*
Серо-зеленые стены камеры едва подсвечивались таким же зеленоватым светом у потолка. Маленькое окошко, как в застенках АНБУ, здесь отсутствовало — столичная тюрьма в большей части располагалась под землей, и сейчас он находился на втором подземном этаже. Внутреннее чувство времени подсказывало, что уже примерно вечер, но толстая, бронированная дверь оставалась закрытой слишком долго. «Наверняка, начнут допрашивать с утра, когда подготовят все материалы», — прикинул в уме Какаши. В ожидании, он прилег на жесткие нары, что были прибиты к стене, однако почувствовать приятное состояние дремоты ему не позволили. Едва он стал проваливаться в сон, по его телу прошел разряд электричества. Его чакропоглощающие наручники имели насадку-ответвление к указательному пальцу на левой руке, чтобы считывать сердцебиение и ход биоритмов. Это означало, что все время, которое он проведет в застенках тюрьмы, ему не дадут уснуть. Какаши было известно о непрерывных допросах, длящихся неделями, что доводят подозреваемого до пограничного состояния и тогда, тот, не понимая разницы между сном и явью, выдает все свои тайны на допросе. Так было с некоторыми нукенинами, и отъявленными преступниками. Но в свое время Какаши тренировал себя таким образом, чтобы не спать длительное время и оставаться в здравом уме. Его личный рекорд был четырнадцать дней, но следует учесть, что тогда он пользовался солдатскими пилюлями, и на нем не было чакрополгощающих наручников. Насколько долго его хватит? Насколько долго хватит его тюремщиков? «Это даже хорошо, — с долей облегчения подумал он, — значит, сыворотку правды они не будут применять». Но теперь каждый час, проведенный здесь, играл против него. Отлично знал, что сначала он не почувствует никаких изменений, но потом тело начнет выдавать новые и новые причуды, отказываясь подчиняться командам разума. Нужно поскорее убираться отсюда, но это должно произойти так, чтобы его отпустили добровольно, иначе своим побегом он ухудшит не только свое положение, но и очернит всех шиноби Конохи в целом. Он принял позу для медитации и прислушался к движению чакры в тенкецу. Ограничение в виде чакропоглощающих наручников и таких же, надетых на его щиколотки мешали здоровому ходу чакры в каналах. Теперь он не может воспользоваться ни одной техникой, но даже лишенный этой возможности, он оставался опасным противником. Когда-то давно он изучал свойства печати Бьякуго — эта уникальная техника позволяла в один момент высвободить огромное количество чакры, которое годами накапливалось в тенкецу. Какаши не надеялся пробудить печать в столь короткие сроки. Его горячо любимая супруга потратила на это три года, но если попытаться по капельке наполнять тенкецу, а затем, залпом высвободить накопленную чакру, ограничивающие браслеты можно вывести из строя. Ближе к середине ночи, в тюремном коридоре послышались шаги в сторону его одиночной камеры. После звучной возни в замочной скважине, тяжелая дверь отворилась. Внутрь вошли четыре рослых здоровяка-конвоира и встали в углы. — Заключенный 00482, на выход! — прокричал лысый детина. Какаши молча, поднялся и повернул к выходу. Прежде чем выйти за пределы камеры, ему на глаза накинули повязку, также, когда вели сюда. В чакропоглощающих браслетах невозможно активировать Шаринган, пусть не боятся. Может быть, его надсмотрщики не желают, чтобы он изучил внутреннее устройство столичной тюрьмы? Эта задача под силу даже ученику Академии. Сейчас он находится на втором подземном этаже: сюда ведут четыре лестничных пролета по девять ступеней в каждом, двадцать восемь шагов налево к его камере. Под конвоем таких же рослых здоровяков его проводили в комнату допросов. На удивление, в комнате с прорезиненными полами и стенами не было привычного запаха дезинфицирующих средств, которыми работники пытались забить запах крови и испражнений после допросов. Со стороны коридора у выхода стояли двое охранников и еще трое находились внутри комнаты. Разумеется, никаких