает поддаться любопытству.       Дверца оказывается запертой. Но факт этот Се Лянь осознает слишком поздно: не рассчитав силы, к которой до конца ещё не привык, он попросту выдирает её вместе с замком. Неловкости и комичности ситуации добавляет то, что от резкой встряски содержимое полки беспорядочно валится на пол. Помимо пары стопок книг и чуть потрёпанных свитков, на полке оказывается несколько глиняных пузырьков с ароматными маслами, чем-то похожими на те, что Хуа Чэн использует, когда моет волосы принца (со дня их воссоединения тот не позволяет делать это больше никому). К великому сожалению Се Ляня, почти все они разбиваются, так что по комнате разливается приятный аромат, подкреплённый отнюдь не приятным видом бардака.       Чувствуя себя очень виноватым, принц откладывает так и оставшуюся в его руке отломанную дверцу и наклоняется, чтобы поднять книги и свитки до того, как до них дотечёт масло. А собрав их в небольшую стопку, всё-таки не удерживается от любопытства и заглядывает в верхнюю книжку, стараясь действовать аккуратнее. И — тут же роняет всё обратно, слишком удивленный и, говоря начистоту, смущённый увиденным. Будто в насмешку, тот же томик при падении раскрывается вновь, уже на другой странице, и демонстрирует иллюстрацию ещё более смущающую, не оставившую сомнений в общем содержимом книги и её предназначении. Сборник «Весенних рисунков».       С подобной литературой Се Ляню прежде сталкиваться не приходилось. В юности, когда тело проявляло признаки взросления, принц был слишком поглощён совершенствованием, которое, к тому же, подобные увлечения строго запрещало. Позже, уже во второй своей «жизни», не обременённый запретами Се Лянь хоть и знал, где такое можно раздобыть, не жаждал лишний раз пересекаться с людьми — не настолько ему было и любопытно. Вот и получается теперь, что интересующая вещь сама упала в руки. Или, точнее, к ногам.       Заинтригованный — зачем Хуа Чэну подобная литература? — принц вновь собирает свитки и книги в стопку, но в этот раз разворачивается и относит их к широкому столу в середине комнаты. Аккуратно сдвигает в сторону принесённые раньше сочинения, раскладывает новые томики и свитки и возвращает внимание к самому первому, так сильно привлекшему внимание. Книга оказывается сборником наставлений для молодой жены, как доставить удовольствие мужу. Иллюстрации показывают, что можно сделать, какие позы принять, и даже несколько советов о том, что можно сказать. Рассеяно изучая записи, Се Лянь вновь невольно задумывается об их назначении именно здесь, в библиотеке, принадлежащей его Хун-эру. Судя по виду сборника, его читали, и не один раз. Это делал Хуа Чэн? Но зачем? Неужели ему уже приходилось...       Смущение вдруг сменяется странным, горьким чувством, клокочущим внутри. Се Лянь сжимает книгу в руках так сильно, что бумага с треском рвётся. Загоняя что-то тёмное, поднявшее голову глубоко в душе, принц раздражённо откладывает книгу в сторону и слишком резко хватает следующую. Пролистывает несколько страниц почти не глядя, но быстро замирает, вперившись взглядом в очередную иллюстрацию, и понимает: этот сборник сильно отличается от предыдущего. Он кажется ещё более зачитанным, на полях даже имеются странные закорючки (должно быть, пометки — почерк точно Хун-эра, ни слова не разобрать). А на иллюстрациях уже не женщины, доставляющие мужчинам удовольствие. Довольно детальные рисунки изображают переплетённые тела — несомненно, мужские. Се Лянь смотрит на невероятно бесстыдную картину с мыслью, что если бы его тело все ещё было живым, он бы покраснел до кончиков волос. Что ж, ещё недавно он имел крайне смутное представление, как можно было бы утолить свой голод по Хуа Чэну. Сейчас перед ним лежит ответ. Очень откровенный ответ.       — Ваше Высочество? — голос за спиной заставляет вздрогнуть и почти нелепо взмахнуть руками, чтобы скрыть разложенные на столе книги, но это мало спасает ситуацию. Пара свитков резво скатывается на пол, в комнате витает запах масел, а у злосчастной полки красноречиво валяются осколки глиняных пузырьков и отломанная дверца. Манёвра для оправдания не остаётся.       Зажмурившись, Се Лянь разворачивается и открывает рот, чтобы извиниться и объясниться, но вместо этого чувствует аккуратное прикосновение к ладони, и почему-то очень виноватый голос его Хун-эра прерывает так и не сказанные слова.       — Простите меня, Ваше Высочество. Я не хотел, чтобы вы это видели. Это... Я понимаю, как это может выглядеть, но я не...       Раскрыв глаза, Се Лянь видит поистине волшебную картину. Смущение на лице Хун-эра смотрится дивно. Он старательно отводит взгляд, хотя руку принца не отпускает. Его растерянный вид вызывает в душе Се Ляня непомерно большую волну нежности, и он осторожно, но крепко сжимает чужую ладонь. Хуа Чэн смотрит на него удивлённо и почти виновато, и улыбка сама просится на лицо принца.       — Всё в порядке, — мягко заверяет он, поймав загнанный взгляд Хун-эра. Это чувство, так похожее на страх, в родном взгляде кажется чуждым, совершенно не подходящим, и Се Лянь не медлит, спешит успокоить. — Ничего страшного. Хотя... — вновь поднимает голову то странное чувство, охватившее принца в момент, когда он думал, где мог его Хун-эр применить знания из этих книжек. — Мне бы хотелось знать, для чего тебе нужны подобные... Произведения.       Как ни старается, принц не может избавиться от горчащего на языке привкуса уксуса. В тон его невольно пробирается холодная нотка. Хуа Чэн тут же опускает голову повинно и явно не падает на колени только потому, что Се Лянь уже взял с него обещание так не делать.       — Простите, Ваше Высочество. Этот недостойный демон лишь хотел... Хотел быть готовым в случае, если...       — Если?.. — торопит Се Лянь.       — Если Ваше Высочество пожелает, — он замолкает и бросает быстрый взгляд на лицо принца. Тот не уверен, кто из них сейчас выглядит более сконфуженным. — Если пожелает... Чтобы его ублажили.       Опешивший Се Лянь всматривается в такое родное лицо, сейчас искажённое виной и стыдом. Хуа Чэн больше не смеет поднять на него взгляд, нервно кусает губу, оставляя на мягкой коже отметины от зубов, и будто неосознанно то сжимает ладонь Се Ляня сильнее, то ослабляет хватку, едва не отпуская. Молчание затягивается, и, восприняв его по своему, Хуа Чэн сильнее опускает голову, теперь уже точно желая упасть на колени и приняться извиняться.       — Я бы не посмел оскорбить Ваше Высочество! — заверяет он чуть подрагивающим голосом, от которого у Се Ляня внутри всё переворачивается. В памяти всплывает до боли похожий эпизод — тогда Хун-эр тоже извинялся, причём даже не за свою ошибку. — И никогда не посмел бы сделать того, что вы не желаете. Ваше Высочество, если вы сочтёте меня слишком грязным, я сожгу все эти книги и больше никогда…       — Желает, — выдыхает Се Лянь, подняв свободную руку, чтобы уже привычно потянуть своего Хун-эра за подбородок, вынуждая поднять взгляд. Тот смотрит виновато, не совсем понимая, что сейчас услышал, но не отстраняется. Собрав всю свою смелость, принц понижает тон и чуть хрипловато продолжает. — Моё Высочество желает, чтобы меня… ублажил Сань Лан.       