*
Внутри дома стоял легкий запах мирта и сандала. Как в храме, у святилища какого-нибудь божества. Но лучше так, чем под открытым небом. Какаши лежал на футоне и уже давно забыл, кто и что дарил им на свадьбу. То время казалось ему красивой картинкой из далекой и совсем другой жизни, словно и не про них. Зато хорошо помнил, что несколько месяцев назад Сакура принесла в научный центр огромный свиток и поставила в углу. Защитила печатями от посторонних глаз и на каждый его вопрос отшучивалась и говорила, что нет в нем ничего особенного. — От запасов Бьякуго, чакры осталось не больше, чем на одну треть, — отстраненно начала она. — Но мне удалось воспроизвести технику пространственного переноса между двух миров. До сих пор я ее испытывала только на копии Кацуи, но по ее словам, все получалось. Мне жаль, Какаши, что тебе приходится узнавать об этой технике сразу на практике, но поверь, то, что нам удалось спастись, — она сделала паузу и вздохнула, — это большая удача. Мы находимся в том мире, в который попали во время нашей длительной миссии. Своей фразой Сакура развеяла все его сомнения — значит, она смогла написать технику перемещения, не основываясь на додзюцу. Поразительно. Меньшего, он и не ожидал от своей гениальной супруги. «Но скажи мне, что с Сарадой, ты говорила, она собиралась зайти вечером?» — подумал он, но Сакура продолжила говорить, отвечая на его немой вопрос. — Если Сараде будет грозить опасность, она появится здесь, Какаши. К тому же, она теперь может открыть пространство Камуи. Но мне не нравится ее зрение, — посерьезнела она. — Ты, наверное, знаешь, что наша дочка слишком часто использует Шаринган, пока мы с тобой не видим. Она замолчала, но вскоре подошла ближе к футону, где лежал Какаши и потрогала его ладонь. — Еще не согрелся? Прости, мне придется тебя раздеть, — с этими словами она оголила его по пояс, и он почувствовал, как по коже скользит шарик водяного ирьениндзюцу. Даже если он не чувствовал голода и жажды, Сакура с помощью дзюцу продолжала поставлять в кровь все необходимое. — А еще, — продолжила она шепотом, не прекращая действия техники, — во время нападения мы потеряли Кабуто. Мне Кацуя сообщила. — Сакура помолчала некоторое время, словно, прогоняя в памяти недавние моменты, и продолжила. — Пока я собирала медикаменты в свиток, пока наносила печати чакры, для пространственного перехода, все это время он был снаружи и дал бой нападающим, чтобы задержать их. До сих пор не понимаю, за что нас можно так ненавидеть, Какаши? О, он отлично помнил, когда Кабуто крикнул Сакуре, чтобы она защищала Шестого. Помнил, как он забежал в медчасть, и помнил стойкий запах его крови. Даже если бы не слышал ни одного звука, тонкое обоняние подсказывает лучше, чем все органы чувств вместе взятые. Жаль его, он был одним из немногих шиноби, которые после наступления мирного времени полностью отказались от своих старых идей и всеми силами старались доказать это. Сакура зашлась немыми слезами, всхлипывала, стиснув зубы, и беззвучно глотала рыдания. Слезы скатывались на его тело, казалось, что еще немного, и она может снова провалиться в беспросветное горе, как после разрушения деревни. Дрожащими руками одела его, и накрыла теплым одеялом. «Нас можно не только ненавидеть, Сакура, можно еще желать нашего физического уничтожения, только потому, что мы не согласны с чьим-то решением. Не потребовалось никакой техники управления сознанием, чтобы нынешний Хокаге, как марионетка, исполнял чужие приказы. Каждое его решение ухудшает положение немногочисленных шиноби. Знал бы, к чему приведет его нездоровая страсть — без сожалений отправил бы обоих любовников в Чистый мир. Иронично, что я сам теперь мало чем отличаюсь от мертвеца», — невесело пошутил в уме Какаши. Он почувствовал, как Сакура села рядом с ним и, отвернув одеяло, легла. — Если ты не против, я буду спать рядом. Ты все время мерзнешь, а так, мы будем греться друг о друга. Она послала тонкий поток чакры в его тело, ровно настолько, насколько можно было его согреть. Мягкое тепло разлилось по рукам и ногам, отгоняя холод, а вместе с ним, и ужасы этого вечера. Прошло немного времени, и он почувствовал, как Сакура, засыпая, дернулась