***
Влажный холод растекался по коже, оставляя липкий след. Сгустившийся пыльный воздух залезал под майку, покрывал позвоночник и солнечное сплетение грязными подтёками. Дышать становилось трудно. Только трескучий огонь рядом выгонял из воздуха предливневое болото и возвращал ощущение лета. Злата накинула на Сашины плечи плед, дала полную кружку горячего чая и села наконец рядом, на успевшее остыть покрывало. Поёжилась. Саша зашуршал пакетом сушек. — Так это была дочка Белозёровой? — спросила Злата. — Думаю, да. — Я её видела недалеко от Серебрянки. Не смогла разобрать, слишком много реки было в воздухе… Но её колдовство похоже на дождь, да? — Да. — Ты даже не подошёл к ней? Снова зашуршал пакет. Саша набрал на каждый палец по сушке, лёг и принялся есть. — Подавишься. — Не подавлюсь. Саша смотрел вверх, в тяжёлое пасмурное небо, медленно восстанавливал дыхание. Вокруг него дымилось растревоженное огненное колдовство, но постепенно и оно успокоилось. Саша закрыл глаза. Сжевал последнюю сушку, повернулся на бок. Плед соскользнул с плеча, и мокрая шея тут же покрылась крошечными мурашками. — Я струсил. Я никогда, никогда в жизни так не паниковал. Как будто лешего увидел. — Но почему? Саша промолчал, закутался в плед. Потом, когда Злата уже не ожидала ответа, сказал: — Она оказалась обычной. Я уже нафантазировал себе невероятное существо, богиню из плоти и крови. Думал, раз почувствовал, значит она особенная, значит поможет. А она… обычная. Просто девчонка. Красивая, но девчонка, не старше тебя. — То есть тебе не нравятся обычные девчонки? — попыталась возмутиться Злата, но тут же осеклась. Саша смотрел на неё снизу вверх неподвижно, с такой болезненной серьёзностью, что Злате стало не по себе. — Нравятся. Не нравится разочаровываться в образе, который я сам себе придумал. Не нравится, что я понадеялся на человека, которого даже не знал. Появится добрая колдунья и решит все мои проблемы! — Обряд, — поняла Злата. — Ты думал, она поможет тебе с ним. — Я идиот, — вздохнул Саша и перевернулся на спину. Он поморщился, точно от боли, и замолчал. Злата ждала. В детстве, если ему не давалось заклинание, он бросал в костёр ворох сухих опилок и уходил. Недалеко, к сараю или крыльцу. Стоял несколько минут молча, иногда с закрытыми глазами, иногда бессознательно вырисовывая пальцем на стене или заборе невидимые линии. Злата пыталась его успокоить, а он её прогонял. Потом она поняла, что пытаться не нужно, покорно и терпеливо ждала. И он возвращался. Карие глаза темнели, отражая свинцовые тучи. Несколько ярких, почти белых бликов дрожали рядом со зрачком. В уголках копилась влага. Саша моргнул, и блики растворились в сухой черноте. — Есть кое-что ещё, — сказал он негромко и спокойно. Саша рывком сел — плед соскользнул со спины — и оказался очень близко. Протянул руку к Злате, зажал между пальцев выбившийся из хвоста золотистый завиток. — Саш? Он наклоняется близко-близко, заглядывая в синие глаза. Наклоняется так, что лбы соприкасаются, что Злата слышит его дыхание и ощущает тепло. Ей кажется, что Саша её поцелует. Но он закрывает глаза и шепчет. Так тихо, что она скорее догадывается, чем слышит: — Мне страшно. Я больше тебя не чувствую.***
