Значит, кто-то в нём живёт

Ибо заваливал сообщениями, Сяо Чжань отвечал через раз или вовсе не отвечал. Потому что тоже занят. Ибо присылал стикер нервной собаки, Сяо Чжань отвечал вскинутым вверх пальцем. Ибо спрашивал про самочувствие, Сяо Чжань отправлял фото рабочего стола с углом макета. Ибо интересовался, не обиделся ли кто, Сяо Чжань посылал его нахер. Ибо спрашивал, не приглашение ли это, Сяо Чжань отвечал, что обойдётся. И тогда начиналось по кругу про нервную собаку и одного обидевшегося красивого гэгэ. Он выносил мозг. Сяо Чжань пытался следовать своей тактике, но Ибо выбивал из равновесия и рушил все тактики на слово «раз». Какого ты творишь, не спрашивал Сяо Чжань, потому что это они уже проходили. Ибо не спрашивал: «так а какого мы поцеловались и не продолжили?», и Сяо Чжань не спрашивал тоже. Ибо не писал: «я заеду сегодня?», и Сяо Чжань не предлагал, хотя и подготовил ответ — разумеется, «нет». Сяо Чжань понимал, что Ибо отыгрывается по полной, что объяснение он принял и по-своему проникся, потому что порой в диалогах мелькала плохо скрываемая забота, но обижен был настолько сильно, что просто не мог взять и дать зелёный свет. Ну, по крайней мере, так Сяо Чжань пытался себя успокаивать, потому что иначе только допускать такие себе мысли о том, что Ибо в нём не заинтересован. У него встал тогда? Ну всего-то реакция тела на другое тело рядом, утро, в конце концов. Он привозит всякие вкусности, стоит только заикнуться в переписке, что неплохо бы схомячить вот это и вот это? Ну так это забота о фасолине. Он приезжает каждый вечер, весь такой из себя красивый? На работу вырядился, а Сяо Чжаню перепало. Вот как к фасолине общаться приехал, а Сяо Чжаню перепало. Общение с фасолиной проходило так же, как и в первый раз — Ибо у растущего пуза Сяо Чжаня, Сяо Чжань в наушниках на шезлонге, неизменно под конец дня. «Это чтобы в закатных лучах тебя красивее было видно?» — молчал Сяо Чжань и держал руки при себе, чтобы не коснуться мягких волос Ибо. Он помнил, что они были мягкими, но не прочь был проверить, не изменилось ли чего. Мало ли, краска сожгла, бальзам не тот, а он бы посоветовал тот, и Ибо непременно что-нибудь ответил и улыбнулся эдак криво, как, кажется, только он один и умеет. Сяо Чжань пробовал повторить перед зеркалом и получалось похоже, но всё не то. А ещё, когда Ибо улыбался широко, на подбородке у него обозначалась лицевая мышца, с которой Сяо Чжаня напрочь выносило. Но так Ибо улыбался только пузу Сяо Чжаня, то есть фасолине. Самому Сяо Чжаню все вот эти кривые, косые, полу, недо и едва. Вопрос переезда решился сам собой. Ибо сказал, что мать улетела на другой конец страны и побудет пока там — ей сказали, что Сяо Чжаня здесь больше нет и даже привезли сюда, чтобы она убедилась в этом. Сяо Чжань как раз был в офисе, все свои вещи загодя прибрал, бельё перестелил, попшикал везде освежителем воздуха, поставил увлажнители, в общем, навёл марафет, а после ещё и Ибо прошёлся с контрольной уборкой, чтобы нигде ничего. И вроде убедить удалось, но на всякий случай госпожа Ван покинула Пекин, чтобы невзначай не пересечься с Сяо Чжанем ни там, ни в окрестностях. А когда такое случалось, что вот посреди людного места, с другими, то, что, прям при всех превращались и начинали бегать, крушить всё и жрать на глазах у людей, спрашивал Сяо Чжань. Ибо мрачнел и отвечал, что нет. «Мы страшные твари, Чжань-гэ. Выбираем время и место, когда жертва остаётся одна. Будь здесь толпа народу, она бы затаилась, дождалась, пока все разъедутся и тогда бы атаковала. А потом… я не знаю, как бы она справилась с этим потом, потому что мы раньше только слышали, что так бывает, но лично не сталкивались». А как же твои бабушки, хотел