Демон моего сердца

Волна оглушающих чувств накатила на Эшрана в тот же момент, когда он переступил порог крепости. Эти чувства имели двойной оттенок. Во-первых, это была ностальгия. Здесь среди таких же Стражей, как и он сам, возможно, впервые за весь последний год Эшран чувствовал себя… на месте. Он чувствовал себя дома. Да, Эшран верил в дело Рамара, но откровенно говоря его «Братство» с самого начала было предельно сомнительной с точки зрения легитимности и технического обеспеченья организацией. Временами Эшрану казалось, что он служит командором в шайке разбойников, которые без зазрения совести тащат из окружающего мира всё, что плохо прибито, и собирают под своё крыло любое отребье. Эшран напоминал себе о смирении и великодушии, но это помогало ненадолго. Буквально до следующего раза, когда Рамар ставил личное любопытство или желание поживиться выше принципов так называемого «Братства». Довольно спонтанный стиль управления неизменно выливался в соответствующую организационную обстановку — которую Рамар никогда не регулировал сам. Он совершал лихие набеги и вёл переговоры, но продовольствием, вооружением, квартированием, разведкой и подготовкой материалов для него всегда занимались другие. Эшран был одним из этих «других». Его недолгий опыт командорства в Гавани мало походил на то, что происходило под рукой Рамара. В Гавани, даже после восстания, они всё ещё оставались организацией опытных кадровых военных, где каждый знал свой долг и своё место. За ними всё ещё стояла Церковь, у них были налаженные каналы поставок всего, включая Пыль. Эшрану оставалось лишь поддерживать это в рабочем состоянии и заниматься более насущными проблемами — нарастающим восстанием и беспорядками внутри Ордена. И даже в самые кризисные дни Гавани, когда демоны лезли наружу из каждого второго мага, он по крайней мере знал, что у каждого его воина есть меч и доспех. И что каждый знает, с какой стороны у этого меча рукоять. В те времена он и подумать не мог, что это можно назвать «стабильностью». Пока его жизнь не переместилась на Сияющий Пик и в ней не появился Рамар. Эшран шёл по крепостному двору цитадели «Грифонова Крыла» и невольно думал о том, какой могла бы быть его жизнь здесь. Без бесконечных чрезвычайных ситуаций, исправления чужих ошибок и борьбы с собственной тенью. Если бы у этих рыцарей был немного другой цвет глаз и другой цвет доспехов, всё, что находилось здесь, показалось бы ему совсем родным. Эшрана вдруг охватила такая тоска, в которой он сам никогда бы себя не заподозрил. Как бы много ошибок не совершил Орден, это, похоже, всё ещё был его дом. Второй инстинкт предсказуемо удачно сливался с первым. Этим инстинктом была Пыль. Эшран чувствовал её кругом, этот зов был чище и яснее чем то, что исходило от любого мага Братства, от любого мага, которого он встречал за последний год. Раньше, когда он стабильно получал свою норму Пыли каждый день, присутствие магов ощущалось ровней. Это было как… нота в общей симфонии магической мелодии мира. С тех пор как он отказал себе в Пыли, их близость стала надорванной нотой, которая каждый раз резала воспалённые нервы. Он тянулся к ней и в то же время чувствовал, насколько от неё отделён. Здесь, в Крепости Грифона, всё было иначе. «Это» было со всех сторон. Голос красного минерала отличался от привычной чистой песни его родной синевы, он был оглушительным, как барабанный марш. И он был… желанным. Заполнить себя им и никогда больше не чувствовать этой пустоты. Не чувствовать, как его тело рвётся изнутри. Эшран знал, что это не для него. Он сделал глубокий вдох только когда они оказались внутри небольшого помещения в правой части донжона, очевидно, служившего Роберу кабинетом, потому что только теперь был более-менее уверен, что случайно не вдохнёт частицы Красной Пыли, насытивший каждый миллиметр воздуха и камней этой крепости. Коротким первым взглядом он отметил, насколько это место отличается от того, в котором привык работать он. В его кабинете, ни на Сияющем Пике, ни в новой крепости, практически не было мебели — только большой письменный стол, который солдаты сами доставили ему из руин погибшей крепости, и его любимая книжная полка, содержимое которой он собирал годами, ещё со времён Санкриста. Однако его кабинет