Часть 2
8 октября 2022 г. в 08:55
Авантюризм и склонность к стратегическому мышлению всегда мешались в Маркусе в таких пропорциях, что даже самые близкие друзья не могли догадаться, какая карта сыграет в следующие пять минут.
В том, что касалось Эшрана Доримуса, Маркус при всём желании не мог поддаться авантюризму – не потому, что у него были какие-либо внутренние барьеры, но потому, что Рамар высказался в этом отношении ясно и чётко.
Рамар был для Маркуса одновременно другом и командиром – смесь не менее гремучая, чем тот ураган потребностей, которые порождало у Маркуса существование в одном мире с командором Эшраном.
Маркус одновременно уважал Рамара, не хотел потерять его доверие и предпочёл бы сохранить симпатию по вполне политическим причинам. Поэтому о том, чтобы портить Эшрану жизнь, пока «всё немного не успокоится», и речи быть не могло.
Но никто не мешал ему собирать информацию и изучать.
Хотя этот процесс побуждал у него не совсем здоровый ажиотаж, Маркус старательно объяснял себе происходящее тем, что врага нужно знать в лицо.
А Эшран со всех точек зрения был его врагом – он был Стражем. Ну, положим, не совсем… Эшран провёл в ордене Стражей больше десяти лет, и, конечно, ни в каких официальных документах не говорилось, что его туда привело.
Маркус знал об ордене Стражей в основном то, что уже довольно долго он существует для того, чтобы держать магических созданий Алкарона – проклятого слякотного северного материка – в узде. Орден создали более трёхсот лет назад после первой знаменательной войны с Запредельем, и теоретически его влияние располагалось на все государства, принявшие Конвент.
Эстер, где родился Маркус, Конвент не то чтобы принимал. Скорее Конвент и создавался для того, чтобы накинуть на Эстер, с его многочисленным башнями магов, крепкую узду. И поскольку в тот момент Магистория проиграла войну, то ей пришлось поставленные условия принять.
После подписания Конвента все магические заведения на обоих материках должны были находиться под охраной Ордена Стражей и под надзором церкви. Однако пути Пустого Трона неисповедимы, и к тому моменту, когда самому Маркусу пришло время проходить обучение в Башне, Стражи Эстера по большей части превратились в личную охрану его влиятельной и опасной элиты, ровно целиком состоящей из магов демонической крови.
Высшая знать Эстера не только поголовно владела магией и управляла при помощи магии, она считала само "прикосновение демонов" - благословенным, в то время как в Алкароне всё, связанное с Запредельем, было почти под запретом и строго контролировалось Церковью Спасительницы, Пресветлой девы, и более конкретно – принёсшими во славу её обеты рыцарями ордена Стражей.
Насколько было известно Маркусу, который, несмотря на все нотации своего отца, одинаково мало интересовался как политикой, так и историей, эти предосторожности пока что слабо помогали Алкарону, потому что каждые добрые десять лет здесь происходило очередное нашествие нечисти. Однако местные обитатели свято верили, что, если держать всё магическое взаперти, кому-то станет от этого лучше.
Очевидно, Эшран был из тех недалёких идиотов, кто свято следовал за зовом этой истины. Ну, или просто в той деревне где он вырос, не было другой работы, и мальчишка, развесив уши, последовал за вербовщиком.
Иных причин вести столь убогую жизнь в его биографии Маркус не нашёл.
Первые годы его службы были абсолютно не примечательны, зато с определённого момента одно потрясение сменяло другое со скоростью падающей звезды. Эшран, казалось, прошёл через все ключевые конфликты Стражей с их подопечными, историю войны, охватившей ныне Алкарон, можно было читать по его личному делу. Сухие строчки давали слабое представление о том, как всё выглядело на самом деле, зато оставляли богатый простор для догадок. Но Маркус, заранее имевший немного высокомерное и абсолютно нелицеприятное представление об Ордене Стражей и его адептах, легко сделал те же выводы, о которых недавно говорил ему Рамар – Эшран Доримус определённо ненавидел магию и всё, что было с ней связано, и в квадратной степени ненавидел таких, как сам Маркус – тех, кто не только управлял магией, но и происходил прямиком из неё.
Закончив изучать все эти обстоятельства Маркус решил дать себе небольшую передышку. Казалось бы, всё было предельно ясно. Рамар был как минимум прав, и от Эшрана следовало держаться подальше. На его счету было больше жертв из числа магов, чем требовалось Маркусу, чтобы вернуть его в Запределье, из которого он был рождён. Но Маркус не был удовлетворён. Любопытство не оставляло его, и вспоминая свою первую, весьма прохладную встречу с Эшраном, а затем и все последующие, ещё более холодные, Маркус приходил к выводу, что ощутил что-то ещё.
Что-то кроме отвращения и желания отодвинуть этого человека так далеко от себя, как только он мог.
Маркус не мог похвастаться тем, что разбирается в людях также хорошо, как в магии. В большей степени он чувствовал их интуитивно, и то не всех. Впрочем, то же самое можно было сказать и про его колдовство.
Любые знания и возможности в этом мире делились для него на те, которые он осваивал с полпинка, и те, которые казались ему скучными и в которых, поэтому, он разобраться никак не мог.