Марина стояла в воде по пояс. Мутная и холодная после вчерашнего дождя река мешала сосредоточиться. Прохлада июньского утра заставляла зябко вздрагивать время от времени и озираться, не заметил ли кто, как бледнеет и без того белая кожа, как покрывается маленькими выпуклыми пятнышками. На левой руке саднила первая метка. Первая, такая заслуженная и такая желанная. Руну Леля она заработала ещё четыре года назад, но мама не разрешала возвращаться в родной посёлок, чтобы поставить. Марина долго смотрела на белоснежные, лишённые всяких рисунков запястья по вечерам, когда лежала в своём домике в Дубовнике. Соседка Лена ворочилась, когда Марина поднималась, рылась в пенале и уходила в маленькую ванную. Там она зажигала свечу — электрического света совсем не было — и рисовала. Сначала круг — это было сложнее всего. Ровный, одной линией. Потом руну — стрелку без одного «крылышка». Марина слышала от старших товарищей, что ставить знаки больно. Поэтому нажимала на чёрную гелевую ручку так, чтобы кожу покалывало. Кончик двигался плавно и уверенно. Иногда Марине казалось, что в её руке нож. Тонкое-тонкое лезвие вырезает на коже заветный знак. Но знак к утру начинал плешиветь, а через день стирался вовсе. И раз в несколько ночей ритуал повторялся. Вода соскользнула с кончиков пальцев. Марина дёрнулась от неожиданной лёгкости. Потом повернула голову — и наткнулась на взгляд матери. Строгий, колющий, как остриё ручки, которая чертит знаки. Чертит буквы на лбу, сообщающие всем вокруг о том, какая Марина слабовольная и бесполезная. Марина не может оправиться после метки. Марина не может удержать в руках воду, которую должна направлять. Марина не может. Марина отвернулась и закрыла глаза. Нащупала прозрачную воду. Начала медленно, едва заметно поднимать руки. Она чувствовала самые разные энергии рядом. Отчётливо представляла, как её движения повторяют десятки водных колдунов вокруг. Медленно её собственное колдовство соединялось с их: летние дожди со стоячей водой, с бурным чужеземным водопадом, с прозрачным родником, со льдом, плачущим весной звенящими каплями, с мятными морями. Вот водное колдовство сплетается в тонкое облачко, плавно опускается на реку и… ускользает. Руки бессильно повисли по бокам от тела. Метка запульсировала так внезапно и сильно, что Марине пришлось сжать зубы. Она инстинктивно потянулась к чёрным линиям. Показалось, что круг и стрела стали выпуклыми, точно налитыми кровью — коснёшься и лопнут. — Не трогай, — сказали на ухо тихо. Остаточный морок от почти удавшегося колдовства спал, когда Марина обернулась. Рядом стоял Ярослав. Он кивнул ей в сторону берега — остальные водные колдуны торопливо покидали реку. Среди них белой неподвижной статуей стояла мама. — Пошли, на сегодня закончили, — тёплая рука Ярослава коснулась холодного Марининого запястья. Она покорно последовала за ним. Чем ближе был берег, тем страшнее становилось Марине. Мама будет ругать — не сейчас, так дома. Мама недовольна — это видно по тому, как поджаты её губы, как смешно и в то же время зло раздуваются ноздри. Марина знала, что виновата сама: запорола элементарное заклинание, которое было под силу даже самому маленькому водному колдуну. Не смогла удержать в руках колдунов, которые делились с ней силой. На берегу Ярослава окликнул парень с белыми волосами. Марина посмотрела им вслед, силясь вспомнить его имя. Кажется, Антон. Мама говорила, что он мог забрать у Марины обряд и что он, как девчонка, каждый месяц красит волосы. В её голосе звучала брезгливость. Тогда Марине представилась белая склизкая лягушка, противная и слащавая. Но Антон выглядел совсем по-другому — парень как парень, пучеглазый немного и с чёрными веснушками на щеках. Мама подошла ближе. Марина разом забыла обо всех. Перед глазами белела ткань длинного платья. — Всё будет хорошо, всё получится, — сказала мама и заботливо укрыла пледом, — если не будешь витать в облаках. Марина шмыгнула. — Не смей плакать, — приказала мама, нагнувшись к уху. — Никакой трагедии нет. — Нет, я не плачу, просто замёрзла, — объяснила Марина и почувствовала, как по-настоящему защипало в носу и глаза застелила мутная плёнка. — В купальскую ночь должно