Значит, кто-то в нём живёт

Почему-то Сяо Чжань думал, что Ибо работает в частной стоматологической клинике, но нет, в государственной. На ресепшене Сяо Чжань назвал своё имя, девушка за стойкой посмотрела на него лукаво, хихикнула в кулачок и сообщила номер кабинета. Сяо Чжань прошёл по коридору, нашёл нужный и сел ждать. Рабочий день подходил к концу, и людей в помещении было не так чтобы много, рядом с ним на скамье и вовсе никого. Противно жужжали бормашины, фантомно ныли зубы, сжимались пальцы. Сяо Чжань вспоминал, что в последний раз был на осмотре ещё до фасолины и в принципе старался без особой необходимости к стоматологам не заглядывать. Это тогда он пришёл, чтобы ему проверили, нормально сидит пломба или нет. И всё. Нет, он, конечно, знал, что проблемы лучше предотвращать, и каждый раз себе говорил, что теперь-то непременно найдёт в своём плотном графике день для визита к зубному, но график был такой плотный, такой плотный, да и с зубными не заладилось ещё с детства, когда ему сказали, что будет не больно, оказалось же — хер там, а не «не больно». И пусть с тех пор много воды утекло, и потерпеть надо было всего-то первый укол, но осадочек остался. Вообще, кто по доброй воле идёт в стоматологи? В детстве Сяо Чжань думал, что это точно какие-то тёти и дяди, которым очень нравится мучить других. Повзрослев, он понял, что это не так, но всё равно не мог понять, как кому-то нравится копаться в чужой полости рта, которая разная ведь бывает. Он разглядывал информационные плакаты на стенах, читал об устройстве зуба и о том, что надо делать, чтобы избежать пародонтоза и кариеса. Кривился на чересчур, как на его вкус, детальные изображения и радовался, что остроты зрения не хватает, чтобы рассмотреть совсем уж всё. Для работы и за рулём он надевал очки, а вне этого старался обходиться без них. Потому что не сказать, чтобы уж сильно страдал — не такая уж и близорукость была, — да и читал, что так тренировать глаза можно, не давать им привыкать к помощи в виде очков. Ещё были линзы, но с ними не слюбилось, потому что глаза после них чесались так, будто в них песка насыпали. И сейчас Сяо Чжань вполне доволен был тем, что дальше жёлтого неровного налёта и каких-то точек на нём зрение не пускает. Но он разглядывал и разглядывал плакаты, раз за разом читал одни и те же надписи, прослеживал линии-указатели. Это помогало. Не давало возможности думать о другом, подпускать панику, которая уже ворочалась холодным в груди. Его трясло, он списывал это на излишне кондиционированный воздух помещения и на свой страх перед стоматологами, на жужжание бормашин, запахи лекарств и зубной пыли. Дверь нужного кабинета открылась, Сяо Чжань крепче сжал обивку скамьи. Вышла медсестра, мазнула по нему взглядом и ушла дальше по коридору. Дверь не закрылась. И звуки стали громче. К горлу подкатило. Сяо Чжань сглотнул и стал думать, где здесь туалет, как вдруг услышал голос Ибо, терпеливо кого-то уговаривающий. С игривыми нотками. Сяо Чжань встал и подошёл к проёму. Встал у стены так, чтобы его не было видно, ему же открывался вид на Ибо, раскатывающего что-то на стеклянном столике перед собой. В кресле лежал мальчишка и, умудряясь не закрывать рта, коверкая слова, спрашивал, что это Ибо-гэ делает. Ибо-гэ. Сяо Чжань привалился плечом к стене и разулыбался, покатал на языке это «Ибо-гэ». И внутри отозвалось томительной дрожью. Ибо-гэ меж тем объяснял, что он делает пломбу, рассказывал про состав, говорил, что будет сейчас светить ультрафиолетом, чтобы закрепить. Мальчик спрашивал про ультрафиолет — им ли убивают вампиров и зомби. Ибо-гэ кивал и интересовался любимыми фильмами мальчика. Тот рассказывал и спрашивал, какой любимый про зомби у Ибо-гэ. — Никакой, — отвечал Ибо-гэ, и глаза его лучились такой добротой, что Сяо Чжань думал: «Всё, моё старое сердце не выдержит», но Ибо-гэ добивал его контрольным: доверительно склонялся к мальчику и говорил: — Я вообще боюсь смотреть такие фильмы. — Быть того не может! Вы же большой! — Ну и что? Все чего-то боятся, — фыркнул Ибо. — Я вот, например, боюсь призраков, темноты и насекомых. — Темноты? — Темноты. — И насекомых? — с недоверием уточнил мальчик. — И насекомых. — А у меня дома муравьиная ферма, — с гордостью заявил мальчик. — А у меня бормашина, — сказал Ибо и показал взглядом на аппарат. — Один-один, — хмыкнул мальчик. — А то! Ладно, герой, давай сейчас немного помолчим, загрузим весь этот груз в твой зуб, и после ты мне поведаешь о том, как ты решился завести муравьёв, чем кормишь, как ухаживаешь. А я постараюсь сильно не пугаться. Лады? — Лады, — с