Он намеренно выбирает именно это прозвище. «Сань Лан» — куда более личное, чем «Хуа Чэн»; более интимное, чем привычное, но несколько неуместное в такой ситуации «Хун-эр». Оно появилось, когда двое Непревзойдённых решили покинуть территорию Тунлу, чтобы отправиться к резиденции Хуа Чэна, и сошлись на мнении, что использовать прижизненное имя демона, перед которым дрожат даже Небеса, довольно опасно. Двусмысленность простого, казалось бы, обращения («Ваше Высочество, я правда был третьим ребёнком в семье!»), будоражила, и Се Лянь старался использовать его не слишком часто. Сейчас, впрочем, оно оказывается самым подходящим. И больше не двусмысленным, а вполне прозрачным и ясным.       — Ваше Высочество? — удивлённо шепчет Хуа Чэн, будто не веря своим ушам. Принц улыбается мягко.       — Я… желаю Сань Лана, — выдыхает он, наклонившись к родному лицу, и признание это даётся удивительно легко. Их губы за малым не соприкасаются, и Се Лянь начинает дышать, зная, как нравится его Хун-эру тёплое колыхание воздуха. — И если Сань Лан хочет, я бы хотел… ты… а ты сам желаешь этого? Желаешь… меня?       Уверенность будто рукой снимает, и принц замирает каменным изваянием. А что, если… если готовность Хуа Чэна — лишь стремление угодить его желаниям? Что, если его Хун-эру вовсе не хочется заходить дальше? Что, если своими словами он сейчас принудит единственное во всём мире любимое существо переступить через себя?       Хуа Чэн вдруг подаётся вперёд, скользит ладонью по щеке Се Ляня, а после — слегка нажимает на затылок, притягивая ближе к себе и впиваясь в губы жадным поцелуем. Прижимает к себе почти отчаянно, целует снова и снова, не глубоко, но ненасытно. Лишь через несколько минут отстраняется, сверкая своим чёрным глазом, затянутым пеленой неясного пока чувства, и выдыхает едва различимо:       — Больше всего на свете. Никогда и ничего я не желал так же сильно, как ублажить Ваше Высочество. Каждый день… каждый раз, когда я вижу вас, мне так хочется… чувствовать вас ближе. Чувствовать в себе или… брать вас. Тонуть в вас.       От каждого его слова принц словно вспыхивает сильнее. Внутри разгорается пожар, пожирающий все здравые мысли, оставляя на пепелище лишь неистовое желание. Се Лянь даже не дослушивает — хватается за красные одежды, притягивает к себе так близко, как только может, утягивает в поцелуй. Обнимает за шею, прижимается ходящей ходуном от сбитого дыхания грудью к груди, целует глубоко и жадно. Дышать ему не особо и нужно, но он всё равно задыхается, как задыхается и отвечающий ему с не меньшим жаром и желанием Хуа Чэн.       — Я хочу… я так хочу… — сдавленно шепчет Се Лянь в коротких перерывах между поцелуями.       Протискивает колено между напряжённых бёдер своего Сань Лана и громко стонет, чувствуя, как твёрдая плоть упирается в его ногу. Изданный им звук будто ломает последнюю преграду, и Хуа Чэн окончательно отпускает себя: прижимает к себе за талию, не сдерживая силы, толкается бёдрами, задевая такую же твёрдую плоть своего принца.       — Сань Ла-ан, — выдыхает тот, нехотя отстранившись, глубоко дышит, захлёбываясь раскалённым воздухом. Хуа Чэн смотрит на него потемневшим взглядом, и впору бы испугаться этой непроглядной черноты, отстраниться, сбежать, но Се Лянь лишь улыбается счастливо, осоловело, и притирается уже отвердевшим членом к чужой плоти. Одежда так сильно мешает сейчас, что принц, не особо задумываясь, принимается сдирать её со своих и чужих плеч, не особо заботясь о том, что из-за трясущихся рук и утраченного контроля над силой скорее просто рвёт ткань, чем снимает её. — Сань Лан… — он крупно вздрагивает, когда Хуа Чэн опускает голову ниже и касается губами бледной шеи точно в месте, где когда-то давно красовалась проклятая канга. — Ты же… научишь меня? Обещаю, что… ах! Буду… самым прилежным учеником…       С неясным выдохом, больше похожим на тихий рык, Хуа Чэн дёргает плечом, помогая скинуть вконец испорченное алое цзяньсю, ласково проводит ладонями по оголившемуся торсу Се Ляня — тот, готовый умереть во второй раз, снова стонет, не стесняясь, — и, наконец, отвечает:       — Это честь, Ваше Вы…       — Нет, — вдруг обрывает его принц. И чувствует, с каким неимоверным усилием его Сань Лан заставляет себя остановиться. Только вот Се Лянь добивался совсем не этого. Так что он с лёгким нажимом оглаживает чужие плечи, наслаждаясь мягкостью кожи, и куда мягче продолжает. — Не зови меня Высочеством. Не сейчас, — не удержавшись, он прижимается губами к крепкой груди, чуть левее солнечного сплетения. Сердце там, под кожей, не бьётся, но сам его хозяин отзывается очень живо. — Слишком… чужое.       — Тогда как… — Хуа Чэн замолкает и наконец-то издаёт стон — звук этот оказывается лучшей музыкой для ушей принца. Тот, довольный собой, ухмыляется и с невиданной даже для себя самого дерзостью заявляет:       — Я старше тебя, верно? — шалый взгляд скользит по чужому лицу, задержавшись на раскрасневшихся от поцелуев губах. — Так что… как насчёт гэгэ?       Последнее слово он выдыхает прямиком в приоткрытый от частого дыхания рот и тут же впивается в него новым поцелуем. Он никак не может насытиться своим Сань Ланом, особенно сейчас, когда уже поздно останавливаться и остаётся только идти до конца. Испытать все грани удовольствия, разрешить себе окончательно перейти черту…       — Если гэгэ этого желает, — наконец отзывается Хуа Чэн. В голосе его вновь звучат соблазнительные рычащие нотки, и это обращение… Се Ляня едва не выбрасывает за грань удовольствия от одного только его звучания. — Я расскажу. Объясню. Гэгэ стоит слушать внимательно и всё хорошенько запомнить.       Он с явной неохотой отстраняется от принца. Окончательно избавляется от обрывков одежды сам и стягивает остатки одеяний с Се Ляня. Обводит его обнажённое тело восхищённым, жадным взглядом, от которого у принца по позвоночнику пробегается мелкая дрожь — столько любви и нежности в этом взгляде, столько невысказанных пылких обещаний. Смущению не остаётся места, и даже малейшее желание прикрыться окончательно исчезает. Перед этим взглядом хочется красоваться. И Се Лянь красуется. Расправляет плечи, отбрасывает длинные волосы за спину, будто случайно проводит рукой совсем рядом с колом стоящим членом, намекая: смотри, Сань Лан, это благодаря тебе. Это твоё. Бери и наслаждайся.       Сам Хуа Чэн держится иначе. Чуть наклоняет голову. На первый взгляд, чтобы лучше рассмотреть своего принца, но на самом деле — как будто пытаясь ограничить обзор. Се Лянь помнит о его неуверенности, помнит, что Хун-эр всю свою жизнь до самой смерти был искренне уверен, что он уродлив. Должно быть, мысли эти остались с ним в той или иной степени сейчас. Но принц не собирается с этим мириться.       — Мой Сань Лан так красив, — с искренним восхищением выдыхает Се Лянь, почти поспешно возвращаясь к Хуа Чэну. Припадает губами к груди, цепляет пальцами сосок, выбивая хриплый стон, а потом спускает руку ниже, оглаживая кожу живота, задевает чувствительную горячую плоть. Свободной рукой обнимает за талию, прижимает к себе, намеренно сместив таз так, чтобы их члены соприкоснулись. Закрывает глаза, наслаждаясь хриплым долгим стоном. — Идеален. Вечность бы любовался. Любое страдание мира стоит одной возможности увидеть моего Сань Лана таким.       