Демон моего сердца

Маркус не предложил растопить и высушить снег. Не предложил починить крышу. Было неловко и слишком тихо, и никто из них не знал, как это сработает, но что-то должно было случиться, Маркус прекрасно это знал. Это был не их путь, это отсутствие чувств. Даже в прежние дни, когда Маркус не знал, что он делает, чего добивается, всегда было подавляющее количество, но… ЭМОЦИЙ между ними. Ненависть, гнев, желание, разочарование, забота, страх. И ЛЮБОВЬ. Любовь была во всём. Любовь ясная как божий день, теперь, когда у Маркуса была возможность оглянуться назад и увидеть всё вместе. И, очевидно, несуществующее проклятье, которому больше не нужно было потакать. Теперь это было по-другому. Всё должно было быть по-другому. Отсутствие чувств создавало тёмное, негативное пространство. Маркус был хорошо знаком с подобными встречами с людьми, имена которых он так и не соизволил узнать. Они собирались потрахаться, и ничего более. Они собирались ТРАХАТЬСЯ в комнате, наполненной снегом, в комнате, где было так холодно, что Маркус не мог ощутить кончики своих пальцев, едва мог дышать, потому что воздух был колючим как лёд. А Маркус всё ещё не сказал ни слова, не ответил на это… ПРЕДЛОЖЕНИЕ. Он не знал, что сказать. Эшран хорошо читал его, всегда его читал. — Ты можешь уйти, — сказал он, сбрасывая с себя плащ, как какой-то безумец, который вообще не боялся замёрзнуть до смерти. Маркус на мгновение отвернулся, оглядываясь, на секунду задумался, какой была бы его жизнь, если бы он был достаточно силён, чтобы сказать «нет» и просто уйти. Эшран был пьян, он был в стельку пьян, и, возможно, Маркус тоже. Не от алкоголя, а от ощущения чего-то, знакомого, от жажды получить толику чего бы то ни было, что позволило бы ему скрасить ночи, которые он проводил в одиночестве. Настолько одинокие, что подростки иногда видели это и норовили остаться с ним. Это было бы быстро им мучительно бессмысленно. Но это было ЧТО-ТО. Его магия наблюдала и ждала. Малейший, мельчайший намёк на кровь, и Маркус знал, что остановить это станет невозможно. Если бы его магия взяла своё, они с Эшраном оказались бы заперты вместе в этой ледяной клетке до конца грёбанных времён, выкрикивая друг другу красивые, разрушительные вещи под давлением колдовства, устраивая беспорядок, который при свете дня и вполовину не показался бы таким блаженным. — Нет, — сказал он Эшрану. — Я останусь. И это было так неудобно, как никогда раньше, потому что всё, что они делали, всё между ними с той первой ночи на крепостной стене, начиналось с поцелуя. Идеальная, основная точка соприкосновения. Вот только сейчас этого не могло произойти. Маркус не был глупым. Он прожил достаточно долго, чтобы знать, как работают такие вещи. Поцелуи были опасны. Слишком личные, слишком интимные. Поэтому о поцелуях не могло быть и речи. Маркус слышал каждый шорох ткани, остро ощущал собственное дыхание, то, как кончики пальцев Эшрана барабанят по его собственному бедру, пока Маркус опускает колено на поверхность кровати. Простыни были достаточно холодными, чтобы у мага перехватило дыхание. Он отвернулся и сидел, слегка стуча зубами, пока ждал. Эшран был близко, но Маркус его не чувствовал. Снежинки кружились в воздухе, нежные и игривые в пространстве между ними. Маркус мог почти разглядеть на небе умирающую луну. Небо местами прояснялось, шторм ослабевал. Это была ПЛОХАЯ идея. Эшран упал на колени перед Маркусом и положил руки на бёдра мага, поднимая их вверх. Маркус почувствовал вкус вина в его дыхании, хотя они и не были так близко. Руки Эшрана были тёплыми на его бёдрах, и Маркус притворился, что не замечает, как они дрожат. Некоторое время Эшран оставался там, на коленях перед Маркусом, скользя ладонями