всем телом. Теперь, ей нужно больше спать, чтобы восстановить запасы чакры. Только к нему сон не шел. Какаши снова и снова прогонял в памяти события вечера и старался увязать их с теми крупицами информации, которыми делилась Сакура. Точнее, она делилась с ним всем, что ее беспокоило, но не тем, что он хотел знать. Его интересовали отношения нынешнего Хокаге и семьи Нобунага. Устройство с частицами Инь уничтожено, Астрономический институт с его высокотехнологичным оборудованием и светлыми головами — тоже. Каким будет их следующий ход? Впрочем, остатки научного центра в Конохе тоже уничтожены. Какаши сомневался, что люди Конохамару оставят там хоть что-нибудь. «Это тактическое отступление или полный разгром? — спросил он себя и сразу же ответил на свой вопрос, — то, что я допустил побег в другой мир, это постыдное поражение. Как же противно от самого себя». Что нужно было сделать, чтобы не допустить поражения? Может, физически уничтожить всех феодалов, которые выступали на стороне Нобунага? История мира шиноби знала не один пример, когда несогласных уничтожали: так было в Эпоху Враждующих кланов, так было во время резни Учиха. Для подрастающего поколения это уже страницы истории, но Какаши помнил, как в ту ночь, его отряд АНБУ в квартале Учиха идентифицировал убитых. «Из меня вышел плохой капитан команды, если я не смог вовремя увидеть и достаточно подействовать на Итачи, чтобы он отказался от своего умысла. Да и как может такой как я, руководить командой?» Потом, конечно, всплыли подробности, что в одиночку четырнадцатилетний мальчишка не справился бы, следовательно, ему кто-то помогал. Но детали так и остались скрытыми, аж до Четвертой войны, когда стало известно, что Итачи помогал никто иной, как Обито. Пока Какаши скорбел об умершем товарище, тот творил омерзительные вещи. Единственное желание, которое появилось у него с тех пор — чтобы мирное время длилось как можно дольше. Когда он был на посту Хокаге, его часто критиковали за слишком мягкие меры, но кому, как не Какаши, знать цену одной жизни? Он всеми силами старался мирным способом унять возникающие конфликты, а их было достаточно, чтобы быть уверенным в своих действиях. Смерть еще никогда не приносила справедливости в этот мир. Потому и не решился физически устранить врага. Пытался воздействовать на Конохамару, пока тот передавал секретные сведения о Конохе. Пытался донести до Наруто, что его названный брат вредит Конохе. Вел переписку с дайме и главой клана Нобунага. Получал в ответ лживые улыбки и расплывчатые обещания. Разрушение деревни подвело невидимую черту под его действиями — стало слишком поздно что-либо предпринимать. Во главе деревни стоит человек, который при всем желании не осознает вреда, который он приносит. Но теперь, если устранить Конохамару, тень сразу падет на тех, кто был не согласен с его действиями. «Замкнутый круг, как болотная трясина, попадая в которую, каждое движение приближает тебя ко дну». Он еще долго лежал и подбирал в уме решение проблемы, пока за окном не послышалось пение птиц.*
Дни полетели с огромной скоростью. Кажется, они только вчера появились здесь, и уже позади целый месяц. Но, как бы, не бежало время, Сакура оставалась в плену своих размышлений, хоть и проговаривала их вслух для Какаши. За годы, проведенные в Конохе, она не раз мечтала, чтобы снова оказаться с Какаши в этом мире. Загадочное и до некоторых пор неизученное явление завораживало ее тем, как повлияло на оставшуюся жизнь. Кто бы знал до ее длительной миссии, что именно здесь она сблизится со своим сенсеем? Он стал для нее целым миром и даже больше. Без него Сакура не представляла своей жизни. Но видимо, боги решили посмеяться над ней — она отправилась в этот мир вместе с Какаши, только вот, он продолжал спать беспробудным сном и еще неизвестно, проснется ли? Как бы Сакура не молила Хатакэ-но-Камисама перед началом миссии, она так и не поняла, защитило ли божество свое Пугало? Если вспомнить, то она смогла удачно завершить свою миссию, но в тоже время, их местоположение обнаружено и уничтожено. Один — один. Смогла спастись вместе с Какаши, но Сарада остается в Конохе и работает на Восьмого, стараясь отвести