Декаду спустя.
Выпад. На манекене остаётся короткий ожог. Аргх, мало! Крутануться, взмахнуть хлыстом, направить удар… Приступ булькающего кашля заставляет руку дрогнуть — Цзыдянь лишь чуть-чуть задевает чучело. Да что с Цзыюань в последние дни творится?! Отдёрнув комкавшую ткань руку от груди и резко разогнувшись, она остервенело замахивается кнутом. Чтобы какая-то несчастная простуда саму Пурпурную Паучиху подкосила?! Никогда! Хлёсткий удар, замах в прыжке… Лёгкие вспарывает, будто сотни маленьких мечников прорубают оттуда выход. От неожиданности нога подворачивается. В следующий момент локоть и бедро больно ударяются о землю. Да какого демона?! С силой хлестнув своим оружием в пространство, Мадам Юй рывком садится и быстро ощупывает растрепавшуюся причёску — гули! Ну разумеется: из всех шпилек выпала именно та самая! Заговорил её Фэнмянь что ли?! О, женщина бы не удивилась! Она осматривается, шаря руками рядом с собой. Если эта грёбаная побрякушка пропала с концами, сегодня непременно кто-то умрёт! Но прежде чем жажда убийства выливается в действия, её успевает притушить тёплый блеск на расстоянии нескольких шагов. Куснув дёрнувшиеся облегчённо улыбнуться губы, А-Юань хватает свою драгоценность, тщательно оттирает рукавом и осматривает — фух, ни царапинки. Оторвав от игры солнечных лучей на оранжевых топазах слишком задержавшийся там взгляд, Юй вонзает украшение себе в волосы, чудом не уколовшись, и встряхивает головой. Ну случилось бы что с этим куском золота — подумаешь, потеря! Можно подумать, подарки этой глыбы льда для Цзыюань хоть что-нибудь значат! Да он наверняка и вины-то не чувствовал, а просто как всегда хотел заткнуть рот дежурным подарком! Вон, даже лично вручить не удосужился! Лёгкие опять вспарывает нарастающая резь, из горла вырывается похожий на рык кашель, несколько минут не позволяющий глотнуть воздуха. Когда муть перед глазами наконец преобразуется в более-менее чёткие очертания мира, Юй, не обращая внимания на жжение в груди с начавшимся головокружением, подбирает Цзыдянь, от одного касания вновь принимающий форму кнута, и смахнув поползший на веки пот, снова заносит руку для удара. Но почти все приёмы по-прежнему получаются с ошибками, а спустя каких-то несколько минут заклинательницу скручивает в новом приступе кашля. Да блядь! Поняв, что тренировку продолжать бесполезно, Ху превращает хлыст в так и брызжущее жгущимися искрами кольцо и оглядывает себя: рукав порвался, подол в грязи, на тыльной стороне ладони размазана перемешавшаяся с испариной косметика — м-да, совсем с этой треклятой болезнью форму потеряла. Пока никто этот кошмар не увидел, она ретируется с тренировочной площадки. Только перед этим вороватым движением касается той самой шпильки, дабы удостовериться, что та сидит крепко. Режущая боль в лёгких ослабевает. В течение оставшегося дня то и дело приходится душить приступы обжигающего лёгкие кашля. Так было последние дней десять, но сегодня они аж несколько раз прорываются наружу, вызывая шепотки за спиной. Приходится признать: Цзыюань, похоже, умудрилась подхватить воспаление лёгких, а значит без целителя уже не обойтись. Вот только главного лекаря в лазарете не обнаруживается: глава опять послал к демону на рога, а оставленный за него помощник только беспомощно блеет, что, дескать, воспаление странное и требуется проверить на магическое вмешательство, а после проверки, что результат не подходит ни под один известный ему недуг или проклятье — видимо случай необычайно редкий. От случайного прикосновения к Цзыдяню его волосы встают дыбом, а лицо кривится от боли. — А может ты просто никчёмный тупица?! — рычит Мадам Юй, отвешивая затрясшемуся осиновым листом целителю смачную затрещину — Если завтра же не будет внятного диагноза, я вышвырну тебя отсюда! Не слушая, что тот замямлил в ответ, она хлопает дверью. Весь путь до покоев мужа приходится зажимать рот рукой, как трусливая крыса шарахаясь от людей. По лёгким беспрестанно прилетает множество мелких рубящих ударов изнутри. Демоны