готовностью подтвердил мальчик и шире открыл рот. Ибо закладывал ему пломбу, светил специальной штукой, потом ровнял и каждое своё действие сопровождал пояснениями, а то и просто сыпал интересными фактами про зубы: как называются, откуда начинать считать, сколько кальция содержится, и что у муравьёв тоже есть зубы — острые, как скальпель, а затачивают они их об атомы цинка, которые находятся там же, в муравьиной пасти. Так и сказал — «пасти». Представляешь, говорил Ибо, у нас кальций, а у них цинк. Сяо Чжань сам заслушался и поймал себя на том, что в какой-то момент открыл рот, а мальчик так вообще не закрывал — но оно и понятно. Вернувшаяся медсестра задержалась на Сяо Чжане более внимательным взглядом и подошла к Ибо, поблагодарила, что дал ей возможность переговорить с матерью, Ибо кивнул ей и продолжал вещать про стоматологию юному пациенту. И Сяо Чжань немного завидовал — и тому, что Ибо так любит свою работу, и тому, что так ловко ладит с детьми. Разгладил футболку на животе — мимолётно, безотчётно, но фасолина оживилась и ткнулась в ладонь. Ибо как услышал — посмотрел на него. И в глазах его Сяо Чжань сначала увидел удивление, а потом радость. Ибо кивнул на мальчика, Сяо Чжань опустил голову, помахал рукой: типа, да, я вижу. Показал большим пальцем назад, на скамью, изобразил, что будет сидеть там, убедился, что Ибо понял, погрелся немного в теплоте его взгляда и отошёл. Лаборатория и впрямь оказалась рядом — перейти дорогу, спуститься вниз по улице, взяв по пути арбузный лимонад с мягкими семенами чиа. Отлично за неимением самого арбуза, дни до наступления сезона которого Сяо Чжань едва ли не отсчитывал. И шаги зачем-то сейчас отсчитывал рядом с Ибо, стараясь не наступать на сколы в плитках, просто потому что. Ибо снова сказал, чтобы он не паниковал. Сяо Чжань ответил, что даже и не думал. Ибо хмыкнул, и они двинулись. Сяо Чжань ожидал, что это будет какая-нибудь подпольная лаборатория в подвальном помещении магазина запчастей, например. Или рыболовных снастей. Или ещё чего-нибудь такого, максимально не схожего ни с медицинской, ни с инопланетной тематикой. Но они пришли в обычную лабораторию под официальной вывеской, с обязательными бахилами внутри и улыбающимися девушками за стойкой регистратуры. Ибо приблизился к ним, они улыбнулись шире, поздоровались, перевели взгляд на Сяо Чжаня. Это со мной, сказал Ибо, и девушки потеряли к ним интерес. У лифтов Сяо Чжань подумал, что ну вот сейчас будет подвал, и не ошибся. Ура, возликовал и приготовился поражаться возможному инопланетному антуражу, каким-нибудь огромным колбам, с выращиваемыми в них диковинными существами. И опять нет. Ибо проводил его по длинному светлому коридору мимо закрытых дверей к комнате, из которой единственной сейчас лился свет. Там их уже ждала женщина средних лет в белом халате. Волосы её были спрятаны под полупрозрачную матерчатую медицинскую шапочку. Женщина изучала что-то в микроскопе, но при появлении посетителей отодвинула его в сторону, встала и обозначила лёгкий кивок Ибо, Сяо Чжаня же окинула долгим внимательным взглядом, под которой он почувствовал себя лягушкой на столе одержимого жаждой познания биолога. — Две равно уважаемых семьи ведут междоусобные бои и не хотят унять кровопролитья, — проговорила вдруг женщина. Сяо Чжань вылупился на неё, она сделала глазами в ответ и продолжила: — Друг друга любят дети главарей, но им судьба подстраивает козни. И гибель их у гробовых дверей… впрочем, расслабьтесь, молодой человек, гибели не будет, ваша кровь идеально соотносится с нашей, а благодаря некоторым нюансам вашего вида и стало возможным пойти дальше. — Я ничего не понимаю, — сказал Сяо Чжань. Женщина кивнула, как будто так и должно быть. Ибо предложил Сяо Чжаню стул и ожидаемо оказался проигнорирован. — А что это у вас? — спросила женщина. — Лимонад? — Ну да. Арбузный. С семенами чиа, — ответил Сяо Чжань. Нет, он решительно ничего не понимал и с надеждой взглянул на Ибо, но тот сел на стул и погрузился в рассматривание своих ногтей. — С семенами чиа, — мечтательно протянула женщина, — дорогой, наверное. — Да обычный. Послушайте, я хотел бы… — А на улице сейчас уже, наверное, хорошо. Вот закончим с вами, и я пойду наконец домой, возьму себе тоже лимонада. С семенами чиа, — говорила женщина и перебирала пробирки с чем-то багровым внутри — кровью, скорее всего. — А как вы восприняли новость о вашем состоянии? — спросила она без перехода и вытащила одну пробирку, потрясла её, посмотрела на свет. Ибо громко кашлянул. — Да ладно, — обратилась женщина к нему, — чего ты сразу? Когда