спросить Сяо Чжань и прикусывал язык, потому что раз «только слышали», то очевидно же, что не сталкивались по вполне определённым причинам — успевали подготовиться или ещё что. Иногда Сяо Чжань всё же не выдерживал играть в человека, которому всё равно, и рассказывал о том, как прошёл его день, потому что тянуло поделиться тем, как круто завершил проект, поведать о тонкостях и особенностях так, чтобы тоже заинтересовать. И Ибо слушал с интересом, задавал не просто наводящие вопросы, а такие, что становилось ясно: ему правда интересно. И сам рассказывал о своём дне, о пациентах. — Представляешь, Чжань-гэ, — говорил Ибо, когда они шли к шезлонгам у пустого бассейна, и Сяо Чжань согласно кивал, покрываясь мурашками от этого обращения, казавшегося таким мягким и домашним, уютным в исполнении Ибо. — Пришла ко мне бабуля, попросила сделать новый зубной протез. Где же старый, спрашиваю. А она говорит: а собака украла. Я, говорит, поела, сняла протезы, почистила их, вышла во двор, села на лавочку, ну и протезы положила просушиться на ту же лавочку. Залезла на вейбо, почитать, что там про айдолов пишут, а мимо бежала собака, схватила протезы и унесла. Уж я, говорит, бежала за ней, бежала, да куда мне? Изготовил новые, спрашивал Сяо Чжань. Изготовил, отвечал Ибо, лучше прежних мы ей сделали и сказали собакам больше не давать. В другой раз Сяо Чжань уже расположился на шезлонге и поднял наушники, чтобы надеть их, как Ибо позвонили. Он слушал с самым серьёзным видом, Сяо Чжань не стал подслушивать и всё же надел наушники, включил музыку и любовался на такого серьёзного и сосредоточенного Ибо, который к концу разговора вдруг разулыбался, но так, чтобы по голосу не было понятно — губы у него то разъезжались, то он их обратно собирал, заявлял что-то, кивая авторитетно, будто собеседник мог его видеть, и зажимал рот рукой, кивал снова, и опять само спокойствие. Когда разговор закончился, Ибо сам снял с Сяо Чжаня наушники, отсмеялся, срываясь в неудержимое гыгыканье, и рассказал, как на приём к нему пришла девушка, Ибо вылечил ей зуб, объяснил, как положено ухаживать за зубами, как пользоваться флоссами и где их можно приобрести. — Зубная нить, — пояснил для Сяо Чжаня, — что, тоже услышал то же, что и парень этой девушки? С хитрой улыбкой Ибо пихнул Сяо Чжаня плечом в плечо, тот загадочно улыбнулся, потому что, ну да, услышал другое. Как и парень девушки, который, по словам Ибо, очень возмущался, угрожал набить морду и подать в суд, а после всех объяснений долго просил прощения. — Ну что, надевай наушники, да я поехал? — спросил Ибо. Сяо Чжань пожал плечами, да пожалуйста, надел наушники, включил музыку на телефоне и только тут обнаружил, что заряда осталось всего два процента — во сне не заметил, как задел шнур, тот и выпал, а потом на работу, где некогда было не то что озаботиться подзарядкой, но и самому толком пообедать, тем более что есть Сяо Чжань мог далеко не всё. И он, конечно, потом восполнил, поел как следует, а про телефон забыл. И вот теперь желтели два процента, голос в наушниках настойчиво предлагал подключить зарядное устройство, перебивая Стефани Сан, Ибо уже что-то вещал фасолине, выпятившейся внушительным бугорком, Сяо Чжань ждал. Вот началась следующая песня, вот телефон снова оповестил, что он всё, дальше никак, пока-пока, я умираю, и наступила тишина, разбавляемая потрескиванием сверчков и тихим голосом Ибо, таким Ибо, что у Сяо Чжаня всё сжалось и разжалось, снова сжалось и разжалось, и, кажется, он немного вымер как личность, как всё. Баоцзы. Самая мягкая, самая нежная паровая булочка, которую только можно представить. Вот как звучал голос Ибо, обращённый к фасолине. Напевал что-то очень нежное, что-то