Демон моего сердца

Губы Тамраны слегка поджались, глаза потемнели. — Я не ожидаю, что Рамар выживет в этой войне. Он — храбрый и самоотверженный. И его кровь — единственное, что может всех нас спасти. Когда потребуется, он пожертвует собой, как это уже было один раз. Маркус озадачено смотрел на неё. — Может, начнёшь по порядку? — наконец потребовал он. Тамрана вздохнула, отвела взгляд и уставилась на стену позади него. — Ты знаешь, как были побеждены Сумеречные Твари? — Честно говоря, понятия не имею. Алкаронские войны в Эстере в основном считаются локальными недоразумениями. — Это не было локальное недоразумение, — Тамрана с упрёком посмотрела на него. — Тогда впервые проявили себя сумеречные воины, эльфийские стражи, оставшиеся охранять свои потайные бастионы. — Подожди… То есть вы о них знали? — Мы — не совсем верное слово, по крайней мере, если ты говоришь о Братстве или об Алкароне. Мы — Внутренний Круг владычицы Церкви, кое-что знали. Нам не были известны конкретные места расположения их бастионов или что-то касающееся этих красных идолов. По крайней мере, это не было известно мне. Сейчас я задумываюсь… Не мог ли знать об этом лорд-командор Ордена Стражей? — Продолжай, — мрачно потребовал Маркус. Тамрана снова вздохнула. — Войско демонов, явившихся с Сумрачных Перекрёстков, вело существо, называвшее себя Древним Богом. Как ты понимаешь, Церковь не могла не заинтересоваться любым, кто называет себя Богом, особенно если этот кто-то ведёт завоевательную войну по всему материку. — И? — И мы… изучали то, с чем имеем дело. То, что явилось из Сумрака Запределья, взяло имя Астахила. — Это Эстерский бог войны! — Именно, — Тамрана кивнула. — Он заражал своей… сущностью как демонов, так и смертных, и они становились… не одержимы, нет. Скорее я назвала бы их «искажёнными». Эти «искажённые» существа свято верили в праведность его дела и составили основу его армии. Их было с ним куда больше, чем настоящих демонов, которые на самом деле слишком любят одиночество, что бы кто-то — пусть и претендующий на звание бога — смог собрать их в единое войско. Маркус какое-то время молчал, осмысливая сказанное. Друг в нём боролся с исследователем, и последний, в конце концов, победил. — Значит ли это, что сущность этого лже-Астахила схожа с сущностью нашей Девы? Тамрана потёрла глаза. — Видишь ли, — сказала она наконец. — Ответ напрашивается. Но для многих здесь он слишком… фантастичен. Динара, к примеру, привыкла мыслить более прагматично. — Подожди. Какой именно ответ напрашивается тебе? Тамрана снова вздохнула и произнесла: — У нас в Церкви учат, что разновидности демонов соответствуют видам смертных грехов. Демоны жадности, похоти, гнева… Что есть смертные грехи? Мощные, неутолимые желания людей, которым трудно противостоять. — Которые конденсируются в Сумраке создавая там определённые магические поля, — поправил Маркус. И Тамрана вместо того чтобы спорить, просто кивнула. — Мы можем предположить, — продолжила она. — Что Астахил был конденсацией подобных неутолённых желаний. Возможно… гнева. Гнева магов на Стражей, Стражей на магов, эльфов на людей… — …а Дева каким-то образом конденсирует… что? Ваши окаянные надежды? Снова Тамрана кивнула. — Это всего лишь версия, — уточнила она. — Это существо принимает облик и имя той силы, с которой ассоциируют её люди. В прошлый раз это было древнее жестокое божество. В этот… символ святости и надежды. — Хорошо. Какое отношение ко всему этому имеет кровь Рамара? — В прошлый раз Астахила победила не армия. Объединённое войско трёх королевств, безусловно, проявило себя героически. Но в конечном счёте гибель Астахила — заслуга одного единственного человека, Воина Тумана, который пожертвовал собой, чтобы нанести демону последний удар. И погиб. Маркус молчал. — Ты