Демон моего сердца

Маркус не мог сдержать улыбку на лице, когда прикусывал нижнюю губу, потому что… Потому что прошлой ночью он ушёл незадолго до утра, тихо выскользнув из комнаты, оставил Алендоса мерно спящим в мягкой массивной кровати, ощущения от которой Маркус никогда не забудет. Он прокрался под покровом быстро сгущающейся темноты, преодолевая боль, которая отдавалась в спине, которая пронзала его с каждым шагом, и он получил всё, что хотел, и гораздо больше. Все мечты, все фантазии, которые когда-либо рождались в душе молодого мага, воплотились в жизнь, а за ними последовали и некоторые другие. Он шёл по улицам, магазины начали открываться, прилавки готовились к предстоящей напряжённой неделе, стены и двери уже были украшены в преддверии праздника. Некоторые люди бросали на него понимающие и неодобрительные взгляды, но это только заставляло Маркуса улыбаться шире. К тому времени, как Маркус вернулся в Круг магов, у него всё болело. Первый Чародей ждал за дверьми с выражением громового облечения и разочарования на лице, и Маркус почувствовал ледяную струйку вины, когда увидел, что Маттео не было на его посту, что никого из вчерашних Стражей там больше не было. Молодой маг напустил на себя храбрый вид. Выражение высокомерия и апатии, которые всегда защищали его от чувства вины. Он будет носить эту маску много лет. Эшран долгое время не двигался, и Маркус начал желать, чтобы он сделал это, когда давление сверху начало возбуждать интерес его тела к тому, на что можно было не рассчитывать. Карие глаза смотрели вниз, и выражение лица Эшрана можно было бы назвать отсутствующим, если бы Маркус не знал его так чертовски хорошо. Он мог видеть, как Эшран вспоминает, медленно собирает всё воедино, составляя картину того, что было прошлой ночью. Маркусу стало жаль его, потому что это была ни в малейшей степени не приятная картина. И Маркусу стало интересно, что бы произошло, если бы он просто… просто потянулся и поцеловал этого великолепного мужчину над собой. Он позволил своему разуму блуждать вокруг этих невозможных идей и опасных концепций, таких как перспектива и согласие принять всё, что дал бы Эшран, даже если бы это не было любовью. Даже если Эшран не любил Маркуса, даже если всё это было иллюзией, обманом крови и магии, Маркус знал, что возьмёт всё, что сможет получить, сомнений быть не могло. Однако Маркус его не поцеловал. Он не двигался, не осмеливался поощрять трения, потому что это было слишком рискованно, и он не настаивал на том, чего Эшран не хотел (или не мог) дать. Хотя Маркус с благодарностью принял бы тот минимум, который мог предложить Эшран, он никогда не ожидал и не хотел, чтобы Эшран соглашался на меньшее, чем он заслуживал. Это было всё. Эшран заслужил всё. Рот Эшрана сжался в тонкую линию, он закусил губу, пока рассматривал Маркуса, словно не совсем понимая, как поступить. Когда Маркус глотнул, его глаза проследили это движение, сердце колотилось так сильно, что Эшран не мог не услышать каждый тяжёлый, предательский удар. Несмотря на самые строгие инструкции, его тело становилось заинтересованным, член упирался в нижнюю часть живота Эшрана. — Мне жаль, — сказал Маркус, беззвучно вздохнув. Извинение было прискорбно неадекватным, потому что это было то, что он сделал. Он всё испортил, он заварил эту кашу. Он всё разрушал, сеял хаос и причинял боль людям. — Мне жаль. Казалось, что это длилось целую вечность. Эшран просто смотрел на него сверху вниз. Изучал его с выражением, которое Маркус хотел бы прочитать так, как любое другое. Ему не терпелось узнать, о чём думал Эшран, наблюдая за Маркусом. Когда короткий, заикающийся вздох вырвался из покрытых шрамами губ, Маркус отдал бы что угодно, чтобы узнать, что это значит. Вес Эшрана слегка переместился, когда он высвободил одну руку, опёрся на