Демон моего сердца

У Маркуса перехватило дыхание от этого поцелуя. Эшран пожирал его, абсолютно поглощая каждую его частичку. Он не мог в достаточной мере ответить на поцелуй Эшрана, не мог заставить внещнюю настойчивость соотвествовать взрывному ощущению внутри себя, его сердце готово было разорваться и гореть, как порох проклятых изумрудников. От Эшрана исходил запах кожи и морской соли, с едва заметным привкусом озона, как в лесу перед бурей. Он наполнил лёгкие Маркуса, заставил его утонуть в себе и пел для него. В какой-то момент Маркус подумал, что действительно может потерять сознание. Крепко, собственнически прижав руку к сердцу Эшрана, Маркус прервал поцелуй настолько, чтобы перевести дыхание. Хотя он мог сказать, как сильно Эшран хотел, нуждался в том, чтобы прижиматься губами к магу, на самом деле он управлял собой. Его дрожащее, прерывистое дыхание овевало лицо Маркуса, руки баюкали его, нос нежно касался носа мага, даже когда тот закрыл глаза. Ни один из них не сказал ни слова, пока Маркус всей грудью вдыхал то, что сумел ощутить в первый раз за все эти месяцы. Он чувствовал себя так хорошо, как будто самый свежий, слажкий воздух, когда-либо существовавший в Элорне наполнял его лёгкие. Он был в восторге, в охуительном восторге от ощущения сердца Эшрана под своей ладонью, твёрдого, сильного и нетерпеливого. Судя по тому, как Эшран прижался лбом ко лбу Маркуса, не желая отодвигаться даже на малую долю, как будто расстояние могло разрушить мечту. Маркус тихо рассмеялся, ничего не мог с собой подлать. Это было легко, красиво. Он чувствовал себя самим собой, как будто выныривал на поверхность. Он провёл рукой по волосам Эшрана, медленно и неторопливо, и Эшран отстранился достаточно, чтобы Маркус мог смотреть на него и тонуть в этих глазах цвета мёда и янтаря. И Маркусу захотелось пошутить, сказать что-нибудь легкомысленное. Не для того, чтобы испортить момент, нет, а просто чтобы заставить Эшрана улыбнуться. Он хотел эту улыбку больше всего на свете. Больше, чем он хотел, чтобы Эшран трахнул его на этой книжной полке, больше, чем он хотел, чтобы Эшран немедленно переехал обратно в его комнату. Он хотел разгладить морщинку на лбу Эшрана, ту, что говорила о беспокойстве, и заменить её счастьем. Эшран был так удивительно красив, когда улыбался. Но Маркус не осмелился испортить момент, понимая, что дарёному коню в зубы лчше не смотреть. Эшран положил свою руку на руку Маркуса на своей груди через металл и хлопок и прошептал: — Ты чувствуешь это? Когда Маркус кивнул, он закрыл глаза и прошептал: — Это всё для тебя. Маг почувствовал, что мир рушится, ощутил всю его тяжесть, как будто пол проваливался под ним, но его крепко держал Эшран, а Эшран, чтоб его, мог летать. Они снова поцеловались, но это было что-то новое. Острота подостыла, улеглась. Маркус понял, что уже чувствовал подобное, мгновение, когда его любовь к Эшрану кристализовывалась, обретая форму навсегда. Это было почти то же самое, не менее впечатляющее, не менее важное. Было горько-сладко, и это было всем, когда Эшран запечалел на губах Маркуса долгий, почти целомудренный поцелуй, а затем медленно отстранился. Маркус попытался последовать за ним, слегка запаниковав, но Эшран только покачал головой, и вот, вот теперь там была его грёбанная улыбка. Маленькая, едва оформившаяся, но она была, и она отразилась в его глазах, и о, сердце Маркуса готово было разбиться ещё тысячу раз, просто чтобы видеть её каждый день. Эшран попятился, наконец позволив руке Маркуса соскольнуть со своей, и когда маг опёрся о книжную полку, книги валялись у его ног. Они долго смотрели друг на друга. Грудь Маркуса поднималась и опускалась, внутри него бурлила магия, спокойная и совершенно довольная собой. Маркус наполовину ожидал, что Эшран скажет что-нибудь грубое или уклончивое, возможно, прочистит горло и снова потрёт шею, как тогда, когда стоял в нерешительности на верхней ступеньке лестницы. Но Эшран просто смотрел на Маркуса, пытаясь отдышаться, в его глазах и уголках рта играли едва заметные остатки улыбки. — Мне понравилось окно, — сказал он, не двигаясь с места, и в его голосе было что-то новое, и одновременно что-то