Демон моего сердца

      В этом было что-то неправильное.       Маркуса мучала совесть за то, что он действительно стал задавать во время романтического ужина вопросы о самом сложном периоде жизни Эшрана. И Маркус понимал, почему Эшран не хотел развивать эту тему.       Но в то же время у него всё отчётливей формировалось чувство, что для этой темы никогда не будет времени. Эшран не хотел говорить об этом вслух. И он имел на это право в некотором смысле — в конце концов сам он не стал мучать Маркуса вопросами, на которые бы тот не захотел отвечать.       Но одновременно Маркус чувствовал, что должен это знать. Должен знать, кто такой Джавер, и должен знать, что было в этом проклятом письме. «Это для Эшрана», — убеждал он себя. «Я никогда бы не сделал ничего подобного, если бы он этого не хотел».       Он думал об этом, лёжа в темноте на неожиданно просторной кровати, которая обнаружилась на втором этаже покоев командора. Сегодня он попал сюда впервые, потому что они почти всегда встречались в комнате Маркуса — более просторной и роскошной, с их любимой ванной и балконом… Но Маркус чувствовал, что здесь ему нравится ничуть не меньше. Здесь были камин и мягкий ковёр на полу возле кровати. И вечером, когда они оказались тут, Эшран, поминутно целуя его, смотрел на Маркуса так, как будто хотел сказать: «Нравится? Всё это для тебя».       Маркусу нравилось. Абсолютно всё. Всё, что было связано с Эшраном. Возможно, ему понравилась бы даже дыра в крыше, если бы при этом Эшран лежал на кровати рядом с ним. Он ужасно боялся всё это потерять. Но именно поэтому Маркус чувствовал, что должен что-то сделать, чтобы расплести этот клубок. Откладывать больше было нельзя.       Маркус смотрел на красивого, сильного мужчину, который лежал сейчас возле него, и боролся с желанием убрать с лица командора непослушный завиток золотистых волос. Днём Эшран укладывал их назад, так что, несмотря ни на какой ветер, его холодный образ оставался нерушим, но ночью, когда после долгих объятьях на лбах обоих выступала испарина, его волосы часто приобретали первозданный вид, который Маркус так любил.       Широкая обнажённая грудь мерно вздымалась в темноте, Эшран спал спокойно, и никакие воспоминания не тревожили его. Но эта чудесная грудь была изрезана шрамами, происхождение которых не давало Маркусу покоя. Он всё ещё знал только то, что Эшран был в плену. Он понимал, что эти шрамы могут вовсе не иметь отношения к Санкристу, могут быть свидетельством каких-то других более поздник боёв… Но они всё равно оставались напоминанием о том, что осталось в прошлом, об отступившей на время тьме.       Маркус смотрел на Эшрана и думал, что действительно, на самом деле не хочет, чтобы этот мужчина ещё когда-нибудь испытывал такую боль.       И он не знал, как может поправить то, что уже случилось.       Но он знал, как может узнать, что там произошло.       Маркус знал, что нельзя прибегать к магии крови.       Никогда. Что бы не случилось.       Что все ужасные ритуалы и эксперименты с кучей мёртвых тел, высосанных демонами, начинаются с благих намерений и фразы «Я смогу остановиться».       «Но я смогу остановиться», — твёрдо произнёс он, спускаясь через помещение полуразрушенной темницы в лабиринт пещер, над которым располагалась их крепость. Крепость, называвшаяся, если верить Сайлару, «Сайверель», была загадкой до сих пор. Сайлар говорил, что её построили эльфы. Что она была заброшена ещё во времена позднего Нариана. И что это место было абсолютно безопасно.       Это не отменяло вопросов о том, почему эльфы отказались от её использования. Почему за столько веков люди не попытались применить её к своим нуждам как многие другие «настолько» целые эльфийские крепости. И последнего — вопроса о том, куда выводила эта сеть пещер, и что ещё можно было там найти.       