Демон моего сердца

Маркус не спал, и, действительно, в этом не было ничего нового. Он ходил взад и вперёд, он нервничал и воздерживался от выпивки. В крепости было тихо, в последнее время всегда было тихо. Пока основная часть гарнизона была рассредоточена по фортам, а Рамар закрылся в своих комнатах, видимо, обдумывая какие-то планы, Камилл всё ещё был в лазарете и по большей части спал, и большинство магов сидели по своим комнатам неприспособленные к таким холодам. Маркус не мог вытравить из памяти последние слова Когана. Его голос следовал за ним ещё долго после того, как Маркус покинул камеру. После того, как Ястреб осознал, что разговаривает с Маркусом. — Джозеф… У тебя странный… запах… Что-то не так?.. Маркус не думал, что когда-либо сможет чувствовать вину за что-либо, что сделал с Ястребом, но выражение предательства в глазах Когана должно было остаться с ним навсегда. В таком настроении Маркус не придумал ничего лучшего, чем покинуть свою комнату в полной темноте. Он смело шёл по толстым снежным заносам, следуя своим инстинктам и ничего не видя перед собой. — Ты был занят? — спросил он Эшрана, когда Командор разрешил ему войти. — Проклятые боги, здесь холоднее, чем снаружи. Эшран уставился на что-то у себя на столе. — Я люблю холод. — Это трудно назвать словом «холод», — проворчал Маркус, отказываясь чувствовать себя неловко. — Что ты думаешь о… том, что было раньше? Эшран всё ещё смотрел на бумаги, и Маркус с болезненным потрясением осознал, что это его ПИСЬМО. Он узнал бы этот обрывок бумаги где угодно, по подчерку, по необычному потоку маленьких абзацев, втиснутых везде, где Эшрану удавалось их уместить. — Ты хорошо справился, — бесцветно сказал Эшран. — Прости, если это было… неприятно для тебя. — Всё в порядке, — солгал Маркус. — Оно того стоило? — Я не знаю, — отозвался Эшран. — Мало что стоит того. Он поднял голову, и Маркус не был особо удивлён, увидев, что его глаза покраснели. На его столе было вино, почти пустая бутылка и кружка. Маркус поморщился, увидев эту посудину, и Эшран тихо рассмеялся. — Я не смог найти бокала, — сухо объяснил он, наливая напиток из бутылки в кружу, а затем пододвигая её к Маркусу. Маг сел напротив него за стол. Он хотел сделать комнату теплее, но решил, что не имеет права творить магию возле Эшрана. В его собственном пространстве. Он взял кружку и сделал глоток. — Чертовски отвратительная дрянь. Эшран протёр глаза и вздохнул. — Это всё, что я смог найти в кладовке. Маркус сделал ещё один глоток. В основном чтобы чем-нибудь занять руки. — Есть многое, о чём ты мне никогда не рассказывал. Эшран водил пальцем по чему-то в письме, по каким-то строчкам на обороте. — Есть многое, о чём ты никогда не спрашивал. — Ты знал о Ястребе и его брате. — Как я уже сказал, ты никогда не спрашивал, и я вряд ли собирался поднимать этот вопрос. В своё время я видел гораздо худшее, а слава Ястреба надёжно защищала его от всяких… обвинений. Даже Камилл защищал его, по крайней мере, до недавнего времени. Эшран забрал кружку у Маркуса и отпил из неё. — Есть многое, о чём ТЫ никогда не рассказывал, Маркус. Маг поиграл пальцами. — Да, я знаю. Разговоры на самом деле не были нашей… фишкой. Не так ли? Эшран был более чем немного пьян. — Иногда они ей были. — Иногда, — согласился Маркус. — Но не часто. — Мне понравилось читать тебе, — сказал Эшран ни с того ни с сего. — Читать нашу книгу. Маркус проглотил болезненные воспоминания и отвёл взгляд. — Эшран, не надо. — Прости. Создатель как же всё это… кувырком. — В тебе почти не осталось Пыли, — сказал