окон здесь не предусмотрено. Так же, как и в тюрьме АНБУ, под потолком горели лампы дневного света. Так же, как и в Конохе, одна из ламп работала через раз, помигивая с характерным гудящим звуком. Он только переступил порог допросной, но раздражение медленно поползло вверх. Посередине стоял стол, заваленный бумагами. Из-за нагромождений папок, макушка дознавателя еле видна. Им оказался невысокий молодой человек в очках, на вид, около тридцати лет. — Вы можете не свидетельствовать против себя и своих близких, — предупредил его дознаватель. — Тогда зачем мы здесь собрались? — спросил Какаши с долей иронии, понимая, что это формальность и при желании, можно заставить оговорить не только себя и своих близких. Дознаватель пояснил Какаши остальные формальности и рассказал, что ему не дадут уснуть до тех пор, пока не узнают, зачем он организовал покушение на дайме и принцессу во время их свадебной церемонии. «Что же, посмотрим, насколько вас хватит», — хмыкнул он про себя. С этого момента время начало играть против него. — С какой целью вы установили взрывчатку под камнем Духов? — По моей информации, взрывчатку установили солдаты дайме, чтобы скомпрометировать шиноби Конохи. — Многочисленные свидетели случившегося утверждают, что именно вы приказали им установить взрывное устройство, — не согласился дознаватель. «Как быстро они получили сведения от свидетелей, — удивился он про себя, — прошло не так много времени, но у них уже все задокументировано. Стоит ли полагать, что подобный сценарий был подготовлен на случай, если кто-нибудь попробует вмешаться?» — Позвольте ознакомиться с вашими многочисленными свидетельствами, — протянул Какаши. Он был уверен, что все они однообразные и во многом могут не сходиться. Ему передали толстую папку с разноцветными разделителями, открыв ее, Какаши еще раз прикинул в уме, можно ли так быстро собрать столько сведений. Разве что, если очень постараться, либо все подготовлено заранее. В последнем он все больше становился уверенным. »… мужчина в маске и с растрепанными белыми волосами, постоянно оглядываясь, закрепил взрывное устройство за камнем. Оттуда начало доноситься тиканье, как от часов», — писала некая Минамото Мидори. Какаши пролистал еще несколько подобных «свидетельств» и вернул папку дознавателю. «Во-первых, взрывное устройство той силы, которая прогремела во дворе храмового комплекса, не так-то просто закрепить. Во-вторых, это не маленькая коробочка, в адской машине, что взорвалась, было не меньше двух мер человеческого веса», — это Какаши знал уже после взрыва, когда пришлось с помощью клонов сдерживать взрывную волну. От перенапряжения чакроканалов, его виски чуть не лопнули и даже сейчас, он все еще чувствовал тошноту после нагрузки. — Вынужден вас огорчить, — отозвался Какаши, — в тот момент, о котором пишут свидетели, мы с дочерью ели тайяки в кафе напротив дворцовой площади. Накануне они с Сарадой предусмотрели даже такое развитие событий и послали своих клонов на главную улицу столицы, чтобы те засветились под каждой камерой видеонаблюдения. И действительно, в момент взрыва, они ели тайяки с вишневой начинкой в уютном кафе. — Чем вы можете доказать свою невиновность? — бросил дознаватель в адрес Какаши, чем заставил его рассмеяться: — Я думал, что это ваша работа, доказывать чужую вину. Насколько помню законы Страны Огня, я не обязан доказывать вам свою невиновность, — возразил он. Так же, как и во время своей работы в АНБУ, будучи Хокаге в отставке, он знал все нюансы законодательства на зубок. — Тогда каким образом вы оказались во дворе храмового комплекса, где вас арестовали? — Мы услышали сильный взрыв и бросились туда, но почему-то на нас напала охрана дайме, и нам пришлось отбиваться, — возразил Какаши, что было чистой правдой. После взрыва их клоны скрылись подальше от камер наблюдения и растворились в безлюдном переулке. Настоящие Какаши и Сарада в тот момент отбивались от охраны дайме, стараясь