от себя любые подозрения. Боги явили свою милость или послали наказание? Услышал ли ее глуховатый бог счастья, или в десятый месяц бессмысленно просить даже его? В месяц без богов помощи ждать неоткуда, остается надеяться на свои силы. Но если оставить высшие материи в покое, Сакура понимала, что это лишь стечение обстоятельств. Все пути развития сложились в один, после того, как он с Сарадой отправился в столицу. Если бы Какаши не подстраховал дочь на миссии, неизвестно, как бы сейчас сложилась ситуация не только в их семье, но и в Стране Огня в целом. Даже страшно представить, если бы Сарада не вернулась с той миссии, или началась новая война. И, окажись она во дворе храмового комплекса, как и Какаши в тот день, тоже, не раздумывая, подменила бы Сараду на себя. То, что он добровольно пошел под стражу, только доказывало его намерения. Какаши надеялся самостоятельно выбраться из тюрьмы, и он бы это сделал, только, неделя без сна еще никому не шла на пользу. Даже после возвращения Какаши, она надеялась, что его организм возьмет свое и через несколько дней он придет в себя. Увы, этого не случилось ни через месяц, ни через два, и уже пошел четвертый месяц его странного сна. Сакура исследовала все возможные причины, но глядя на его совершенно здоровое тело, предположения рушились одно за другим. Спит, обмен веществ замедлен, волосы и ногти стали расти медленнее. Несмотря на то, что она с помощью техники водяного шара убирала вредные вещества и поставляла питание напрямую, в кровь, мышцы на его теле уменьшились. Сакура слышала о полулегендарных случаях летаргического сна, но такое чаще встречалось в романах, когда красавица засыпала беспробудным сном и просыпалась от поцелуя. Кабуто пытался подобрать метод лечения, но не успел закончить свое исследование. Сакура подала ему мысль, что состояние Какаши может быть вызвано действием крови Учиха, но как первопроходцы, они делали каждый шаг наощупь. За время своего пребывания уже в этом мире, она через Кацую связалась с Цунаде, но даже та, никогда не встречала в своей практике случая летаргии. Шишо обещала поискать информацию, но больше не выходила на связь с ней. Единственным способом не сойти с ума, было общение с Какаши. Она брала его за руку, и чувствуя подушечкой большого пальца биение его сердца, начала свой рассказ. — Сегодня такое яркое солнце светит, и даже не верится, что по календарю уже конец осени, — она удивилась вслух. — Ты, может, помнишь, что в этой местности климат немногим холоднее, чем в Конохе, но сегодня тепло по-летнему. За окном так красиво: круглые листья на кустарниках скумпии горят на солнце, как алое пламя, их оттеняет ярко-желтое гинкго и все это буйство красок на фоне безоблачно-синего неба. Какаши, ты обязательно посмотришь на мои воспоминания, это нужно видеть. «Ма-а, Сакура, опять ты говоришь со мной, как с умирающим», — подумал он, едва услышав ее голос. — Ты, наверное, посчитаешь меня сумасшедшей, — в ее голосе почувствовалась улыбка, — но сегодня утром я создала двух клонов и на одного наложила хенге, чтобы он был точь-в-точь, как ты. Отправила их в город «С», чтобы они купили нам одежду. Знаешь ли, тут одеваются иначе, чем в Конохе. Они справились со своей задачей, но я не об этом. Мне передались их воспоминания. — На последних словах ее голос едва уловимо зазвенел, словно, волнуется или, того хуже, вот-вот, заплачет. Она отпустила его пульс и заключила его ладонь между своими. «Рассказывай, мне интересно, только, прошу тебя, не смей плакать. Мне очень больно от твоих слез». — Город «С» стал намного больше с тех пор, как мы с тобой были там. Знаешь, я даже невольно начала сравнивать его с Конохой, а когда мы вернулись в Коноху после длительной миссии, я в первое время сравнивала с городом «С». Ты, наверное, помнишь, я же тебе рассказывала! — Сейчас ее голос изменился, похоже, что она начала погружаться в воспоминания и увлеченно говорила о событиях почти двадцатилетней давности. — И ты знаешь, теперь я все больше становлюсь уверенной в том, что пока ты был на посту Хокаге, в планировании новых районов, ты многое взял от города «С». Дело даже не в самой застройке, — она на мгновение замолчала, будто, подбирая