раздери этого главного врачевателя! Демоны раздери уславшего его гули знают куда Фэнмяня! Грудь пронзает вспышка острой боли, в глазах на секунду темнеет. А-Ху, пошатнувшись, хватается за стену. Да что, гули раздери, с ней творится?! Тряхнув головой, Пурпурная Паучиха восстанавливает дыхание и движется дальше, чеканно ударяя об пол каблуками, пока в нескольких шагах от неё не показывается нужная дверь. При виде дрожащих отсветов на полу Юань приостанавливается и дальше ступает уже куда тише: наверняка этот несносный глава опять мается от своих головных болей. Ну да, он ведь ни минуты без своих проклятущих обязанностей прожить не может — сон, отдых и забота о здоровье это ведь так, для простых смертных! Дверь кабинета оказывается незапертой, и Юй рывком открывает её, но в следующий же миг быстро останавливает, удерживая от хлопка. А после осторожно затворяет за собой, крадучись ступая в комнату. Фэнмянь по стойке смирно спит прямо за столом. Она тихонько подбирается поближе, позволяет себе убрать за плечо его шёлковую прядь. Дышать сразу становится легче. Глаза сами собой вбирают родные черты. Лижущие болезненно бледное лицо языки пламени сквозь слой пудры высвечивают чёрные синяки под глазами, огромные словно у енота, и рассекающий бровь свежий шрам — да этот безумец едва без глаза не остался! Напряжённая даже сейчас рука удерживает лежащий перед мужчиной отчёт от порывов зябкого ветра. Разумеется, окно распахнуто настежь. Прошипев себе под нос грязное ругательство, женщина плотно затворяет окно. В этот момент с растрескавшихся до крови губ слетает надрывный кашель. Демоны! Если этот самоубийца только посмеет подхватить ту же неведомую заразу, заклинательница его прирежет! Пушистые ресницы вздрагивают, Цзян тяжело поднимает веки, фокусирует полный смертельной усталости взгляд на пришедшей, неосознанно касаясь виска — точно, стреляет. — Моя госпожа, вы чего-то хотели? — Что, даже не спросишь о моём самочувствии?! Где твоя хвалёная учтивость?! — огрызается Цзыюань. Фэнмянь пожимает плечами: — В прошлую нашу беседу вы ясно дали понять: вам подобные вопросы неприятны. Неприятны?! Да что он несёт?! Руки сжимаются в кулаки до окровавленных ногтей, однако Мадам Юй вовремя одёргивает себя: нельзя разубеждать это невозможное создание, нельзя давать даже малейший повод догадаться, как сильно её задевает его нелюбовь! — Тебя это не оправдывает! — цедит она, просто чтобы ответь хоть что-нибудь — Какого гуля главный лекарь делает вне дворца?! Чтоб сдержать подступающий к горлу кашель приходится до скрипа стиснуть зубы. — Оказывает помощь пострадавшим от нападений ледяных демонов: эти существа наносят сложные для исцеления раны — людям нужны его навыки. — с монотонным спокойствием, будто бы надоедливому ребёнку, разъясняет заклинатель. — Мне, знаешь ли, тоже нужны! — выкрикивает в ответ А-Юань, в последнее мгновение прикусывая язык, на котором ужом вертится «И тебе тоже! Ещё сильнее моего!». Мужчина склоняет голову, скрывая взгляд за веерами густых ресниц, и безразличным тоном произносит: — Мне жаль, что так вышло. — Да ничего тебе не жаль! — крысится Юй, усилием воли запихивая рвущий альвеолы кашель обратно в себя — И вообще, оставленный ему на замену идиот не смыслит ни черта — вон даже определить, чем я больна, не сумел! Ты должен выставить его! Глава качает головой: — Пока диагноз не поставлен, я не могу судить, насколько ваш случай редкий и трудный, а значит и о том, входит ли он в компетенцию этого целителя. — Да ты просто силу показать не в состоянии! Слабак! Но колкие слова в который уже раз разбиваются о ледяную броню. А Ху внезапно соображает, что никак не спрятала подаренную шпильку. Она с показной небрежностью стукает пальцем по сокровищу. — То что я приняла эту дурацкую побрякушку ещё не значит, что я тебя простила! Фэнмянь от комментариев воздерживается. Ну да, он ведь в гробу видал прощение жены — он просто рот ей заткнуть желал! Почувствовав характерное усиление рези в лёгких, А-Ху без промедления