ещё поговоришь с тем, о чьём народе даже легенд не осталось? Я и не думала, что такое возможно. Проходили когда-то по учёбе, но чтобы вот так… — Короче, — сказал Ибо. — Вот ты противный, — шикнула женщина и жестом подозвала Сяо Чжаня к микроскопу. — Посмотрите, не бойтесь. Сяо Чжань фыркнул и склонился. Ну какие-то красные тельца, маленькие гусенички и блямбочки. И что? Примерно похожее он видел в школе в учебниках по биологии, когда проходили тему про кровь. Ну или вот в стакане с арбузным лимонадом, в котором плавали семена чиа. — Это обычная человеческая кровь, — пояснила женщина, поменяла стекло с образцом. — Смотрите теперь. А это наша кровь. Тельца были более вытянутые, но в целом без особых отличий. Женщина поставила другое стекло с каплей крови на нём, сказала, что это кровь Сяо Чжаня. И вновь без особых отличий. Он посмотрел на женщину, она на него. — Вот так, мы почти одинаковые, — улыбнулась, — отличается лишь качественный и количественный состав и то — для знающих, что искать. Мы не знали. Господа Ван принесли образец вашей крови и попросили пролить свет на то, кем вы являетесь. Обрисовали ситуацию. Мы перепробовали почти всё, пока не решили провести тест ДНК и соотнести так, ну шутки ради уже, с той каплей крови, которая когда-то была обнаружена на древнем камне ещё на нашей планете. Предполагалось, что это были пришельцы. Предполагалось, что это были те, кто принёс зачатки цивилизации на нашу планету, а потом был вынужден бежать, спасаться бегством, когда наш вид вдруг почему-то ополчился на тех, кого ещё недавно боготворил. То ли с жертвоприношениями вы намудрили, то ли дело было в запретной любви, сейчас уже точно не скажешь. Но вы исчезли. А у нас появились сказки, вроде как у людей про эльфов. Что был народ и исчез. И наши учёные думали, что всё это и впрямь вымысел, пока перед самой гибелью нашей планеты не нашли пещеру с рисунками кровью. А на рисунках люди с мужскими половыми признаками совокуплялись, и у одного из них рождался ребёнок. Вроде ничего такого для нашей планеты, но был нюанс. Вы слушаете? — Я… да, — Сяо Чжань ошарашенно мотнул подбородком, нашарил рукой второй стул, сел на него и одним глотком втянул оставшийся лимонад. Закашлялся. Женщина подала салфетку и погладила его по волосам. Появилось иррациональное желание цапнуть её. Это всё инсектоидное влияние, успокоил себя Сяо Чжань. Ибо придвинулся к нему, взял за руку и сжал. На него он не смотрел, и Сяо Чжань был благодарен. Ему нормально. Вот, правда, нормально. Пока же ничего не происходит. Пока только сказки какие-то. С примесью крови. Женщина меж тем продолжала: — У нашего вида лишь некоторые мужчины способны к вынашиванию плода. В древности это считалось благословением богов, и такие мужчины почитались больше тех, кто способен был только на осеменение. Простите, что я сейчас терминами. И опять, быть может, нагружаю вас лишней информацией. Но мне кажется это стоящим внимания. Так вот, у вашего вида не было чёткого деления на вынашивающих и осеменяющих. Про улиток знаете? — А? — хрипло, не своим голосом спросил Сяо Чжань. Арбузный лимонад, казалось, втёк ему в мозг, разложился на семена чиа, и теперь там совокуплялись два мужика, каждый из которых оказывался с огромным пузом. — Улитки, — повторила женщина, — улитки-ахатины — гермафродиты, то есть у каждой особи есть как мужские, так и женские половые органы. При низкой плотности популяции ахатина может оплодотворить и сама себя. Предупреждая ваш ужас, скажу: нет, у вас и вашего вида такой способности нет. Но есть другая: при спаривании происходит перекрестное оплодотворение обоих партнеров, и чьи сперматофоры окажутся сильнее, тот и, простите, выиграл — не мучается с вынашиванием плода и дальнейшими родами, перестраиванием организма. — Так всё-таки через жопу? — спросил Сяо Чжань. Происходящее не укладывалось в голове. Он мял бумажный стаканчик, старался дышать спокойно, но ни хрена не получалось. Через жопу. Всё через жопу. — Через жопу, — серьёзно сказала женщина. И Сяо Чжань медленно поставил стаканчик ей на стол. Рядом с микроскопом. Поправил, чтобы ровно было. Заметил в углу мусорное ведро. Выпутал свои пальцы из пальцев Ибо. Тот пробовал удержать, но сдался. Сяо Чжань встал. Взял стаканчик и выбросил в мусорку. — Спасибо, — сказал. — Всего хорошего. Я пойду. — Да погодите вы! — воскликнула женщина. — Вы разве не понимаете, насколько вы уникальный? На этой земле больше нет таких, как вы, я в этом уверена! Мы изучили столько проб! В ДНК ваших родителей это есть, но в слабой форме, а у вас почему-то проснулось. Реакция на