Демон моего сердца

Это было быстро и в то же время — мучительно медленно. Эшрана трясло от потребности, от желания всего тела, и это делало его неуклюжим. Эта часть не была новой. Они проделали это уже дважды за утро. Каждый элемент был знаком и лёгок, Маркус всё ещё был таким же раскованным и идеально ловким, как раньше, в те прошлые часы, когда он выкрикивал имя Эшрана так чертовски громко, что эхо отдавалось под самым потолком. Когда Маркус опустился на Эшрана, привыкая к растяжке, несмотря на то, что было раньше, он понял, что нервничает. Нервничает сильнее, чем хотел признать. Он чувствовал лёгкое головокружение, настолько неуверен был в том, что должно было произойти. Часть его знала, и эта часть радовалась, но другая, гораздо меньшая часть, которая всё подвергала сомнению…. Эта часть задавалась вопросом. Было ли это тем моментом, которого ждало проклятье Маркуса? Этот идеальный, долгожданный момент? У него не было возможности узнать, и если бы он хотя бы упомянул об этом Эшрану, он знал, что это полностью остановило бы его, но Маркус беспокоился о том, что ещё это могло остановить. Острый, яркий жар разлился по его позвоночнику, и каждое нервное окончание в его теле горело огнём. Эшран был чистейшим белым пламенем, и Маркус никогда не смог бы насытиться им. Его командор скоро отправится в поход, они все отправятся и… проклятье, Маркусу была невыносима мысль о том, что тогда у них больше не будет этого. Больше не будет возможности лежать в одной постели, игриво драться, дразниться и целоваться, делиться секретами и проникать друг в друга, когда им захочется. Это было лучшее чувство в мире, которое становилось ещё слаще от того, что было столь скоротечно. Маркус понимал, почему Рамар отменил все тренировки, он не был дураком. Впереди их ждали большие события. Люди должны были получить этот кусочек счастья. Когда Эшран вдыхал, его грудь быстро поднималась и опускалась, он поцеловал Маркуса. Поцелуй был мягким и сладким, трепетным от необходимой сдержанности. — Пожалуйста, — умолял он с болезненно прекрасным выражением лица. — Пожалуйста. Маркус прижал их лбы друг к другу, сделал глубокий, успокаивающий вдох. — Если так хочешь — приди и возьми. Эшран прикусил нижнюю губу Маркуса зубами, сначала раздражающе нежно, прежде чем давление усилилось, а затем… о да, затем Маркус почувствовал лёгкую боль и тёплое прикосновение языка Эшрана к разрыву. Его магия уже пульсировала в его крови, соединяясь также легко, как капли воды. Маркус едва мог слышать Эшрана из-за песни сирены, которую та распевала, и когда он переместился в круг досягаемости Эшрана, эффект был мгновенным. Голова Эшрана откинулась назад, когда Маркус врезался в него, в его тело, в омут его существа. Магия была готова, это был момент, которого она ждала, и теперь, когда он настал, она не теряла времени даром Она текла по их венам, как река к морю, как вся магия Сумрака бесконтрольно изливалась в сущий мир, за исключением того, что её миром были только Маркус и Эшран, магия между ними извивалась в восторге, отчаянно желая быть там, где ей место. Это были краски и ощущения на абсолютном пределе. Маркусу казалось, что он летит. Было трудно держаться за что-либо, кроме Эшрана, человека, который был внутри него. Они не двигались, едва могли дышать, и сила магии, бурлящей между ними, была поразительной. Это было всё волшебство, которое мог дать Маркус, не осталось почти ни капли. Оно хотело войти, оно хотело Эшрана, и без сдерживающей силы непролитой крови Маркуса ничто больше не стояло у него на пути. Бесформенная и первобытная, она прожгла Пыль почти мгновенно. Маркус чувствовал это, остатки вещества растворялись внутри его возлюбленного, оставляя проход свободным и чистым. Оставляя его свободным для того единственного, что было достойно такого человека, как он. Маркус не мог отличить себя от магии, не тогда, когда всё было так. Она была живой, она владела ими обоими. На расстоянии он снова чувствовал губы Эшрана на своих губах, их движения были неуклюжими и переполненными чистым чувством того, что горело между ними. Его магия пронеслась сквозь Эшрана, сквозь каждую его частичку и в каждом отдельном месте, куда она попала, она оставила след. Отмечая Эшрана собой, не переставая двигаться, она текла также быстро, как свет, и горела в два раза ярче. Маркус почувствовал, как