Демон моего сердца

На вторую ночь, когда Эшран заснул, измученный после двух бурных дней, он просунул руку под подушку, ища прохладный рельеф нетронутого хлопка, и его пальцы наткнулись на что-то твёрдое. Он сел, осторожно вытаскивая книгу. Из окна неподалёку падало достаточно света от лун, чтобы разобрать, что это за книга. Она называлась: Вечный иноходец». Эшран знал, что это книга Джавера, что это его любимая книга. Эшран посмотрел на соседнюю кровать и обнаружил, что другой мальчик наблюдает за ним, лёжа на боку и мягко улыбаясь. — Открой это, — одними губами произнёс он, и Эшран подчинился с колотящимся сердцем. Внутри крупным закольцованным почерком было написано: «Собственность Эшрана Ревала Доримуса». Эшран и Джавер стали лучшими друзьями в течение месяца, и способность Эшрана догнать других сверстников из своей группы во многом была обусловлена решимостью Джавера ему помочь. Пара неустанно тренировалась вместе в нерабочее время, используя тренировочную арену, когда это разрешали рыцари-капитаны. Джавер тоже учился у Эшрана. Они ели вместе, они тихо разговаривали по ночам, лёжа в своих односпальных кроватях, произнося слова одними губами и хихикая, когда не могли понять друг друга, пока, наконец, кто-то в общежитии не вздыхал раздражённо и не говорил им, чтобы они либо выкладывали в голос, либо затыкались нахрен. Эшран прочитал книгу Джавера и она наполнила его странным ощущением. Его связь с этой историей была неожиданной. Она стала частью его так быстро и с такой готовностью, что он не был уверен, что чувствовать, когда книга подошла к концу. — Прочти её ещё раз, — предложил Джавер, когда Эшран доверился ему. — Я обычно так поступаю. — Но это будет уже не то же самое. Джавер оторвался от своих занятий, тёмно-карие глаза его улыбались. — После первого раза ничего не бывает таким же, как в первый раз. Но это не значит, что ты не будешь делать это снова. Прочти её ещё раз, и ты поймёшь, что я имею в виду. Эшран прочитал книгу снова, потому что он доверял Джаверу, и он действительно понял. Эшрану было четырнадцать, когда он превзошёл большинство своих однокурсников, всех, кроме Джавера. Когда он писал своим родителям, братьям и сёстрам, он едва мог сдержать чувство гордости, которое испытывал, хотя и старался. Гордость не приличествовала Стражу и служителю Церкви. Тем не менее, он хотел, по крайней мере, заставить их гордиться, и поэтому не стал умалчивать ни о каких своих достижениях. Примерно в это же время, через семь месяцев обучения, он осознал в себе нечто, что, по-видимому, было необычным для Стража. Он не ненавидел магов, а все остальные в лагере, без исключения, определённо их ненавидели. Это стало ясно не сразу, потому что Эшран сначала был уверен, что они шутят. Мальчики, как правило, отпускали непристойные оскорбительные шутки, которые на самом деле ничего не значили. Когда кто-то из них начинал плести что-то по поводу того чтобы затрахать мага Круга до смерти, все остальные смеялись, и Эшран, не желая быть лишним, тоже смеялся. Это была шутка, не более того, независимо от того, насколько неприятной она была. Когда их учитель истории, пожилой мужчина с суровой склонностью к физическим наказаниям, рассказал им тёмную и мрачную историю магов, использовавших запретную магию и терявших контроль, весь класс покачал головами и скривил губы от отвращения, как и Эшран. Джавер, который постоянно сидел рядом с ним на большинстве занятий, нарисовал мага с посохом, которого съедает заживо большой деревенский пёс, и передал картинку Эшрану. Эшран добавил слёзы и лужу крови, и Джаверу пришлось прикрыть рот руками, чтобы скрыть смех. У Эшрана было тепло внутри, пока он смотрел на Джавера, а не на рисунок. В пятнадцать лет Эшран стал всё меньше и меньше писать своей семье, больше не уверенный в том, как описать им свою жизнь так, чтобы они узнали и поняли. Он больше не был их маленьким мальчиком. Его превращали в оружие, дьявольски хорошее, если судить по тихой, настойчивой похвале его инструктора. Он становился инструментом Церкви и понимал, что быть верным ей и её доктрине важнее, чем быть добрым или хорошим человеком. Он не только смеялся над шутками о магах, он сам их придумывал. Когда Джавер говорил о необходимости применения Права Аннулирования — права, которое в особых случаях позволяло Ордену полностью уничтожить башню магов вместе со всеми её обитателями — когда Джавер говорил о том, что его стоило бы применить ко всем башням, Эшран без колебаний соглашался с ним. Преподаватели часто подслушивали подобные вещи и просто шикали на новобранцев, говоря им сосредоточиться. Никто никогда не вмешивался и не пытался остановить распространение таких мыслей среди учеников. Широко признавалось, насколько опасны маги. Большая часть истории, которую им преподавали, была посвящена убийству простых хороших людей, трудолюбивых прихожан и добросовестных трудяг. Мужчин и женщин, похожих на его родителей. Когда им преподавали основы рунописи, чтобы они могли опознать наиболее опасные знаки в случае