Помоги, ты нужен мне, очень

Прошло пару часов, казавшиеся Маринетт вечностью. Было ужасно скучно. К ней только приходила медсестра, чтоб бинты поменять и спросить, как самочувствие. Это был единственный человек, с которым можно было поговорить, и то недолго. Она зашла к ней ещё один раз, предлагая поесть, но Маринетт отказалась, попросив только выключить свет. Зато можно было всё обдумать. Что и как сказать матери, да и что делать потом в целом. Ещё успела подумать о том, каким образом она получила плохие оценки и четверти. Она ведь готовилась ко всяким проверочным, контрольным, проверяла всё по тысяче раз. И всё равно плохо. Было такое, что Маринетт ночами напролёт училась, старалась всё понять, во всём разобраться. И что теперь? Получается, все эти старания быди напрасны? Задавая эти вопросы самой себе, девушка плавно перешла от обычных мыслей к самобичеванию. Не могли же преподаватели просто занижать оценки из-за той же самой нелюбви к ученице, верно? Значит, это Маринетт была недостаточно хороша. Значит, это она виновата в том, что не смогла заработать хотя б семнадцать, и незачем искать виноватых. Мысли потихоньку уничтожали, делали настроение всё хуже, а ненависть к себе и ко всему миру — сильнее. Маринетт слышала от медсестры, что сегодня кого-то снова акуматизировали, слышала крики людей за окном, как машины впечатываются в здания неподалёку. Быть может, Кот Нуар заглянет к ней после битвы? Признаться честно, она хотела, чтобы к ней пришёл Кот, чтобы они, как раньше, провели ночь вместе. Ну, или хотя б ещё часок. Но она понимала, что ему будет лучше, если он проведёт время один. Всё-таки он не спал этой ночью, сидя под палатой, вымотался очень сильно, да и она заставила его переживать. Поэтому её хотелки казались какими-то эгоистичными, и Маринетт уже постаралась убедить себя в том, что ей совершенно не нужно поговорить с ним, извиниться в сотый раз и просто посидеть в обнимку. Она бы и дальше так просидела, бездумно листая страницы книги, но тут дверь палаты открылась. Сначала показалась напряжённая Сабин, а за ней уже знакомая женщина, которая, кстати, оказалась довольно доброй и вежливой. Она, кажется, относилась к ней даже лучше, чем Сабин. Маринетт взглянула на мать и затаила дыхание, чувствуя, как сердце начинает биться сильнее. Она не могла понять, что думала Сабин. Хотела отчитать или пожалеть? — Маринетт, к тебе пришли. — Сказала врач, пропуская Сабин, а потом обратилась уже к ней: — Можете немного поговорить, а потом, будьте добры, покиньте палату. Женщина только кивнула. Дверь закрылась, и в палате, погружённой в полумрак, осталась только Сабин, которая до сих пор не промолвила ни слова, всё ещё стоя у двери. Маринетт решила, что молчание затянулось, поэтому первая начала. — Мам, ты не ругайся главное... Прости, я... — Все заранее заготовленные извинения и оправдания сразу забылись, стоило увидеть маму. Сабин медленно подошла к кровати Маринетт, а та приподнялась, сглотнув. Останавливаясь рядом, она недовольно хмыкнула и сложила руки на груди. — Ну, что я могу сказать... — Мать порылась в карманах и достала оттуда скомканную записку, раскрывая её. — Правильно ты написала тут. Ты меня, конечно, разочаровала. Позор-то какой... Ах да, я телефон тебе принесла, остальные вещи потом заберёшь. — Она достала из того же кармана телефон и положила на тумбочку. — Надеюсь, сможешь найти, где будешь жить, когда тебя выпишут. — В смысле? Ты меня выгоняешь? — Непонимающе спросила Мари, подняв бровь. — Можешь называть это так, но я больше не хочу терпеть тебя в своём доме. Ты только и умеешь, что позорить меня. Я видела твой табель, я была просто «в восторге» от увиденного. — Она нарисовала в воздухе кавычки, давая понять, что эти слова были сказаны с сарказмом. — Ну, и эта ситуация ещё... Так что больше я тебя терпеть не намерена. Тем более, тебе уже восемнадцать есть, так что вперёд на работу, разбирайся, как хочешь. — Мам, п-прости, я знаю, я очень глупо поступила. — Пролепетала Маринетт, немного не ожидая такого, и отвела взгляд от неё. — Мне очень жаль, только прости меня... Я обязательно исправлюсь. — Исправишься? — Она схватила забинтованную руку, заставив втянуть воздух сквозь зубы от боли, и добавила, повысив тон: — Ты это как планируешь исправлять? Захотелось в психушку? Больная ты, вот и всё. — Она бросила руку на одеяло, тяжело вздохнув. Горечь душила в своих цепких лапах: мать в ней разочаровалась, более того, считает её больной. Хотя, Маринетт уже сама начинает в это верить. — Я-то думала, что если ты будешь ходить к психологу, то станешь нормальной, а ты! — Возмущалась Сабин. Однако на этот раз Маринетт решила не молчать. Хотяб раз она должна перестать быть тряпкой, взять себя в руки и сказать, что она думает об этом психологе. — Представляешь, мам, а я не стала к ней ходить только из-за того, что слышала ваш разговор. Ты за день до этого с ней разговарила по телефону. — Она увидела, как мать вдруг напряглась и поджала губы, ещё бы она не напряглась, когда её застали врасплох! — Да, я слышала, как ты разговаривала