слова, — здесь присутствует некая аура: прямые, широкие улицы, много деревьев, а летом много тени. Но у тебя получилось даже лучше, чем здесь — в Конохе нет суетливости, как тут, и нет такого количества машин. Сакура еще долго описывала ему все, что видели ее клоны. Она и раньше, каждый день посылала свою копию в магазин, а потом рассказывала ему все, что видела. Между делом, Какаши узнал, что у Сакуры есть внушительное количество местных денег. Сначала он подумал, что она использует разновидность гендзюцу, чтобы дурачить людей, но потом она сама похвасталась вслух: — Помнишь, когда ты закрыл дело об алмазной пыли? Ты принес домой все эти купюры и бросил на стол. Я помню, что АНБУ проворонили момент, когда к Гайджину в камеру пробрался убийца и лишил нас даже немногой информации. Ты был очень зол тогда и сказал, что теперь этими деньгами можно обклеить туалет, — хохотнула она, — но я собрала все в свиток, и он много лет лежал у меня в вещах. Кто бы знал, что все это богатство когда-нибудь пригодится? «Как ты поняла, что нужно готовиться к побегу в другой мир?» — Так получилось, что те деньги стали первым кирпичиком к моей уверенности, что нам придется сюда вернуться. Какаши, тебе, наверное, знакомо, то чувство, словно ты о чем-то знаешь всегда, хотя никто вокруг не говорит об этом? Так и у меня было: все эти годы не покидала уверенность в том, что мы сюда вернемся. Ты знаешь, что я работала с трудами Ютаки, а после разрушения деревни, меня осенила мысль — если вдруг за нами придут, нужно иметь запасной вариант. Долго размышляла над этим вопросом, а потом решила поэкспериментировать с пространственными переходами. Таким образом, можно перемещаться между мирами без применения Риннегана. Теоретическая матрица техники была основана на дзюцу перемещения и как только я завершила, сразу приступила к эксперименту. Кацуя сначала наотрез отказалась выполнять перемещения между пространствами, и я даже пожертвовала ей часть своей печени. Не переживай, все уже восстановилось давно, — поспешила успокоить его. «Кабуто на тебя плохо повлиял, — улыбнулся он про себя, — только у него была такая жажда знаний. Но чтобы скормить призывному животному часть своего органа, это крайний шаг». Много лет назад, когда Какаши узнал, что Сакура беременна, он призвал стаю и попросил Паккуна заключить с ней контракт. В то время на членов семьи Каге скрытых деревень участились нападения, и Хокаге хотел ещё больше защитить свою жену. Но Паккун наотрез отказался подписывать, мотивируя тем, что Сакура не кровная родственница Какаши. — То, что она носит моего ребенка для тебя не достаточно? — Хм-м, ну если бы она отдала какой-нибудь орган, или хотя бы палец, я бы согласился, — заключил нинкен. — Рожа у тебя не треснет? — Без обид, Какаши, но в таком случае, я смогу подписать только простой контракт, и стая поможет ей, если будет грозить настоящая опасность. Какаши тогда грубо выругался и отправил свой призыв обратно. Паккун не получил и капли крови, но все-таки заключил с Сакурой простой контракт. И только недавно Какаши понял, что его нинкен не врал — Паккун защитил Сакуру от его воскрешенного отца.*
Дни снова потекли вперед, хотя иногда казалось, что время, проведенное здесь, то растягивается, то сужается. Когда оно растягивалось — дни тянулись настолько медленно, что с утра до вечера, можно прожить целую жизнь. Сужалось — и неделя пролетала в один миг. Но не проходило, ни одного дня, чтобы Какаши оставил попытки сделать хоть одно движение. Не получалось. Словно, похоронен заживо в своем теле, проклятье! «Девяносто шестой день. Будь он неладен!» Сакура читала ему книгу, но ее содержание они оба знали почти наизусть. Творения Джирайи хоть и были гениальными, но невозможно читать одно и то же несколько раз подряд. Какаши начал медленно погружаться в сон и находился в блаженном состоянии полудремоты. Она замолчала, чем заставила его прислушаться. — Снова небо затянуло, облака такие низкие, — проговорила она, — скоро пойдет дождь. По календарю, уже наступила зима, но погода в этой местности была непредсказуемой и даже его способность, как любого шиноби, ориентироваться в погодных условиях, дала сбой. Вчера