знакомое… Что-то живое. — Спасибо. И Маркус Эларн, несмотря на всё своё знаменитое эстерское остроумие и на весь опыт позаимствованный в тавернах Алкарона, просто схватился за книжную полку позади себя и смог сказать только: — Не за что. В ту ночь Маркус спал в своей комнате, а Эшран — в своей. Каким-то образом Маркус просто почувствовал, что к нему не придут посетители, дверь тихо хлопнула за спиной Эшрана, и он почувствовал, что всё наконец встало на свои места. Маркус не мог этого объяснить, но он чувствовал, что… что понимает его. Было что-то хорошее в том, чтобы не торопиться, не бежать и не спотыкаться. В любом случае, учитывая завтрашний отъезд было очень приятно по-настоящему выспаться. Он представил себе Эшрана в его комнате, с открытым окном, но без этих ужасных сугробов снега на полу. В комнате где теперь было сухо и возможно даже почти тепло, хотя в последнее Маркусу верилось с трудом. Он пожелал своим магам спокойной ночи. Все, кроме Райма, приветливо помахали ему руками, и поднялся к себе в спальню. Маркус предполжил, Райм должен быть с Нави и Зарёй, и решил не беспокоить их, дав возможность разобраться во всём самим. Он закрыл за собой дверь, изо всех сил пытаясь сдержать улыбку, слегка прикусил губу и прижал руку к сердцу. Не было ни крови, ни магии, а Эшран… Эшран всё ещё хотел его. Он дрожал от того, как сильно его хотел. Маркус принял ванну, не особенно долгую, но позволив себе насладиться водой так, как не наслаждался уже очень давно. Ему снилось, что он лежит один на своих шёлковых прохладных простынях. Ему снилось, как он плавает с Эшраном. Как задержав дыхание, они вместе погружаются в глубокую синюю воду, а сверху проникают лучи фиолетового заката, и блики танцуют в воде кругом них. Они не говорили об этом, но и не притворялись, что этого не происходило. И несмотря на это молчание, все, казалось, поняли, что что-то произошло. — Рад видеть, что вы разобрались во всём, — сказал Киран Маркусу, когда войско уже покинуло цитадель, а их малая группа собралась около телепорта и готовилась к отправке. Маркус был слегка рассеян, потому что Сайлар и Сабитариус попытались привлечь его к рассчётам. Несмотря на все попытки Маркус понимал, что не сможет избегать разговора с бывшим учителем вечно, и вынужден был откликнуться, однако больше думал попеременно то о вчерашнем вечере, то о склонившемся над собственными записями наставнике. — А? — он едва понял, кто к нему обращается и зачем. — Вы с Эшраном, — повторил Киран. — Утром он сдавал мне гарнизон. И я давно не видел его таким. Маркус слегка нахмурился и покосился в сторону крепостных ворот. Он тоже видел утром, как Эшран уходил. Как бы ни хорошо он спал, всё равно проснулся ни свет, ни заря и подошёл к окну, просто чтобы убедиться в том ну… что всё идёт своим чередом. Эшран размахивал руками, отдавая распоряжения солдатам. И он никак не изменился не так ли? Закончив, он подошёл к Кирану и Рамару, стоявшим чуть в стороне, и Маркус заметил, как сверкнули его глаза. Ну, ладно, он просто сиял и возможно смеялся, но… О, демоны, он дружески ударил Рамара по плечу, и теперь Маркус понял, что даже Рамар после этого выглядел слегка ошарашенным. Встряхнув головой, Маркус заставил себя вернуться к реальности. Динара, которую тоже подключили к настройке прибора, поймала взгляд Маркуса с другого конца комнаты, и Маркус обнаружил что она абсолютно самодовольно подмигивает ему. Маркус застонал, надеясь, что выглядит более нейтрально, чем Эшран, с самого утра дымившийся счастьем. Они отправились незадолго до полудня. Маркус выдохнул с удивлением и обегчением, обнаружив, что в Ганд-Ахаре заметно теплее, чем в горах. — Неужели я хотя бы на пару дней забуду про этот проклятый шерстяной плащ, — заметил он, оглядываясь по сторонам. При помощи Сабитариуса работу телепортера удалось сделать заметно более точной, и они высадились в тенистой роще возле стен города, как и планиировал Рамар. Само существование телепорта всё ещё старались держать в тайне, хотя внутри Братства о нём и знало довольно много людей. — Даже не на пару дней, — отозвался Рамар. — Хорошо если Эшран с отрядом доберутся за неделю. Бал назначен на двадцатый день