быть теплее. Марина, повинуясь маминым рукам, пошла прочь от реки. Смотрела вниз. На песке расцветали коричневые кляксы — вода стекала с мокрой одежды и обуви. Нужно было бы избавиться от лишней влаги, но Марина не чувствовала в себе сил. Ни грамма. Ни единой мерцающей капельки. Мама крепко сжимала пальцами плечи. Марине казалось, что так она выжимает остатки её колдовства. Хотелось сбросить материнские ладони, и она попробовала сделать это несколько раз. Но мама продолжала вести, точно боялась, что Марина освободится от её рук и сбежит. По крутой части берега поднимались Антон и Ярослав. Они что-то обсуждали. Антон-лягушка жестикулировал, рисуя в воздухе невидимые шары и дуги. Он явно пытался что-то объяснить. Когда Ярослав кивнул, Лягушка широко улыбнулся и начал быстро трепать волосы на макушке Ярослава. Тот, смеясь, пытался увернуться. Марина знала, что до её появления Лягушка соперничал с Ярославом за место во главе обряда. В прошлом году даже ворвался на совет и принялся высказывать претензии старейшинам, узнав, что снова выбрали Королька. Он должен был ненавидеть Ярослава, а не хлопать дружески по спине вместо прощания. Борьба и желание доказать всегда превосходят приязнь и дружбу. Так говорила мама в письмах, которые Марина получала каждый месяц в Дубовнике. Так говорили учителя. Эти слова вызывали сопротивление в Марине, заставляли чувствовать себя чужой и слабой. Когда рядом появился Старейшина воздуха, мама наконец убрала руки. Он увлёк её вперёд и зашептал что-то быстро и уверенно. Он наклонялся всё ближе к её уху, и оно стало пунцовым. Марина попыталась прислушаться, но тут её догнал Ярослав. — Что-то ты совсем поникшая, — сказал он, глядя на Северного и Белозёрову. В глазах блестело что-то вроде самодовольного торжества, которое Марина тут же считала. — Всё нормально, — и кивнула вперёд. — Откуда он здесь? Ярослав пожал плечами и продолжил говорить о своём: — Слушай, я знаю, как ты переживаешь. Но это просто обряд… — Я знаю, что ты ни во что не ставишь наши обряды. — Это и мои обряды, — в голосе Ярослава проскользнуло раздражение. — По крайней мере, пока я живу здесь. А ещё пока участвую в них. Почему ты так боишься? — Я не боюсь. — Я наблюдал за тобой. И ты боишься. — Я просто отвлекаюсь, — Марина вздохнула и сильнее укуталась в плед. — Все мои мысли не здесь. Поэтому колдовство ускользает. — Ты сбегаешь от реальности. Потому что здесь тебя ждёт кто-то, кого ты боишься. В голове Марины тут же всплыл образ мамы. Она быстро заморгала, прогоняя его. Но слова Ярослава всё ещё звучали. Слова как откровение. Марина не верила. — Вообще я хотел сказать, что ты всегда можешь спросить совета. Я помогу. Хоть и не считаю обряд чем-то очень важным. Марина подняла на Ярослава глаза. На одно лишь мгновение, пока взгляд рассеянно скользил по его рукам и лесу за его спиной, она испугалась. Но мгновение прошло. И хотя на лице Ярослава играла усмешка, говорил он искренне. Он не осуждал — ни за слабость, ни за необъяснимое благоговение перед обрядом. И Марине стало легко. — Спасибо. Ярослав помолчал, а потом, заметив, что Белозёрова всё активнее отбивается от бывшего любовника, предложил: — Ребята из других общин тоже проводят свои обряды в первый раз. Хочешь, я вас познакомлю? Вместе не так страшно. Наверное.***