За несколько месяцев, которые провело в цитадели новое Братство, инженеры и маги обследовали едва ли треть этого лабиринта. Рамар с осторожностью пускал сюда подчинённых Ирвина, а строители то и дело натыкались на места настолько фонившие магией, что без специалистов боялись двигаться дальше. Маркус был одним из тех, кого привлекали к этим осмотрам, кроме него этим занимались в основном Сайлар и Динара.       И сейчас Маркус с уверенностью мог сказать, что никто больше в крепости не знает о существовании того места, куда он шёл.       Довольно светлая, хоть и весьма холодная пещера имела только три стены. Четвёртой ей служил водопад, от которого внутри становилось ещё холодней.       Спустившись сюда, Маркус первым делом запустил в воздух согревающие магические шары, а затем, сделав глубокий вдох, принялся раскладывать на большом плоском камне, как будто специально предназначенном для таких дел, те вещи, которые принёс с собой.       Тут был небольшой свёрток с пеплом, записка Ястреба и несколько трав и камней, перечисленные в ней.       Главным ингредиентом оставалась кровь.       Её требовалось совсем немного, так что покручивая в пальцах нож, Маркус думал о том, почему он вообще не решился сделать этого до сих пор?       Он не собирался приносить кровавых жертв, не собирался никого убивать. Это была только его собственная кровь, которую он уже много раз проливал для самых разных дел. Новым было только то, что он собирался после этого использовать колдовство.       Он поставил на центр стола глиняную чашу и прикрыл глаза, повторяя про себя слова заклятья. Обнаружил, что делает это уже в третий раз, как будто пытается подсознательно отсрочить неизбежное. Выругал себя в голос и коротко полоснул ножом по руке.       Ладонь вспорола боль — совсем не сильная по сравнению со всей болью, которую ему когда-либо доводилось терпеть.       Медленно горстка пепла на шёлковом носовом платке зашевелилась, принимая прежние формы. Песчинка к песчинке маленькие кучки собирались вместе, пока Маркус не замолк, разглядывая возникший перед ним лист бумаги.       Он был старым. Очень старым, пожелтевшим от времени, и в нескольких местах его испачкали багровые пятна. Маркус подумал, что он выглядит ровно так, как и должно выглядеть предсмертное письмо, за исключением одного «но».       Большая часть письма была покрыта вытянутыми буквами. Писавший их, очевидно, очень старался, как будто боялся не удержать перо. И хотя Маркус не мог до конца узнать этот подчерк, ему казалось, что он уже видел его где-то раньше. Этот подчерк точно не мог принадлежать Эшрану, Маркус много раз видел его роспись на чужих отчётах и донесениях, на письмах разведчикам — Эшран писал ровно и аккуратно, не слишком сильно нажимая на перо, как человек, который делал нечто подобное изо дня в день. Даже если сделать скидку на то, что с момента написания письма прошло десять лет, этот почерк всё равно не мог принадлежать ему.       Но был другой. Множество слов — иногда аккуратных, как и все другие написанные Эшраном слова, а иногда небрежных и дёрганных, как будто рука писавшего дрожала или он успел принять алкоголь прежде чем взять перо.       Первым из этих слов, которые бросились Маркусу в глаза, было его собственное имя, написанное дёрганными неровными буквами в правом углу: «Маркус Эларн — причина».       Глаза Маркуса медленно скользили по другим словам, чернила разнились, некоторые настолько выцвели, что можно было подумать, они тоже были написаны десять лет назад. Другие были почти свежими — и, возможно, его собственное имя было самым свежим из них. Кошмары это причина. Одиночество это причина. Маги — это причина. Пыль — это причина. Вина — это причина. Круги — это причина. Жажда крови является причиной. Скука — причина. Любовь — это причина. Восход солнца — это причина. Стыд — это причина. Магия — это причина. Страх — это причина. Свободное время — это причина. Джавер — это причина, — эта надпись была одной из самых старых среди всех.       Маркус резко выдохнул.       — Причина для чего? — прошептал он.       Перевернул листок и увидел написанные у самого края, самые выцветшие и старые слова: «Причины чтобы умереть».