прорваться к выходу. Дознаватель еще долго возражал и пытался найти в словах Какаши подвох. Их разговор стал похож на игру в пинг-понг, когда словесный мячик то и дело отскакивал от каждого из них. По его ощущениям наступило утро, когда на смену первому дознавателю пришел другой. Рослый и широкий в плечах настолько, что казалось, его униформа вот-вот треснет в области бицепсов. Его темперамент был под стать телосложению, он начал сходу давить на Какаши, обвиняя того в покушении на жизнь дайме. Когда он начал говорить о наказании, что последует за обвинением, Какаши возразил ему: — Тогда может, потрудишься доказать мою вину? Его фраза заставила беззвучно глотать ртом воздух, второй дознаватель пытался унять свой гнев, но безрезультатно. — Да ты в курсе, что я могу выбить из тебя всю твою дурь?! — Попробуй, — откровенно забавляясь поведением дознавателя, ухмыльнулся Какаши, — и тогда я посмотрю, как быстро ты вылетишь из системы. Или ты забыл о новой доктрине дайме? Дознаватель разразился потоком ругани в его адрес, видимо, спокойствие Какаши раздражало его не на шутку. Хотя, все вокруг знали, что перед ними находится Хокаге в отставке и заставить его признаться, особенно, в том, чего он не совершал, будет не так легко. Его внутренние часы подсказывали, что уже примерно вечер. Сменилось несколько человек, пытающихся вытащить из Какаши нужные сведения — их смены длились около пяти часов. Выдержка и эмоциональное состояние работников дознания в столице оставляли желать лучшего. Со следующим дознавателем Какаши начал валять дурака. Каждый вопрос он выворачивал наизнанку, не забывая высмеять своего оппонента. Такое поведение заключенного только злит и заставляет применить более действенные методы, но если они выбрали непрерывный допрос, то пусть наслаждаются его обществом по полной. За это время он узнает о тюрьме все, что требуется и постарается сделать так, чтобы его отпустили самостоятельно. — Я хочу пить, — сказал Какаши в ответ на вопрос дознавателя, не связан ли он с заговорщиками. В скором времени худощавая девушка в строгой униформе принесла стакан воды на подносе. Поставила рядом с ним и развернулась к выходу. Какаши продолжал, как можно более реалистично, изображать из себя дурака. — Детка, у тебя нехилая задница, — подмигнул он ей. Как и положено, по инструкции, девушка никак не отреагировала на его выпад, но он почувствовал, что это смутило ее. Взял стакан в руки, но сцепленные чакропоглощающими наручниками, заставляли держаться за стакан обеими руками. Поднес к носу, проверяя, нет ли каких примесей в воде, и намеренно перехватил стакан в правую руку, а левую опустил. За ней последовала правая, наклонив стакан. Вода пролилась на одежду, и Какаши позволил выпасть стакану из рук. — Я не могу взять стакан, — он протянул работнику тюрьмы сцепленные руки, хотя его силы достаточно, чтобы разорвать цепь из чакропоглощающего металла. — Не положено, — отозвался работник. — Еще не доказали мою вину, а уже начали пытать меня жаждой? Вижу, что вы только формально соблюдаете новую доктрину дайме, — сказал он на повышенных тонах, и продолжил наигранно требовать, — я хочу пить! В комнате допросов снова появилась та же девушка со стаканом воды. Ситуация повторилась снова: Какаши выронил стакан на себя. Это даже забавляло его в некоторой степени. Чувствовался странный подъем настроения, хотелось дальше изображать из себя дурака и шутить с дознавателями, это ощущалось сродни опьянению. Снова наигранно просил воды и только в четвертый раз его руки расцепили, оставив на каждой по черному чакропоглощающему браслету со считывателем внутренних ритмов на случай, если он уснет. Он уже знает, что считыватель подаст сигнал в систему и в ответ его прошьет разрядом электричества, чтобы прогнать сон. Вода помогла прояснить мысли, и, прислушиваясь к себе, Какаши обнаружил, что его странный подъем настроения есть, не что иное, как один из первых признаков недосыпания.*