Злата и Саша пытались выпарить из скамеек-стволов лишнюю влагу. Поляна ещё не просохла после дождя, но это не заставило сменить место встречи. Осторожно, чтобы не иссушить дерево, они проводили ладонями над корой, сосредоточенные и хмурые. Злата злилась, когда Саша задевал её руку: она была уверена, что он делал это специально. Она злилась и потому, что он подошёл к делу с неожиданным энтузиазмом. И то ли это рвение, то ли предвкушение от встречи с девушкой, о которой он прожужжал всем уши, открыли в нём невероятную колдовскую проницательность. Злата чувствовала, как лёгкая тёплая энергия Саши пробегает по трещинкам коры, проникает в сердцевину и раскрывается там волной. Самой ей было сложно. Она различала все жилки, все «вены», но не могла в них проникнуть. Приходилось осторожничать, приходилось медлить, чтобы не навредить. Злата не любила ждать. Злата не любила, если кто-то — особенно Саша — оказывался сильнее. — Идут, — сказал Олег. Злата и Саша успели вскочить — он одёрнул вниз майку, она поправила волосы. И на поляне появились Ярослав и Марина. — Привет. Голос Марины оказался мелодичным и переливчатым. Злата вспомнила лесные ручьи, но тут же забыла, коснувшись холодной Сашиной руки. Он смотрел на Марину с немым вопросом и ожиданием, настолько выпучив глаза, что, казалось, хотел увидеть что-то сквозь неё. Злата подумала, что нужно срочно спасать знакомство, как вдруг заговорил Ярослав: — Это Марина, — представил он. — А это Злата, ты уже слышала о ней. Спокойное и уверенное «слышала о ней» вогнало Злату в краску. О ней? О ней — о дочке Старейшины, которую всегда окружали шепотки и слухи? Или о ней — колдунье, о которой рассказывал Марине Ярослав? — Привет, — она улыбнулась, зачем-то помахала рукой и тут же мысленно обругала себя. Тут же поймала взгляд Ярослава. Показалось, что он усмехался. — Саша, он проводит обряд огненных в этом году. И Олег… — …провожу обряд земляных, — кивнул тот. — Приятно познакомиться. — Мне тоже очень приятно! В Марине была детская беззаботность, в ней всей: в глазах, сверкавших так, будто она впервые увидела золотых змеек; в голосе, напряжённом до излишней звонкости; в том, как она мотала головой, обращаясь то к одному, то к другому; в том, как соскальзывали медно-рыжие локоны на грудь. Злате нравилось рассматривать её, нравилась неясная, нездешняя красота — и в то же время она чувствовала зарождающуюся ярость внутри, которую не могла себе объяснить. — Чем Дубовник отличается от Огней? — спросила она, когда все расселись по полусухим лавочкам. Она рядом с Сашей, напротив — Олег и Марина. Ярослав, как обычно, остался стоять у деревьев. — Всем, — пожала плечами Марина. — Он находится в лесу, до ближайшего села ехать часа два на машине. Там нет электричества, интернета и много того, чем вы, наверное, привыкли использоваться. — А когда темнеет, вы что, свечки жжёте? — не поверила Злата. — Да, — Марина кивнула и смущённо добавила, — Огненным в этом смысле, конечно, проще. — А с мамой ты как общалась? — Письмами. Письма до Дубовника доходят. Злата удивлённо выгнула брови и покачала головой. — Не думала, что где-то ещё остались такие места. А почему там всё… так? — Потому что Дубовник — очень старая школа, там соблюдают традиции, — ответил за Марину Олег. — А традиции гласят, что колдовству можно обучаться исключительно в природе, без «примесей». — А ты откуда знаешь? — прищурилась Злата. — Нам об этом не рассказывали. — А мне Сухопёрышкин говорил. Он там работал когда-то. Марин, а правда, что там нет ни реки, ни ручейка рядом? Она кивнула. — А как вы тогда учитесь? — Сейчас там выкопали небольшой пруд. Иногда воду пускают. Лучше, чем ничего. Раньше в Дубовнике водные и не учились, всё больше земляные и воздушные. А так, если нет воды, мы на растениях тренируемся. — На растениях сложнее, — заметил Ярослав. — Зато тебе легко будет получить третий круг. — У меня он уже есть, — кивнула Марина. Злата почувствовала лёгкую зависть. — Только на руке нет пока. Мне первый знак поставили только вчера, а второй я пропустила. Может быть, получу после обряда. Зависть тут