весь день шел дождь, но к утру от него не осталось и следа. Сегодня Сакура сообщила, что светит солнце, но после полудня подул ветер и небо снова подернуто облаками. Сакура продолжала ему что-то говорить, но он отпустил нить разговора и погрузился в сон. В его состоянии сны были некоей отдушиной, ведь во сне Какаши мог видеть мир вокруг себя, ходить и разговаривать. Пробуждение всегда разочаровывало, но в последнее время, он даже во сне осознавал, что на самом деле не в состоянии ходить, либо говорить. Он бесконечно долго поднимался по винтовой лестнице. Истертые от миллионов шагов, высокие ступени были не одинаковые, того и гляди, оступишься и покатишься вниз. Тот, кто шел впереди него держал перед собой трепыхающийся огонек, но он светил настолько слабо, а тень от широкоплечего и высокого человека скрадывала последний свет. Послышался звон ключей и, открыв дверь, его проводник буквально втолкнул Какаши в комнату. Ослепительно-блестящие стены отражали каждое движение во множестве зеркальных граней. Непонятно, куда идти дальше — везде встречаешь свое отражение. По бокам, вверху и внизу, каждое его движение, каждый взгляд фиксируется в зеркале. Он открыл Шаринган, чтобы увидеть больше, чем неизвестный хочет ему показать. Как и предполагал, окружающие зеркала, лишь иллюзия и, понимая это, Какаши пошел вперед. — А ты смышленый, — раздался голос со всех сторон одновременно. — Кто ты? — Ооцуцуки Шибай, — донеслось до него, — бог всех шиноби. — Покажи себя, — скомандовал он, совсем не чувствуя страха, несмотря на то, что перед ним никто иной, как бог всех шиноби. Перед ним снова начали смыкаться зеркала, но в их отражении появился уже не Какаши, а белокожее и высокое существо, оно было в два раза выше него. Его лоб венчали два широких рога, а длинные серебряные волосы опускались ниже пояса. В его правой глазнице белел напряженный Бьякуган, в левой — черный Сенриган, позволяющий видеть в любой точке мира мысли каждого. Из середины лба на него смотрел ярко-лиловый Риннеган. — Зачем я здесь? — спросил он, хотя ясно понимал, что это сон. — Ты здесь, потому что эра шиноби близится к концу, — пояснил Ооцуцуки. — Насколько я помню, несмотря на все трудности, которые мы испытали после вторжения тебе подобных, что-то не заметил, чтобы эра шиноби близилась к концу. Среди нас остались еще те, кто предан Воле Огня. — Смотри дальше, что из этого вышло. Изображение в зеркалах выстроилось в другом порядке, и словно на огромном экране, перед ним показалось подземелье. Каменные высокие стены округлялись под потолком, образуя широкие своды, но стоило опустить взгляд, его вниманию открылась другая картина. По обеим сторонам от него стояли стройные ряды управляемых нинджетов, они больше походили на роботов, нежели на карманное оружие ниндзя, которыми раньше считали нинджет. Тысячи, а может, и десятки тысяч ждали своего часа в огромном подземелье. — Новейшие разработки, — донесся голос Шибая, — имеет нюх, лучше чем у собаки и настроен на чакру — он питается ей. Подумай, на что они будут способны, если их выпустить в твоей горячо любимой деревне. Совсем забыл сказать, что мы сейчас находимся в настоящем времени, — ехидно пояснил он и в подтверждение своих слов, в одном из зеркал, показал картинку, где Какаши лежал на футоне, а рядом с ним, спала Сакура. — Зачем ты мне это показываешь, напугать хочешь? — парировал Какаши. — Мне не страшно, я уже умирал, да и сейчас мое состояние далеко не идеально. — Считаешь себя умным, а главного не понимаешь, — усмехнулся он, — смотри дальше. Очертания нинджетов поплыли, словно вокруг них начал раскаляться воздух, как в кино со спецэффектами. Послышался сильный гул, и через несколько мгновений со сводчатого потолка посыпалась пыль. Какаши все же не ошибся, когда решил, что температура повышается внутри подземелья. Стройные ряды новехоньких нинджетов подкосились и поплыли, словно были сделаны из воска. Картинка на экране внезапно померкла. — Ты в моем сне, а значит, это иллюзия, поэтому не обязан тебе верить. — Я тебе показываю то, что ты никогда не узнаешь, но вижу твою неблагодарность, как у остальных. Вы, люди, не достойны дара чакры и как бы вам не позволяли