ретируется. Больше напоминающий предсмертные хрипы кашель вырывается наружу ещё в коридорах. Буквально вбежав в покои, Юань сползает по стене без шанса вдохнуть. Когда приступ наконец отпускает, она чувствует нечто липкое, влажное на зажимавшей рот ладони. Когда она отнимает руку от губ, там алеет пятнышко крови. На следующий день вернувшийся главный целитель, изучив состояние Цзыюань, выносит вердикт: — Госпожа, у вас батохаки. Кольцо-кнут вспыхивает сотнями сильных разрядов, его хозяйка хватает лекаря за грудки, встряхивая словно тряпичную куклу, и выкрикивает в лицо: — Вздор! У меня не может быть любовных недугов! Никогда! Я ненавижу Цзян Фэнмяня! В следующий миг колени прикладываются об пол, в глазах мутится — приходится слепо выставить перед собой руку, чтобы не рухнуть окончательно. Другая бестолково оттягивает ворот ханьфу: грудь словно бы сдавливают стальные тиски, альвеолы охватывает яростное полымя, разрубают тысячи острых лезвий. Юй судорожно глотает воздух, но вместо него как будто пустота: дышать невозможно. На бёдра падает что-то мокрое и густое. Врачеватель суёт какое-то резко пахнущее снадобье, заставляет выпить до последнего глотка, запрокинув ей голову и удерживая за челюсть. Когда Пурпурная Паучиха приходит в себя, прояснившийся взгляд цепляется за залившую бёдра кровь, выхватывает маленькое фиолетовое пятно над коленом. Дрогнувшие пальцы подцепляют его — бабочка. Багровая жижа медленно стекает с остановившихся навечно крыльев, постепенно открывая их настоящий оттенок — мерцающий тёмно-синий. Точно те самые… — Этот эликсир замедлит течение болезни, однако исцелить её ему не под силу. — вырывает из мыслей целитель — Мне следует рассказать господину? По окончании фразы мужчина вскрикивает — в его горло упирается меч, надавливая до капельки крови. — Прирежу, если посмеешь обмолвиться хоть словом! Цзыюань резко отрывает лезвие от мелко закивавшего врачевателя и хлопает дверью. Путь до покоев она не помнит из-за застящей всё кровавой пелены. Батохаки! Ваза летит в стену, с печальным звоном разбиваясь на тысячи осколков. Батохаки! Сметённые со столешницы куски бумаги и кисточки беспорядочно разлетаются по комнате, тушь растекается по полу. Батохаки! Столик оказывается валяющимся вверх тормашками. Есть лишь два способа исцелиться: взаимность и потеря чувств. Последний звучит легко, но перед мысленным взором встают разрывающиеся от боли и обиды глаза А-Чэна. Нет! Никогда! Иначе кто будет любить его? Кто позаботится? Да он больше никому в целом свете не нужен! Разумеется, зачем, когда есть этот треклятый Вэй Усянь! Тем более, может быть, когда-нибудь… Глупо! Как же глупо лелеять пустую надежду! Она для Фэнмяня не более чем клетка во плоти, но сил отринуть болезненное чувство нет. В любом случае А-Ху скоро умрёт. Возможно, её безвременная кончина заставит его улыбнуться. Женщина стискивает зубы, проглатывая горький смешок. А вот скрутивший в следующий момент приступ кашля проглотить уже не получается. Юань зажмуривается и сжимает кулаки до вспарывающих ладони ногтей: от лёгких до горла как будто ежеминутно проносится тысяча бешено вращающихся кинжалов. На пол с хлюпаньем падают кровавые кляксы. Залитые алым крылья нескольких мёртвых бабочек кажутся тёмно-фиолетовыми. К ночи она приходит в лекарские покои и, стукнув рукой по столу смешивающего какие-то порошки главного врачевателя отдаёт приказ: — Будешь готовить мне своё лекарство, пока не сдохну, и помалкивать! И не смей лишать меня эмоций! — заклинательница красноречиво проводит пальцем поперёк горла. — Слушаюсь, госпожа. — кланяется тот, а в глазах мелькает облегчение.***
Чуть больше тех недель спустя.
Цзыюань вертит в руке кинжал. Бесяче яркое солнце играет на отполированном клинке, бросая на внутреннюю сторону предплечья зайчиков. Пронзи одного — и не будут больше сони ни живых ни мёртвых крыльев резать изнутри ежеминутно. Только сына жаль. Лезвие с глухим стуком ударяется об пол. Вот ведь! Из-за этого паршивца теперь лишний год, а то и два мучиться.