локоть, пальцы потянулись к лицу Маркуса, и о… Древние Боги… Мир накренился так сильно влево, что мог опрокинуться и упасть, забрав Маркуса с собой. Он не понимал, что происходит, не мог думать ни о чём, кроме ощущения биения сердца Эшрана у основания своих рёбер, кроме стука его собственного сердца, заставлявшего пульс биться в диком, опасном ритме, когда просыпалась его магия. Он наслаждался видом и близостью Эшрана, и магия мурлыкала от того и другого. Когда кончили пальцев Эшрана слегка коснулись скулы Маркуса, маг задрожал, по всему телу пробежала сильная рябь, разбудив каждую клеточку его кожи, заставив волоски встать дыбом, а плоть покрыться мурашками. Это была самая интимная вещь, которую Маркус когда-либо испытывал, и всё хорошее в мире зависело от того, что произойдёт дальше. Маркус очень осторожно сглотнул, замерев под весом Эшрана, под этим пронзительным взглядом, под тёплым телом, которые реагировало также, как и его собственное. Он ждал. Он бы вечно ждал Эшрана, если бы это значило… — Командор, вы здесь, сэр? Голос снизу влетел в ледяную, светлую комнату с танцующими снежинками, и момент разлетелся вдребезги. Глаза Эшрана закрылись, и он выдохнул, как… Как будто он был разочарован, хотя Маркус не знал, к чему именно относится это разочарование. Собственное разочарование Маркуса горело, как пожар, наполняя его рот привкусом сожаления, но он подумал: разве было бы лучше, если бы Эшран поцеловал его, если бы голос не прервал его? Эшран быстро откатился от Маркуса, великодушно оставив ему одеяло. — Минутку, Джозеф, — сказал он впечатляюще нормальным голосом, быстро одеваясь и отворачиваясь от Маркуса. В холодном свете утра Маркус мог разглядеть вчерашние отметины на ягодицах Эшрана, поблёкшие красные полосы, которые вскоре превратятся в синяки на мягкой, нежной коже. Синяки на бёдрах были самыми яркими, и эрекция Маркуса запульсировала при воспоминании о том, как он вот так держал Эшрана всего несколько часов назад, о звуках, которые тот издавал. — Жди меня снаружи. Только когда дверь с грохотом закрылась, Эшран повернулся, старательно избегая взгляда Маркуса. — Я… — заговорил он, натягивая рубашку через голову. — Мне тоже жаль. Маркус просто кивнул. Сел и натянул на себя одеяло, в то время как Эшран поспешно закончил одеваться и спустился по лестнице, не сказав больше ни слова. Его родители действительно превзошли самих себя в плане роскоши. Маркуса не волновали деньги, но даже он не мог не поморщиться, подумав о том, сколько они потратили на такое сборище, на котором присутствовали все известные магистры Империи. Эридан Эларн не разговаривал с Маркусом, но мать довольно быстро простила ему исключение из Круга. Это было не ново и это была мелкая неурядица, в то время как в поместье Эларн полным ходом шли приготовления к чествованию Солнечного Дракона. Всего Эстер почитал двенадцать драконов, двенадцать архимагистров, чья сущность вышла за пределы человеческой и слилась с Сумраком, но Четверо — драконы Солнца, Земли, Луны и Воздуха — были самыми любимыми и среди магов, и среди простых людей. Те и другие считали их самыми могущественными из двенадцати, их боялись и им приносили молитвы. Дракон Солнца в детских сказах поворачивал небосвод к осени, а в ночь, посвящённую ему, небо не темнело до самого утра. Для персон такого уровня как Эридан Эларн детские сказки имели значение, только если помогали сделать политическим противникам правильные намёки. И чествование Солнечного Дракона должно было стать светским раутом всей середины года. Его жена, сын, коллеги и союзники — все должны были присутствовать в этот вечер независимо от обстоятельств. И очередное исключение сына из Круга должно было стать лишь зудящей мухой на фоне масштабности этого действа. — Он просто пожертвует ещё немного денег в этот