не на китайском. Сяо Чжань попытался вслушаться. На корейском с вкраплением английских фраз. Прислушался ещё, разобрал «спасибо, малыш, всё это благодаря тебе», что-то там про «его любовь нравится мне больше всего», и вот тут он был не уверен, корейский всё же не знал, но в памяти всплыл перевод, потому что ему знакома была эта песня! «За милым приветствием всегда следует горькое прощание». Он выучил эту фразу на корейском, разобрал на слова ещё тогда, как только услышал впервые, потому что, да, «у каждого безумного наслаждения есть цена, которую приходится платить»! Но это что? Это Ибо пел фасолине… Kill This Love? BLACKPINK? И при этом умудрялся звучать так убийственно нежно, что укутаться в него, обнять себя и укусить Ибо за щёку — сначала одну, потом другую. Но он сдурел, что ли? Зачем петь такое фасолине? Надо что-то позитивное, детское, про уточек там, которые кря-кря, коровок, которые му-му, ещё что. Он, что, использовал пузо Сяо Чжаня как психотерапевта? Сяо Чжань сидел и охреневал. Ему очень нравилась эта песня, он чувствовал её своей. И тут накрыло. Ибо, стало быть, тоже? И это он так переживает? Ибо тем временем закончил с BLACKPINK и начал напевать про то, какая он шипучая конфетка, и как ярко можно раскрасить жизнь, если верить в свои силы, пел про сказочного художника Ма Ляна, у которого была волшебная кисть, и вдруг остановился посреди песни. Сяо Чжань задержал дыхание, вспомнил, что надо дышать, как обычно, а этот же всё почует. Выровнял. Кажется. Ибо ухмыльнулся. И уже ни разу не паровая булочка, а опять что-то опасное, от чего сладко тянуло в груди. Подобравшаяся к прыжку пантера. Фасолина восторженно подпрыгнула. «Много ты понимаешь», — проворчал мысленно Сяо Чжань. — Знаешь, он такой дурак порой, — доверительно сообщил Ибо волнующемуся пузу, — но хороший. Очень хороший. И красивый. Так и не скажешь, что ему уже столько лет. Тебе понравится, когда ты его увидишь. Точно говорю. С первого взгляда, — Ибо замолчал, чуть изогнул голову влево, как прислушиваясь к чему-то, и Сяо Чжань покрылся холодным потом. Ибо поднял взгляд и упёрся им в лицо Сяо Чжаня. Проговорил, усмехаясь: — Столько лет, а слух такой хороший, что так и тянет подслушивать. Да, гэгэ? — Я не подслушивал! — возмутился Сяо Чжань. — Ну да-ну да. И поэтому так оперативно ответил. — У меня телефон сел. Только сейчас. Можешь сам посмотреть, если не веришь. Ничего я не собирался подслушивать, больно надо, — окрысился Сяо Чжань. — Что, совсем не надо? — Ибо погладил его живот сквозь футболку, и Сяо Чжань треснул его по руке. Потому что заебал. И лучше бы в физическом смысле, но нет, пока только в ментальном — и вот это вымораживало. Обижало. Ещё никто так долго не сопротивлялся. — Совсем не надо, — грубо ответил Сяо Чжань. — Ну ок, — Ибо дёрнул плечом, поднялся на ноги, протянул руку Сяо Чжаню, — тогда так и будем? — Как так? — спросил Сяо Чжань и встал сам, проигнорировав его. То, что у него в животе фасолина, ещё не значит, что ему нужна чья-то помощь. И тут же взяла злость на себя и на ситуацию в целом — как это, должно быть, тупо смотрится со стороны, что он то вперёд, то назад, и руку не принимает, демонстративно показывая, что не сдалось ему, он сам всё может. Насколько смелее было бы принять и просто получать удовольствие? Но какое удовольствие, если того же Ибо мотает, и он то флиртует в переписках, поджигая то, что и так отлично горит, то при личных встречах строит из себя всего такого недоступного. Вот и сейчас стоит, стратегию какую-то там себе выдумывает, всё чего-то тоже боится. Задолбало. Кто-то должен быть взрослым в этих неловких перетаптываниях, но почему он, почему не Ибо? Сяо Чжань уже думал схватить его за чёрную шёлковую