К утру прошло ровно двое суток с того момента, как он бодрствовал. Спать совсем не хотелось, даже ощущался прилив бодрости, присущий утренним часам. Сменился новый дознаватель, но его вопросы мало отличались от вопросов предыдущих. По подсчетам Какаши, допрос не прекращался уже более суток. Показалось, что он прикипел к тому месту, где сидел и, несмотря на мощную вентиляцию, почувствовал, что в помещении душно. Интересно, здесь придется сидеть безвылазно? Он подавил зевок, игнорируя задаваемые вопросы, и попросил вывести его на прогулку. Насколько он помнил тюремные правила, каждого заключенного положено выводить на воздух не реже, чем раз в день. Получив закономерный отказ, а за ним обещание, что сегодня его выведут на прогулку, Какаши перешел к тактике полного игнорирования вопросов. Он снова сконцентрировался на тенкецу, стараясь пропускать как можно больше чакры. Его молчание заставило следователя применить прямые угрозы и совсем абсурдные обвинения: — Вас подозревают в предательстве деревни шиноби, что вы можете сказать? — Дела, касающиеся деревни шиноби находятся в полномочиях Хокаге, — лениво отозвался Какаши. Хотя, так и было на самом деле: вместе с Сарадой и Саске они пошли против воли Хокаге. Но мало кто знает, что Хокаге, будучи заодно с заговорщиками, своими же руками организовал покушение во время свадебной церемонии. «Может, рассказать все как есть? — подумал Какаши. — Засвидетельствовать против сговора Восьмого с кланом Нобунага, представить все известные ему доказательства, виновных арестуют и заставят мягкотелого дайме наконец, принять меры? Скорее всего, нет». Какаши был уверен, что среди работников дознания немало сторонников заговора и возможно, его прямота на допросе сыграет против него же. Он отлично знал, немало примеров, как расправляются с врагами в тюрьме. Много лет назад, после возвращения в Коноху после длительной миссии, они привели с собой паренька, который занимался перевозкой алмазной пыли. Некоторое время спустя, люди Садако безжалостно расправились не только с ним, но и с человеком из другого мира — Гайджином. Больше всего Какаши удивился тому, что его подчиненные Ибики и Ямато только пожали плечами, мол, такое бывает часто, мы думали, что ты знаешь, Хокаге-сама. — Тем не менее, мы видели, как вы избивали шиноби Конохи, что дает нам право считать вас отступником. — Вы можете считать меня кем угодно, — отозвался Какаши, — как и я вас могу считать хоть порождением Кьюби. До тех пор, пока не увижу настоящих доказательств своей вины. Следователь еще долго пытался его обвинить, но потом сменил тактику и пытался выспросить у него о Конохе, о количестве боеспособных шиноби, прикрываясь мнимым сочувствием и даже, наскоро придуманной историей, мол, его дальние родственники тоже пострадали после разрушения деревни. На вопрос, в каком районе они жили, следователь ответил, что они жили в центре Старой Конохи, но их дом не сильно задело. — Мы с вами, наверное, говорим о разных деревнях, — ответил Какаши с непроницаемым лицом, — но, то место, о котором вы говорите, было полностью разрушено. Незаметно прошло еще полдня. Куда бы его не выводили из комнаты допросов, всюду набрасывали на глаза темную повязку. Пищеблок находился в сорока шагах направо от входа на первом подземном этаже — это понятно даже по запаху, что доносится из правого крыла. Окна в столовой все также отсутствовали, но к удивлению Какаши, его кормили отдельно от других арестантов. Так боятся, что остальные зэки увидят Шестого Хокаге? Он медленно доел тюремную пищу, только ради того, чтобы поддерживать силы организма. Пока еще, он чувствует себя бодро, но с каждым часом, проведенным здесь, его положение постепенно ухудшается. Так же, как и во время обеда, его вывели на прогулку отдельно от всех. Повязку сдернули с глаз, и яркое солнце ослепило, заставляя сделать козырек из сложенных пальцев. Стояла августовская послеполуденная жара, солнце проникало под кожу колючими, пекущими иголочками. Небольшой