зимы. Кстати, я был бы признателен тебе, если бы к этому мероприятию ты всё-таки лишился своей бороды. — Разве она не подчёркивает мой романтический образ отверженного изгнанника? — поинтересовался Маркус рассеяно, оглядываясь по сторонам. На самом деле он чувствовал себя необычайно легко и был почти готов согласиться с Рамаром в этом небольшом вопросе. Теперь его останавливало одно: он не хотел, чтобы Эшран думал, что он пребывал в таком плачевном состоянии из-за него. Рамар только вздохнул и покачав головой, скомандовал двигаться вперёд. Неделя прошла как один день. Их разместили в гостевом крыле императорского дворца, но никто из высших персон не соизволил дать им приём. — Они понимают, какую роль может играть моё мнение, но всё равно не ставят наравне с собой, — вздыхал Рамар. — Не расстраивайся, они никого не ставят вровень с собой, даже друг друга, — весело отзывался Маркус. Он чувствовал себя… странно. Дома ему казалось, что на него давят обязательства, фальшивые улыбки и светские церемонии. Теперь ещё один кусок пазла как будто бы встал на место. Он получил достаточно времени, чтобы составить первое впечатление обо всех трёх кандидатах на власть. Трёх, потому-что Асарэль определённо хотел больше чем просто локальной мести. Маркус молча гулял по дворцовому парку, по роскошным, отделанным золотом коридорам… Гулял, и слушал. В том числе тех, кто сами слышали многое, но думали, что их никто не замечает. Дворец императора был наполнен слугами эльфами, они мельтешили повсюду как муравьи в старом пне. Неприглядные, одетые в серые скромные одежды. Чистые и аккуратные, но тусклые и незаметные на фоне пёстрых уборов приезжих вельмож и их более почётных приближённых слуг-людей. Но Маркус помнил, кто именно привёл в его спальню его отца много лет назад. Слуг часто не замечали, но слуги знали много и их интересы редко сходились с интересами господ. А у Маркуса был большой опыт как в том, чтобы привлечь к себе внимание, так и в том, чтобы просто стоять посреди толпы вельмож, оставаясь незамеченным, и своим скучающим видом убеждать людей в том, что он абсолютно не заинтересован в происходящем. Маркус слышал разговоры. Они никогда не называли имён, говорили просто «он». Но это «он» произносилось с таким благоговением, что Маркус всё отчётливей понимал, что это какой-то конкретный «он». Асарэль. Они все здесь работали на него. Аристократы говорили громче, но их речи были также запутаны, а слова обтекаемы. Никто не хотел называть фаворита вслух, но в их разговорах то и дело мелькали «мессир П» и «господин Э». — К герцогу в основном тягетотеют мужчины и те, кто заинтересован в войне с Алкарном, — отчитался он в конце шестого дня, когда до бала оставалось всего ничего, и они с Рамаром и компанией собрались в покоях Гроссмейстера «сверить часы» и озвучить наблюдения. К слову, Рамар сам не заметил, как из Святого стал Гроссмейстером, а его Братство, которое он с самого начала именовал именно так, подчёркивая равное положение всех участников — Орденом Равновесия. Рамар решил, что спорить себе дороже. А может, ему просто это нравилось — Маркус уже не знал. — Не удивительно, — подала голос Валенсия. — Герцог очень прямолинеен, и это можно было бы посчитать его достоинством, если бы не тот факт, что он грезит временами былой славы Каледоса. Если он займёт престол, то в любой момент может решить восстановить прежние границы. — Мы говорили об этом с Эшраном, — Рамар вздохнул и потёр глаза. — Он считает, что принц немногим лучше. — Принц будет действовать мягче. Окольными путями. Его поле битвы — дипломатия, — возразила Коралл. — Принц, кроме того, имеет законное право на престол, — добавил Маркус. — Если мы поддержим другого кандидата, разве наше вмешательство в дела стороннего государства не вызовет дипломатический коллапс? — Нам надо выяснить, какие у нас вообще есть шансы выступить против кого-то из них, — отозвался Рамар. — Возможно, подыскать… компромат, — он замолк на полуслове поймав серьёзный и мрачный взгляд Валенсии. — Что-то не так? — Вы все говорите о трёх очевидных кандидатах, — слегка раздражённо откликнулась она. — Неужели никто не задался вопросом, что здесь делает Эстер?