ею пользоваться, наступит день, когда мы отберем у вас и это! — Где-то я уже слышал подобное, — с долей раздражения возразил Какаши, — твоя приспешница Кагуя, говорила то же самое и где она? Убита и запечатана, — прорычал он, — там же находятся Момошики, Урашики, Киншики, Исшики. Хоть наш род шиноби намного слабее вас, мы готовы отстоять свой мир и свою жизнь. — Для нас вы слабее, и не больше, чем дорожная пыль! — Кто же тогда простые люди, которые не могут пользоваться чакрой? Если следовать твоей логике, шиноби тоже должны считать их не больше, чем дорожной пылью? — Какаши вывернул наизнанку слова божества, и продолжил говорить. — Сильный должен защищать и покровительствовать слабому. Кому многое дано, с того многое и спрашивают, а ты напыщенно гордишься своей силой! — Да как ты разговариваешь со мной? — не выдержал Ооцуцуки и как пушинку, невидимой силой подхватил его тело и впечатал спиной в зеркальную стену. — Я могу уничтожить весь ваш мир одним движением! — Как считаю нужным, так и говорю! — продолжил он, чувствуя крепкую, но невидимую хватку на своей шее. — Ты называешь себя богом шиноби, но настоящие боги милосердны, а твое желание сожрать плод чакры затмило тебе разум. Ты не божество, ваш род кочует от планеты к планете, высасывая из них все жизненные соки. Ты паразит! — Встречал я похожих на тебя, — сказал Шибай, — они тоже кричали обличительные речи перед тем, как погибнуть. — Хочешь убить меня? Давай! Моя жизнь продолжится в моем ребенке, в моем потомстве и так до бесконечности. А что ты? Так и будешь паразитировать, переходя от планеты к планете? Да, их много, как песчинок в море и на твой век хватит, но разве смысл жизни в этом? — Слишком много надежды в твоих словах, как насчёт твоей жены? — расхохоталось божество, — хочешь, я отберу надежду у нее? Тогда я посмотрю на тебя. Вон отсюда! — с оглушительным криком, он вышвырнул его обратно, за дверь. Какаши приземлился на каменные ступени, но вопреки всему, не почувствовал боли, а значит, не получил никаких повреждений. Если бы подобное происходило в реальности, отбитыми почками, не обошлось. Он поднялся на ноги и начал спускаться по ступеням, только теперь впереди него не шел проводник с фонарем, темно, хоть глаз выколи. «Это сон», — повторил он про себя, когда почувствовал, что Сакура встала с футона. Но слишком уж, реалистичный! Злость до сих пор плескалась в сознании, хватка Ооцуцуки на шее еще ощущалась, потому и дышать приходилось чаще, словно, не хватало воздуха. Сердце загнанно колотилось, вот-вот выпрыгнет. — Какаши! Ты слышишь меня? — ее крик окончательно разбудил его. Не то, чтобы по-настоящему, но даже с закрытыми глазами в своем странном состоянии, он не спал. — Что с тобой происходит, твою мать, — прошипела она. «Прости, я напугал тебя»? — успел он подумать и после покалывающего действия медчакры, послышался хруст ампулы, а затем и укол. Неизвестно, какое лекарство она вколола, но бывшая злость постепенно улеглась, а в душе осталась яркая уверенность в своих словах, что совсем недавно он говорил божеству: «Моя жизнь продолжится в моем ребенке, в моем потомстве и так до бесконечности». Почему-то от них становилось особенно тепло на душе.*
Время пыталось раздавить ее, и каждый новый день приносил все новые сомнения, живительная надежда уходила как песок сквозь пальцы. Сакура ясно понимала, что он может прийти в себя хоть сейчас, хоть через год. Как медик, она также понимала, что может произойти то, о чем даже боялась думать лишний раз. Особенно, это понимание обострилось после странного скачка его сердечного ритма и внезапной одышки. В тот день, на улице уже вечерело, их комната потонула в полумраке. Она довольно долго проспала под шум дождя. Близость Какаши давала ей иллюзорное понятие, что он здесь, рядом с ней, наступит день, и все будет как прежде. Сакура сквозь сон почувствовала его учащенное дыхание, тотчас же подскочила с футона и включила верхний свет. На лбу Какаши выступили крупные капли пота, он часто-часто дышал, а его сердце отбивало просто сумасшедший ритм. В тот момент все ее эмоции отключились, остался только сухой остаток знаний и умений в области ирьениндзюцу. После инъекции с