полагаешь, на сей раз это должен будет сделать Рамар, — сказал он наконец. — Мне хотелось бы верить, однако я думаю, что Рамар — не святой. Воин Тумана, сумевший победить Астахила, был заражён, но противостоял охватившей его скверне. Его кровь позволила ему стать смертельным оружием. Рамар во время взрыва на Конклаве на некоторое время оказался в Запределье. Что-то произошло там — мы не знаем, что именно. Но я полагаю, что он оказался заражён. Теперь его кровь — наше оружие против Девы. — Что-то не клеится, — возразил Маркус. — Почему тогда за ним охотятся? Его кровь — как бы это не получилось — что-то большее, он не просто заражённый. — Возможно, — согласилась Тамрана. — Здесь мы вступаем на поле догадок. Однако факт остаётся фактом. Сейчас наша основная версия состоит в том, что Рамар — тот единственный, кто сможет остановить Деву своей рукой. Маркус ощутил, как у него перехватило горло, хотя мало мог сказать о причинах этого чувства. — Итак, ты хочешь, чтобы Эшран… заменил его. — Если Братство всё ещё будет нужно, то да. — Схемы за схемами и всегда меньшее из зол, — с отвращение сказал он. — Такова природа войны. Я не командую требушетами или солдатами, но решения, которые нам с Валенсией приходится принимать, не менее сложны. Эшран может быть лицом Братства, может возглавить его, если понадобится. Наше войско последовало бы за ним, он вызывает огромное уважение у тех, кто с ним знаком. Я не хочу смерти Рамара, отнюдь. Он хороший человек и хороший лидер. Он… — Тамрана сделала паузу, подбирая нужные слова. — Он отдаёт всего себя. Люди, которые так поступают, обычно в конечном итоге погибают за дело, за которое взялись. — Что насчёт этой неизвестной угрозы, которая нависла над Эшраном? — Это не настолько масштабно, чтобы быть важнее борьбы с Девой. Мы должны вернуть письмо и самого Ястреба и вернуть Эшрана на прежнюю должность. Маркус мерил шагами пещеру, пытаясь не обращать внимания на пронизывающий холод. — А что насчёт Динары и Ирвина? Они окажутся в темнице под цитаделью? У нас там ещё много камер свободно? — Они — не моя забота. — Как скоро он сможет вернуться? — Риск всё ещё велик, но мы не станем рисковать его жизнью, тем более оставляя его в плену. Эшрана нужно освободить. Сможет он остаться в Цитадели или нет и на каких правах — менее актуальный вопрос. Ворох новой информации копошился у Маркуса в голове. Беспокойство по поводу этой тёмной угрозы, нацеленной на Эшрана, доводило его почти до паники. Мысль о том, что сейчас он один где-то… где-то «в клетке»?.. что он одинок и его возможно пытают, была невыносимой. — Что можем сделать мы, те кто остаётся в крепости? Тамрана выпрямилась в полный рост. — Мы будем делать то, что всегда должны делать в отсутствие тех, кто справился бы лучше нас. Мы продолжим. Тамрана помолчала, прежде чем продолжить: — Сегодня вы отправите меня к Рамару, потому что я могу там помочь. Ты посмотришь наши наработки по Деве. Кроме того, ваша идея обращения «усмирённых» фантастична, но она имеет смысл. Продолжайте заниматься этим вопросом и разбираться в том, какое значение имели эти статуи и почему кто-то хочет их разрушить. Маркус слегка потеряно кивнул. — Пойдём, — сказал он глухо. — Начнём заряжать телепорт. С того дня, как мир Маркуса рухнул у него под ногами, прошло ровно четыре месяца. Маркус Эларн стоял на своём балконе с бокалом вина в руке и наблюдал за заходом солнца. Прошло три дня с тех пор, как Эшран оказался один в плену, и хотя они каждый день связывались по кристаллу с Рамаром, до сих пор никто из отряда не мог порадовать его сколько-то сносными новостями. Они преследовали Ястреба. Они раздобыли лошадей, но как и ожидалась, в снегу северных гор это мало чем могло помочь. Маркус понимал, что в сложившейся ситуации с его стороны было бы