же затихла: по количеству рун они равны. Странно, конечно, получать их не сразу… Тут Злата заметила, как изменился Маринин голос: бойкий и мелодичный, он вдруг стих, зашелестел, точно маленькие камушки перетирали речной песок. Ей понравилась эта перемена. В ней было что-то печальное, даже жалкое. — Точно получишь, — решила Злата великодушно. — Раз уж ты с другими стихиями дружишь, со своей и подавно справишься, я уверена. Она поймала Маринин взгляд, полный благодарности, и внутри разлилось мерзкое жёлчное болото — только теперь не Марину хотелось в нём утопить, а себя. Чтобы не дать ему вылиться наружу, Злата затараторила: — Знаешь, как я боялась первый раз? Ух! Зато всё получилось и вот, — она подняла рукав блузки и продемонстрировала две руны на правой руке. — Боялась она, как же, — фыркнул Саша. — Прожужжала все уши, как ждёт. Всё это время он молчал и искоса наблюдал за Мариной. Ему хотелось смотреть на неё, кутаться в ощущение её колдовства, тонуть в нём, но он боялся её напугать. Он опускал глаза, рассматривал игольчатый ковёр и считал до двадцати. А потом снова смотрел. Златино хвастовство заставило его наконец вступить в разговор. Звук собственного голоса успокоил. Злата пихнула его в бок — мол, так всё и задумывалось. — То, что я всем рассказывала про обряд, не значит, что я не боялась! — заметила она, театрально задрав подбородок. Начали вспоминать прошлогоднюю Купалу. Саша, в ту ночь стоявший на возвышении неподалёку от Златы, в красках описывал, как огненные ловили солнечный свет и становились похожими на светлячков — особенно, если смотреть сверху. Рассказывал, как дети бегали вокруг костра с криками, что нашли цветущий папоротник, а потом оказалось, что их разыграли. Как завершали обряд у реки, и на одно неуловимое мгновение пламя расцвело под водой. Иногда Саша запинался, выхватывая из общего пейзажа внимательные тускло-зелёные глаза или чувствуя внезапную волну чужого колдовства. Пары секунд было достаточно, чтобы он возобновил речь. Пока говорил, с удовольствием отмечал, что колдовство не исчезает: оно оборачивается вокруг слоями, оглаживает плечи и спину. Постепенно становится привычным. И к этому внимательному, искрящемуся зелёному взгляду Саша тоже постепенно привыкал. — Потом ходили легенды, что в дом Сухопёрышкина кто-то пробрался, даже несмотря на то, что он всё увешал крапивой, — рассказывал Саша, пытаясь изобразить лицо травника. — Как он бегал по посёлку — это нужно было видеть. Злата смотрела на не замолкающего ни на секунду Сашу, на Марину, жадно ловившую каждое его слово, и прислушивалась к тому, что творилось внутри. Болото высыхало под распускающимися алыми цветками. Ярость захватывала всё новые и новые участки души и тела. От этого пламени кипела кровь, и дыхание становилось горячим. Злата решила, что это ревность. Обычная, дружеская, потому что точно знала, что романтической любви к Саше не испытывает. И при том извращённая, перекрученная, непохожая на семейную. Когда отец сидел на кухне с Егором или Катей за закрытой дверью и заливисто смеялся, когда он бегал полтора года назад к Василисе Александровне и не говорил, зачем, Злата ревновала и думала, предполагала, представляла. А сейчас — нет. Нечего было предполагать. Не о ком. Злата смотрела на Сашу и Марину, но их не было внутри, не они горели в костре её злости. Внутри никого не было. Вокруг никого не было. Злата чувствовала себя брошенной и чужой для всех. Зазвонил телефон. Злата отошла в сторону, благодаря неизвестного за то, что выдернул её из оцепенения. Неизвестным оказался отец. Звонил сказать, что к ужину его можно не ждать. Снова. — А кто проводит обряд у воздушных? — услышала Злата, возвращаясь на своё