у него закатываются глаза, когда магия слилась и закрепилась внутри Эшрана, а затем… она связалась. Чувство было неописуемым. Физическое проявление его «я», соединяющегося с Эшраном способом, который выходил за рамки любви, за рамки человеческого брака и далеко за пределы смерти. Его магия проникла в Эшран, доставляя удовольствие всем вовлечённым, и какое-то время не были ни Эшрана, ни Маркуса. Только они, одно целое. То, как говорила магия, множественное число, которое маг никогда по-настоящему не понимал до этого момента. Они были во множественном числе. Два тела, два сердца, бьющихся как одно, и между ними… нить. Однако это было больше, чем ниточка. Раньше она была тонкой, пробной. Зависела от настроения, зависела от контакта. Теперь это была сталь, это было жидкое железо. И благодаря этой связи Маркус мог чувствовать Эшрана, как самого себя. Раньше были лишь намёки. Оглядываясь назад, он ясно видел, как иногда он перенимал настроение Эшрана, даже некоторые его жесты. Теперь было по-другому. Они были внутри друг друга. Маркус видел всё, чувствовал всё. В сущности человека, которого он любил, магия растекалась, как капли чернил в воде. В самой её сердцевине, в месте, где когда-то была Пыль, она восседала, как император на троне. «НАШИ. НАС. НАС ЛЕГИОН. МЫ ОСВЕТИМ МИР». Маркус, который не мог вспомнить собственного имени, всё глубже погружался в мир чистейшего белого, окаймлённый фиолетовыми молниями. Он погрузился и позволил себе чувствовать. Когда он делал вдох, это был вдох Эшрана. И его магия дышала им в унисон. Они были половинками друг друга, частями одного целого. Они были прижаты друг к другу, обнажённые, возрождённые, дрожащие и так интимно связанные, но сейчас это были лишь тень магии между ними. И тогда Маркус почувствовал что-то рядом. Что-то проплывало там, в тёмных водах. Он сосредоточился, обращая внимание вниз, в глубину, во тьму далеко под ними, он старался рассмотреть и чувствовал внимание Эшрана направленное туда же. Они искали это нечто как один. Под ними, под фиолетовым светом была вода, и она была почти чёрной. Самого тёмного, мутно-синего цвета. Чернильный окан резко контрастировал с белым идеальным пространством, которое их окружало, ослепляя и сияя со всех сторон. Маркус протянул руку во тьму, несмотря на то, что двое других мешкали, и погрузил её в ледяные чернильные глубины. Его пронзил холод. Глубочайший, худший вид озноба. Тот тип, который предшествует болезни, тот, который убивает человека медленно и коварно. Маркус чувствовал, как его тянет туда. «Нечто» было сильным и неистово решительным. Оно стремилось утащить его вниз, затянуть поглубже и удерживать там. Вдали от света, вдали от любви, вдали от счастья. Оно хотело боли, оно родилось из боли, из жестокости и желания рвать на части и быть разорванным. Ненависть, из которой оно родилось, была холодной как лёд, а сама эта тьма — намного, намного холоднее. Маркус даже не знал, что его тянут вниз, пока кто-то не потянул его наверх. Свет был сильным и тёплым, вода оставалась не более чем приятно прохладной. Маркус вдохнул этот свет, позволил ему наполнить свои лёгкие, как если бы он был воздухом. А затем вместе они вырвались на поверхность. Когда Маркус пришёл в себя, он обнимал Эшрана так, словно тот был татуировкой на его теле. Они оба задыхались, их тела покрылись потом и… проклятье, когда Маркус успел кончить совершенно нетронутым? Между ними остывали влажные следы его удовольствия. Эшран был… Он, забери его Пустота, выглядел пьяным. Его глаза остекленели, веки были тяжёлыми, но он был полностью сосредоточен на Маркусе. Тело Маркуса всё ещё дрожало после того, что они пережили. И Эшран всё ещё был внутри него… как и Маркус. Их рты встретились, как будто им некуда было больше деться. Как будто они были падающими деревьями, и если бы они не подхватили и друг друга и не встретились посередине, то оба рухнули бы на землю. Поцелуй был неаккуратным и некрасивым, его породили непреодолимая потребность и отчаянная необходимость быть ещё ближе. Маркус застонал, и что-то треснуло. — Я чувствую тебя, — благоговейно прошептал Эшран. Медленным, вялым движением он приложил руку Маркуса к своему сердцу. — Ты здесь во мне сейчас. И Маркус, который быстро терял способность оставаться в сознании, сумел пробормотать: — Я… всегда… был, — а потом просто отключился.