с этой Жанной ближе к ночи и просила, чтоб она мне вбила в голову некоторые вещи. Я не буду перечислять, какие именно, ты и сама знаешь. В комнате повисло молчание. Сабин смотрела растерянно, даже испуганно. Она облизнула губы и, стараясь выглядеть уверенее, фыркнула: — Ты себе это просто придумала. Я ведь говорю, совсем с катушек съехала! — Не пытайся меня переубедить, я точно знаю, что это было. — Твёрдо сказала Маринетт, нахмурившись. Конечно, она сначала будет отрицать, попытается заверить в том, что ничего такого не было. Девушка могла сомневаться во всём, но только не в этом. Она не рассказала об услышанном Адриану, решила промолчать, думая, что это не так уж и важно. Но сейчас это сыграло свою роль. Да, обидно из-за этой ситуации, но, чёрт возьми, сейчас она чувствовала себя куда увереннее Сабин. — Даже если и было, то что? Я ведь всё равно права! — Маринетт хмыкнула: она даже не стала продолжать отпираться. — Хотела для тебя сделать как лучше, а ты меня плохой всегда выставляешь. Хоть бы раз мать пожалела, неблагодарная ты тварь. — Злобно прошипела Сабин, недовольно глядя на Маринетт. — Я всегда тебя жалела и пыталась понять, чего ты не делала. Мне жаль, что я не смогла стать идеальным ребёнком для тебя, правда. — Девушка сделала небольшую паузу, думая, что бы ещё сказать. — Мне действительно жаль, что тебе за меня стыдно. Но ты бы хоть раз, — она повысила голос, — хоть раз за восемнадцать лет спросила, как я себя чувствую! Тебе же плевать на мои чувства. — Она пожала плечами, разочарованно добавив: — Да тебе даже плевать на то, что я говорю тебе сейчас. Я всегда останусь плохой, всегда найдётся тот, кто будет лучше меня, поэтому даже ничего больше говорить не хочу. Маринетт могла бы сейчас высказать всё, что накопилось за долгое время. Только вот зачем? Словно её кто-то соизволит послушать. Хотелось сказать так много, что она предпочла просто промолчать. Последний раз, когда она решила высказаться, закончился ничем хорошим. Ей просто дали пощёчину и обиделись на неё. Поэтому стараться как-то достучаться до матери она уже не старалась, да и не хотела стараться, зная, что это бесполезно. — Уж лучше бы ты умерла. Доченька. — Это последнее, что едва слышно сказала Сабин, прежде чем развернулась и ушла, хлопнув дверью. Эти слова были пропитаны такой ненавистью. Стало очень больно, Маринетт ощутила это буквально на физическом уровне. Глаза мгновенно застелила пелена слёз. Она закрыла лицо ладонями, поджимая колени к груди, и равно выдыхает, позволив себе тихонько поплакать, хотя кричать хотелось. Ещё ничего не задевало так сильно, как услышанное. Маринетт не хочет оправдывать сейчас мать, мол, сама же нарвалась на грубость. Она хочет оскорбить её, накричать на неё. Хочет заставить извиниться и прочувствовать хоть немного той боли, которую испытывала на протяжении долгого времени. Хочется ненавидеть мать так же сильно, как она Маринетт, но сейчас может прошептать сквозь слезы лишь: — А я всё равно тебя люблю, мам... И из-за этого становилось только больнее, отчего солёные слёзы рекой. *** — Хорошая работа! — Хором говорят они, стукаясь кулачками, когда куча божьих коровок вернули Париж в прежний вид. — Ох, что-то я рассеянная была сегодня. — Садясь по-турецки на крышу, сказала Скарабелла. — Да я тоже, знаешь ли. Ничего, главное, что мы победили! — Нуар последовал её примеру и сел рядом. — У меня вчера ещё случилось кое-что... Очень неприятное. Дорогой мне человек попал в больницу, я ужасно волнуюсь. Думаю, сейчас посижу немного с тобой и пойду навещу. — Мне очень жаль, правда. Я очень надеюсь, что с этим человеком всё будет хорошо. — Она немного помолчала, а затем добавила: — У меня тоже с лучшей подругой капец случился. — Сочувствую, — грустно сказал он, вздохнув. — С ней сейчас всё в порядке? — Вполне. — Поколебавшись, ответила Скарабелла. — Но я точно знаю, что у неё будет всё отлично. По-другому и быть не может. — Она настроила себя только на хороший исход событий, о плохом думать даже не хотела. Кот улыбнулся, решив тоже мыслить позитивно. — Да, всё обязательно будет замурчательно. — Решительно сказал он. — Просто иногда нужно немного подождать... Писк серёг Скарабеллы прервал Кота Нуара, и девушка встала, поправляя волосы. — Что ж, мне пора. Нуар понимающе кивнул и сказал «удачи», помахав, а Скарабелла, достав йо-йо, кинула ему «до встречи». Он недолго посидел, а затем тоже отправился домой. Решил сначала покормить квами, а потом уже пойти к Маринетт. К тому же, вдруг с ней мама ещё сидела, неудобно получилось бы. Он только написал ей сообщение, надеясь, что мисс Чен принесла телефон по его просьбе. Котёнок: «Солнце, напиши, когда будешь одна, пожалуйста. Хочу побыть с тобой, если ты не против» Ответа Адриан не получал больше часа, да и Маринетт даже не заходила в сеть. Он уже успел выпить чая, перекусить, поговорить с Плаггом, а ещё договориться о том, чтобы ближайшую неделю его не тревожили насчёт съёмок, обещая, что успеет всё сделать в кратчайшие сроки. Не став больше ждать, он трансформировался и направился к больнице.