связь с представителем нашего вида? Понимаете теперь, насколько уникально всё происходящее? У вас не получилось бы такого ни с кем из земного вида, но с нами получилось. Это же сколько ещё изысканий можно провести, понять — происходят ли способности некоторых мужчин нашего вида от скрещивания с вашим или же нет. И… — Госпожа Ли? — вмешался Ибо. Звучал он тихо. Но для Сяо Чжаня сейчас всё звучало тихо и гулко, как через толщу вод. Он опёрся ладонью о шкаф и смотрел то на взбудораженную женщину, то на нахмуренного Ибо. Голова кружилась. И опять тошнило. Семена чиа подошли к горлу и встали там комком, от которого хотелось харкать. — А он? — Сяо Чжань показал глазами на Ибо. — Если я его трахну, он тоже может забеременеть и родить от меня? Через жопу? Я его трансформирую? — К сожалению, господин Сяо, нет. Господин Ван относится к другому виду мужчин. Это в вашем виде нет разграничений, в нашем же есть. И к слову об улитках… — Я не хочу больше про улиток. — Но это интересно, — женщина всплеснула руками, — если улитки одного возраста и размера, то там ещё вопрос, кто победит, а кто проиграет. Но если же одна улитка меньше и моложе, а другая больше и старше, то… — То? — спросил Сяо Чжань. — То та, которая старше, и будет рожать. У молодых больше мужских… — Довольно. Я наслушался. Всем спасибо, все свободны, давайте уже всё. Сяо Чжань двинулся к выходу, отмахнулся от метнувшегося к нему Ибо и пошёл по коридору, срываясь на бег. Улитка. Грёбаная улитка. Один богомол. Второй улитка. В животе вообще фасолина. Что за зоопарк? Исчезнувшие цивилизации ещё какие-то. Он в дурацком ремейке Чужого со всратым сценарием и низким бюджетом. Потому что все деньги ушли на спецэффекты и на то, чтобы сманить красавчика на вторую главную роль. О, лучше бы это было кино, чем реальная жизнь, в которой задействованы непосредственно Сяо Чжань и его жопа. И не убить уже то, что растёт внутри. Ну потому что вроде как привык. И Ибо ещё этот. Догнал у лифта и стоял молча рядом. Так же молча вышли из него. Пошли по улице. Сяо Чжаня всё мутило и мутило. И прохладный вечерний воздух мало помогал. Он хватал его ртом, и всё не хватало. Он врезался в толпу, как спятившая рыбина, перевшая против косяка, и смутно видел, как ему уступают, как его огибают. Надо было взять себя в руки, но его всё давило и давило осознанием того, на что же он согласился, во что же он влип. — Ну всё, хватит, — сказал Ибо и обнял его. Сяо Чжань дёрнулся. Ибо не отпускал, держал в стальном захвате. Я могу быть сильнее его, думал Сяо Чжань. Я выше. На пару сантиметров, незначительно, но выше. И старше. Старшая улитка. Бля, пиздец. Сяо Чжань уткнулся носом в шею Ибо и прижал зубами кожу. Ибо вздрогнул, но не отодвинулся. — Ты знал, — начал он, — что у улитки больше зубов, чем у кого бы то ни было? Больше двадцати пяти тысяч. Вот представь ротовую полость улитки, а в ней такая тёрка с кучей зазубрин. У тебя были в детстве улитки? У моего двоюродного брата были. Как-то вылезли из террариума и сожрали ему угол почётной школьной грамоты. Я потом боялся оставаться у них с ночевой — боялся, что они и до меня доползут и сожрут моё лицо. А ещё у улиток есть любовные стрелы и под микроскопом выглядят как реальные стрелы. Это так пенис называют. И находится прям на голове. Представляешь, член на голове? Вот идёшь ты такой с рожками, а рядом у тебя член торчит. И я такой: привет, бро, чё как дела, давай приветы. И мы с тобой схватываемся, становимся лбом ко лбу, и знаешь, что ещё общего у зубов и улиточного члена? И там и там есть кальций. Ну не у всех улиток член из кальция, да и кальций этот… — Ибо, хватит, — попросил Сяо Чжань, — хрен с тобой, давай просто постоим вот так. Я потерплю. — Точно? — Точно. — Я не хотел бы тебя мучить. — Просто заткнись. Сяо Чжань смотрел на пульс на шее Ибо и считал. Сбивался и снова считал. Думал, что вот это бы он нарисовал — как стучит в нём жизнь и отдаётся в Сяо Чжаня. Как они стоят — улитка с длинными рогами, членом где-то на голове и фасолиной внутри большой жёлто-коричневой раковины, и зелёный богомол. Стоят, обнявшись, а мимо в ярко-розовом арбузном лимонаде проплывают люди-семена. — Я не хочу через жопу, — сказал Сяо Чжань, как он надеялся, не капризно, а взвешенно и солидно. — Сделаем кесарево, — тихо ответил Ибо. — Мне страшно. — Мне тоже. Но всё будет хорошо. Верь мне. — Угу. Так я ни во что не превращаюсь? — Нет. А ты бы хотел? — Да. И сожрать твоё лицо. — О нет, — рассмеялся Ибо, — пощади меня, улиточный король, это лицо очень дорого мне. — Ибо, а Ибо? — Да, Чжань-гэ? — На нас смотрят люди. — И что? Пусть смотрят и завидуют. Я бы и сам смотрел и смотрел, — и словно в подтверждение своих слов Ибо чуть ослабил объятия, отклонился и взглянул в лицо Сяо Чжаня. Тот показал язык и скорчил рожу, будто его сейчас вырвет. Ибо лишь усмехнулся. Сяо Чжань вздохнул. Его всё ещё потряхивало, но вроде меньше. И точно не мутило. Ибо держал крепко, и Сяо Чжань понял, что постоял бы так ещё, но пожрать было бы совсем неплохо. И желательно не в одиночку. — Ибо? — позвал он, — поехали домой? И если ты сейчас откажешься… — Я не откажусь, Чжань-гэ. Поехали.

