Демон моего сердца

      Тем утром, проснувшись и обнаружив, что обнимает Эшрана и плотно прижимается к его спине, Маркус подумал, что он может умереть от того, что, как он долгое время думал, не существовало. Он часто слышал, что женщины умирали от подобных глупостей: брошенные любовником, потерявшие ребёнка… Он не обращал на это внимания всю свою жизнь. «Никто ещё не умирал от разбитого сердца» — это звучало куда более правдоподобно. Сердце было мышцей, её можно было только разорвать или проткнуть, не разбить. В тот момент, осознав, что Эшран находится в его руках, но он больше не его, Маркус испытал такую сильную боль, что не был уверен, что действительно сможет это пережить.       Но он пережил. Боль отодвигалась быстрее, чем накатила, но она всё же делала это. Маркус встал, привёл в порядок одежду, достал из сумки «свою» книгу и обняв её, какое-то время просто сидел так. А потом принялся читать. Это всегда помогало. Даже сейчас.       Вначале, когда Эшран оставил его, Маркус двигался по инерции, неспособный признать, что это было реально. Он чувствовал себя почти нормально, потому что не сомневался, что сможет всё исправить. Эшран просто не мог бросить его. Это был Эшран, и они ругались, и даже били друг друга, но никто из них никогда не уходил навсегда.       Однако дни шли за днями, и в сердце Маркуса начинал закрадываться страх. Эшран действительно не собирался его прощать. Все те вещи, милые шалости и взаимные уколы, которые раньше служили верным светочем примирения, теперь не помогали и ничего не меняли. У Маркуса начинали заканчиваться средства. Нет, он не собирался сдаваться, но время от времени он впадал в апатию и спрашивал себя: что будет, если Эшран так и не простит его? Так и не посмотрит на него снова с теплом? Он всё ещё не пытался осмыслить то, что произошло с Джавером. Это было слишком много и слишком сильно, и хотя иногда Маркус думал, что они должны поговорить об этом, и он должен что-то сказать, Маркус всё ещё не знал, что.       Однако были и другие вещи, которые требовали осмысления, и от которых он тоже бежал. С самого начала их путешествия Маркус старался как можно меньше использовать магию. Это было ненормально для эстерца. В то время как в Алкароне магов приучали думать, что магия — крайнее средство, к которому следует относиться серьёзно и применять только в случае крайней необходимости, в Эстере при помощи магии кипятили воду, согревали комнаты, чинили вещи, украшали вечеринки. Для эстерца применять магию было естественно, как дышать. И Маркус всё это время чувствовал себя так, как будто задержал дыхание, и всё равно боялся сделать вдох. Боялся увидеть, что его магия перестала быть той, которую он всегда знал.       А потом на них в первый раз напали, и случился бой. И Маркус с отчаяньем понял, что это действительно так.       Его сила не стала меньше — возможно, даже наоборот. Она пришла легко, даже легче, чем раньше, и легко сорвалась с его пальцев, как застоявшийся в стойле нетерпеливый конь. И она не подвела его, но Маркус видел и знал, что это не та магия, которая была у него всегда, и не та магия, которую он разделил с Эшраном. Она вспыхнула легко и красиво, но в ней появился новый, незнакомый оттенок имперского пурпура, напоминавший ему о ежевике и ночных штормах.       Маркус не позволил себе оплакивать потерю своей сирени, того, как его магия откликалась на каждый его вздох, как продолжала его самого.       Эта новая сила внутри него была незнакомцем. Послушная и значительная, но неизвестная. Подспудно она каждое мгновение призывала его, обещала, что если он вкрапит в простое заклинение хотя бы капельку своей крови, они станут по-настоящему несравненны. Маркус полностью проигнорировал это, вытер кровь об одежду и продолжил делать то, что было необходимо.       На пятый день путешествия — они ещё проходили последние пограничные земли Каледоса — они остановились ненадолго, чтобы искупаться в ручье.       Они делали это по-очереди, Эшран пропустил Маркуса вперёд, и тот поначалу надеялся, что сможет поймать спутника на том, что тот подглядывает за ним — но вместо того, чтобы бросить хоть один взгляд в сторону ручья, Эшран сразу же отвернулся и зашагал прочь в поисках толи дичи, толи растопки для костра.       Когда Маркус выбирался из воды, он взял в руки одно из своих любимых дорожных одеяний — не шёлковое, как те, что были куплены в Ганд-Ахаре, но не менее изысканное, состоявшее из лоскутов коричневой замши, с одной стороны превращавшихся в некое подобие длинной юбки, закрывавшей только одну ногу. Оно оставляло свободным плечо, как и просил его Эшран когда-то, и откровенно говоря, это одеяние подбиралось специально для него. Там, где множество ремешков, переплетаясь, создавало конструкцию, которая должна была поддерживать ткань возле плеча, красовались три серебряные пряжки в ряд. Маркус взялся за них и закусил губу, почувствовав, как к горлу подступает ком. Каждая застёжка хранила тысячу воспоминаний, которым, похоже, не суждено было повториться уже никогда. Эшран учится раздевать его одной рукой во время поцелуя. Эшран специально чистит её для него. Эшран поддразнивает его по поводу замысловатой эстерской моды, а затем отказывается раздражаться, когда Маркус поддразнивает его в ответ по поводу отсутствия моды в Алкароне вообще.       