двор, двадцать шагов в длину и одиннадцать в ширину, кажется, тоже отдельный от общего. Высокий забор был совершенно гладким — камни подогнаны настолько точно, что нельзя вонзить даже острие куная, но можно легко преодолеть с помощью чакры. Чакропоглощающие браслеты на запястьях и щиколотках сильно сдерживают ее поток, но не настолько, чтобы полностью парализовать движение. Он проверил работу браслетов, как только попал в камеру, это одна из последних моделей, такая же применялась и в Конохе. Мгновенно пропустить ток чакры будет проблематично, если ты не обладаешь запасом, равным джинчуурики, но если постепенно увеличивать ее движение, можно пользоваться ниндзюцу без помех. Вопрос только во времени, которое уйдет на эту работу. Слишком долго оставаться здесь он не планировал. — 00482, у вас осталось три минуты! — окрикнул надсмотрщик. Какаши нехотя оглянулся на источник звука, им оказался высокий, подтянутый охранник, стоящий у входа. Чтобы удержать шиноби уровня Каге, потребуется очень большое число гражданских тюремщиков. Неужели они так сильно полагаются на нинджеты? Размышляя о несовершенстве тюрьмы в столице Страны Огня, он почувствовал слабость. Надеялся, что порция свежего воздуха даст телу необходимый запас кислорода, но из-за жары, вышло наоборот. Слева от выхода, росло раскидистое дерево павловнии, он поспешил скрыться в ее тени. Символично, что несколько лет назад старый дайме наградил его орденом цветов Павловнии. Это была высшая награда в Стране Огня, означающая большой вклад на благо ее жителей. Шестого Хокаге многие любили и уважали, а дерево с крупными лиловыми цветами считалось символом удачи и стойкости перед невзгодами. Время прогулки истекло, он направился в сторону здания тюрьмы, но ноги не гнулись, словно, наполненные ватой. Его тело решительно выдало еще одно последствие недосыпания, но вопреки физическим ощущениям, ум оставался ясным.*
Весь вечер и остаток ночи он как мог, изворачивался от вопросов следователей, раздражая и выводя их из себя. Чувствовал свое превосходство, потому что отлично знал, что к нему и пальцем не посмеют прикоснуться. Может быть, в новой политике дайме есть рациональное зерно? Если бы он попал в руки правосудия в годы правления старого дайме, сейчас валялся бы на полу, скрючившись от боли после пыток. На смену заступил новый дознаватель, сколько их было на самом деле, ведь каждые пять часов перед ним сидел новый человек? Какаши снова старался уйти от любого внятного ответа, снова слышал в свой адрес угрозы, но понимал, что все сказанное, не что иное, как простое следование инструкциям. Он продолжал медитацию, чтобы накопить некоторое количество чакры в тенкецу а потом высвободить его. Все это время постепенно расширял каналы чакры, чтобы не повредить их при ее высвобождении. Сегодня от него хотят узнать некоторые секреты деревни шиноби? Черта с два. Не хотелось, чтобы узнали о реальной силе Конохи — после разрушения они теперь мало что из себя представляют. Сразу после случившегося, Какаши взял на себя обязанности по расследованию, и когда узнал, что произошедшее случилось по вине Боруто и Каваки, не стал умалчивать об этом и послал донесение для дайме. Конохамару в то время был на миссии, и вместо немедленного возвращения в Коноху, свернул в столицу и странным образом, вернулся уже в роли Восьмого Хокаге. Какаши не горел желанием управлять деревней во второй раз, но надеялся, что Восьмой прислушается к его мнению — запросить помощь стран Альянса. Этого не случилось — на место обученных джонинов встали пришлые люди, в основном, гражданские, только укомплектованные нинджетами. Какаши подозревал о настоящих причинах, которые заставили Конохамару перехватить власть в свои руки. Но когда он стал Восьмым, к семье Хатаке сильно изменилось отношение в деревне. Это уже не молчаливое игнорирование, а скорее, открытое противостояние. После этого Какаши понял, почему Восьмой не запросил помощь Альянса, а ограничился своими