***

Свою машину Ибо оставил на парковке клиники, и Сяо Чжань имел удовольствие наблюдать, как Ибо ведёт его машину — одной рукой на руле, расслабленно и уверенно. Сяо Чжань сначала хотел сказать, что сам поведёт, потом плюнул и уселся на пассажирское. Ему и так нормально было, хорошо даже. Просто сидеть вот так, смотреть в окно на проплывающий и подмигивающий вечерними огнями город, изредка кидая взгляд на Ибо, ловя его ответный и снова устремляя на дома, дороги, людей. Они вместе приготовили ужин. Ибо помог нарезать овощи, закинул лапшу в кастрюлю и откинул её на дуршлаг, пока Сяо Чжань возился с соусом и зависал, подумывая про мясо — но от него по-прежнему мутило. И Сяо Чжань, помешивая лопаточкой овощи в воке, сказал, что будет без мяса. Хорошо, невозмутимо ответил Ибо. — Без мяса так без мяса, я вообще больше овощи люблю, — и, посмотрев на баночку с перцем в руках Сяо Чжаня, добавил: — Но если можно, не очень остро, пожалуйста. — А что так? Не переносишь? — Плохо переношу. Когда на работе хот-пот зовут есть, всегда мучаюсь, потому что прошу сделать неострый бульон, а мне всё равно приносят острый, ещё и говорят: «вы что, это вовсе не острый, вот попробуйте у господина», — передразнил Ибо какого-то человека. И Сяо Чжань не знал этого человека, но засмеялся, увидев, как изменился Ибо. — Я расскажу тебе, как правильно есть хот-пот — так, чтобы не было пожара во рту и на выходе, — пообещал Сяо Чжань. Они ели, перебрасывались шутками, Сяо Чжань рассказывал о чудодейственной силе чеснока в борьбе с сычуаньским перцем и огнём всех болезнетворных демонов преисподней, вспоминал свои любимые блюда и говорил Ибо, что тот непременно должен их попробовать. Только если Чжань-гэ их приготовит, отвечал Ибо и перечислял те из Лояна, которые готовила ещё его бабушка и которыми он хотел бы угостить Чжань-гэ. Но вот незадача — с готовкой он был на «вы», мог что-нибудь совсем простенькое, и «знаешь, кажется, и это придётся делать тебе, чтобы я мог тебя угостить», — улыбался Ибо совершенно нахально, Сяо Чжань наигранно возмущался, шутил, что не будет потакать ленивому диди, Ибо уверял, что он вовсе не ленивый, а малоопытный, и просил «обучить этого нерадивого ученика». Никакого перца не надо было, думал, посмеиваясь Сяо Чжань, всё и так отлично полыхает. После ужина Ибо вымыл посуду, прибрал на кухне, и они пошли к пустому бассейну. — Ты можешь без наушников, — сказал Ибо, глядя ему в глаза, когда Сяо Чжань устроился на шезлонге, — можешь слушать. — Спасибо, — ответил Сяо Чжань и надел наушники. Ему тоже надо было побыть наедине с собой. Хотя вот так, рядом с Ибо, было хорошо. Но если тому надо пообщаться с фасолиной и рассказать что-то о Сяо Чжане, он не будет мешать, ему есть чем заняться. Пока Ибо общался с фасолиной и, судя по всему, опять что-то ей пел, Сяо Чжань зарисовывал в скетчбук его: с округлым носом, чуть пухлыми розовыми губами, сияющими глазами, рыжеватыми волосами (парочка прядей встопорщилась на макушке) и зелёными огромными крыльями-фалдами, стелившимися по земле, мерцающими звёздной пылью, а на голове длинные пористые, почти прозрачные, усы-антенны, которые почти доставали пуза Сяо Чжаня, касались тянувшейся к ним фасолины. Сяо Чжань рисовал Ибо таким, каким видел — самым прекрасным на этой планете. Ибо остался этой ночью, хотя Сяо Чжань и не предлагал, только спросил: «Как ты доберёшься? Общественный транспорт уже не ходит, а ты без машины». Ибо посмотрел на него долго и наконец кивнул. А Сяо Чжань не стал напоминать про службы такси, которые активны в любое время дня и ночи. И не стал стелить Ибо на диване — выдал свои много раз застиранные, и от того самые уютные футболку и свободные штаны, залез сам в футболке и трусах под тонкое хлопковое одеяло и прислушивался к звукам воды из ванной. Любой другой нормальный человек на его месте, быть может, возбудился, но Сяо Чжаня это умиротворяло. Наверное, он всё же не был ни нормальным, ни тем более человеком. Улиткой. Он был грёбаной улиткой. Чем-то вроде неё. И если бы