Демон моего сердца

Маркус бежал по полю. По мокрой траве, которая простиралась от горизонта до горизонта. Поля в поместье его отца никогда не были такими большими — по крайней мере те поля, куда пускали господского сына. Всегда были шпалерники и бордюры, заборы и границы. Замысловатые, замаскированные цветами и виньетками — но они всегда были. Здесь не было границ. Только бесконечная трава от края до края, тонущая в тумане по краям, и тёмно-серое, хлещущее дождём и исчерченное молниями небо. Маркус бежал вперёд. А потом всегда происходило одно и то же — молния била в него, и он падал на землю, и лежал неподвижно, просто глядя в это небо, обиженно и недоумённо. Небо, которое он так любил. Небо, которое дарило ему такую свободу. Небо, которое уничтожило его. Со свистом втянув воздух Маркус распахнул глаза и резко сел. Он вообще не был удивлён. Это был не его сон. И это был не первый не его сон. И это даже был не самый худший из этих «не его снов». Маг потёр виски. Потом подтянул колени к груди, обнял себя и уставился в костёр, пытаясь осознать реальность происходящего. Эшран пошевелился несколько мгновений спустя. Маркус почувствовал болезненный укол возле сердца, потому что он знал, почему Эшран просыпается. Каждый раз, когда это случалось с ним, и он открывал глаза посреди ночи после чужого кошмара, он обнаруживал себя лежащим за спиной Эшрана или у него на груди, оплетающим его как змея. И конечно же Эшрану становилось холодно, когда Маркус уходил. И конечно же он начинал ворочаться во сне и просыпаться на острых камнях. И проснувшись Эшран никогда этого не признавал. Бывший командор, а теперь бродяга непонятного звания, сел. Инстинктивно он занял почти такую же позу, как Маркус, и так же уставился в огонь. Они не соприкасались даже краешком плеча. Тишина, повисшая в воздухе, длилась несколько минут. Потом Маркус не выдержал. Как всегда. — Ты не думаешь, что нам нужно поговорить? — Нет. И это тоже был ответ, которого Маркус ожидал. Эшран молчал. Маркус тоже молчал. И он почти не поверил своим ушам, когда надтреснутый голос Эшрана произнёс: — Мне было восемь лет, когда я попробовал это в первый раз. Эшрану было восемь лет, когда он впервые осознал, что он храбрее своих друзей. Среди них, детей Кравала, была игра. Грозы здесь случались часто, особенно летом, и во время дождей с умеренной температурой, дети, в том числе Эшран, выходили в поля, где горизонт сливался с травой, и они смотрели на тяжёлое серое небо, проливавшееся дождём. Они смотрели, кто из них сможет наблюдать за ударом молнии, не дрогнув. Это была глупая игра, по крайней мере, так сказала Эшрану мать. Но все играли в неё, и Эшран не хотел оставаться в стороне. Промокший до нитки, он вышел из относительно безопасности массивного старого дуба и посмотрел вверх. Было пасмурно и гнетуще, на языке ощущался привкус металла и чего-то ещё, неизвестного Эшрану. Дождь лил сплошным потоком, стекая по его волосам и спине. Ни одна частичка его не осталась сухой. Он смотрел вверх и ждал. Что-то приближалось, что-то масштабное. Он чувствовал это у основания позвоночника. Оно нагнеталось и медленно собиралось в воздухе, и оно собиралось поразить саму землю безнаказанно и непредвзято, как может только дикая древняя магия. Эшран смотрел вверх, его руки были вытянуты вдоль бёдер. Он ждал. Шестеро других мальчиков стояли неподалёку, хотя и недостаточно близко, чтобы привлечь молнию ко всей группе разом — они были не настолько глупы. Он уставился на него, и небо уставилось на него в ответ. Эшран чувствовал, что его проверяют, что его видит что-то огромное, древнее и несомненно волшебное. И тогда это произошло. Взрыв и вспышка, и вся энергия мира сгустилась, направленная во что-то острое и порочное, нацеленное на землю. Это произошло