силами, буквально, надев на гражданских лиц джонинские жилеты. Будучи по своей природе любознательным человеком, Какаши узнал ещё некоторые подробности политики молодого Хокаге. Между Восьмым и дайме была негласная договоренность о сокращении числа шиноби. Скорее всего, в условиях затяжного мира это верное решение, но не сейчас, когда с помощью чакры можно восстановить деревню быстрее. Дома стоят разрушенные, в больнице нет врачей, безопасность и боеспособность деревни под вопросом, но Коноха отказалась от помощи. Для того, чтобы проводить миссии А-ранга, осталось не больше десятка элитных шиноби, включая Сараду и Мицуки, но, не считая, Какаши и Сакуры. С тех пор, как он вышел в отставку, количество его миссий резко упало — тому есть причина, все-таки бывшему Хокаге не к лицу бегать с донесениями, либо охранять высокопоставленных лиц. Но Восьмой отказался даже от помощи Сакуры — после разрушения деревни она начала восстанавливать работу госпиталя, днем лечила уцелевших жителей, а ночи проводила в лаборатории, взвалив на себя всю грязную работу по идентификации погибших. Когда новый Хокаге вернулся в деревню с небольшой кучкой гражданских докторов, в скорости освободил ее от обязанностей. Восьмой ненавидел Какаши за его силу и моральный дух, иногда казалось, что он боялся его почти на физическом уровне. Возможно, потому, что Какаши знал кое-какие секреты Конохамару.*
Перед началом пятого дня перед ним положили листок и ручку. Новый дознаватель попросил его отнять восемь от сотни до тех пор, пока не останется наименьшее число. Какаши смекнул, что хотят проверить его способности после четырех суток без сна, и намеренно сделал ошибку в расчетах. После того, как удостоверятся в том, что его внимание не такое острое, как в первый день, возможно, прибегнут к другим способам допроса. Но думать об этом не хотелось, вопреки тому, что было утро, Какаши чувствовал себя очень скверно. Голову стянуло болью, словно железными тисками, а искушение прикрыть глаза хоть на секунду, становилось все ярче. Он отлично знал, что после того, как он прикроет глаза, последует разряд тока. Его снова выспрашивали о деревне Листа, пытались склонить к сотрудничеству, а потом снова подводили к мысли, что именно он хотел лишить жизни дайме. Мягко и вкрадчиво слова дознавателя доносились до него, но часть из них Какаши почти не воспринимал. Часто просил повторить вопрос и уже не потому, что играл дурака, к концу шестого дня бодрствования сложно понять смысл сказанных слов. Дознаватель что-то говорил о женщинах, правда, каких именно, он так и не понял. Какаши почувствовал, как холод постепенно проникает под одежду, хотя в помещении тепло и вообще, на улице жаркое лето. Слова дознавателя все продолжали литься, сплетаясь между собой в полную бессмыслицу. Между провалами в памяти он пробовал восстановить ход чакры, чем и занимался почти все время, которое находился в застенках столичной тюрьмы. Но с каждым днем медитация давалась все труднее и даже прогулка, прием пищи и поход в душ слабо влияли на его состояние. Если бы сейчас перед ним положили листок и ручку, чтобы он сделал несложные вычисления, он бы не смог отличить сложение от вычитания. Старался держаться, не показывать окружающим своего состояния, но к началу седьмого дня бодрствования, он поймал сон с открытыми глазами. Разряд электричества прошелся по телу мгновенно, стоило едва отпустить поток сознания. Возможно, это и вернуло его в действительность. — Насколько вы можете оценить вину Восьмого Хокаге в случае с покушением на дайме? — следователь задал ему очередной вопрос. Какаши удивился, что очень ясно понял его. — Кто я такой, чтобы оценивать чужую вину? — он вернулся к привычной тактике увиливания от ответа. — Может быть, у вас есть некая информация, которая объясняет его действия? — вкрадчиво продолжил следователь. Какаши замолчал, но в его уме всплыли образы, проливающие свет на некоторые события, связанные с именем Восьмого