место. — Сеня, — ответил Олег. — Местный бард-сказочник. Ещё не слышала его «баллады»? Повезло. — Неужели всё так плохо? — удивилась Марина. На бледных щеках заиграл нежно-розовый румянец, зелёные глаза стали ярче. — Всё гораздо хуже, чем ты можешь себе представить, — заметил Ярослав. — Может, и не он, — сказала Злата и почти физически почувствовала, как на неё устремились четыре пары глаз. — Папа звонил. Сеню нашли у реки, околдованного. Те же симптомы, что у парня, которого вывел из леса Сухопёрышкин. Воцарилось молчание. Злата оощутила, как встрепенулось водное колдовство Марины, сжалось, притянулось к хозяйке. Зелёные глаза округлились. — Что значит «околдованного»? — спросила она, и голосок дрогнул. — Мама тебе не рассказывала? — удивилась Злата, внутренне торжествуя: не столько из-за неосведомлённости Марины, сколько из-за нерасторопности её матери. — Нет. Олег коротко пересказал, что случилось. — Перед Купалой — плохой знак, — задумчиво проговорила Марина. Она выглядела расстроенной и озадаченной, но уже не боялась. Злата видела, как разжались бледные пальцы, мявшие в кулаке край юбки, как водное колдовство снова стало растекаться по поляне летними дождями. — У того парня никаких побочек не было, — сказал Олег. — Сухопёрышкин стёр его память за последние сутки, наблюдал ещё несколько дней — ничего. Правда, это был не колдун. — Полусон же не влияет на магию? — уточнил Ярослав. — Это только состояния тела. — Скорее всего, не влияет, — подтвердил Олег. — Сеня сейчас у Сандры, — сказала Злата и добавила, глядя на Марину, — Сандра — наша целительница. Там же Сухопёрышкин и Северный. Выясняют, что случилось. — А раньше такое было? — спросила Марина. — Никогда, — отозвался Олег. — Неужели вообще ничего неизвестно? Кто это делает? Хотя бы какая стихия? — Следов зелий нет, значит заклинание. Первого нашли в лесу, второго — у реки, — Олег поправил очки. — Стихия может быть любая, разве что кроме огня. Но и от заклинания бы остался след, а здесь — ничего. Мы вообще ничего не знаем. — Невозможно, — буркнул Саша. — Невозможно не оставлять следов, если ты не великий колдун, который жил сто тысяч лет назад. — Поэтому Сухопёрышкин ищет нечисть, — сказал Олег. Его тут же кольнула вина. О своих поисках наставник говорил вскользь, не вдаваясь в подробности. Хранить в секрете не просил, но вдруг не стоило пугать друзей — особенно перед обрядом? — О, ну явно твой родственник решил развлечься, — усмехнулся Саша, посмотрел на Марину и сказал громким доверительным шёпотом, — Его предок — леший. — Седьмая вода на киселе, — уточнил Олег. — Гвоздикин любит преувеличивать. — Люблю. Но в лес ты с ним лучше не ходи, — кивнул Саша и подмигнул. Марина зацвела пунцовыми пятнами и поторопилась сменить тему: — А это могут быть русалки? Очень похоже на их чары. Ярослав заметил, как вспыхнуло и тут же угасло пламя Златы, как она вздрогнула всем телом и обняла себя за локти. Потом натянуто улыбнулась и уже хотела что-то сказать, но, кажется, передумала. — Русалок в Серебрянке нет, — сказали Ярослав и Злата хором. Переглянулись. Ярослав прочитал в её глазах испуг, а на губах — ещё одну наигранную улыбку. — Они ушли давно, — продолжила Злата. — Ещё моя бабушка жила здесь, когда их выгнали. Из нечисти в реке остались разве что черти. И тех прогнать… легко. Ярославу хотелось заглянуть в её глаза на слове «легко», чтобы понять, о нём ли она говорит. Когда Злата сказала о реке, он вспомнил её наказание и то, как просидел с ней всю ночь. Эти мысли, вопреки ожиданиями, приятно согрели изнутри. Но было в них напряжение и недоверие: что если Сеню нашли на том же месте, что если вместо него могли быть он и Злата. Ярослав думал об этом весь вечер: и когда разожгли костёр, и когда Злата и Саша начали скручивать пламя в фигуры и картинки, и когда Олег рассказывал Марине истории о занятиях с Сухопёрышкиным. Начало темнеть и холодать. Решили разойтись по домам. Злата шла за Олегом. Ярослав тихо позвал её. Остановились. — Ты знаешь, где именно нашли Сеню? У камня? Златино колдовство задрожало. Она подняла на Ярослава глаза, наполнившиеся влажным блеском, и кивнула.***