беззвучно, но Эшран услышал это в своём сердце, за его грохотом, за ощущение опасности, плескавшимся в венах. Она ударила совсем рядом, никто не мог видеть где, но это было близко. Через несколько секунд последовал гром: мощный грохочущий удар, подобный Божественной Каре и внушающий благоговейный трепет. Эшран не моргнул и не отвёл глаз. Его взгляд был прикован к небу, и остальные, те, у кого хватило ума остаться под деревом, подбадривали его, в то время как другие шестеро жаловались и утверждали, что видели, как он моргнул, хотя все они вздрогнули и закрыли головы, упали на землю или съёжились перед лицом разгула природы. Эшран был храбрым, он узнал и запомнил это в тот день. Это была тонкая вещь, и он не хвастался, несмотря на то, что у него была такая возможность. Он спокойно признал это и приял их неохотное восхищение, хлопки по спине и ворчание. И что-то осталось внутри него, даже после того, как буря прошла. В тот день он изменился, хотя и не мог точно определить, в чём именно. Он обрёл решимость и, возможно, силу. Он был способен на большее, чем они, на большее, чем его друзья. Храбрость сопутствовала преданности и героизму, решил он, когда его мать свирепо отругала его позже, вечером, когда он вернулся домой, промокший с головы до ног. Она вытирала его грубым полотенцем, всё время ворча, а перед его мысленным взором продолжали сверкать молнии. Эшрану было восемь лет, когда он понял, что хочет стать Стражем. Эшрану было девять, когда он впервые рассказал родителям о своих устремлениях. Они внимательно слушали, как он излагал все свои доводы, один за другим. Ранее в тот день он составил небольшой список и заучил его, желая выглядеть максимально компетентным. Его многочисленные визиты в местную церковь, конечно, не были секретом для его родителей или братьев и сестёр, но он хотел официально заявить о своих намереньях, как это сделал бы солдат во время присяги. «А как насчёт магов?» — спросил его отец, когда Эшран дошёл до конца своего обширного выступления. — «Ты их не боишься?» Эшран нахмурился. «Нет», — сказал он, как будто это должно было быть очевидно. — «Я хочу защитить их. Я хочу помочь им учиться и уберечь их от одержимости». Его отец казался довольным, хотя один взгляд его матери сказал Эшрану, что ему предстоит пройти долгий путь, прежде чем убедить их совместно прийти к какому-либо решению. Эшрану было девять лет, когда он впервые поцеловал девушку. Это было… Неловко. И длилось недолго. И это произошло на глазах у восьми других детей, все из которых подбадривали, скандировали и хихикали. У девочки были заплетённые в косу светлые волосы и небольшая россыпь веснушек. Она была милой и иногда держала его за руку, когда они вместе ходили в школу. Его друзья под надуманным предлогом игры «правда или действие» организовали этот поцелуй, и Эшран почувствовал, что его лишили чего-то важного, тайны и уединения, которых требовал такой случай. Он пожалел, что не был достаточно храбр, чтобы поцеловать её раньше, когда они были одни. Его щёки горели, и он нервничал, но она, казалось, не возражала. Он сосредоточил внимание на её улыбке и решил игнорировать всех остальных. На следующей неделе у неё случился выплеск дикой магии, её назвали «магом позднего расцвета» и отправили в Башню Круга на Санкристе. Решимость Эшрана стать Стражем превратилась в живое существо внутри него. Эшрану было тринадцать, когда родители поцеловали его на прощание и позволили следовать за своей мечтой вплоть до тренировочного форпоста в столице Алкарона. Рыцарь-капитан Алберт отправился туда вместе с ним и лично поручился за него перед Церковью и его родителями, так что в итоге путешествие закончилось успехом. Эшран уже был хорошим всадником, и небрежная похвала Алберта заставила его