Ему захотелось выбросить эту вещь, швырнуть её в воду, оставить здесь и никогда больше не надевать, никогда даже не видеть её, потому что каждое прикосновение к мягкой замше доставляло слишком сильную боль.       Маркус скорее почувствовал, чем услышал шаги вдалеке. Он прерывисто выдохнул, успокаивая сбившееся дыхание, и быстрыми привычными движениями натянул одежду на влажное тело. Потом, убедившись, что это приближается Эшран, а не какой-то неведомый мародёр, запустил руку в сумку, достал оттуда стальную пряжку со львом. Мягко погладил её и твёрдыми пальцами нацепил на плетение ремешков четвёртой в ряд.       А потом началась пустыня.       Маркус искоса поглядывал на Эшрана, который старался делать вид, что сделан из камня. На самом деле Эшран переносил жару так же плохо, как Маркус — холод. Маркус почти счастлив был оказаться на солнце в сухом знакомом климате. В Эстере так жарко бывало только летом, в то время как зима и весна были почти идеальны, и к тому же в Эстере хватало воды и зелени — по крайней мере в тех местах, где проводил время Маркус и другие подобные ему виконты. Закрыв глаза, он почти мог ощутить густой аромат отцовского сада, по которому, как оказалось, соскучился куда сильнее, чем считал.       В Эстере всё было иначе. В Эстере никто не посмел бы смотреть на него с презрением за то, что он маг. В Эстере его считали опасным, о да — но его силой и опасностью восхищались. Маркус привык быть звездой и привык сиять, и пусть кто-то завидовал его яркости, это лишь подтверждало его положение на небе ещё раз.       И конечно там не было глухих и сырых крепостных стен, которые приходилось сплошь завешивать гобеленами, чтобы сохранить толику тепла, так и норовившего утечь из самой обогретой комнаты сквозь любые щели, чтобы придать этим мрачным и давящим помещениям хоть каплю уюта и цвета.       Жилища эстерцев были прозрачны и ажурны. В каждом доме даже в самом центре густонаселённой столицы был внутренний двор с верандой, где можно было отдохнуть и попить прохладного чая, наблюдая как играют на солнце струи домашнего фонтана. В Эстере не было и не могло быть колодцев, просто нет. Каждую мелочь старательные руки слуг превращали в изысканную красоту.       Маркус вздохнул и открыл глаза, заметив, что они остановились. Покрасневшее от жары лицо Эшрана было повёрнуто к нему.       — Что? — спросила Маркус. — Мы куда-то пришли?       — Ты простудился, — вместо ответа заметил Эшран.       Маркус моргнул. Ему захотелось провалиться сквозь песок.       — Разве что потому, что ты не разрешил мне разжечь костёр, — буркнул он. — И даже так — что с того?       — Болезнь делает нестабильной магию, — равнодушно отозвался Эшран, на корню убивая последнюю надежду Маркуса, что это была какая-то попытка заботы о нём.       Эстерец закатил глаза.       — Конечно. Ваши маги настолько плохо обучены и настолько плохо обеспечены лекарствами, что отдадутся демону за любой чих. Пожалуйста, не перекладывай эти глупости на меня, — он подошёл к Эшрану и остановился, увидев, что находится за барханом. — О…       — Да, — теперь Эшран тоже смотрел туда.       Вдалеке перед ними из-под песка виднелось то, что можно было бы назвать входом в пещеру. Арка, ограничивавшая проход сверху, очевидно, имела естественное происхождение, потому что была неровной и состояла из обычного камня — хотя сам факт, что здесь под песком находилось нечто настолько твёрдое, мог бы удивлять. Однако примерно на глубине пары футов внутри виднелись массивные ворота, украшенные замысловатым узорам с пятью отверстиями, вплетёнными в него. Сердце Маркуса ухнуло, когда он понял, что уже видел нечто подобное.       — Эльфийский Бастион… — прошептал он.       — Да, — также тихо подтвердил Эшран и взяв его за плечо, потянул вниз, призывая скрыться за барханом, потому что в отдалении послышались голоса. Говорили по-эстерски, и Маркус напряг слух.       — Они пытаются попасть внутрь, — шёпотом сказал он. Эшран не ответил, давая ему возможность прислушаться ещё. — Говорят, что уже нашли несколько таких руин, и что они древнее, чем сам Эстер. Ну… и что поэтому, видимо, Эстер намного древней, чем кто-либо считал.       Он снова замолк, потом повернулся к Эшрану:       — Если это «наши» руины, то мы вряд ли сможем попасть внутрь без их помощи.       — Мы, похоже, не сможем попасть внутрь и с их помощью, — возразил Эшран.       — По крайней мере, они уже «что-то» узнали о том, как открывается эта дверь. А мы пока что не знаем вообще ничего. Я бы предложил…       — Убьём их и прочитаем их записи, — отрезал Эшран.       — Ох! — восхитился Маркус. — Должно быть это потому, что они маги! Зачем сохранять им жизнь!       Эшран хотел огрызнуться в ответ, но не успел, потому что что-то неестественно холодное для этих пустынных мест ткнулось ему в плечо. Маркус тоже почувствовал что-то — что-то подозрительно похожее на приближение сильной магии. Он резко повернулся, выпрямляясь в полный рост, только чтобы обнаружить, что они стоят нос к носу с тремя Валаскес в сопровождении двух закованных в зачарованный металл бойцов.