несчастный Круг, и они тут же тебя простят, — говорила Маркусу мать, Анита Самиран Эларн. Маркус тоже так думал. Он знал, что вернётся, и не позволит отсутствию тех порядочных Стражей давить на него. Он всегда возвращался, чтобы купаться в восхищении других, игнорировать лёгкое неодобрение Навира и делать вид, что надзирателя Патрика не существует. Музыка и еда, несомненно, были изысканными, но Маркус не был голоден и не хотел танцевать. Многие из его друзей уже были там, но ему не хотелось их видеть. На самом деле, был только один человек, которого он хотел увидеть сейчас, и, по воле судьбы, он уже был там, когда Маркус вошёл в бальный зал, одетый в такой наряд, что все головы резко повернулись к нему с заискивающими и голодными улыбками. Алендос разговаривал с Эриданом Эларном и кучей других, гораздо менее интересных магистров. Маркусу всё это показалось очень серьёзным, и он едва сдержался, чтобы не подойти ближе. Тем не менее, он увидел свою мать и направился к ней, радуясь возможности ненадолго отсрочить этот восхитительный момент. — Мама, — поприветствовал он, целуя её в щёку, когда она одарила его улыбкой, отразившей его собственную. — Ты — воплощённое сияние. Супругов Эридана Эларн и Аниту Самиран подбирали друг для друга с тем же тщанием, с каким отец позднее подбирал бы невесту самому Маркусу. Порода чувствовалась в каждой чёрточки лица каждого из них. Эридан уже не выглядел молодым, но у него было скуластое волевое лицо, и разглядывая его Маркус иногда думал — неужели к старости он станет таким же властным и сухим на вид? Его тело до сих пор оставалось высоким и стройным, а волосы были такими же длинными и ухоженными, как и у Маркуса, разве что немного пышнее. Анита Самиран несмотря на возраст выглядела молодой как служанки-эльфийки, которые разносили напитки. Маркус не знал, прилагала ли она к тому магические усилия, или это получалось у неё само собой. У неё были такие же чёрные волосы как у мужа и сына, только более длинные. Сейчас они были уложены в замысловатую причёску, оставлявшую свободной только часть локонов, и украшенную множеством изумрудов и рубинов. Маркус не мог бы не признать, что матери это сочетание более чем к лицу. Её лицо было немного более нежным, чем у мужа, а кость несколько тоньше, но за видимой мягкостью покрытых розовой пудрой губ нетрудно было разглядеть сталь зелёных, как у Маркуса, глаз. — Глупый мальчик, — с любовью упрекнула она, ненароком поправляя его волосы. — Посмотри на себя. Это ты сегодня прекрасен. Она сказала это просто, как будто это была самая естественная правда, и Маркус слегка наклонился навстречу её прикосновению, когда она коснулась его щеки. — Не беспокойся об этой ерунде сегодня вечером, — сказала она, понизив голос, и поправляя складки своей шёлковой накидки, едва ли скрывавшей белые плечи. — Наслаждайся жизнью, хорошо? И на секунду решимость Маркуса поколебалась. Он на мгновение почувствовал себя виноватым за то, что собирался устроить эту сцену, за то, что спланировал её, за то, что намеревался поставить в неловкое положение своего отца и, по определению, свою мать, которая так усердно работала, чтобы сделать эту ночь незабываемой, независимо от причин. Такого рода вещи были важны для его родителей, и хотя Маркус ненавидел это, он положительно презирал все эти порочные улыбки и двусмысленные комплименты, блестящие предательства и яды со вкусом дорогих вин, незримо рассеянные по залу, отравителей и убийц, замаскированных под официантов, но… Он любил свою мать и поэтому колебался. Но это длилось недолго. — Я так и сделаю, — пообещал он, и она упорхнула, чтобы заняться другими делами с бокалом вина в руке. Маркус вдохнул ароматный воздух, позволил ему наполнить свои лёгкие, прежде чем подойти к отцу и окружавшим его мужчинам. Само воплощение невинности.