рубашку, в которую тот вырядился, для работы, ага. Притянуть к себе и засосать, потом укусить за губы, за местечко между шеей и челюстью, цапнуть за кадык и снова вернуться ко рту, протолкнуть язык, схватить руками крепко, чтобы не вырывался, утащить в спальню и не выпускать до самого утра, вообще не выпускать. Потому что з а е б а л о. Но злости было больше. Поэтому он сжал губы, вскинул средний палец, добавил и на второй руке, резко отвернулся, не позволяя себе смотреть на ошарашенного Ибо, и зашагал быстро к дому. Ну нахуй эти игры, ему завтра рано вставать и ехать в офис, выдерживать целый день, опять мучиться в кафетерии, сдерживать рвотные позывы при взгляде на мясо в различных вариациях. А тут никакой помощи, никакого комфортинга, сплошное мозгоёбство. И он не подписывался на это. — Сяо Чжань! — позвал Ибо. Сяо Чжань снова показал ему фак. — Чжань-гэ! — Лао Сяо! — Давай поговорим! — Нахуй иди! — крикнул Сяо Чжань уже в дверях комнаты. — Так я с радостью! — ответил Ибо. Что ж ты тогда стоишь возле пустого бассейна и не идёшь ко мне, устало подумал Сяо Чжань. — Вот и катись колбаской! — крикнул и захлопнул дверь. Привалился к стене, постоял, сказал себе, что не будет сползать по ней, что если Ибо придёт и постучит, то откроет, впустит, и они поговорят обо всём — словами, языками, телами. Но Ибо не пришёл. Сяо Чжань услышал, как взревел мотор его мотоцикла. Хмыкнул. Ну точно покрасоваться хотел. Мог ведь и на машине приехать, и не рядиться так, но нет же — старался. Только бегал зачем-то и выносил мозг. Я слишком стар для этих качелей, подумал Сяо Чжань. Сходил в душ, жалея, что в его теперешнем положении нельзя было принимать ванную. И лёг спать. Снились опять богомолы, только теперь Сяо Чжань был одним из них. Сначала крепился бесформенной коричневой пожёванной массой к вершине одинокого дерева на одинокой планете, плывущей по Млечному пути. Мимо пролетали богомолы — маленькие, большие, вообще всех размеров и цветов, сгорали метеоритами и превращались в колкие звёзды. Во сне Сяо Чжань знал, что если коснуться хоть одной такой звезды, то можно умереть от холода, всю кровь заморозит в зелёные кристаллы, которые прорастут из тела и станут новым деревом с единственной блямбой на нём — не листом и не цветком, не шипом, а уродливой блямбой, и внутри Сяо Чжань. И у него тоже пористые длинные усы, и длинные жуткие лапы-пилы, и сетчатые глаза. И он выдирается из своего кокона, расправляет фалды, и пилит-пилит дерево, которое питало его своими соками. Из всего этого бреда Сяо Чжаня выдернул звонок будильника. Никогда он так не был рад ему, как тем утром. И, собираясь на работу, решил, что надо меньше читать про богомолов, тем более что с ними у Ибо и его вида было не так чтобы много общего. Походили внешне, но не в точности. И не отрывали голову партнёру после спаривания. Ага, думал Сяо Чжань, зато матери отрывают головы пассиям своих ненаглядных деточек и сжирают. У них свои больницы, лаборатории, а до сих пор не придумали, как подавлять такие опасные инстинкты. И ведь непонятно — чем продиктовано? Ревностью? Нежеланием делить добычу с ещё одним ртом? Как-то же это должно быть обусловлено? Вот для чего самка сжирает самца, понятно, рассуждал Сяо Чжань, чтобы удовлетворить потребности своего организма в белке, чтобы беременность хорошо проходила. И обезопасить будущее потомство от поедания отцом. Но у этих так не было. Да, сказал себе Сяо Чжань, вот это я здорово не думаю о том, о чём хотел не думать. И тут же начал искать другие темы. Работа. О ней вообще не хотелось никак, хотя и занимался любимым делом — тем, на что учился, о чём мечтал со старшей школы. Но не совсем. Он мечтал рисовать, и чтобы его картины