встретился с кем-то своего вида, но постарше себя, то мог бы и оплодотворить. Хуем во лбу и по лбу. Но встретился с Ибо. И теперь внутри была его фасолина. Их. Плавала сейчас лениво, устраиваясь ко сну, отталкивалась от печени, и, если лежать на спине, то можно было без всякого УЗИ в режиме реального времени наблюдать одиночные заплывы, которые уже почему-то не пугали. По крайней мере, не так, как в начале. Вода стихла. И стихло сердце Сяо Чжаня — споткнулось на краткий миг и дальше пошло. Сяо Чжань смотрел в темноту перед собой и слушал, как отдаётся в ушах пульс. Сейчас Ибо выйдет, увидит, что диван не застелен, и решит, что это хитрость такая, хотя это не правда, размышлял Сяо Чжань. Потому что ему и впрямь не хотелось шевелиться лишний раз. В конце концов, это дом Ибо, в первую очередь, вот пусть сам и обустраивает себе лежбище. И Сяо Чжань точно не будет говорить ему, что благодарен, потому что ничего такого в этом нет. Он бы тоже поддержал друга или подругу в такой ситуации. И выслушал бы слова благодарности, да. Но Ибо это точно не нужно. Просто потому что. Ибо пришёл к нему. Посветил телефоном вокруг, выключил его, положил на столик рядом с кроватью и замер. Сяо Чжань успел досчитать до двадцати и обратно, а Ибо всё стоял. Он же наверняка знает, что я не сплю, думал Сяо Чжань, чувствует дыхание, слышит сердцебиение, так почему молчит, не язвит, как обычно? Аукцион невиданного милосердия в честь открывшихся тайн? Хочет узнать, почему я не проявил гостеприимство и не постелил на диване? Понимает, что заебался, и потому молчит? Думает спросить, где бельё? А то он сам не знает, в прошлый же раз сам всё стелил. Так какого он стоит и молчит? Чего надо? Кажется, Сяо Чжань злобно пыхтел, хотя и старался не издавать ни звука, но это ж инсектоид — инопланетное существо с кучей фишек! А под одеялом, пусть и тонким, вдруг стало жарко. И окно он не открывал, привыкнув, что ночи пока прохладные, но шла уже первая неделя лета, и днём жарило так, что земля держалась прогретой до самого утра. Ибо подошёл к окну, открыл его, обогнул кровать, постоял ещё и улёгся — аккуратно, как если бы не хотел шуметь. Сяо Чжань еле сдержался, чтобы не закусить одеяло и не закричать. Вместо этого он выравнивал дыхание, заранее понимая, что проиграл, и держал глаза закрытыми. Ибо рядом молчал. Дышит он там или как? На спине или на боку? Если боится темноты, то почему не зажёг ночник? Вот же он, на стене, только протяни руку. Как шелестит дерево у окна и заливаются сверчки — слышно, а этого — нет. Уже заснул? Так быстро? Сяо Чжань рискнул и приоткрыл один глаз. Ибо лежал на боку, не спал — смотрел на него. И полуночного света хватало, чтобы это понять. Глаза блестели, а рот был приоткрыт, словно он дышал им — чтобы тише? — Ты почему не спишь? — спросил Сяо Чжань шёпотом, и что-то тонкое, незримое повисло между ними, напряглось — тронь, и зазвенит. — Так, — двинул плечом Ибо. — А смотришь на меня почему? — Темноты боюсь. — И как это связано? — Подумай. Сяо Чжань подумал, и стало жарче. Стянул одеяло до пояса, но подумал, что Ибо может расценить это как-то не так. И вот что теперь делать? Обратно натягивать? Ай, ну в самом деле, жарко же. Да и если расценит, что с того? После всех намёков не о пятидесяти значениях одеяла волноваться. И Сяо Чжань сбил его к ногам, позволив ночному ветерку из окна обдувать кожу. — На диван поэтому же не пошёл спать? — спросил Сяо Чжань. — Из-за страха темноты? — Да. — Что «да»? — Да. Содержательно, не сказал очевидное Сяо Чжань. Ибо продолжал смотреть, и это почему-то не нервировало, а побуждало сделать что-нибудь. Но одеяло и так было сброшено. Сяо Чжань закусил щёку, чтобы губы, не ровен час, не разъехались, а инсектоид не спугнулся бы. Ну и переходил бы тогда сам к чему-нибудь, чего просто так лежать, время тратить? Завтра на работу. Этот, скорее всего, раньше встанет, чтобы заехать к себе, переодеться. Насколько проще было бы, живи они вместе. Надо было тогда соглашаться, глядишь, сейчас бы уже продвинулись чуть дальше гляделок. Вот же ты задрал смотреть просто так, подумал Сяо Чжань и стянул футболку, бросил на пол у кровати. — Вау, — оценил его старания Ибо, — этот гэгэ решил, что мне недостаточно света? — Этот гэгэ решил, что ему пиздец как жарко, — проворчал Сяо Чжань. — А тебе? — Что «мне»? — Не жарко? — Ты тоже боишься темноты? — Допустим, — сказал Сяо Чжань и мысленно стукнул себя. Он и не собирался выдавать ничего такого, но слово вышло тягуче медленным и игривым. Ибо хмыкнул и снял футболку, и сделал это тоже зачем-то медленно. Заблудился он там, что