Маркус, отчаянно пытаясь сменить тему. Эшран кивнул и откинулся на спинку стула. — Я тоже чувствую, что меня тянет к ней не так сильно. — Это хорошо. — Вместо этого я просто жажду тебя. Твою магию, твою сущность внутри меня. Ты, всегда ТЫ. Грёбанный Маркус Эларн. Одна зависимость вместо другой. — Ты пьян. — Какое это имеет значение? — Это пройдёт, — пояснил Маркус. — Твоя… тяга, или что бы это ни было. Всё это пройдёт. Челюсть Эшрана задвигалась. — Пройдёт ли? — Да. Эшран поднял на него заплаканные глаза. — Твои чувства ко мне прошли? О, это было больно. Больно от того, что Эшран был таким чертовски прямым, в то время как обычно он оставался великим мастером лаконичных хмурых взглядов и недосказанных вещей. — Нет, — сказал Маркус, придвигая кружку к себе. — Но жизнь продолжается. Эшран фыркнул. — Да, это так. — Ты собираешься уничтожить это? — спросил Маркус, указывая на письмо. Оно лежало там, невинное и ненавязчивое, но на самом деле это была чудовищная вещь. — Нет, — сказал Эшран, прочищая горло. — Я не могу. — Почему же нет? Эшран поколебался, прежде чем ответить, провёл пальцами по чернилам. — У меня больше ничего нет. Тогда Маркус очень крепко сжал кружку. — Это неправда. — Это действительно так. — Ты уничтожил его раньше. — Потому что… Я… У меня было что-то ещё, чтобы сосредоточиться. У меня были силы сделать это. — А теперь? — Я не знаю. Но я не могу без него. Оно было частью моей жизни так долго, и… Если всё будет так, как было раньше, я с ним не расстанусь. Маркус боролся с желанием уничтожить его прямо здесь и сейчас, эту грёбанную бумажку. Коварную вещь, порождённую его кровью, которая делала каждый плохой момент в жизни Эшрана реальностью. Частички Эшрана, запертые там навсегда, не могли исчезнуть в безвестности. — Это НЕ ВСЁ, что у тебя есть, — сказал он так и не придумав ничего лучше. Эшран издал звук, похожий на смешок. — Не рассказывай мне сказки. В твоих устах это звучит особенно неубедительно. — Ну что ты, я бы не хотел прерывать твою вечеринку самооплакиваний, когда ты так хорошо топишь в хреновом вине свои грёбанные печали. Эшран закрыл глаза, его губы скривились в извращённом подобии улыбки. — Топлю, — эхом повторил он, растягивая звуки. — Я имею право утонуть, если захочу. — НУ, по крайней мере, поделись винишком, — сказал Маркус, перегибаясь через стол. — Мы можем утонуть вместе. — Не надо, — неожиданно резко сказал Эшран, заставив Маркуса замолчать. — Не говори так, как будто мы друзья. Мы никогда не были друзьями. И никогда не будем. Маркус знал, блядь, знал! Он не должен был спрашивать, но… — Почему бы и нет? Эшран отодвинул бутылку, крепко стиснув зубы. — Я слишком сильно люблю тебя, чтобы быть твоим другом. Глаза Маркуса на секунду закрылись, пока он старался вдохнул сквозь стиснувшие грудь тиски агонии. Всё, что было связано с Эшраном, было больно. Но это… Это был нож в его грёбанное сердце. И поскольку он оставался всё таким же глупым и, видимо, собирался остаться таким же до самого момента смерти, он сказал: — Я тоже тебя люблю. Он не смотрел на Эшрана, и это было хорошее решение, потому что через мгновение Маркус услышал: — Я тебе не верю. Маркус сделал глоток прямо из бутылки. — И я тебе. На несколько секунд между ними повисло напряжённое молчание. Маркус уставился в самый тёмный угол, туда, куда не проникал свет свечей. Снаружи ветер гулял по краям каменных стен. Теперь его свист стал слабее, чем был в начале метели. — Хорошо, — коротко сказал Эшран, допивая бутылку и вытирая рот рукавом. — Тогда поднимись наверх и трахни меня.