Демон моего сердца

      «Ещё несколько шагов», — напомнил себе Эшран и в последний раз с усилием воткнул ногу в снег.       Он шёл через горы уже несколько дней. Здесь, вдоль хребта, разделившего Алкарон и Каледос, несмотря на лето уже снова лежал снег, и несмотря на относительный порядок, установившийся в восточной части материка, редко ходили даже самые рисковые караваны.       Некоторое время назад Рамар заручился поддержкой королевы Араны и вот уже пару недель устанавливал свои вышки и форпосты на территории Алкарона с её высокого благословения. По восточную часть хребта стало почти безопасно путешествовать, и на дорогах царила почти угрожающая тишина, хотя в глубине северных болот или далеко на юге, у побережья, ещё можно было встретить магических тварей, чьё появление некоторое время назад так взбудоражило весь материк.       «Могли ли они появиться тогда, когда Стражи сломали первое святилище?» — спрашивал себя Эшран. Он задавал себе этот вопрос далеко не в первый раз. И хотя ответ, казалось, не имел особого практического значения, он всё же тревожил его, и Эшран возвращался к этим размышлениям снова и снова — будь то в его обычном кабинете или здесь, на холодных горных дорогах.       С тех пор, как покинул крепость, Эшран чувствовал себя… странно.       С одной стороны, он остро ощущал, что потерял всё. Он не верил Рамару, когда тот говорил, что изгнание временно. Эшран слышал в своей жизни слишком много подобных красивых слов. Он не верил, что Рамар, который с самого начала насторожённо воспринимал его взгляд и в нём самом видел угрозу своему авторитету, станет рисковать всем достигнутым ради того, чтобы доказать мнимую невиновность.       «Мнимую», потому что Эшран так же как и все вокруг понимал, что на самом деле он виновен. Уже дважды он нарушал приказы Церкви, приказы командования Ордена. Пусть оба раза это сошло ему с рук, и пускай оба раза он считал, что так лучше для всех… Он был нестабилен. Эшран прекрасно знал, что Рамар и Валенсия обсуждали это между собой с самых первых дней, когда они только стали работать вместе. Он годами изображал из себя верного делу Стража, но на самом деле он всегда плохо выполнял приказы и это слишком часто заканчивалось трагедией.       Так было, когда он, по крайней мере, соответствовал требованиям Ордена, делал вид, что следовал обетам и принимал Пыль… И стало в два раза хуже теперь, когда его изо дня в день терзали жестокие ломки, не дававшие мыслить ясно.       Каждое второе утро Эшрану казалось, что небо вот-вот обрушится на него. В висках ломило так, что приходилось сжимать зубы.       Было чудом, что он нашёл если не лекарство, то хотя бы способ отвлечься от этих приступов. И было абсолютной реальностью, что это чудо должно было оказаться обманом.       Эшран потёр виски и бросил вещмешок прямо на снег.       Он чувствовал, что больше не сможет сделать ни шага.       Бывший командор не привык путешествовать в одиночку.       Он хорошо знал, как развести костёр и как добыть пищу, но начиная с самых первых, тренировочных походов, в которые отправляли новобранцев-Стражей, и заканчивая фатальными и кровопролитными вылазками в горы над Гаванью, рядом с ним всегда была команда, с которой можно было разделить обязанности.       «Привыкай», — коротко велел он себе, стараясь не обращать внимания на то напряжение, которое этот приказ самому себе порождает в груди. «Бывший командор, бывший Страж… Бывший герой, если на то пошло. Лучше бы тебе просто именоваться «бывшим», это хотя бы не так долго произносить».       