успокоительным препаратом, его сердечный ритм и дыхание пришло в норму, и за все прошедшее время подобное больше не повторялось. Но в тот момент, ей показалось, что она достигла некоторой черты и, стоит заглянуть за нее, там будет только беспросветная темнота, которая уже навострила на нее черные щупальца. Сакура решительно отсекала в уме любое поползновение к отчаянию, но время, проведенное здесь, с каждым днем только способствовало, чтобы остатки ее надежды поскорее улетучились. Вслух она никогда не высказывала своих страхов, потому что была уверена в том, что Какаши слышит и понимает ее. Все тревожные рассуждения оставались внутри нее и кажется, от того было особенно тяжело. Не с кем поделиться своей болью, хотя Сарада несколько раз посылала свой призыв к ней. На ее вопрос о состоянии отца, Сакура отвечала одно и то же — без изменений. Раньше, еще в Конохе, она считала, что если без изменений, значит, это уже хорошо, но теперь, подвешенное состояние выводило из себя. Тому способствовала и погода — за несколько недель, прошедших после того случая, Сакура ни разу не увидела солнца на небе. Серая завеса облаков плотно скрывала небесное светило и от вездесущей серости ее отчаяние еще сильнее расцветало. Глотать слезы уже невозможно, да и она не хотела показывать Какаши своего настроения. — Сегодня опять пасмурно, — сказала она утром, когда с шелестом подняла занавеску из тонкой бумаги на окне, — небо похоже на бушующее море, облака, как волны. На следующий день, солнце снова было скрыто. Скрыто и через три дня, и через неделю. Вопреки хмурому небу, на улице было достаточно тепло для зимы — снег еще ни разу не выпал, только шел дождь, подгоняемый ветром. — Какаши, — прошептала ему перед сном, когда уже выключила свет и легла рядом, — ты, наверное, мечтаешь о том же, о чем и я. Ты хочешь прийти в себя, и я этого безумно хочу. Но знаешь, что еще я хочу? — Она развернулась к нему на бок и привстала на локоть, чтобы посмотреть ему в лицо. — Я хочу увидеть солнечный свет, не представляешь, как хочу! Ты ведь, тоже хочешь этого? — сказала она и вжалась губами в его, пытаясь поцеловать сомкнутые губы.*
Независимо от погоды, каждое утро начиналось с птичьего гомона за окном. Сакура приподняла занавеску и даже не сразу обратила внимания на ясное небо — на тонкой ветке жасмина сидела трясогузка. Маленькая черно-белая птица держалась тонкими лапками за ветку и размеренно помахивала хвостом, словно пыталась разровнять землю. — Какаши! Сегодня светит солнце! — радостно крикнула она и осталась стоять у окна, следя за трясогузкой. По верованиям айну, когда на земле царил хаос, вместо суши была только бушующая вода. Верховное божество Пасе Камуй послал трясогузку на землю. Она летала над водой до тех пор, пока взмахами крыльев не разогнала воду с суши. Но первая суша была рыхлая и неустойчивая, тогда трясогузка начала прыгать по ней и бить хвостом, чтобы разровнять поверхность земли. Так возникли материки и острова. После этого мир был заселен людьми, но даже тогда трясогузка не закончила трудиться. Она стала покровительницей влюбленных и считается, что птица научила людей супружеским обязанностям. Сквозь птичье пение, Сакура услышала движение с той стороны, где лежал Какаши. Мгновенно по позвоночнику пробежал страх, ведь случай с его одышкой еще слишком свеж в памяти. Обернулась и не поверила своим глазам: опираясь обеими руками, на футоне сидел он. — Какаши! — взвизгнула она и молниеносно бросилась к нему, обнимая его и одновременно, проверяя медчакрой. Все хорошо, все в порядке, вот он, перед ней. Пытается ей что-то сказать и осторожно откашливается. Сакура бегло оглядела его, но не смогла долго смотреть ему в глаза, покраснела, едва сдерживая слезы, и спрятала лицо между его шеей и ключицей. Почувствовала легкое касание его губ к розовым волосам и дала волю слезам, которые так долго копила в себе. Она слишком много хотела ему сказать, но все слова застряли в горле, скованном плачем. — Люблю тебя, — прошептал Какаши полуслипшимся голосом и резко зажмурил глаза от подступивших слез. Не понятно, то ли от яркого солнечного света, то ли от понимания, что сегодня он смог сбросить оковы проклятого сна.