был светлым, в нём было два огромных окна, расположенных так, что почти весь день бумаги на столе заливало солнце, отражённое от горных вершин. Эшран сам подбирал башню так, чтобы это работало, потому что за годы службы на Санкристе, а потом и в Гавани, был по уши сыт глухими каменными стенами. Похоже, Робер больше был сыт промозглым причалом, где провёл месяцы в ожидании, когда подвернётся работёнка, когда его выгнали из Ордена, потому что его комната была глухой и довольно тёмной. По стенам горело множество свечей, которые он зажигал вручную — Эшран успел отвыкнуть от подобного, потому что самым роскошным местом, где он проводил время, была комната Маркуса, в основном оформленная в эстерском стиле и наполненная эстерскими магическими удобствами. Маркус вообще не держал живого огня. На его канделябрах всегда светились магические сиреневые огоньки, и хотя поначалу такое обилие магии, к тому же бесконтрольной, заставляло Эшрана ёжиться, через некоторое время он настолько привык к этому, что даже собственная спальня не всегда казалась ему уютной. В кабинете Робера не было окон, и полумрак царил даже когда свечи оказались зажжены, хато здесь было множество статуэток, книг, свитков, помимо стола командора здесь стояла пара диванчиков на витых деревянных ножках, какие обожали в Каледосе, и стеклянный столик между ними, куда Робер жестом пригласил Эшрана, когда покончил со свечами. «Командорский кабинет», — невольно промелькнуло у Эшрана в голове. Медленно складывались в мозаику обстоятельства — и то, что они теперь были — были бы — равны. И то, насколько больше здесь было всего. — Должен признаться, — Робер первым опустился на свой диванчик и изящным жестом откупорив стоявшую на столе бутылку вина, разлил его по бокалам. — Когда мне доложили, что ты пришёл сюда с визитом, я не поверил. Эшран взял в руки бокал и благодарно кивнул — у него не оставалось выбора. Но он и помыслить не мог о том, чтобы сделать глоток. Просто покрутил его в пальцах. Сдела над собой усилие и поднёс к губам, не давая жидкости проникнуть в рот. — Если не поверил, то почему меня пустил? — Как я сказал, я бы согласился с тобой поговорить, даже если бы точно знал, что ты работаешь на моих врагов, — в отличии от него Робер не просто пригубил вино, а с очевидным удовольствием проглотил. — Уверен, там, откуда ты, о нас говорят много нелицеприятных вещей. — В некотором роде, — признал Эшран. Команда Рамара, как и его разведчики, не раз уже сталкивалась с красными стражами, и выжившие оставили достаточно свидетельств, трофеи после таких боёв поступали в лабораторию крепости, так что Эшран знал всё, что можно было вычленить из них: как устроен доспех, насколько глубоко и сильно в тело и вещи проникает Красная Пыль, как она разрушает ткани и какие способности даёт. В основном Пыль укрепляла их защиту от магии в разы, но она ещё и делала их физически сильней. Эшран гадал — вернулась бы к нему та физическая сила, которая была у него до того, как он бросил свою Пыль, если бы он всё-таки принял её ещё раз? В отличии от Робера его отчуждение проходило под бдительным контролем целителей, его обеспечивали всем, что могло облегчить симптомы. И всё равно Эшран чувствовал, как слабеет. Он сразу же потерял в весе — это была одна из причин, почему он отказался от латного доспеха. Ему было просто слишком тяжело в нём ходить. Эшран был крепким мальчиком с детства, и был уверен в том, что Пыль не столько дала ему силу, сколько открыла окно в магию. Однако разница после отказа была очевидна. То, что он в своё время наблюдал у Робера, было гораздо сильнее. Мужчина в бытность Стражем такой же крепкий и широкий в плечах как он сам, истощился до того, что стал походить на собственный скелет, его щёки запали, а лицо постарело. Эшран не видел никаких следов этого времени сейчас. Робер выглядел сильным как никогда. Он определённо находился на пике. И не оставалось сомнений в том, что это сделала Красная Пыль. Эшран мельком подумал, что это наверняка была одна из тех вещей, которые Робер хотел ему показать. Это, и безусловно, этот кабинет. И возможно даже тот порядок, который царил во дворе. Очевидно с того момента, как встреча замаячила на горизонте, в этом состоял его план. Робер хотел переманить Эшрана к себе.