Звук, сорвавшийся с губ Хуа Чэна, подозрительно напоминает всхлип. Се Лянь вскидывает голову, ловя в чужом взгляде смесь эмоций: неуверенность меркнет на фоне всё сильнее разгорающейся страсти. Чувствуя, что он на верном пути, принц поднимает свободную руку, гладит по щеке (и тихо смеётся, когда его Сань Лан слегка поворачивает голову, чтобы поцеловать его пальцы) и поднимается выше, к скрытой за повязкой глазнице.       Хуа Чэн замирает, и Се Лянь понимает, что попал в точку. Эту проблему стоит решить сейчас, пока они ещё не зашли слишком далеко — хотя уже сейчас понятно, что остановиться не сможет ни один.       — Можно?.. — ласково спрашивает принц, поглаживая бледную скулу чуть ниже повязки. Терпеливо ждёт ответа, продолжает смотреть мягко, почти просяще. Даёт понять — если Сань Лан не захочет, он не станет настаивать. Но если захочет — будет благодарен.       — Гэгэ, это не входит в обучение, — Хуа Чэн пытается усмехнуться, но получается у него не слишком правдоподобно. Се Лянь улыбается ещё мягче. Осторожно оглаживает чужое лицо, скользя пальцами от лба к виску, заправляет чернильную прядку за чуть заострённое (демоны, эта черта — серьёзное испытание для самообладания!) ухо.       — Но я хочу видеть Сань Лана всего, — говорит с долей наивной капризности. — Почему я не могу увидеть моего Сань Лана целиком?       — Гэгэ, боюсь, ты передумаешь, — наиграно-шутливо отзывается Хуа Чэн, но принц не обманывается, чувствует — правда боится.       Се Лянь хмурится. Правда, тут же смягчает выражение лица, когда замечает в чёрном глазе напротив вспыхнувший огонёк вины. А потом, озарённый, убирает пальцы от уха Сань Лана, чтобы поймать его руку и направить вниз, прямиком к своему члену. По-прежнему твёрдому и горячему. Даже слегка дёрнувшемуся от прикосновения чужой ладони.       — Если мне что-то не понравится, Сань Лан сразу узнает, — ухмыляется принц, загоняя подальше мысль о том, какой же стыд испытает за себя потом, когда страсть и желание отпустят, и он вспомнит, как себя вёл и что и как говорил. Но это будет потом. Сейчас он хочет Хуа Чэна. И ещё он хочет, чтобы его драгоценный верующий понимал, насколько он желанен, и перестал сомневаться в себе. — Ты веришь мне?       — Это нечестный приём, гэгэ, — уже искренне смеётся Хуа Чэн. — Я не могу тебе не верить.       А после, решившись, медленно кивает, разрешая. Се Лянь не спешит, даёт время остановить. Вновь возвращает ладонь на законное место — на прекрасное лицо своего Сань Лана. Невесомо оглаживает скулу и висок, и, так и не встретив сопротивления, аккуратно стягивает повязку. Смотрит на пустующую глазницу с чуть сморщенной кожей верхнего века — и не чувствует ничего, кроме всепоглощающей любви.       — Мой Сань Лан — самый красивый человек из всех, кого я когда-либо видел, — чётко проговаривает Се Лянь, с лёгкостью выдерживая напряжённый взгляд. Он не волнуется, потому что не лжёт. Хватка на его члене, ещё мгновения назад бывшая лишь едва ощутимым прикосновением, усиливается, и с губ принца срывается тихий вздох. — И я бы не хотел, чтобы ты оскорблял того, кто мне дорог и кем я восхищаюсь.       — Гэгэ…       — А теперь, — продолжает тот почти невозмутимо, только почти бездумно дёргает бедрами, намекая, — я бы хотел вернуться к тому, на чём мы остановились. Ты обещал научить меня, как доставить удовольствие моему дорогому Сань Лану. Этот ученик готов внимательно слушать.       — Не здесь, — решает Хуа Чэн.       Он легко взмахивает рукой, и в ладонь ему будто сама собой прыгает глиняная колбочка (кажется, единственная уцелевшая вещь из содержимого той самой полки). После — подхватывает Се Ляня под бёдра и прижимает к себе одной рукой. Сам принц охотно обвивает его талию ногами, прижимаясь ближе. Даже не пытается сдержать стон, когда его член скользит по чужому животу, и он чувствует, как напрягаются и без того крепкие мышцы пресса его партнёра.       Хуа Чэн тем временем успевает где-то найти игральную кость и не глядя бросает, сразу же направившись к двери. Покинув библиотеку, они мгновенно оказываются в его спальне. У Се Ляня даже не хватает трезвости разума подумать о том, что вообще-то комнаты эти находятся далеко друг от друга. Какая разница? Главное, что они на месте, что они прижимаются друг к другу, осыпают лица друг друга беспорядочными поцелуями, сходят с ума и плавятся от прикосновений.       По-прежнему бережно удерживая свою ношу, Хуа Чэн медленными шагами добирается до кровати. Спиной Се Лянь чувствует гладкость дорогого шёлка; спереди его согревает жар бархатной кожи его Сань Лана. Сверху на них льётся мягкий серебристый свет, исходящий от крыльев призрачных бабочек, облепивших потолок и балдахин из лёгкой струящейся ткани, отделившей ложе от всего остального мира. Присутствие пусть и неразумных, но всё-таки наблюдателей, сначала смущает, но смущение это быстро испаряется, изгнанное жаром и нетерпением. Они ещё даже не перешли черту по-настоящему, а принц уже задыхается от восторга, от одних только мыслей о том, что они собираются сделать.       К его досаде, Хуа Чэн не спешит. Прижимается горячим телом, но пока — лишь целует. Жарко, влажно и до одури приятно, но почему-то не заходя дальше. Се Лянь нетерпеливо трётся членом о его живот, обнимает ногами крепче, чтобы притянуть ближе к себе, и еле находит в себе силы внятно произнести:       — Почему Сань Лан медлит?..       — Это не то дело, с которым стоит спешить. Гэгэ так не считает?       — Я считаю, что окончательно сойду с ума, если ты продолжишь тянуть.       Против воли в тон Се Ляня пробирается нотка нетерпеливого раздражения. Он почти готов тут же извиниться, понимая, что его слова могли прозвучать слишком резко, но Хуа Чэн, к его удивлению, только улыбается более раскованно и наклоняется, чтобы прижаться губами к дёрнувшемуся кадыку принца. Посасывает нежную кожу, оставляя новый, наверняка яркий на фоне бледной кожи, след, и едва не рычит от удовольствия.       — Что ж, желание гэгэ — закон, — наконец говорит он и подтягивает ближе тот самый глиняный пузырёк.       Се Лянь чуть недовольно стонет, когда тело, согревающее его нечеловеческим жаром, отстраняется, но потом взгляд его сосредотачивается на руках его прекрасного Сань Лана. Бледные, преисполненные изящества, но вместе с тем и силы пальцы легко откупоривают сосуд, и вокруг вновь разливается приятный аромат. Хуа Чэн хитро смотрит на принца, застигнутого врасплох притягательностью зрелища: отблески неверного серебристого света в его глазу придают ему поистине волшебный вид. И хотя принц не уверен, для чего именно нужен этот пузырёк, он смутно догадывается, что его Сань Лан не стал бы привносить в процесс что-то лишнее.       — Дай руку, гэгэ, — просит Хуа Чэн хрипло, и Се Лянь спешит подчиниться.       Протягивает ладонь, которую тут же ловят, чтобы поднести к тонким, прохладным губам. Губы эти трепетно проходятся по коже, останавливаются на каждой костяшке нежным прикосновением. Принц дрожит, сходит с ума, но в этот раз не торопит. Смотрит, наслаждается зрелищем: своих пальцев, заключённых в объятия широкой ладони; мягкого серебристого сияния, подчёркивающего нечеловеческую белизну их с Сань Ланом кожи.       — Гэгэ обещал слушаться моих наставлений, — самодовольно напоминает Хуа Чэн, и Се Ляня пронзает волной удовлетворения от одного только этого вида. Демоны, как же ему нравится, когда его драгоценный последователь выглядит таким… властным. Решительным. Преисполненным достоинства. — Обмакни пальцы в масло.       Без единого сомнения Се Лянь подчиняется. Опускает несколько пальцев в густое масло, задерживает так руку на несколько мгновений. Не удержав любопытства, всё-таки интересуется:       — Зачем?       От ухмылки Хуа Чэна у него поджимаются пальцы на ногах. Красиво, красиво, красиво! И так соблазнительно. Член, уже некоторое время сочащийся каплями смазки, снова дёргается, требуя внимания, и это не остаётся незамеченным. Сань Лан милостиво касается его своими прекрасными пальцами, оттягивает нежную крайнюю плоть, заставляя выгнуться. Но после — сразу убирает руку и приподнимает собственные бёдра. Теперь уже Се Лянь увлекается видом члена своего партнёра. Налитый кровью, твёрдый, крупный — чуть крупнее, чем у самого принца, — он маячит перед взором, и так велик соблазн обхватить его ладонью…       Однако сделать это Се Лянь не успевает. Хуа Чэн уверенно тянет его за руку, вымазанную маслом, себе за спину, и опускает на свою ягодицу, подсказывая направление. Принц удивлённо моргает.       — Сань Лан? — выдыхает коротко, но, не удержавшись, всё-таки обводит скользкими пальцами ложбинку между мягкими полукружьями, нащупывая колечко сжатых мышц.       — В первый раз обоим партнёрам может быть неудобно и даже больно, если правильно не подготовиться, — почти спокойно объясняет Хуа Чэн. Дыхание его, однако, сбивается, стоит Се Ляню слегка надавить на отверстие. — Гэгэ верно мыслит. Сначала нужно размять там… ах! Гэгэ, если ты будешь так спешить, я не смогу… объяснить…       — Так Сань Лан хочет, чтобы я взял его? — не веря своему счастью, уточняет Се Лянь. Интуитивно он догадывается, что стоит сделать. И продолжает мягко давить на сжимающееся от его прикосновений колечко. Внутри у него скручивается восторг. Его Сань Лан правда хочет… его в себе? Соединиться, подобно тому, как это было показано на иллюстрации в той книге?       — Гэгэ! — восклицает Хуа Чэн. Он почти бездумно двигает тазом, желая усилить нажим. — Этот последователь будет счастлив отдать себя… своему принцу. Но тебе может быть больно, если… не подготовить этого последователя, поэтому… нужно по… потерпеть.       — И что же мне стоит сделать со своим последователем? — с искренним любопытством вопрошает Се Лянь. Его партнёр пытается сосредоточить расфокусированный взгляд и с большим трудом переводит сбитое напрочь дыхание. Наклоняется к самому лицу принца, оставляет смазанный поцелуй на переносице, и шепчет на ухо:       — Протолкни один палец внутрь. Не бойся, прямо а-а-а! Прямо так. Гэгэ такой хороший… ученик… всё схватывает налету! — Хуа Чэн захлёбывается новым стоном.       Неосознанно он трётся своим крепким членом о живот Се Ляня, и тот отвлекается на шальную мысль: он ведь уже целовал Сань Лана во многие места… но не там. Как будет ощущаться его плоть на языке? А семя, какое оно на вкус?.. Смущённый тем, насколько же грязные мысли его посетили, принц сосредотачивается на том, что мягко проталкивает палец внутрь Хуа Чэна и осторожно обводит им мягкие стеночки. Ощущение совершенно новое и удивительно захватывающее. Второй рукой Се Лянь обнимает партнёра за талию, прижимая ближе к себе и сдерживая порыв двинуть бёдрами — а так хочется вновь провести членом по чужому подтянутому животу!..       — Когда достаточно разомнёшь, — хрипло продолжает Сань Лан, чуть нагнувшись вперёд и упёршись руками в постель по бокам от головы Се Ляня. Ловит его взгляд и смазано улыбается, — можешь добавить второй палец. И попробуй развести их, только медленно.       Увлечённый своим занятием принц с радостью подчиняется. Второй палец заходит чуть сложнее, но очень помогает масло — теперь он понимает, зачем оно было нужно. Через несколько минут аккуратных движений, разбавленных пошлыми вздохами, пальцы Се Ляня уже свободно скользят в Хуа Чэне. А потом… того вдруг подкидывает, с губ срывается громкий вскрик, и он весь сжимается вокруг пальцев принца.       — Что-то не так? — Се Лянь испуганно замирает, а Сань Лан беспорядочно мотает головой, так что его чёрные волосы растрёпываются ещё сильнее. Вид этот поистине завораживает, так что сложно удержаться и не поцеловать — да и зачем сдерживаться?       — Всё… так, гэгэ, — с трудом выдыхает в чужие губы Хуа Чэн и снова сжимается, когда принц возобновляет движение пальцев. — У мужчин внутри есть место… если его задеть, становится так хоро-о-о-шо! Гэгэ… Ваше Высочество… остановись, иначе я… иначе я кончу слишком рано…       — Но ведь Сань Лану хорошо? — уточняет Се Лянь, но всё-таки двигать пальцами прекращает. Почти минута требуется Хуа Чэну, чтобы перевести дыхание.       — Я хочу кончить, чувствуя в себе гэгэ. Не пальцы, а твой… — он красноречиво опускает взгляд на истекающий смазкой член принца. — Добавь третий палец. И, прошу тебя, аккуратнее, ты делаешь мне чересчур хорошо.       И вновь Се Лянь слушается. Старается избегать той самой точки, добавляет третий палец и аккуратно разводит их в стороны. Хуа Чэн всё равно продолжает стонать, и звуки эти способны свести с ума. Принцу приходится собирать в кучу всё своё самообладание, чтобы сдерживать силу — он всё ещё помнит, что контролирует её недостаточно хорошо и может случайно навредить своему Сань Лану.       — Достаточно!.. Гэгэ, пожалуйста, — умоляет тот. С трудом разжимает пальцы правой руки, которой до этого цеплялся за простынь (уже местами рваную) и тянет Се Ляня за плечо, меняя их положение. Теперь уже он лежит на спине, а принц поспешно перемещает ладонь с его талии на постель, чтобы не придавить. — Теперь можно. Пожалуйста.       С тихим хлюпаньем Се Лянь вынимает пальцы. Звук выходит таким пошлым, что только теперь он чувствует себя смущённым. И заворожённым открывшимся перед ним видом: Хуа Чэн, взмокший, с выделяющимся на светлой коже румянцем, с растрёпанными и разметавшимися по подушкам волосами… Он выглядит так соблазнительно, что принцу с трудом удаётся сохранить остатки разума и не наброситься на него с поцелуями-укусами.       — На иллюстрации в той книге герои… были в другой позе. Один брал другого сзади. Кажется, там была пометка, что так удобнее? — неуверенно уточняет он. И тонет в бездне почерневшего взгляда своего партнёра. Тот только резко мотает головой и тянется руками к Се Ляню, сжимая его в стальных объятиях. Даже находит в себе силы ответить:       — Я хочу видеть лицо гэгэ.       А потом он разводит бёдра в стороны и обхватывает ногами талию принца, совсем как недавно тот обхватывал его самого. Всё ещё сдерживая крохи самообладания, Се Лянь прижимается к ложбинке между ягодиц своего Сань Лана. Рукой помогает себе направить головку члена прямо в растянутую дырочку и медленно протискивается. Хуа Чэн под ним запрокидывает голову и закусывает губу, жмурится то ли от удовольствия, то ли от боли. Опасаясь последнего, принц заставляет себя двигаться медленно, позволяя привыкнуть к размеру.       — Масло… — вдруг выдыхает Хуа Чэн, — добавь масла…       Се Лянь несколько мгновений пытается найти в складках измятых простыней заветный пузырёк. Оказывается, что тот, потерянный в процессе, успел откатиться в сторону, и часть его содержимого вытекла. Но смазки внутри всё ещё достаточно, и принц спешит вылить немного на свой член, даже вытаскивает его для удобства. Замирает, жадно разглядывая раскрасневшееся отверстие. После — поспешно размазывает масло по своей плоти, и вновь прижимается, заходя в этот раз увереннее. Получается лучше — кожа с лёгкостью скользит по коже, прямо в жаркую глубину, а на лице Хуа Чэна теперь уже вполне ясно читается удовольствие.       — Гэгэ… — шепчет он, когда Се Лянь останавливается, войдя целиком. Медленно двигается, приноравливаясь, и сильнее обнимает своего принца коленями за бока. — Гэгэ заполнил меня, — в тоне его вновь проскальзывают самодовольные нотки. Се Лянь несдержанно рычит и подтягивает его за бёдра ближе к себе, входя ещё глубже. — Ах! Гэгэ такой прекрасный ученик… Делает так приятно своему Сань Лану…       — Я хочу… двигаться, — с трудом выговаривает Се Лянь. И тут же оказывается в плену затуманенного взгляда.       — Двигайся, — то ли просит, то ли приказывает Хуа Чэн. — Не сдерживайся, гэгэ. Пожалуйста, бери этого Сань Лана так, как тебе хочется.       Его слова сметают последнюю границу самообладания принца. Он и правда двигается: сначала медленно отстраняется, почти выйдя из своего партнёра, и тут же толкается обратно, уже быстрее. Вновь отстраняется и толкается, ещё сильнее. И продолжает, постепенно наращивая темп. Смещает руки под поясницу Хуа Чэна, чтобы было удобнее обнимать и прижимать к себе, и вскоре уже вколачивается в него, не сдерживаясь. Он толкается так сильно, что спина его Сань Лана то и дело скользит по простыням, и сам он выгибается и стонет так громко, что, останься у Се Ляня хоть капля стыда, он бы уже спешил скрыться в самой отдалённой пещере. Но сейчас он лишь с наслаждением вслушивается в эту прекрасную музыку, ласкающую слух, и продолжает в бешеном ритме двигаться. Лишь на секунду мелькает мысль, что он может перестараться, но она тут же сметается особенно долгим стоном Хуа Чэна. К тому же… он ведь сам разрешил. А ещё он — Непревзойдённый Князь демонов, обладающий невероятной силой и выносливостью. Кто, как не он сможет выдержать напор другого Князя?       В какой-то момент Сань Лан добавляет их движениям огня, принявшись подмахивать бёдрами, легко подстраиваясь под ритм. Се Лянь окончательно теряет разум, с трудом сосредоточив взгляд на его лице: искажённом таким сладким удовольствием, с покрасневшими уголками глаз, с распахнутым в непрекращающихся стонах ртом, который так и манит, чтобы его поцеловать… Разрываемый двумя желаниями — смотреть на эту бесподобную картину и впиться в эти мягкие губы жёстким поцелуем, — Се Лянь на мгновение теряется, замедлившись. Но Хуа Чэн, словно угадав его сомнения, притягивает лицо принца к своему и целует, сразу же толкаясь языком в рот. Обнимает за шею, прижимаясь ещё сильнее, коротко выдыхает. Стоны их смешиваются в один — ужасно откровенный, полный страсти.       А потом… перед взором Се Ляня вспыхивает картинка. Чуть-чуть смазанная, двигающаяся, но совершенно однозначная. Их с Сань Ланом крепко переплетённые тела. Лежащий сверху принц двигается, вбивается в податливое тело Хуа Чэна, а тот обнимает его за талию своими стройными ногами и принимает в себя с нескрываемым удовольствием. Руки их крепко обвиваются вокруг тел друг друга, прижимают сильнее. Соединённые в поцелуе губы прячутся за занавесью растрепавшихся волос Се Ляня, но эта тайна только добавляет общей картине таинственной красоты. Их занятие любовью — никак иначе это не назвать — так чарующе и чувственно выглядит со стороны, что принц окончательно срывается за грань, вскрикивает особенно громко, толкается особенно сильно, и перед глазами его словно вспыхивает фейерверк.       Волна удовольствия пронзает всё тело, заставляет содрогнуться и ещё раз толкнуться в радостно принимающего его Хуа Чэна. Застонать ещё громче, чувствуя, как Сань Лан сжимается на нём и стонет невероятно сладко, дрожит в его объятиях. А опустив взгляд, Се Лянь успевает заметить тугую струю, вырвавшуюся из дёргающегося члена Хуа Чэна. Белёсая жидкость пачкает их животы, немного даже попадает на грудь принца, и он при виде этой совершенно бесстыдной картины чувствует себя как никогда счастливым.       Сань Лан с хриплым вздохом обмякает на постели, но объятия не ослабляет ни на мгновение. Се Лянь тоже расслабляется, уже не особо переживая, что может придавить своего партнёра, утыкается носом тому в грудь и глубоко дышит. В голове почему-то бьётся мысль, что таким живым он себя не чувствовал никогда за всю свою первую жизнь. И только сейчас, будучи вообще-то мёртвым, он понимает, как много тогда упустил. Словно только сейчас начал дышать полной грудью, увидел то, к чему раньше был слеп.       — Ваше Высочество, — сбивчиво шепчет Хуа Чэн. Пригревшийся в своём положении принц только легонько шлёпает его ладонью по плечу. В голосе спешащего исправиться Сань Лана слышится улыбка. — Гэгэ.       — Что? — тянет Се Лянь, скользя губами по его ключице.       — Я люблю тебя.       Вскинувшись, принц видит направленный на себя взгляд, полный нежности и в то же время жара. Беззаветной преданности и сумасшедшего влечения. Хуа Чэн смотрит на него так, словно в одном Се Ляне сосредоточился целый мир и даже чуточку больше. Удовлетворённый, разнеженный, его Сань Лан выглядит так соблазнительно, что у принца внутри всё сжимается от ответной любви. Хочется утопить своего драгоценного последователя в нежности, хочется прижать его к себе крепко-крепко и никогда не отпускать. Положить к его ногам целый мир, уничтожить всех врагов, сжечь в негасимом пламени всё, что может хоть немного расстроить. Хочется делать всё, чтобы всегда видеть эту довольную улыбку на любимых губах, сияющий счастьем взгляд. Хочется обладать им и отдать себя целиком и полностью.       Почти растерянно вглядываясь в лицо напротив, Се Лянь ощущает, как тонет в своих чувствах к его драгоценному Сань Лану.       — Вы… ты — лучшее, что происходило со мной, — продолжает Хуа Чэн серьёзно. — Я был бы рад даже если бы ты просто изредка смотрел на меня. Но ты… ты даришь мне столько тепла, столько внимания, ты одариваешь меня своей привязанностью, ты хочешь меня! Ты так хорошо брал меня, гэгэ, так нежно и так жадно… я столько раз… я мечтал об этом, думал, но я даже представить не мог, как это на самом деле приятно. В тысячу раз лучше любой фантазии.       — Так ты… — слегка сбитый с толку всей этой пылкой речью Се Лянь мучительно краснеет. — Ты никогда не… ты только фантазировал? И больше… ничего?       Кислящее в основании языка чувство вновь поднимается откуда-то из души, но в этот раз — только чтобы раз и навсегда исчезнуть, сметённое простым и прямолинейным ответом.       — Тело и душа этого последователя целиком и полностью принадлежат гэгэ, — твёрдо говорит Хуа Чэн. Смотрит так пронзительно, что у принца в душе словно мёд разливается. — Разве мог я позволить кому-то ещё посягнуть на них? Даже себе самому?       — Но ты… так хорошо знал, что делать…       — Для этого мне и нужны были те книги. Я не мог позволить кому-то чужому показывать мне, тем более позволить касаться меня. Но теорию я изучил настолько, насколько это было возможно. Гэгэ… не считает это оскорбительным?       Се Лянь медлит с ответом. Тает под полным нежности взглядом и остро чувствует, как вина за собственную мнительность оплетает душу. Сам себе придумал проблему и как последний болван подумал плохо о своём Сань Лане — единственном во всём свете существе, сохранившем преданность своему принцу. Позволил собственной глупости расцвести. Оскорбил своим недоверием. Проклятый дурак, не заслуживший счастья, которое сейчас так открыто ему улыбается!       — Я люблю тебя, — наконец, отзывается принц. Приподнимается на локтях, чтобы было удобнее, обхватывает ладонями лицо Хуа Чэна и одаривает глубоким, тягучим поцелуем. — Я так сильно люблю тебя, Сань Лан. Я, кажется, даже не могу передать словами, как сильно… ты мне нужен. Но, думаю, я могу… показать.       Идея мгновенно его захватывает. Способ одной стрелой поразить сразу трёх ястребов: и искупить вину, и показать свою любовь, и выполнить желание Хуа Чэна. Воодушевлённый, Се Лянь взглядом ищет глиняный пузырёк, вновь затерявшийся в окончательно сбившихся простынях. Сань Лан с любопытством наблюдает за его метаниями, кажется, уже смутно догадываясь, что задумал Его Высочество.       В процессе поисков Се Лянь выходит из Хуа Чэна. Украдкой бросает быстрый взгляд вниз, на место, где соединялись их тела, и тут же замирает. Расслабленный и довольный Непревзойдённый не спешит сводить ноги, и принцу ничто не мешает увидеть припухшую, покрасневшую дырочку, из которой сочится белая жидкость. Картина откровенная, даже развратная, но такая притягательная. Чувствуя, как румянец заливает не только лицо, но и шею (и это у него, у демона высшего ранга!), Се Лянь громко сглатывает. А потом разум его зацикливается на одной мысли: если у него получится воплотить задуманное, внутри него точно так же будет плескаться семя его Сань Лана…       Он вновь чувствует, как наливается тяжестью член.       Наконец, злосчастный пузырёк находится. Заметно подрагивающими руками Се Лянь ловит ладонь Хуа Чэна. Тот кажется слегка сбитым с толку, когда принц сначала подносит его ладонь к своему лицу и обводит языком тонкие длинные пальцы. Удовольствия от собственных действий Се Лянь не скрывает, и особенно ему приятно видеть на лице партнёра смущение. Эта картина даже более чарующая, чем самодовольство и властность Сань Лана.       — Гэгэ? Что ты задумал? — на всякий случай уточняет тот. Но вместо ответа дожидается только широкой ухмылки.       Впрочем, гадать дальше не приходится: Се Лянь теперь уже сам направляет его руку, окуная пальцы в пузырёк с маслом. Высунув их, старательно помогает размазать густую жидкость на ладони, а потом уверенно направляет ниже, на собственные ягодицы.       — Гэгэ, ты уверен? — Хуа Чэн слегка напрягает запястье, чтобы остановиться и чуть-чуть остудить пыл принца. Тот с готовностью кивает.       — Нисколько не сомневаюсь, — Се Лянь мягко улыбается и настойчивее давит на руку партнёра. — Я хочу этого, честное слово. Во-первых, ты сам говорил, что хочешь… взять меня. Во-вторых, когда я брал тебя, у тебя было такое лицо… Я теперь точно знаю, как это происходит. В этом нет ничего страшного, и я хочу почувствовать тебя в себе тоже. Чтобы ты взял меня. Хочу, чтобы ты излился… — румянец, заливший лицо и шею принца, враз становится ярче, — в меня. Ты ведь… хочешь, правда? Я не стану настаивать, если нет, но…       — Хочу.       Распадаясь на кусочки от направленного на него тёмного взгляда, Се Лянь даже не пытается подавить волну дрожи, прокатившуюся по всему телу. Жажда, проявившаяся во всём облике его Сань Лана, пробуждает в разуме чувство гордости. Так приятно знать, что на него смотрят так: с желанием, любовью, ненасытностью. И не абы кто смотрит, а его драгоценный, любимый, самый родной Сань Лан. Это он опускает голову, чтобы впиться губами в кожу под рёбрами, оставляя один за другим россыпью лепестков засосы. Это он, Хуа Чэн, гроза Небес, ласково оглаживает его бедро, мягко отводя в сторону. Касается губами головки члена, отвлекая от момента, когда проталкивает палец в ложбинку между ягодиц принца.       Окружённый всеми этими прикосновениями, стоящий на коленях перед любимым, Се Лянь плавится, растекается в родных объятиях. Никакой жар Медной печи не может сравниться с жаром, разливающимся у него в груди, когда принц думает, что ещё немного, совсем скоро, и они вновь соединятся с его Сань Ланом в единое целое, в этот раз немного иначе. В этот раз он, Се Лянь, отдаст себя, почувствует внутри горячую плоть, будет сжиматься вокруг любимого и кричать от удовольствия.       Хуа Чэн проявляет невероятное терпение. Видя его потемневший взгляд, принц подозревал, что тот сорвётся почти сразу, не успев даже толком подготовить его для проникновения. Помнил предупреждение о том, что в первый раз может быть больно, и даже был готов потерпеть. Только бы заполучить эти моменты единения. Но Сань Лан и здесь не изменяет себе. Он растягивает тугое колечко мышц тщательно и неспешно, чутко отслеживая любой выдох со стороны своего возлюбленного. Отвлекает от возможной боли, то осыпая грудь и живот поцелуями, то задевая языком соски, то наклоняя голову, чтобы обласкать твёрдый член, слизывая капли сочащейся смазки. Се Лянь наблюдает за всем этим, понимает, что должен бы ответить чем-то, но ему слишком хорошо в родных руках Хуа Чэна, и любой порыв хоть как-то сделать хорошо в ответ, теряется вместе с чувственными стонами, срывающимися с губ. Невольно принц даже задумывается, что был бы совсем не против окончательно умереть именно сейчас, в такой момент, качающимся на волнах удовольствия, чтобы это было последнее, что он почувствует.       — Са-а-ань Ла-а-ан! — всхлипывает Се Лянь, когда Хуа Чэн, уже добавивший третий палец, задевает ту самую точку внутри. От удовольствия он забывает имитировать дыхание и крепко сжимает плечо партнёра, за которое всё это время держался.       — Полегче, гэгэ, — хрипло роняет Сань Лан, оторвавшись от своего занятия. Принц невольно всхлипывает, когда смотрит на него: раскрасневшегося, с влажными губами и тонкой ниточкой слюны, тянущейся к красной головке Се Лянева члена… Ему приходится ещё сильнее схватиться за плечо Хуа Чэна, чтобы не кончить прямо в этот самый момент. — Гэгэ!.. Даже мне немного сложно выдержать твой напор.       Тихий смех Сань Лана слегка отрезвляет Се Ляня. С трудом оторвав руку от плеча партнёра (кажется, он только чудом не переломал любимому кости), принц хватается за изголовье кровати. Выполнено оно из особо твёрдого сорта древесины, и должно бы выдержать даже его хватку.       — Сань Лан, разве не пора? — нетерпеливо ёрзая, вопрошает Се Лянь. — В этот раз я могу кончить слишком рано. Прекрати мучить меня и возьми!       — Что вы такое говорите, Ваше Высочество, — Хуа Чэн тут же ухмыляется. И, довольный собой, чуть сгибает пальцы, когда принц собирается напомнить ему о правильном обращении. Вместо поучительного комментария у Се Ляня вырывается только долгий вскрик, и ему приходится направить всю силу воли на то, чтобы всё-таки сдержаться. — Этот Сань Лан хочет должным образом подготовить своего принца.       — Этот… принц… хочет, чтобы Сань Лан перестал тянуть! — огрызается Се Лянь. Кое-как совладав с собой, он мягко отталкивает Хуа Чэна, вынуждая лечь. Тот, почуяв неладное, вскидывается, чтобы остановить и что-то сказать, но принц нетерпеливо качает головой и уже куда аккуратнее тянет за руку партнёра, вынуждая вынуть пальцы. В этот раз пошлое хлюпанье уже не смущает. Зато немного смущает задуманное. И непривычное чувство пустоты тоже. — Если Сань Лан хочет тянуть, то этот принц вынужден взять всё в свои руки.       — Гэгэ!.. — вновь вскидывается Хуа Чэн, но Се Лянь, стараясь контролировать силу, давит ему на грудь одной рукой. Другую же… отводит за спину, чтобы нащупать член Сань Лана и направить его в себя.       Вообще-то принц не уверен до конца, что получится именно то, что он задумал. Просто сама собой в голове всплыла картинка одной из поз, подсмотренных в «Весеннем сборнике». Там, конечно, роль «наездницы» выполняла женщина, но чисто теоретически он ведь тоже может…       Воплотить задуманное оказывается всё-таки сложнее, чем Се Лянь ожидал. Во-первых, он снова забыл про масло. По-хорошему, стоит хорошенько намазать им член Хуа Чэна и, может быть, немного смазать собственный проход… но отступать уже поздно — вон, каким потерянным и заворожённым выглядит Сань Лан. Во-вторых, тот, очевидно, знал, о чём говорил, рассуждая о должной подготовке. Вроде бы Хуа Чэн достаточно долго растягивал Се Ляня, но всё-таки сейчас он понимает, что всё ещё узковато. Стоит головке протиснуться в его растянутый проход, принц ощущает боль. Приходится замереть в таком положении, заставляя тело привыкнуть. Догадавшись, что что-то не так, Хуа Чэн вновь пытается подняться.       — Ваше Вы…       Спорить с ним Се Ляню совершенно не хочется. Он не против потерпеть немного боли — совсем слабой, правда мелочь. Такая мелочь в сравнении с возможностью почувствовать в себе его драгоценного Сань Лана!.. Поэтому принц не раздумывает долго. Он порывисто наклоняется и глубоко целует, снова перемещая руку на изголовье и сжимая его. Хуа Чэн, даже если и хотел его остановить, больше не может, потому что никогда не посмеет прервать поцелуй. Постепенно Се Лянь опускает таз, насаживаясь на член своего Сань Лана — медленно, но верно. И когда он всё-таки отрывается от мягких губ партнёра, тот не тратит время на болтовню. Он вновь отвлекает, так же хорошо, как и раньше, принявшись целовать и вылизывать грудь Се Ляня. Даже цепляет в этот раз зубами соски, и, демоны, это так горячо!.. Так хорошо, что у принца глаза закатываются от удовольствия. Когда же он, наконец, полностью опускается, Хуа Чэн уже сам тянет его за подбородок, чтобы поцеловать. В то же время он аккуратно оглаживает ладонями тело Се Ляня, добирается до ягодиц и сжимает их. Не слишком сильно, не слишком слабо — так идеально, что получается только довольно простонать в поцелуй.       Проходит несколько минут, прежде чем Се Лянь окончательно привыкает к распирающему его изнутри ощущению. Он качает на пробу бёдрами, и наградой ему служит сбитый стон Хуа Чэна. Тот сжимает его ягодицы чуть сильнее, уже подступая к грани боли, но не переходя её. Хрипло дыша, Сань Лань поднимается короткими поцелуями по лицу принца, проходится по скуле, сцеловывает выступившие в уголках глаз слёзы, подбирается к уху и протяжно стонет:       — Гэгэ…       Губы его лишь слегка задевают мочку, но у Се Ляня будто душа из тела вылетает. И забывается напрочь любая боль, когда Хуа Чэн, всё такой же чуткий, втягивает эту самую мочку в рот. Посасывает аккуратно, едва ощутимо прихватывает зубами. Принц невольно вскидывается, меняя положение, и толстая головка внутри него задевает то самое местечко. Се Лянь почти скулит, бездумно двигает тазом, чтобы повторить это ощущение. Приподнимает бёдра, чтобы тут же опустить — чуть быстрее. И — ещё быстрее.       Наблюдая за тем, как мечется под ним Хуа Чэн, как цепляется за его ягодицы и задыхается, издавая протяжные стоны, Се Лянь не уверен, кому из них сейчас приятнее. Он и сам сгорает от удовольствия: с каждым новым толчком член внутри него скользит всё легче, боль отступает окончательно, уступив место наслаждению. Не всегда у него получается опуститься под правильным углом, но когда головка всё-таки проезжается по заветной точке, принцу кажется, что он парит. Теперь ему понятно, почему на лице Сань Лана было такое выражение. Знать, что тебя берёт любимый, что ты сам доставляешь ему удовольствие — стоит всего.       — Гэгэ… — вкрадчиво, насколько позволяют остатки самоконтроля, зовёт Хуа Чэн. Се Лянь отвечает ему громким стоном. — Гэгэ так хорошо принимает этого Сань Лана… ах-ха… В гэгэ так узко и горячо!       — С-сань Лан!! — до этого момента принц считал, что смутиться ещё сильнее он уже не сможет. Что ж — он ошибался, ещё как может.       — Этот Сань Лан хотел бы остаться так навечно, — продолжает шептать Хуа Чэн, изредка прерываясь, чтобы оставить очередной поцелуй на шее своего гэгэ. Он вскидывает бёдра, подстраиваясь толчками под ритм Се Ляня, обнимает того за талию, и с каждый разом старается насадить его на себя ещё сильнее, толкнуться ещё глубже. — Гэгэ сведёт этого Сань Лана с ума, и Сань Лан будет счастлив.       — Кто кого сведёт… с ума… — с трудом выдыхает принц. Он ловит расфокусированный взгляд партнёра и кривовато, то и дело сбиваясь на стоны, улыбается, подтягивая его к себе. Теперь Хуа Чэн почти сидит, и прижиматься к нему становится куда удобнее. — Сань Лан. Сань Лан! Ах… Я так люблю Сань Лана. Мой красивый, прекрасный Сань Лан, — Се Лянь чмокает его в нос, в губы, в щёку. Задевает губами правую бровь, аккуратно прижимается поцелуем чуть ниже. Хуа Чэн замирает лишь на мгновение, но тут же продолжает двигаться. — Сань Лан может снова показать?.. как… как тогда, когда я брал его…       — Гэгэ понравилось?.. — и вновь в усмешке Хуа Чэна сквозит самодовольство, перед которым Се Лянь готов преклоняться. — Что именно хочет увидеть гэгэ?       — Я хочу… хочу увидеть… ах! Быстрее, Сань Лан… Я хочу увидеть, как Сань Лан входит в меня…       Ничего больше не сказав, Хуа Чэн крепко прижимается лбом ко лбу принца. Спустя ещё несколько мгновений перед глазами того слегка рябит, а потом вновь возникает чуть смазанная картинка — ещё более волнующая, чем в прошлый раз. Смотреть со стороны на то, как в него толкается крепкий, красивый член его Сань Лана… опыт действительно непередаваемый. Особенно странно смотреть на собственное лицо, на котором отражается непередаваемое удовольствие.       Но сильнее всего поражает… звук. Словно со стороны Се Лянь слышит стоны — не только Хуа Чэна, но и свои собственные. Он и представить не мог, что звучит так… разнузданно. Так откровенно. Неудивительно, что его Сань Лан едва не дымится.       Когда Се Лянь чувствует, что приближается к пику, он отстраняется от лица Хуа Чэна. Тот смотрит в ответ чуть потеряно, но внимательно. Даже в такой ситуации, едва не теряя контроль над собой от удовольствия, он готов слушать и слушаться. От волны разлившейся в груди нежности принц едва не сбивается с ритма.       — Я люблю тебя, — чётко, насколько может, заверяет Се Лянь. Затуманенный взгляд Сань Лана становится чуточку яснее. — Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я люблю… А-а-а!       В этот раз принцу и впрямь кажется, что его душа воспарила и покинула тело — такое острое удовольствие пронзает его насквозь. Он против воли сжимает в себе плоть Хуа Чэна — тот тихо шипит, но шипение его почти мгновенно перетекает в долгий, громкий стон, и Се Лянь вторит ему, чувствуя, как его изнутри заполняет горячее семя. А потом до него доносится треск. Секунда — и вот они с Сань Ланом уже лежат посреди обломков расколовшейся кровати, а из его ладони высыпается деревянная труха. Он что, так сильно сжал изголовье?.. Даже сияющие белым светом бабочки, и не думавшие пугаться громких стонов и вскриков, разом разлетаются в стороны вспугнутым роем.       Едва переведший дыхание Хуа Чэн осматривается со смесью удивления и веселья во взгляде. Се Лянь даже не винит его, когда слышит насмешливое:       — Гэгэ так силён. Эта кровать была сделана из самшита. Я несколько раз задевал её духовной энергией во время тренировок, и совсем не повредил.       — Сань Ла-ан! Прости! — принц спешит закрыть полыхающее краснотой лицо ладонями. — Я не хотел, правда! Я просто… О нет! Я же мог и тебе что-то повредить!       Перепуганный, Се Лянь принимается ощупывать плечи Хуа Чэна. Благо, кости целы, хотя синяки наверняка должны были остаться. Хорошо, что Сань Лан вовремя его предупредил, иначе всё могло быть гораздо, гораздо хуже!       — Мне так жаль! — продолжая возиться, бормочет принц. Улыбка пропадает с лица Хуа Чэна, и тот предостерегающе зовёт:       — Гэгэ.       — Я всё исправлю! Раздобуду тебе новую кровать или…       — Гэгэ, — тон Сань Лана становится настойчивее.       — Можешь забрать кровать из моих покоев, точно! Я вполне могу поспать и на полу…       — Гэгэ! — Хуа Чэн вдруг крепко прижимает Се Ляня к себе, не позволяя отодвинуться. Тот удивлённо замолкает и только непонятливо моргает. Выражение лица Хуа Чэна тут же смягчается, он даже тихонько смеётся. — Гэгэ, кажется, кое-что забыл.       Он красноречиво кивает вниз, и принц вспыхивает ещё сильнее, понимая, что всё это время ёрзал, когда… когда Сань Лан всё ещё не вышел из него. Ох, можно ли почувствовать себя ещё более неловко!       — Я-я не хотел доставить неудобства! — тут же извиняется Се Лянь. Ему едва удаётся подавить порыв отбить поклон в качестве извинения, и то — потому что Хуа Чэн ещё раз красноречиво сжимает его бока своими сильными, но не чересчур руками. — Ох, подожди, я сейчас.       Сань Лан вопросительно выгибает бровь — несмотря на свои слова, принц сохраняет прежнее положение. Только яркий румянец всё более отчётливо наползает на шею, потому что лицу краснеть уже просто некуда.       — Ох, эм. Да. Не могли бы мы… перевернуться? — отчаянно отводя взгляд, спрашивает Се Лянь. Он не видит выражения лица Хуа Чэна, но прекрасно чувствует исходящее от него удивление.       — Что-то не так?       — Это… нет. Всё… всё хорошо. Просто если ты выйдешь так, то… — принц опускает голову пониже, чтобы скрыться от пристального взгляда Сань Лана за своими волосами. — Всё… вытечет. Кхм. Мне бы… не хотелось.       На несколько мучительных мгновений комнату окутывает тишина. Се Лянь, по-прежнему опасаясь смотреть на Хуа Чэна, старается вообще не двигаться. Не дышать и вообще никак не напоминать о себе. Что за глупость, в самом деле!       А потом молчание разрывается звонким смехом. Он даже нисколько не задевает, и принц поспешно переводит взгляд на Хуа Чэна. У того во взгляде пляшут искорки веселья, и никакого намёка на издёвку. Он… просто счастлив.       Отсмеявшись, Сань Лан просто прижимает Се Ляня к своей груди и зарывается носом в его волосы. Лежать на поломанной кровати не особо удобно, но в объятиях друг друга им слишком хорошо, чтобы как-то менять положение. Ощущение приятной заполненности принцу немного непривычно, но в то же время так естественно...       — Ты лучше всех, гэгэ! — вновь хохочет Хуа Чэн. Се Лянь тут же надувается полушутя:       — Сань Лань смеётся надо мной!       — Никогда я не стану насмехаться над Вашим Высочеством, — Хуа Чэн прижимается губами к левому виску принца. В голосе его — убийственная серьёзность. — Вы, правда, самый лучший. Самый красивый, самый сильный, самый восхитительный. Только вы можете говорить такие непристойности и так очаровательно краснеть. Если бы я не был уже влюблён в вас без памяти, после ваших слов и вашего смущения, я бы влюбился до потери разума. Я самый счастливый мужчина на всём свете.       — Неправда, — бурчит Се Лянь. Пунцовый румянец не спешит сходить с его лица, и во многом этому способствует тот факт, что Сань Лан всё ещё в нём. И, кажется, вовсе не спешит отодвигаться сам. — Это я самый счастливый. Заполучил тебя. Кстати! Как ты смог показать мне… нас… ну, со стороны?       — Бабочки. Они связаны с моим сознанием, — поясняет Хуа Чэн.       — Ты не говорил, что умеешь даже такое. Сань Лан удивительный, — с лёгкой долей самодовольства замечает принц. Самодовольство в нём вызывает мысль, что удивительный, прекрасный Сань Лан принадлежит ему. Целиком и полностью, во всех смыслах. И принадлежность эта взаимна.       — Я и сам не знал, — смеётся тот. — Просто вспомнил о них и подумал, что, должно быть, перед ними открывается великолепный вид. А потом просто… увидел. И понял, что не могу не поделиться со своим прекрасным гэгэ секретом. Так значит, гэгэ понравилось? — как бы между прочим интересуется Хуа Чэн.       Несмотря на шутливый тон, в вопросе чувствуется лёгкое напряжение. Уловивший это напряжение Се Лянь долго не думает — просто прикусывает партнёра за сосок, совсем как тот делал недавно. Ответ оказывается достаточно красноречивым, но Сань Лан на этом не успокаивается.       — А как гэгэ понравилось больше? — интересуется он уже более расслабленно.       Принц тяжело вздыхает, и в этот раз поднимает голову, чтобы утянуть Хуа Чэна в долгий поцелуй. Отстранившись, он долго рассматривает любимое лицо сияющим взглядом. Он смотрит так долго, что Сань Лан всё-таки смущается, отводит вновь темнеющий взгляд и бормочет что-то неразборчиво. Но даже не думает ослабить объятий.       — Я думаю, — наконец отзывается Се Лянь. Хуа Чэн весь подбирается, готовый внимать и исполнять любой каприз. — Что я ещё не определился. Возможно, нам стоит… попробовать ещё несколько раз. Для более точного решения. Как Сань Лан смотрит на это?       — Гэгэ, — Хуа Чэн почти рычит, но принц только улыбается разнузданно. Поздно смущаться. Поздно следить за словами. Зато самое время сейчас — потакать желаниям своим и желаниям партнёра. А партнёр этот совершенно точно хочет повторить — член его, всё ещё распирающий Се Ляня сзади, снова начинает твердеть. — Ты ведь так меня погубишь!       Вместо ответа принц резким движением сбрасывает на пол подушки и простыни. Кровать уже сломана, и заниматься любовью на ней будет неудобно. Так что Се Лянь лишь перекатывается, не размыкая объятий, чтобы рухнуть прямо на пол. Какая, в самом деле, мелочь… Всё неважно, пока они с Хуа Чэном вместе, переплетаются конечностями и могут любить друг друга — всеми доступными способами.