Продолжая думать о подобных вещах, он принялся ставить шатёр и собирать хворост. Солонины, взятой из крепости, должно было хватить ещё по крайней мере на неделю — Эшран во всяком случае на это надеялся, потому что в хорошую погоду за это время он сумел бы добраться до ближайших каледосских деревень и пополнить запасы там, вместо того чтобы тратить долгие часы на выслеживание и отстрел (о, лук никогда не был его любимым оружием) горных козлов. Рамар, как и обещал, дал ему возможность взять всё необходимое, включая достаточный запас денег. Эшран никогда не был особо богат и никогда не терзался любовью к роскоши, но хорошо понимал, что путь будет долгим, и лучше обеспечить себя на недели вперёд. Предводитель также оставил ему возможность попрощаться с солдатами и сделать это… дипломатично. Эщран должен был радоваться, что его не изгнали с позором, но он просто не мог.       С того момента, как Маркус и Рамар рассказали ему про это проклятое письмо, он не мог радоваться вообще ничему.       Человек, которого, как ему казалось, он любил больше жизни, разрушил его жизнь до основания. Будь Эшран несколько моложе и чуть более наивен он, возможно, был бы удивлён. Пытался бы сопоставить куски этой мозаики у себя в голове и бессмысленно вопрошал самого себя «зачем». Теперь… Что ж… Он, похоже, просто начинал привыкать.       Санкрист был его жизнью, пока он и его доверчивость к магам не уничтожили до тла и его, и его башню.       Гавань была его жизнью, пока его вера в рыцаря-командора не привела к кровавому коллапсу, уничтожившему большую часть магов и Стражей города. Он мог её остановить, но он слишком верил в неё и в Орден, чтобы что-нибудь предпринять.       «Что ж…» — думал он теперь. «Очевидно, надо быть полным идиотом, чтобы сделать это в третий раз».       И хотя Эшран всё это отлично осознавал, когда Рамар предложил ему послужить Братству ещё раз… Он не смог отказать.       Да, он был идиотом. Должно быть, это было написано у него на лице.       Хотя на самом деле он отлично понимал, что пытался сделать Рамар.       Удержать его на привязи. Бросить ему кусок засохшего мяса, который позволил бы ему чувствовать, что он ещё не всё потерял. Что он ещё может вернуться назад. Чтобы он остался верен ему. Чтобы не пытался искать себе другое место на этой проклятой изъеденной войнами земле. На земле, где для такого как он наверняка хватило бы может и грязных, но прибыльных дел.       Все они были правы. Эшран умел убивать. Его слабость заключалась лишь в том, что всегда, даже в самые тёмные времена, он нуждался в оправдании чтобы это делать.       Он не смог бы стать наёмником или бандитом, скорее всего он не смог бы стать даже солдатом императорской армии Каледоса. Ему слишком нужны были кодексы и клятвы, чтобы создать иллюзию того, что он делает благое дело.       И сейчас, когда у него не осталось больше ни первого, ни второго, Эшран ненавидел себя за то, что Рамар оказался прав. Что сумел так легко прикормить его — даже не хлебом, а всего лишь надеждой на то, что Эшран сумеет сделать ещё что-нибудь, чтобы остановить творившийся кругом хаос.       Пальцы Эшрана мерно двигались, нанизывая на вертел насквозь промёрзшие корнеплоды. Это были последние, дальше предстояло обходиться одним мясом. Рамар предлагал ему взять лошадь, в частности, чтобы навьючить на неё припасы, но это было бы слишком неудобно в горах — и в какой-то мере слишком непривычно, потому что в Гавани они никогда не брали в горы лошадей.       Эшран вздохнул и на мгновение прикрыл глаза, пытаясь сосредоточиться и навести порядок в голове. Это ничем не походило на Гавань. Абсолютно ничем, кроме, разве что, гор, и пещер, в которых он наотрез запретил себе ночевать, потому что не мог избавиться от чувства, что там, в темноте, таятся не только ядовитые пауки, но и маги крови, готовящиеся провести над ним запретный ритуал.       Он заставил себя проглотить несколько кусков еды. Солнце почти целиком опустилось за хребет. Нужно было забираться в шатёр и спать, но Эшран остался сидеть и смотреть на то, как проступают на ясном небе первые звёзды. Такая знакомая картина и такой покой, несмотря ни на что… Возможно, он доступен одним только небесам.       