ли, думал Сяо Чжань, наблюдая за представлением. Да уж, от вида такой светлой кожи действительно можно ослепнуть. И соски эти небольшие. Нежно-розовые, насколько помнил Сяо Чжань. И очень чувствительные. Как и собственный член к всего лишь мыслям и смутным образам в полумраке, к контурам тела, к рельефам рук и живота — жаль, не различимым сейчас. — В штанах, должно быть, жарко, — сказал Сяо Чжань, попытавшись сглотнуть образовавшуюся в горле пустыню. Ибо блеснул глазами, быстро облизал губы — язык мелькнул и скрылся, а кожа всё хранила влажный след. — У меня под ними ничего нет, — как великую тайну сообщил он. Сяо Чжань усмехнулся. — Что, совсем? Как же так получилось? — Трусы постирал, не высохли ещё, лёг так. — Подумать только, и мои штаны касаются… — И трутся, очень трутся, — подтвердил Ибо, — ткань, не спорю, мягкая, но всё же… — Так зачем же мучиться? И пачкать мои штаны?! — в притворном возмущении вскричал Сяо Чжань, чем вызвал смех Ибо. — То есть, если я сейчас сниму штаны, ты не будешь возражать? — Не буду, — тихо ответил Сяо Чжань. Сверчки, кажется, растрещались громче. И ветерок стих. Только духота разливалась и окутывала. Сяо Чжань придвинулся. Ищу прохладное, пояснил. Ага, ответил хрипло Ибо, я тоже, и, придвинувшись на улиточный шаг, принялся развязывать тесёмки штанов. Зачем ты это делаешь, зачем развязываешь, думал Сяо Чжань, они и без этого отлично снимаются, уж я-то знаю. Но Ибо всё чего-то возился с завязками, Сяо Чжань смотрел на его длинные пальцы в свете от окна и сжимал кулаки. Вот на этом среднем у него родинка, это Сяо Чжань помнил точно, потому что целовал маленькую точку и облизывал этот палец перед тем, как Ибо зачерпнул им смазку, растёр другими и скользнул сначала указательным, раздвинул тугие стенки, а потом, дождавшись приказа, и этим самым, с родинкой на второй фаланге. А ещё Ибо поцелован кем-то в прошлой жизни на груди. И на животе. И на внутренней стороне бёдер. Кем-то. Это я его целовал, Сяо Чжань упрямо сжал губы, мы с ним даже были на одной планете, в одной галактике под одной холодной звездой. Это всё моё, и хер я кому это отдам. Он решительно потянулся к завязкам, дёрнул их, поймал удивлённый взгляд Ибо. Не удивлённый. Хитрый. Этот засранец его разыгрывал. Ну и ладно. — Что ты возишься, — прошипел Сяо Чжань ему в приоткрытый рот, — я тут не молодею. — Зарядить тебя молодостью и бодростью? — улыбнулся Ибо, всё ещё не целуя. — Да заряди меня уже чем-нибудь, только поскорее, — прорычал Сяо Чжань, стягивая с Ибо штаны. Тот не сопротивлялся, приподнимался даже, помогая, и спасибо ему на этом, но хотелось бы больше активных действий. — И что потом? — серьёзно спросил Ибо. — Потом? А что потом? — Сяо Чжань притормозил от неожиданного вопроса. Какого хера ты спрашиваешь меня о таком, когда твой член смотрит на меня и ждёт продолжения, хотелось сказать ему. Вместо этого он вцепился в штаны Ибо, которые были уже на уровне колен, и ждал адекватного ответа. Если этот инсектоид опять за своё, то Сяо Чжань натянет ему штаны вплоть до его симпатичного маленького лица. Но пока они с членом не теряли надежды. — Я хочу быть с тобой, Сяо Чжань, — серьёзно сказал Ибо. Так, как если бы они не в постели лежали, собираясь наконец предаться разнузданному и грязному, а он доверял самое сокровенное, что хранил-хранил и вытащил из груди, рванув там всё и забрызгав кровью. Вот и на Сяо Чжаня попало. Он чувствовал, как из его груди тоже что-то ползёт, прогрызает себе путь и стремится туда, к этому сокровенному, чтобы свернуться вокруг и укрыть от всего, а после встать и вытянуться рядом. И вместе с тем что-то в горле не пускало те слова, которые Сяо Чжань желал сказать — встало плотиной и загородило. Ибо смотрел и ждал со спущенными до колен штанами, Сяо Чжань смотрел и молчал, комкая его штаны в руке. На кухне время ударялось о забытую в раковине чашку. Сяо Чжань опустил голову. Ибо вздохнул. Сяо Чжань нагнулся и поцеловал Ибо в солнечное сплетение, нашёл губами пульс и поднялся туда, где забилось громче и чаще. — Я тоже, — сказал Сяо Чжань и поддел носом сосок. Ибо шумно вдохнул. — Хочешь быть с собой? — рассыпался ломким смехом. Сяо Чжань облизал не дававший ему покоя сосок, подул на него, прикусил, снова подул, полюбовался на то, как тот встал. Вспомнил про второй, а обделять вниманием нехорошо, переместился поцелуями миллиметр за миллиметром и туда. В памяти всплыло, что он вообще-то вроде как улитка, поэтому высунул язык и проследовал им от одного соска к другому, потом так же, не отрываясь от кожи Ибо, впитывая его задушенное дыхание, поднялся