засиять, несмотря на боль в бёдрах от того, что он никогда не сказал так долго и так быстро. Они двое вместе со свитой из дюжины других новобранцев вместе двигались навстречу будущему, от которого сердце Эшрана бешено колотилось в груди. Волнение струилось по венам, как, должно быть, текла магия по венам мага. Когда Алберт слез с лошади, он, должно быть, заметил, что бёдра и колени мальчика сбиты в кровь, потому что он опустился на колени перед Эшраном и улыбнулся. — Ты не жаловался, — тихо сказал он. — Это редка черта характера, юный Доримус. Храни её всю свою жизнь. Она никогда не направит тебя по неверному пути. Затем он похлопал Эшрана по плечу и повёл его в лагерь. Эшран выбрал тот же день, чтобы представиться своим полным именем в первый (и последний) раз за всю свою жизнь, чем вызвал шквал искреннего смеха со стороны своих товарищей-рекрутов. Отдельные спальни были маленькими и предназначались только для тренеров, новобранцам не полагалась ничего кроме места в общей спальне на восемь кроватей, и таких комнат было по меньшей мере двадцать. В казарме Эшрана было пять мальчиков и две девочки, не считая его самого. Он ещё не видел ни одной из других спален, ему не успели провести экскурсию. Только выдали комплект одежды, новые сапоги и тренировочный меч с его именем, аккуратно вырезанным на рукояти. — Заткнитесь, вы все! — рявкнул один из мальчиков с угрожающе хмурым видом, и хотя они не замолчали, поддразнивания действительно утихли до минимума. Щёки Эшрана приобрели что-то похожее на нормальный цвет, когда он понял, что они всего лишь игриво подтрунивали над ним. Мальчик, который пришёл ему на помощь, протянул руку со своей кровати рядом с кроватью Эшрана, на покрывале перед ним лежала закрытая малиново-красная книга, которую он тут же накрыл другой рукой. — Я — Джавер, — сказал он, легко улыбаясь, когда Эшран поставил свою тяжёлую сумку, наполненную новыми вещами, и взял протянутую руку. — Джавер Айран Элори. Эшран благодарно улыбнулся, и они пожали друг другу руки. — Ревал лучше, чем Айран, — заявил Джавер, когда Эшран сел на его кровать. — Но ненамного. О чём они думали? — Мои родители или твои? Джавер ухмыльнулся, а Эшран был более чем немного ошеломлён. — И те, и другие, — отозвался тот. — Ты принёс книгу? — Э-э… Нет, — нахмурившись, сказал Эшран. — Я… должен был? — Нет, но иногда бывает трудно заснуть по ночам, и чтение помогает. Они допоздна тренируют нас, и весь этот адреналин проходит не сразу, даже после того, как объявляют отбой, — Джавер ухмыльнулся и поднял свою книгу, одними губами говоря: — Я стащил эту из библиотеки. — Ты украл из библиотеки, — повторил Эшран, слегка шокированный. — Да, но ты же никому не скажешь, верно? — Я… Нет. Конечно, нет. Ответная улыбка Джавера была, несомненно, прекрасна. — Если ты напишешь в ней своё имя, они не узнают, что это не твоё, — предложил Эшран, указывая на пустой форзац под обложкой. Брови Джавера приподнялись. — Хорошая мысль. Я читал её, наверное, тысячу раз. Она моя любимая. Эшран никогда не читал книгу больше одного раза, по крайней мере, не по своей воле. Конечно, он усердно учился. Он читал тексты и книги по истории, но там никогда не было ничего, что стоило бы «полюбить». — У меня нет любимой книги, — тихо, неловко отозвался он. — Хм, ничего страшного, — отозвался Джавер, одарив Эшрана ещё одной улыбкой. — Я уверен, что найдёшь её, со временем. Он спрятал книгу под матрас, а затем полностью соскользнул с кровати. — Ты уже ел? — Хм… Пока нет. — Тогда давай. Я покажу тебе здесь всё, Эшран Ревал Доримус. Эшран устроил большое шоу, вздохнув и встав, как будто его тащили, как будто ему было чем заняться, кроме как держаться рядом с первым мальчиком, который проявил к нему доброту. — Если ты настаиваешь… Джавер Айран Элори.