Хокаге. Имя секрета Конохамару было на устах у доброй половины джонинов Конохи в свое время. Нобунага Ремон — миловидная светловолосая девушка, и заодно, единственная дочка именитого феодала. Они познакомились больше десяти лет назад, когда Сарутоби вместе с командой генинов послали на миссию в имение Нобунага. Девушка должна была выйти замуж за подобного ей, именитого жениха, но после поездки в Коноху, она впала в хандру. Причиной ее грусти стал отважный джонин — Сарутоби Конохамару. Какаши не было известно, что может быть общего у дочки богача и обыкновенного джонина, но впоследствии он узнал, что возлюбленная Конохамару пытается повлиять на политику Конохи. Этот секрет Какаши узнал еще при Седьмом Хокаге и оказалось, что Наруто смотрит сквозь пальцы на похождения Конохамару. «Может быть, тогда нужно было быть чуть более настойчивее перед Наруто, чтобы тот воздействовал на Конохамару? Может, сейчас не было бы столько проблем в стране? Может, это моя вина в том, что сейчас происходит с Конохой?» — подумал Какаши. — Не могу знать, — отозвался он, — я уже давно не хожу на миссии, и не имею никакого доступа к информации в деревне. В какой-то мере это было правдой, он действительно не ходит на миссии, но с доступом к информации о делах в деревне все хорошо. Как и раньше, так и сейчас Какаши знал обо всем, что происходит в Конохе и за ее пределами. — Вы подумайте, может, вспомните что-нибудь такое, — намекнул ему следователь, — мы с вами встретимся после перерыва. Перерыв в виде гигиенических процедур, прогулки и приема пищи никак не повлияли на его состояние. Все так же хотелось закрыть глаза прямо сейчас, упасть, где придется, не обращая внимания ни на что. Головная боль уже стала привычной, но сильно беспокоила только ночью, сковывая виски, мешая анализировать ситуацию и свое состояние. Днем же, воздух казался вязким на ощупь, хотелось провести рукой, словно поднимая завесу. Прошел еще один день, теперь удобно считать дни, когда его выводили на несколько минут подышать жарким послеполуденным воздухом. Это был седьмой или кажется, восьмой день его пребывания в застенках без сна. Следователи все также хотели добиться признания в грехах Восьмого Хокаге, чтобы обвинить шиноби и ограничить пользование чакрой в Стране. Все также Какаши молчал, задавал каверзные вопросы или откровенно измывался над следователем. В моменты, когда непреодолимый сон отходил на второй план, продолжал упражняться в накоплении чакры. Это занятие проходило как нельзя лучше во время допроса. Отрешившись от внешнего раздражителя, в виде постоянно говорящего следователя, он по капле оставлял чакру в тенкецу, а оставшееся количество проводил по каналам в область кистей рук и к ступням. Сегодня казалось, что чакра течет по каналам особенно легко и ограничивающие браслеты совсем не помеха. Возникло желание проверить свое достижение, но в тюремных стенах это может стать опасным предприятием, ведь ничто не мешает им надеть на него новые браслеты, и тогда вся работа пойдет насмарку. Когда его вели по длинному коридору на прогулку, пришлось бороться с желанием упасть вперед в вязкую субстанцию, которой его сознание воспринимало воздух. Сегодня как никогда, он желал выйти на улицу, понимая, что разум играет с ним в опасные игры — отлично знал, что окружающее пространство совсем не тягучее на ощупь, а свет не имеет вкуса. Однако на улице Какаши не заметил особой разницы в восприятии — воздух все также казался плотнее, чем всегда, а солнечный свет теперь отличался от света дневных ламп допросной, на вкус. Яркое августовское солнце ощущалось солоноватыми острыми льдинками на языке, он отошел ближе к забору и попытался сложить печати, чтобы произвести слабый электрический заряд. В его ладони заплясали едва различимые светло-голубые искры. Превосходно. Если пользование чакрой теперь доступно, ничего не стоит воздействовать на следователя через гендзюцу и заставить его своими же руками выпустить на волю. Свет