выставлялись в музеях, а отец с матерью ходили и восхищались, и не говорили, что это глупости, этим не заработать на жизнь, не принести пользу обществу, не снискать уважения других. Но рисовал он посредственно. Лучше многих других, но и хуже многих других. Это Сяо Чжань видел, от этого мучился. Хотелось, чтобы огонь, и все на краткий миг позабыли, как дышать. Хотелось переворачивать умы и миры, но таких идей не было, а если и воплощал то, что казалось интересным, то максимум, что это вызывало — недоумение и просьбы объяснить. И Сяо Чжань смирился. Поступил не туда, куда мечтал, а на более функциональное. И отец был доволен — после того, как Сяо Чжань показал ему журналы с дизайнами квартир, офисных помещений, концертных холлов, рассказал о расценках на услуги по проектированию. Отец не верил сперва, но всё больше проникался и вот уже смотрел на выбор сына совершенно иначе. А Сяо Чжань думал, что в конце концов создавать новое и прекрасное можно и в интерьере, и бывали такие заказчики, которые действительно подкидывали нечто амбициозное, такое, что вдохновляло своей сложностью и некоторой революционностью. Поэтому работу свою он любил, но тащиться на неё по утрам было порой тоже той ещё задачей без претензии на революционность. Встал в пробке и ударил раздражённо по рулю. Проклятые богомолы не шли из головы. Прям хоть бери и спрашивай Ибо — кому, как не ему, знать про особенности их вида? Воспользовавшись тем, что впереди, по бокам и позади машины выстроились в нескончаемый ряд, Сяо Чжань взял телефон, открыл вичат, посомневался ещё — писать или не писать, не заденет ли этим Ибо, но рассудил, что тот сам говорил о том, что у него нет проблем со своей сутью. Значит, и не будет проблем с вопросами. И вообще, может, он интересуется ради фасолины? Чтобы знать, какое у неё будущее будет, где соломку стелить. «Почему самки земного богомола поедают партнёров после спаривания, а у вас такого нет, но беременных партнёров своих детей поедают матери?» — написал Сяо Чжань. Перечитал. Кажется, получилось не очень складно и понятно, но Ибо должен уловить суть вопроса. Ибо прислал взрывающийся череп. Сяо Чжань закатил глаза и приготовился формулировать иначе. Ибо что-то печатал, и Сяо Чжань не стал торопиться. WYB: Ну… мы не ваши земные богомолы? «Это понятно, — ответил Сяо Чжань, — но я читал про них. Они поедают самцов после спаривания для того, чтобы использовать его биоматериал для формирования яиц». WYB: Ты хотел бы съесть меня? 😱🥰 Блиааадь, подумал Сяо Чжань, глянул на поток машин. Не двигались. И у него не двигалось никак и никуда, но кое-кто неизменно подливал масла в огонь. Держи себя в руках, сказал Сяо Чжань. «Почему твоя мама хотела меня съесть? Что ей с этого? Должно быть какое-нибудь объяснение. Инстинкты не появляются просто так», — написал он. WYB: WoW. Да ты начал думать логически Я его убью, точно убью, устало подумал Сяо Чжань. Вот прям сейчас сверну по этой улице, доеду до доктора Вана, выпрошу рабочий адрес его сына и придушу пиздюка, сил моих больше нет. WYB: Наши учёные пытались понять, из-за чего это происходит. Ничего, кроме патологической ревности и боязни потери связей, не придумали. Была ещё версия, что раньше это помогало в ускорении регенерации, обновлении организма. Самки становились сильнее и непобедимее, могли управлять дольше. «А самцы? Что делали самцы?» WYB: Прятались, потому что были мельче и могли тоже попасть под горячую лапу. Но это было совсем в древности. С течением времени научились более-менее управлять инстинктами, разработали препараты, подавляющие такую агрессию. «Почему же твоя мама не принимала их?» WYB: Откуда ей было знать? Ей никто не говорил. Никто не думал, что такое возможно. Мы с