Взрыв

Можно сказать, отделались лёгким испугом. Взрывной механизм был брошен через окно кабинета Аркадия Николаевича. Кто-то, очевидно, забрался по высокому раскидистому дереву, которое росло во дворе и бросил бомбу через открытое окно. Сам Аркадий Николаич, как сказал вызванный доктор, вероятно, получил сотрясение мозга. Но слава богу, что вообще остался жив! А сотрясение и пара переломов — это что? Ерунда, пройдёт. Вспоминая дыру в стене своего кабинета, который тоже довольно сильно зацепило, Штольман думал о том, что если бы не Сонечка, то сегодня он бы уже не вернулся домой. Сонечка. Он кинул взгляд на дочь, закутанную в его пальто и прижавшуюся к нему что есть силы. Сейчас она, пережив за полдня множество разнообразных эмоций, чувствовала себя очень уставшей, поэтому просто крепко обняла отца за руку и молча смотрела в окно экипажа. Да, немало его девочка пережила за сегодняшний день. Надо же, сбежала из дома, проехала через половину Петербурга, примчалась в департамент. Когда Штольман осознал, сколько опасностей могло подстерегать её по дороге, у него болезненно закололо в груди. И как это, спрашивается, няня следила за детьми, если Соня смогла почти беспрепятственно одна выйти из дома и проделать такой длинный путь?! Хотя, справедливости ради, стоит отметить, что Анну когда-то тоже не остановила закрытая охраняемая дверь, она просто сбежала через окно. Вот и дети их в этом отношении точно такие же, особенно дочери. Но всё равно! Соня ещё слишком мала для такого! А если бы с ней что-то случилось? Что может сделать с юной барышней недобросовестный извозчик — одному Богу известно, да полицейским, которые несут дежурства ночью. А если она по случайности перепутала бы лестницы и оказалась бы с противоположной стороны коридора, в самом эпицентре взрыва? В общем, столько всего могло с ней произойти, и Штольман не пережил бы, если бы какой-то из его страхов воплотился в жизнь. К счастью, с дочерью было хорошо. Она была измотана, но сильный испуг, завладевший ею, уже потихоньку отступал. Самое главное, как она сказала, что не сбылся её сон, ночной кошмар. Она начала плакать сразу же после взрыва, она плакала, вцепившись в отца, не отпуская его от себя ни на шаг. «Папочка, я так боялась, что не успею. Я в-видела-а-а, я всё видела. Если бы я не успела… я видела, что случится с тобой… и что случится с нами, если тебя не будет… и с мамой… Это было так страшно!» Потом она зарыдала ещё сильнее, когда услышала, что на первом этаже на сотрудника, который оказался прямо под пострадавшим кабинетом, обрушился потолок, и доктор, глядя на его состояние, не давал никаких шансов на благополучный исход. «Папа, — пролепетала она, заглядывая Штольману в глаза, — я не подумала, что на первом этаже тоже люди есть! Какая же я глупая! Но времени и так было мало! Я не могла… Я должна была бежать к тебе… Мы бы без тебя не смогли…» В этот день служащие главного департамента полиции увидели жёсткого, непримиримого и обычно каменного Якова Платоновича Штольмана в непривычной для всех ипостаси. Он не размыкал объятий со своей откуда-то взявшейся тут дочерью, закутал её в свой сюртук, потом поил её чаем, утешал, успокаивал, взволнованно смотрел на неё, утирал градом катившися слезы, что-то долго и эмоционально говорил ей. Не отошёл от неё пока не убедился, что она перестала плакать. Сейчас мужчина аккуратно склонился и поцеловал кудрявую макушку. Его маленькая спасительница. Ангел-хранитель. Этим она тоже была похожа на Анну.