вверх и вниз, пока сам он смотрел только вниз, прятал взгляд, стараясь глядеть куда угодно, только не на мага. И Маркус СГОРАЛ от этого. Сгорал из-за него. Сгорал от желания поцеловать его, разрушить эту глупость между ними и сказать всё, что было заперто в его груди. Заставить его увидеть, заставить его поверить, а затем заключить его в объятья и снова сделать всё хорошо, потому что… потому что раньше это БЫЛО хорошо. Это было так чертовски здорово, даже несмотря на то, что Маркус в то время был занят тем, что сходил с ума, одержимый письмом, вещами, которые просто НЕ ИМЕЛИ значения. Он игнорировал тогда всё, что имело значение, принимал это как должное. Он хотел вернуться туда, он хотел этого так сильно, это был вкус в его горле, жжение в глазах, болезненное тянущее чувство в животе. Но теперь это ушло. Он не ценил это, пока оно существовало, и, как и большинство недооцененных вещей, в итоге оно ушло. Нервозность Эшрана была до ужаса ощутима и Маркус просто не мог этого выдержать. Это… это было надругательство надо всем, что у них было. Болезненное, бесплодное подобие того, что когда-то было лёгким, совершенным и безупречным. — Эшран, — сказал он голосом, которые едва узнал. — Мы не обязаны. Командующий армиями Братства крепко зажмурился. — Я хочу, — сказал он, что прямо противоречило пульсирующей нерешительности, которую демонстрировало его тело. Маркус запрещал себе прикасаться к Эшрану, хотя его руки мечтали зарыться в эти кудри, приблизить это красивое, измученное лицо к своим губам и поцелуем смыть всё плохое. — Почему? Эшран покачал головой и сделал несколько коротких, неглубоких вдохов. — Мне это нужно. Он был ужасающе холодным, когда Эшран засунул большие пальцы в брюки Маркуса и потянул их вниз и Маркус приподнялся немного, чтобы ему помочь. Но он был ОБЖИГАЮЩЕ ГОРЯЧИМ, когда рот Эшрана полностью обволакивал его член, наполовину окрепший, несмотря ни на что. Маркус не смог сдержать слабый вздох, который сорвался с его губ; сломанное, наполовину истлевшее чувство, которое забурлило глубоко у него внутри. Удовольствие закружилось и немедленно начало сжиматься у основания позвоночника. Эшран был хорош в этом, он не всегда был таким, но он научился. Маркус научил его, и Эшран ХОТЕЛ научиться ради Маркуса. Прошло много времени с тех пор, как Маркус позволял себе вспоминать, что у него вообще БЫЛ член, не говоря уже о том, чтобы кто-то прикасался к нему, включая его самого. Рот Эшрана был бархатисто горячим, он сосал так сильно, что было почти больно. Его язык прошёлся по чувствительной головке, и Маркус вздрогнул, закатывая глаза. Эшран брал его глубоко, всегда брал слишком глубоко, поглощал так, словно просто не мог насытиться. — Эшран, остановись, — предупредил Маркус, он вцепился руками в ледяные простыни, пока командор доводил его до грани забвения, стоя на коленях между его бёдер. Эшран отстранился. Затаив дыхание, он продолжал одной рукой медленно двигать вверх и вниз по толстой, влажной длине мага, удерживая удовольствие Маркуса в опасной близости от края. Пронизывающий холод наполнявший воздух мешал сосредоточиться, и если бы Маркус не испытывал такой невероятной жажды прикосновений, было бы трудно даже поддерживать эрекцию, но его сердце бешено колотилось, кровь текла по венам, как жидкий огонь. Это был бы момент, когда Маркус поцеловал бы его, посадил к себе на колени и раскрыл пальцами, используя магию, чтобы подготовить его так, чтобы Эшран плакал от желания. Но командор этого не хотел. Маркус тоже хорошо его понимал. Он знал, чего хотел Эшран сейчас. — Ложись на кровать, — приказал он, отодвигаясь в сторону. Эшран сделал, как ему было сказано, изо всех сил пытаясь расстегнуть ремень, потому что вино сделало