Эшран думал о том, что не все, в конце концов, поддержали идею его убрать. Тамрана и Валенсия выступили на его стороне, как и следовало ожидать. Но не потребовалось много усилий, чтобы Коралл переубедила Валенсию. Они всегда были подругами, Валенсия давно привыкла принимать сложные решения, а Коралл умела убеждать.       А Тамрана, что ж… Фактически, она сама отказалась от места во внутреннем совете, когда вывесив над Братством свои стяги передала военные полномочия ему. Но даже если бы не это… Она оставалась в меньшинстве.       Эшран прикрыл глаза и сделал глубокий вдох. С самого ухода, а может быть и более, с самого момента, когда он узнал о возвращении письма, его не оставляло неприятное давящее чувство. Со всех сторон на него как будто наплывала чернота. Казалось, если он расслабится и перестанет отталкивать её от себя, она затянет его в свои глубины, утащит на самое дно, как гигантский и жадный спрут.       Но Эшран не был уверен, что ему есть ради чего бороться с ней. Разве что это последнее поручения Рамара, которое, как он верил, действительно нужно было выполнить. «Я просто сделаю это», — сказал он себе. «Сделаю, и со спокойным сердцем отправлюсь на дно».       Он сидел так, прикрыв глаза, и медленно погружаясь в сон.       Эшран слишком привык спать под открытым небом, со звёздами, заглядывавшими в его спальню сквозь дыру в крыше, чтобы его мог тревожить мороз. Тяжёлый, латный доспех, от которого, как он думал, он успел отвыкнуть, ощущался как вторая кожа, как настоящий дом, в который он вернулся после долгого и странного путешествия.       — Маркус… — Эшран не заметил, когда имя проклятого мага в первый раз сорвалось с его губ. Время замедлило ход и холодный горный воздух отступил.       Эшрану казалось, что он снова лежит под тёплым одеялом в их общей спальне в башне магов. Что Маркус клубочком свернулся возле него. Руки и ноги Маркуса всегда оплетали его во сне, и если бы это было что угодно другое, Эшрану стало бы неспокойно, он почувствовал бы себя так, как будто снова оказался в плену. Но это был Маркус, и Эшран никогда не чувствовал ни тени беспокойства, когда находился рядом с ним. Только тепло. Кошмары, мучившие его по ночам на протяжении всех последних лет, отступали, когда Маркус лежал возле него, оплетая руками и ногами как варан. Даже головная боль и непрекращающаяся пыльная жажда становились слабей.       Маркус был как свет. В том тёмном тоннеле, который теперь сужался вокруг Эшрана со всех сторон, Маркус стал его путеводной звездой. Мягкий сиреневый свет его магии успокаивал воспалённые нервы и прогонял теней и морских чудовищ, которые всё это время чувствовали себя как дома у Эшрана в душе.       Маркус, который оказался лжецом.       Маркус, который использовал его.       Маркус, который, возможно, был предателем и эстерским шпионом, а может быть — просто очередным магом, который виртуозно манипулировал людьми. С магией или без.       — Маркус… — Эшран ненавидел себя за то, что это имя снова звучит в его голове и ненавидел бы ещё больше, если бы знал, что продолжает шептать его во сне.       — Фасса эсар амико, — пробормотал негромкий хрипловатый голос до боли знакомые эстерские слова. «Спи, любовь моя».       Эшрану захотелось завыть от того, как живо они прозвучали, как будто это был вовсе не сон. Как будто руки Маркуса действительно обнимали его, и голова мага лежала у него на плече.       Секунду Эшран растерянно пытался понять, где он находится и насколько далеко зашли его галлюцинации… А потом резко вскочил на ноги, выхватывая из ножен меч.       — Ты! — выпалил он, сверля взглядом разморённого и сонного мага, который сидел на снегу перед костром. Это, блядь, был не сон.