наверх, обрисовал языком выставленный кадык и наконец прикусил его. Ибо вжимался затылком в подушку, дышал через раз, но не тянул своих рук, и вот это было плохо. Сяо Чжань взглянул ему в глаза и сказал: — Я хочу быть с тобой, Ибо. Не потому что фасолина. А потому что ты. Просто ты. И если ты до сих пор думаешь, что я уйду, то спешу тебя разочаровать. Тебе от меня так просто не… … «отделаться». Это слово Ибо запечатал поцелуем. Обхватил Сяо Чжаня руками и ногами, прижал к себе и смял губы губами, запустил свой тёплый мягкий язык к такому же мягкому и влажному Сяо Чжаня. Но штаны. Они всё ещё были на уровне его колен. И мешались. В четыре руки от них избавились. В четыре руки, сталкиваясь пальцами, прерываясь на поглаживания и постанывания в рот, в шею, куда придётся, избавились от трусов Сяо Чжаня. И больше между ними не осталось ничего. Замолкли все сверчки и цикады, время втянулось каплями в кран и стыдливо замерло в чашке. Ночь гладила их разгорячённую кожу, слизывала капли пота с висков, плеч, спины и слушала, как перекатываются тела, как одно вжимает другое, как смешиваются в один стоны и выдохи. А у меня же ничего тут нет, заполошно думал Сяо Чжань, с жаром отвечая на поцелуи. Я не готовился. То есть готовился, надеялся, хотел, но не готовился. Только если он во всеоружии приехал. Спросить-не спросить, спросить-не спросить, спросить-не спросить — качало Сяо Чжаня на волнах. Ибо надавил коленом между его ног, и Сяо Чжань, закинув одну ему на бедро, едва слышно вскрикнул, когда Ибо схватил за ягодицу и потянул, разводя. — Тебе больно? — обеспокоенно спросил Ибо и убрал руку, — прости-прости, я не хотел. В смысле, я хотел, но не хотел делать тебе больно. И тяжело. Я наверное сильно давлю? Ты… как? Мы можем на боку, или я под тобой, или… как скажешь, так и будет. — Просто верни руку туда, где она была, — прошипел Сяо Чжань, — у меня пока не такой уж большой срок, всего второй триместр пошёл. Но я, если что, не готовился, припасов у меня тут никаких нет. — Понял-принял, — улыбнулся Ибо ему в губы, лизнул кратко и тут же спустился ниже. Сяо Чжань хотел было возмутиться, но тут Ибо вобрал его член в жаркий, умопомрачительно жаркий и мокрый рот, и все возмущения куда-то испарились. Сяо Чжань стискивал в пальцах простыню, выдыхал сквозь сжатые зубы, но Ибо обводил его член языком, посасывал, вбирал и выпускал, снова вбирал и выпускал, и Сяо Чжаня крыло. Кажется, он шептал что-то. Или кричал. Кажется, это было имя Ибо. Кажется, Сяо Чжань грозил ему смертью, если тот не прекратит пытки. Но Ибо лишь усмехался ему в член, отчего вибрация отдавалась чуть ли не в мозг, и тот вытекал, точно вытекал. И когда Сяо Чжаню казалось, что уже всё, он сейчас вот-вот, тоже вытечет, выплеснется, взорвётся, Ибо опять выпустил член. Да твою ж, захныкал Сяо Чжань. Без рта Ибо там было очень холодно, очень одиноко. Сяо Чжань приоткрыл глаза, разглядел макушку Ибо между своих разведённых ног, пожалел, что не додумался включить свет — такое зрелище, но тут Ибо облизал его член тягуче-медленно по всей длине и, танцующими движениями языка, как бабочка вспархивала, коснулся мошонки, кожи под ней, собрал свою слюну и толкнулся языком туда — ниже. Сяо Чжань всхлипнул и заскользил пятками по кровати, то ли стремясь уйти от такой невозможно мучительно-сладкой ласки, то ли наоборот желая насадиться сильнее. А Ибо одной рукой оттягивал его ягодицу, раскрывая, пальцы другой обернул вокруг члена Сяо Чжаня и делал вверх-вниз, вверх-вниз, обрисовывал подушечкой большого пальца головку, чуть задевая ногтём, и снова вверх-вниз, вверх-вниз, пока язык его толкался и толкался внутрь, заставляя Сяо Чжаня выгибаться, подбрасывать бёдра и ловить ртом воздух, которого почему-то не хватало. — Ибо, — простонал Сяо Чжань, — Ибо, я сейчас… почти… вот… — Угу, — ответил Ибо и задвигал языком и рукой сильнее, чаще, глубже. Сяо Чжань вскрикнул и кончил. Ибо размазал сперму по члену, переместился повыше и, глядя Сяо Чжаню в глаза, обстоятельно облизал свою испачканную ладонь, а потом и каждый палец. — Ты невозможный, ты знаешь это? — сказал Сяо Чжань. Ибо хмыкнул, энергично кивнул и упал на спину рядом. На Сяо Чжаня накатывала посторгазменная нега — так бы объяснил кто-то его состояние, скажи он о том, в какой щемящей нежности сейчас плавал. Но Сяо Чжань знал точно — дело не только в этом. Дело в человеке, что лежит с ним в одной кровати, касается кожей кожи и смотрит так, что Сяо Чжань только и может, что найти его руку — ту самую, вымазанную в сперме — сплестись пальцами и тоже смотреть. Смотреть. И смотреть. И смотреть.