отцом хотели сказать, но ей вздумалось нагрянуть с проверкой к тебе раньше. Её адвокат сообщил ей о доме. Вот же она в шоке была, наверное. Сяо Чжаню стало жаль госпожу Ван. По всему выходило, что она действительно не хотела причинить ему вред. И сама пострадала больше, чем он. Сзади опять бибикнули. Сяо Чжань в сердцах отбросил телефон на соседнее сидение, плавно вжал педаль, миновал ещё пару кварталов и снова встал на перекрёстке. А ведь до офиса уже почти рукой было подать. «Почему ты сказал, что из Лояна?», — написал Сяо Чжань. WYB: Это что утро в допросной? WYB: Ты спросил про мой родной город. И сам назвал Чунцин, а не Пекин Один-один, подумал Сяо Чжань и отправил следующий вопрос: «Почему богомолы? И значит ли это, что наши земные богомолы ваши родственники и тоже прибыли с вашей планеты?» Ответ пришёл не сразу. Сяо Чжань успел отбарабанить по рулю марш валькирий, стать ближе к офису на чуть больше, чем ничего, когда телефон бзикнул уведомлением. WYB: Это для вас мы похожи на них. Если приглядеться, то ты найдёшь отличия. Просто твой мозг пытается соотнести увиденное с чем-то, что знакомо ему. И мы смогли адаптироваться. «Вышли мне свою фотку, чтобы я смог найти 10 отличий» WYB: Ты очень глупо шутишь «Я не шучу» WYB: Что, серьёзно? «Серьёзней некуда» WYB: Зачем тебе это? «Интересно. Хочу знать о тебе больше» «Как об отце моей фасолины» «Раз уж о себе я пока ничего не знаю» И опять тишина. Сзади посигналили. Сяо Чжань продвинулся ещё в потоке, и, кажется, впереди что-то решилось, потому что процесс пошёл быстрее, и он уже не мог отвлечься на телефон. Видел боковым зрением, что Ибо написал что-то, но посмотреть пока не было возможности. Появилась через четыре перекрёстка, когда Сяо Чжань уже думал, что на метро было бы всяко быстрее, чем наземным транспортом. По крайней мере он бы не тащился со скоростью черепахи и вполне безнаказанно мог бы залипать в телефон, а не нервничать, что Ибо там пишет и пишет. WYB: Кстати об этом. Приходи сегодня ко мне на работу. Я скину локацию. Смотаемся в лабораторию, она как раз рядом. Появились новости WYB: И не надо на меня кричать. Я собирался тебе написать, но ты успел первым WYB: Я правда собирался WYB: Не переживай, там ничего страшного WYB: Но прикольно. Очень прикольно WYB: Я поржал WYB: Кто бы мог подумать WYB: Отец в шоке и в восторге WYB: Я просто в восторге. Но это перманентно WYB: Обалдеть ты удивительный WYB: Ты там в ауте, что ли? Эй? Я же сказал, всё хорошо. Не грузись WYB: Селфи в образе не вышлю, у меня лапки. Держи такое И Ибо прислал селфи. В медицинском чепчике и в медицинской же маске. С бормашиной в правой руке. И Сяо Чжань вспотел моментально. Представил, как Ибо натягивает перчатки, и выматерился. Вот же ебучий инсектоид. Поправил член в брюках. Тот потребовал ещё касаний. Сяо Чжань стиснул зубы и сказал себе, что не будет дрочить за рулём. Тем более зелёный свет, тем более надо ехать, тем более он опаздывает в офис. Но там же есть туалет. И кабинки закрываются. И нет, Сяо Чжань не будет дрочить на взгляд Ван Ибо поверх маски. На руки Ван Ибо в перчатках. На само имя Ван Ибо. На звучание и иероглифы. Сяо Чжань приехал в офис, метнулся в туалет. И да, подрочил так, как давно, казалось, не дрочил. С оттяжкой, закушенными губами и зажмуренными до рези глазами. После сидел на унитазе, вяло вытирал руки туалетной бумагой и так же вяло думал, что сейчас бы закурить было бы совсем неплохо. Когда наваждение схлынуло, он прислонился к стене кабинки и стал вспоминать слова Ибо. «Кто бы мог подумать», «прикольно», «я ржал, но ничего страшного». И вот что это могло значить? Кем таким является Сяо Чжань, что это вызывает такую реакцию? «Я ржал». Кем-то настолько