дневных ламп в комнате допросов был слегка мятным на вкус. Его больное восприятие после недели без сна отождествляло свет со вкусом во рту после воздействия чакры Сакуры на его тело. Почти такой же, ментоловый. Какаши почти не обращал внимания на слова дознавателя, находясь в состоянии приятного мечтания. На секунду показалось, что где-то рядом с ним находится Сакура, а сознание радостно подхватило его догадку, заставляя оглянуться по сторонам в поисках своей супруги. Она должна быть где-то рядом, ведь он чувствует вкус ее чакры на языке. Проклятое сознание радостно дорисовывало желаемое в его уме, изменяя серо-зеленые стены допросной комнаты на стены их особняка. — Вы кого-то ищете? — голос следователя раздался совсем рядом с ним, давая понять, что он все еще находится в застенках столичной тюрьмы. — Простите, что? — Какаши попытался прислушаться к его словам, — не могли бы вы повторить, я не расслышал. Следователь повторил свой вопрос и, понимая, что длительное отсутствие сна сказалось даже на таком сильном шиноби, как Какаши, перешел к более активным действиям. — Пока вы нас старательно водите за нос, ваша жена и дочь погибли при нападении на Коноху, — отчеканивая каждое слово, произнес дознаватель, — если бы взяли на себя всю вину за покушение на жизнь дайме, то понесли бы заслуженное наказание, и нам не пришлось бы вырезать всю деревню шиноби. — Ты хоть знаешь, сколько раз при моей жизни нападали на деревню? — с долей иронии спросил Какаши. Он не повелся на знаменитый прием запугивания. — Твоя девочка умерла почти сразу, но женушка до-олго сопротивлялась, — вкрадчиво продолжил он, — кстати, вот ее налобная повязка, полюбуйся, — он положил на стол резиновую повязку ярко-розового цвета с эмблемой Конохи, почти как у Сакуры. Только вот, она никогда не носила символ Конохи на резинке. Сакура носила ленту, как и он. После упоминания о ложной смерти его жены и дочери, Какаши непреднамеренно сделал более глубокий вдох, и раскрыл глаза пошире, стараясь, прогнать перед сознанием те образы, которые возникли после слов следователя. Такое уже было, и не раз. Следователи рассказывали ему о смерти близких в ярких и сочных подробностях. Это один из способов запугать подозреваемого, не больше. — Твоя женушка так сладко стонала, когда ее полумертвую насиловали солдаты дайме, — продолжал его дожимать следователь. «Всего лишь прием, это не правда», — повторил он про себя. Реакция его тела стала совершенно иной. Момент, когда на его ладони заплясал мощный электрический разряд, стал таким же тягучим, как и воздух, который он ощущал вокруг себя. Браслеты с тихим звоном разлетелись в стороны, снесенные потоком чакры. Она хлынула из тенкецу по чакроканалам, как приливная волна, срывая препятствия на своем пути. Шаринган активировался сам по себе. Перед глазами вспыхнуло пульсирующее красное зарево, это означало, что его тело против разума превратилось в машину для убийств. В доли секунды Какаши пробил грудь следователя насквозь, в лицо брызнули капли чужой крови и, все еще чувствуя на себе застывший взгляд мертвеца, в одно мгновение умертвил охранников, что стояли у выхода. Ему с трудом удалось прекратить технику Чидори, которая все еще искрилась, танцуя на кончиках пальцев. Всегда учил Сараду не быть такой жестокой и не убивать без причины. Кажется, он облажался и, несмотря на свой возраст, еще сам не до конца обуздал свои порывы. С его руки стекала горячая, свежая кровь, спецодежда, которую ему выдали в тюрьме, была безнадежно измазана в ошметках чужой плоти. Попытался рукавом стереть кровь с лица, но вышло так, что еще больше вымазал себя в чужой крови. Тяжелая дверь открылась за секунду до того, как он решил ее пробить с помощью чакры. В проеме двери появился Саске: он удивленно оглядел комнату, посередине которой стоял Какаши с активным Шаринганом, с головы до ног вымазанный в крови, но с едва искрящимися разрядами Чидори на кончиках пальцев. — Какаши, ты свободен, идем за мной.