его пальцы непослушными. Маркус удержал руки командора на месте, не сводя при этом глаз с живота Эшрана. — Нет, позволь мне сделать это. Эшран заколебался, явно опасаясь чего-то ЛИЧНОГО или интимного. Маркус понимал его так хорошо, что хотелось смеяться. Вместо этого он собрался с духом и признал, что это то, в чём нуждался Эшран, и каким бы неправильным это ни казалось, Маркус даст ему это. Он многим ему обязан. Он расстегнул ремень, снял его. Эшран наблюдал за ним, наблюдал за его движениями и сглотнул, когда Маркус положил ремень на пол. Маркус повторил: — Ложись на кровать. Эшран подчинился, и Маркус не упустил лёгкой заминки, когда он снимал с Эшрана ботинки, небольшого… колебания? Было бы ошибкой спрашивать Эшрана, уверен ли он в том, что делает, это, скорее всего, привело бы к тому, что Эшран вышвырнул бы его, но желание сделать это было сильным. Словно прочитав его мысли, Эшран сказал: — Трахни меня или уходи, Маркус. Без ремня было легко обнажить живот Эшрана, сдвинуть одежду ниже, пока его брюки не превратились в лужицу материи, из которой он легко выбрался. Всё оказалось до боли, до смешного просто и знакомо. Раздевать и шарить руками, чтобы избежать собственного естественного инстинкта целовать и ХВАЛИТЬ, и любить. Когда-то Маркусу это давалось легко. Безымянные лица, бесстрастный трах в темноте без намерения чем-либо заниматься после. Жить настоящим моментом, сжигая его дотла и наслаждаясь прекрасным, недолговечным огнём. С Эшраном это было почти немыслимо. Это было похоже на то, чтобы нацарапать ругательство на картине, разбить что-то, что было тщательно, кропотливо создано. Безрассудные и разрушительные, недолговечные острые ощущения диктовали направление, не обращая внимания на пункт назначения. — Нет, — предупредил Эшран, когда Маркус приблизился, чтобы вскрыть его, когда оказался на четвереньках склонённый перед магом. — Я хочу, чтобы было больно. Маркус боролся с желанием прикоснуться к нему, погладить рукой обнажённую поясницу, чтобы помочь ему РАССЛАБИТЬСЯ. — Эшран… — Просто сделай это, — Маркус не глядя мог сказать, что он стиснул зубы. — Просто, чёрт возьми, сделай это. Маркус проклял свой нетерпеливый член, то, как его кровь предала его, магию, подталкивавшую его вперёд, нетерпеливую и неистовую. Желание и потребность быть внутри Эшрана были живыми существами, создающими бурлящий вихрь в пещере его груди. Он скучал по нему так чертовски сильно, что даже этому, этой мелкой, бессмысленной вещи было невозможно сопротивляться. — Трахни меня, маг крови. Это взбудоражило Маркуса, отозвалось покалываниями под кожей, и он предположил, что в этом и был смысл. Он был удивлён, что не чувствовал подобного раньше, но… но, возможно, провокация и гнев были слишком знакомы им обоим. Они создали близость из тьмы, любовь из извращённых желаний. «Тебе нравится быть беспомощным, маленький маг?» Было слишком много воспоминаний, слишком много, хотя прошло всего несколько месяцев. Эшран был впечатан в кожу Маркуса, глубоко запечатлён, и едва ли можно было ступить на землю, которая не вызвала бы дюжину воспоминаний. Даже жестокость была ЗНАКОМОЙ. Маркус обхватил себя и тщательно покрыл смазкой, отказываясь брать Эшрана сухим, даже если тот хотел быть неподготовленным и не распакованным. Когда он начал вторгаться в Эшрана, его голова опустела. Вся боль, все страдания и тоска, мучительные колебания… всё растаяло в тугом, удушающем удовольствии проникнуть в распростёртого перед ним мужчину. Гортанные, сдавленные звуки, издаваемые Эшраном, были единственным, что заставляло Маркуса сдерживаться, чтобы не ворваться внутрь, не дав Эшрану времени привыкнуть. Должно быть, это было мучительно больно, но Эшран не просил его остановиться.