милипиздрическим, что страшный инсектоид умилился и согнулся в приступе безудержного смеха? Опять там гагакал. Услышать бы. И стукнуть — так, на всякий случай. Потому что смеяться надо вместе, а не над кем-то. «В перманентном восторге» — и тут тоже непонятно, в восторге ли от самого Сяо Чжаня или от результатов его анализов? Но «ничего страшного», и, стало быть, тревожиться не о чем, да только всё равно — как теперь дожить до конца рабочего дня, не сорваться прямо сейчас, чтобы выяснить уже всё? Когда наконец выполз из кабинки и притащился к своему рабочему месту, Сюань Лу посмотрела на него эдак долго и спросила: — Опять тошнит? — Нет, — ответил Сяо Чжань, пошевелил мышкой, запуская процесс пробуждения компьютера. — Выглядишь уставшим. — У меня всё хорошо. — Угу. — Я… — Сяо Чжань замялся, раздумывая, говорить или нет, но с Сюань Лу они общались давно, и она была вроде как его подругой, да и потом как-то же надо будет объяснять. Он набрал побольше воздуха, оглянулся — каждый занимался своими делами, разгребал свои завалы, кто-то разговаривал по телефону, кто-то склонился над макетом, иные ожесточённо спорили. Ну ладно, подумал Сяо Чжань и, понизив голос, выпалил: — У меня будет ребёнок. Наверное. — В смысле? — Сюань Лу что-то искала в сумочке, но так и осела в кресло, подкатилась поближе, приложила руку ко лбу Сяо Чжаня. Он помотал головой, стряхивая приятную прохладу. — Думаю усыновить. — Но, Чжань-Чжань, — Сюань Лу потерянно захлопала глазами, вытащила из сумочки помаду и теперь крутила её в пальцах, — зачем? — Ну возраст подходит, жениться я вряд ли смогу, а родители просят внуков. — Какой возраст? Ты вообще о чём? Разве это возраст? И…. и документы! И правила! Ты прости, конечно, я за тебя, но ты сам знаешь, в какой стране мы живём, и что одинокому мужчине не усыновить ребёнка. И снова прости, но этому есть причины. — Да знаю я всё, знаю, — Сяо Чжань почесал лоб, завёл волосы назад, — но может у меня получится, кто знает? Ну или я наконец женюсь, ха-ха. — Ты? Женишься? Здесь? Вот уж действительно ха-ха, — улыбнулась Сюань Лу. — Ну а кто говорил про здесь? Поеду в отпуск на Тайвань, там и женюсь. — А кандидат у тебя есть? — Ну есть кое-кто на примете, — уклончиво ответил Сяо Чжань и отвернулся к своему компьютеру, — так, всё, давай работать. — Нет, погоди, — подъехала к нему вплотную Сюань Лу, — я хочу знать подробности! И как давно? А он знает о твоих планах? — О некоторых знает, о некоторых нет. Всё, я не могу больше ничего рассказать. Чтобы не спугнуть. Ладно? — Ну ладно, — протянула Сюань Лу и шлёпнула ладошкой его по плечу, — но я благодарна, что ты мне рассказал хотя бы часть своих замыслов. И… эй? Пусть всё у тебя получится! Я буду болеть за тебя. — Спасибо, — сказал Сяо Чжань и уткнулся в работу. На душе было светло и радостно. И губы, казалось, сами собой разъехались в улыбке. А сдерживаться у Сяо Чжаня не было ни малейшего желания. Телефон мигнул уведомлением вичата. Ибо. Сяо Чжань открыл переписку, посмотрел на недавнее селфи, подавил порыв пройти снова в кабинку и завис, вчитываясь в сообщение. WYB: Знаешь, кто точно инопланетного происхождения? «Ну?», — спросил Сяо Чжань. WYB: Пауки «Почему?» WYB: Потому что у них 8 глаз, а у всех земных существ по 2, даже у тех, у которых сетчатые «Но так ты тоже инопланетный, а у тебя два глаза», — возразил Сяо Чжань. WYB: Да, тут немного не клеится, и доказательств про пауков у меня нет, но есть уверенность, что они совсем из другой системы WYB: У нас с землянами, да и с вами эволюция просто похоже шла, с отклонениями, порой существенными, но внешне мы больше схожи с вами и местными «С вами это с кем?» WYB: Приезжай после шести ко мне на работу, всё расскажу и объясню