Эшран Доримус определённо не относился к разряду скучных вещей, что существенно подрывало стройную картину мира, в которой существовал чародей. Со всех точек зрения смертный, лишённый магических способностей, да к тому же априори заклятый враг, не мог вызывать у него интерес.
Эшран интерес вызывал и, совсем немного поколебавшись, Маркус пришёл к тому же выводу, к которому приходил всегда: своим капризам надо потакать.
В данный момент его каприз заключался в том, чтобы побольше разузнать о командире крепостного гарнизона и правой руке Рамара. И Маркус достаточно хорошо себя знал, чтобы с уверенностью утверждать, что это просто каприз.
Определённо, это не могло быть ничего больше.
Он стал потихонечку, исподволь, расспрашивать соратников о предмете своего любопытства.
К сожалению, большая часть обитателей крепости и без подобных странных расспросов предпочитала обходить его стороной.
«Отродье демонов» и «проклятый маг с юга» были самые мягкие прозвища, которыми его называли, как только он отходил.
Ближайшее окружение Рамара состояло из Эшрана, главы его гарнизона. Валенсии – рыжеволосой красавицы, мастера работы с ножами и шпионами. И Тамраны – женщины, которая до недавних пор была элитным дознавателем церкви, затем стояла у истоков основания их сомнительной организации, но определённо была крепко связана с двумя другими советниками.
Из всех четверых Маркус мог общаться, не переходя на угрозы, только с Рамаром. Все, кто имел какое-то отношение к церкви, видели в нём откровенную опасность, Маркус же видел некоторую сомнительную иронию в том, что все в этой крепости говоря о необходимости объединения раздолбанного войной материка и создании чего-то вроде «общества равных возможностей», сами происходили из церкви, веками державшей в узде всё хоть немного отличающееся от людей, считавших себя коренным населением материка. Последнее, к слову, было спорно, потому что эльфы и эстерские маги с тем же успехом могли сказать, что, в отличие от людей, они были тут всегда.
Маркус старался не обращать внимания на этот подозрительный перекос. Рамар был ему симпатичен, он был одним из немногих людей, про кого Маркус мог сказать, что он ему доверял.
Однако получалось, что в вопросах разведки все те, кто находился к Эшрану и Рамару ближе всего, были бесполезны.
Помимо советников – безусловно, знавших всё и обо всём, что происходило в крепости – у Рамара была ещё парочка боевых соратников, в основном таких же не пришей кобыле хвост, как и сам Маркус.
К сожалению, частично эта категория пересекалась с предыдущей, и первой среди тех, кто всегда сопровождал Рамара в путешествиях, была Тамрана. С точки зрения Маркуса – такая же непробиваемая, как и доспех, который она носила.
Тамрана была воином, а Маркус вообще считал представителей этой профессии несколько примитивными. Что и говорить о воине, который посвятил свою жизнь служению Церкви.
Со своей стороны, Тамрана была настолько непробиваемо убеждена в своей правоте в целом, и в том факте, что каждый маг, а маг из Эстера в особенности, однажды съедет с катушек и наводнит мир исчадиями Запределья, что какой-либо конструктивный диалог с ней плохо укладывался у Маркуса в голове.
Был в команде Рамара ещё один маг. Большая часть крепости почему-то была твёрдо убеждена, что у них с Маркусом должно быть много общего. Ну, видимо потому, что Сайлар тоже был магом и тоже не был человеком, а с точки зрения обычных алкаронских невежд – разве два магических существа это не одно и то же? «Нет, - очень хотелось отрезать Маркусу в тех случаях, когда ему об этом говорили. – Вы очень удивитесь, но благородный эстерский маг, обученный всем тонкостям управления энергиями, и диковатый эльф, всю жизнь проспавший на траве – это очень разные существа».
Вообще-то, Сайлар не был таким уж диким, каким видел его Маркус, но он определённо был странным, не нашлось бы человека, который бы это не признал. Он был даже ещё более странным, чем сам Маркус, и в большинстве случаев Маркус с трудом понимал, как поддерживать с ним разговор. Сайлар, в отличие от злобного и наверняка склонного к запретной магии чародея из Эстера действительно увлекался изучением Запределья и обитавших там существ. И даже с точки зрения опасного эстерского мага это было… немного слишком.
Наконец, любовь Рамара ко всему неуместному слегка дала сбой, а вернее, скорее всего, в тот момент ему просто не оставили выбора, потому что последним его постоянным спутником был бард по имени Камил. Камил хотя и не принадлежал к аристократии (ну, скорее всего, потому что точного его происхождения никто не знал), но всё же был воспитан, изящен и также, как Маркус, ценил хорошее вино, которого в этой глуши было практически не достать.
Откровенно говоря, на момент, когда начались все его неприятности, Камил был для Маркуса единственным другом и вроде как первым кандидатом на допрос.
Потому тем вечером Маркус пришёл в таверну раньше, чем всегда, и, усевшись за столик у окна, стал ждать. Камил редко выступал здесь, но заглядывал всегда, как только солнце опускалось за горизонт. И он был бардом, а значит, точно должен был что-нибудь знать.