нечестно думать о себе, но он не знал, как продолжит существовать, не зная, когда увидит Эшрана снова и увидит ли вообще когда-нибудь. Он всё испортил. Это был первый раз, когда он действительно позволил себе почувствовать истинный масштаб того, как сильно он стремился уничтожить то, что зародилось между ним и его бывшим Стражем. Память была назойливой маленькой сучкой, когда ей этого хотелось, и с кристальной ясностью показывала ему каждую вещь, которую он сделал неправильно. Оглядываясь назад, Маркус мог видеть, каким глупым он был, но также и каким настойчивым. Казалось, что он стремился к какой-то непостижимой крайности, стремился испытать пределы своих возможностей и терпения Эшрана. Испытать их… ну, наверное, для этого не было другого слова кроме как «отношения». У Маркуса были полноценные отношения с Эшраном, и он методично разбирал их на части, кусочек за кусочком. Он закрыл глаза, когда снежный, свежий воздух закружился вокруг него, и расслабился, позволив себе признать ту часть себя, которая всегда была там. Острый осколок его собственного «я», который толкнул, когда должен был зацепиться. Часть его, которая не держалась за камни того каньона так крепко, как следовало бы, когда он был ребёнком. Часть его, которая не заперла дверь, когда он привёл своего первого мальчика в винный погреб его отца. Часть, которая прыгнула, даже не подумав посмотреть куда, и которой было наплевать на то, что станет с его разбитым, покалеченным гравитацией телом. Эта часть его была… странно тихой сейчас. Она неуклонно росла последние несколько месяцев, перетекая во что-то совершенно другое. Теперь она была маленькой и угрюмой, обеспокоенной знанием того, что произошло не только от падения, но и от приземления. Он смотрел на небо и чувствовал себя настолько опустошённым, что даже не мог определить это количественно. Каждое слово, над которым он когда-либо насмехался, было правдой. Он был потерян без человека, которого любил. Он мог бы выжить, если бы заставил себя. Без Эшрана он мог бы жить дальше, но это была бы половина жизни. Что-то серое и тяжёлое, едва ли стоящее того, чтобы делать что-то, кроме как заботиться о других, которые нуждались в нём. Сейчас было ужасно холодно, холоднее, чем он когда-либо ощущал себя раньше. Зима действительно наступала. В то утро Саварэль упомянул, что минуло много лет с тех пор, как они здесь, на Севере, видели то, что они называли «Белым Хладом», какой-то неземной снежный поток и мороз, способный заставить зверей умирать от холода. Маркус не мог не почувствовать укол болезненного беспокойства за Эшрана. Будь проклята любовь этого человека к холодному воздуху и снегу. Он задавался вопросом, что он делал именно в этот момент. Возможно, Эшрану всё-таки удалось сбежать? Возможно, он был где-то там, на этих снежных равнинах, израненный и усталый, и пытался разбить лагерь для ночёвки? Маркус вспомнил те вечера, которые они провели за пределами крепости вдвоём. Вспомнил как размерено двигались руки Эшрана, когда он разводил костёр, как прищуривались глаза, когда он брался выследить дичь. Маркус понятия не имел, что это за «белый хлад». Он едва мог переносить их обычные походы по Алкарону и ночёвки с Рамаром в их двухместных палатках. Он крепко цеплялся за надежду, которую оставил ему Рамар, несмотря на то, что по-прежнему не было никаких хороших новостей. Он надеялся, что Эшрану удастся сбежать. Что он вернётся — с Рамаром или без. Что Маркус увидит его снова. Даже если Эшран теперь ненавидит его, оставались вещи, которые Маркус должен был ему сказать. Он никогда не смог бы жить в мире с самим собой, если бы не сделал этого. Не попытался в последний раз. Маркус осушил бокал до дня и вдохнул холодный воздух поздней осени. Он ждал уже так долго. Он мог подождать ещё немного.