необходимости, Эшран очень старался не водить пальцами по изысканным завиткам, изображавших разные магические надписи, по крайней мере пока Джавер был рядом с ним. Джавер продолжал писать ему небольшие записки и рисовать картинки, пока наставник не вздыхал нетерпеливо и не рассаживал их двоих. Эшран протестовал и остро переживал потерю Джавера, но в одиночестве, обхватив рукой учебник, он позволял себе проследить за прекрасными иллюстрациями пальцем и представить. Иногда он мечтал о магии. О том, чтобы владеть ею и направлять собственными руками. Никто не знал об этих мечтах, даже Джавер. Эшрану было шестнадцать, когда он понял, что влюблён в Джавера. Это было странное осознание, своего рода медленно тлевшее подозрение о том, что он чувствовал, и это произошло не мгновенно. Не было внезапного удара молнии, не было момента шока. Это пришло постепенно, потому что он чувствовал это так долго, что не было ничего по-настоящему нового в желании первым делом с утра увидеть лицо Джавера. У него всегда перехватывало дыхание, когда он слышал, как Джавер говорил — что бы он ни говорил. Эшран всегда находил его красивым. Поединок с Джавером был лучшей частью дня Эшрана, без оговорок. Их двоих часто ставили в пример остальным, их ставили в пару и устраивали бой, глядя на который другие могли учиться. Только внимание других новобранцев иногда удерживало Эшрана от того чтобы повалить Джавера на землю и начать целовать, потому что это казалось таким чертовским естественным продолжением того, что они делали. Запутанный в руках и движениях Джавера, в собственном бешеном сердцебиении, видевший каждое напряжение сильных мышц Джавера, которые он так хорошо знал. Их пара была настолько равной, что иногда они заранее договаривались, посредством секретного сигнала, кто победит, а кто проиграет, потому что иначе, по правде говоря, они могли бы продолжать это вечно. Когда сэр Алберт посещал лагерь, он всегда первым делом проверял Эшрана, своего маленького протеже. Он улыбался Эшрану и Джаверу, потому что эти двое всегда были неразлучны, и говорил: «Потанцуйте для нас, вы двое». Это и правда было похоже на танец, и это так же было похоже на любовь, когда они сражались. Это было густое, горько-сладкое чувство, поселившееся внизу живота Эшрана, и когда они сражались, когда их мечи сталкивались, и они использовали свои тела, чтобы творить живое искусство, олицетворяя славу Церкви, голова Эшрана кружилась от любви и веры, и всё это было связано с Джавером. Что подтолкнуло его к осознанию, так это медленное понимание того, что то, чего он жаждал, к чему стремилось его тело, было намного больше, чем то, что было между другими дружескими парами. Ему, откровенно говоря, не с чем было особо сравнивать. В лагере было мало друзей, столь же близких и преданных, как они двое, а любое интимное взаимодействие между новобранцами и вовсе было запрещено. Тем не менее Эшран мог видеть, как нормальные люди смотрят на своих лучших друзей, и он знал, с первого взгляда, что это было не то, что он чувствовал к Джаверу. И Эшран не был глупым. Он знал, что то, что он хотел сделать с Джавером, не было чистым и не было основано на дружбе. Он любил его сердцем и душой и эта пульсирующая потребность, которая пронзала его, когда они сражались… Она заставляла его понять, что он влюбился. Это было единственное объяснение. Ему было шестнадцать, когда Эшран медленно собрал эту мозаику по кусочкам. Он держал это при себе и продолжал заставлять Джавера улыбаться, тренироваться с ним и проводить вместе большую часть их жизни, шептаться с ним в темноте, иногда смелея настолько, чтобы опуститься на колени рядом с кроватью другого мальчика, чтобы они могли лучше слышать и тише говорить. Сражаться и оттачивать удары, учиться друг у друга и укреплять друг друга с течением времени. В какой-то момент преданность Эшрана Церкви и его любовь к Джаверу необратимо переплелись. Когда он поизносил Песнопение Света, он думал о лице Джавера, о тёмно-карих глазах, которые постоянно всплывали в его сознании. Когда он молился, его разум был наполовину сосредоточен на Джавере, и Эшран неустанно задавался вопросом, о чём молится другой мальчик и думает ли он также об Эшране. У Создателя в сознании Эшрана были светло-каштановые волосы Джавера, а у Девы была его улыбка. Ночью Эшран дождался, пока не услышит знакомый медленный ритм дыхания Джавера, говоривший о том, что друг уснул, и скользнув рукой под одеяло, прикусил нижнюю губу. Эшран позволил себе ощутить собственную твёрдость, оставаясь всё таким же решительным и непоколебимым в своём стремлении остаться чистым в мыслях. Все мальчики делали это. Девочки тоже. Он знал об этом, и никто не стеснялся, но он не хотел так. Он никогда не доводил себя до завершения таким образом, никогда ничего не делал кроме того, что просто прикасался к себе, а затем немедленно переворачивался на другой бок, терзаемый чувством вины, и пытался уснуть. Несколько раз он просыпался с мокрым пятном на простынях, и если кто-то и замечал это, то никогда ему не говорил.