Ярослав сидел за ивой и задумчиво играл с водой: поднимал волну и отправлял её на середину реки. И наблюдал, как в отражении постепенно исчезает солнце, как темнеет и без того тёмная, мутная вода. Русалка сидела рядом, внимательно изучала изгиб шеи и плеч Ярослава и театрально вздыхала, пытаясь привлечь его внимание. Она то и дело поправляла чёрные волосы, как бы случайно задевая его холодной рукой. Но сколько ни старалась, Ярослав на неё не смотрел. Он бы давно сидел дома, ушёл бы с поляны вслед за Златой и остальными, если бы не накопленные вопросы и догадки, которые уже сложно было держать в себе. На вопросы никто не ответит: ни Злата, ни Никита Михайлович с бабушкой, которые, даже если что-то знают, всё равно ему ничего не скажут. Для Ярослава не было ничего проще, чем прийти к проверенному черноволосому источнику с медовыми глазами. — Я уже говорила тебе, это не мы, — сказала русалка шёпотом. — Но я кое-что знаю. Расскажу, если выполнишь мою просьбу. — Это «кое-что» будет мне интересно? Уверена? — Да, — русалка наклонилась к самому уху, прижимаясь голой грудью к руке. — Водяной использует полусон в своих интересах. И я знаю, чего он хочет. Ярослав глубоко вдохнул. Холодный мокрый воздух остудил зарождающийся внутри жар. — И что же тебе нужно? — Чтобы ты провёл обряд. Сам. Ярослав усмехнулся. — Ну пожалуйста! Яр, ну пожалуйста, я очень тебя прошу! Ты представить себе не можешь, как больно, — её голос сорвался на драматичный шёпот. — Нет. Русалка ненаигранно всхлипнула. — Ты не представляешь, как это больно. Ты не знаешь… Это хуже смерти, больнее смерти. Уж я-то знаю, каково это — умирать!.. Ярослав прикрыл глаза. Ему хотелось согласиться. Всё в нём хотело согласиться. Жалость к русалке, тяжёлое, жгучее желание под животом и гордыня, нашёптывающая, что он снова сможет стать лучшим, стоит согласиться. Бороться с ними было слишком сложно. От слова «да» его отделял только страх. — Мы не будем тебе мешать. Пожалуйста. Прошу… — Как же вы жили до моего приезда? — спросил Ярослав. Голос не слушался. Шея болела. Ему хотелось повернуть голову, встретиться с медовым взглядом, коснуться мокрой скользкой кожи, проиграть. — Мы жили не здесь. Нас изгнал Совет, а вернуться мы смогли только три года назад. Первый обряд… даже вспомнить страшно. Хорошо, что потом приехал ты. Русалка положила руку на спину Ярослава, принялась медленно гладить. Забралась ледяными пальцами под волосы к шее. — Пожалуйста, Яр. Тебе же ничего не стоит. — Убери. Приказ прозвучал хлёстко и уверенно. Пальцы тут же исчезли. — А вам ничего не стоит снова уплыть. Ярослав поднялся и пошёл прочь. Она права: ему ничего не стоит провести обряд. Ничего, кроме шанса сорваться и подчиниться проклятью. — Мы не можем, он не позволит. Русалка плакала. Теперь, когда Ярослав стоял к ней спиной, сопротивляться жалости было проще. — Тогда пусть спасает вас сам. Ярослав уже хотел уйти, как услышал хищное шипение. Он вздрогнул. Волна магии с запахом ила накрыла с головой, грозилась затопить. Закружилась голова. Ярослав обернулся и увидел обезображенное гневом лицо русалки. Оскалив острые зубы, сверкая помутневшими глазами в его сторону, она проговорила: — Можешь сбежать от отца, от моря, но от своей крови ты не сбежишь никогда.