***
По дорожке быстро бежала маленькая девочка, и высокие хвостики на её макушке подпрыгивали в такт — закрёплённые кучей разноцветных резинок, они казались похожими на радужные антеннки, вытянутые к солнцу, поспевающему крохотными зайцами по жёлтым осенним листьям вслед за девочкой. Сяо Чжань смотрел на неё и замирал при взгляде на каждую чуть выступающую плитку, о которую могла споткнуться Сяо Доу — маленькая фасолина, так они с Ибо её и назвали, решив, что это имя подходит ей как нельзя лучше. Сяо Доу, конечно же, спотыкалась и падала, но была она в штанишках, поэтому никаких содранных коленок, а вот ладошки наверняка пострадали. Она оглядывалась на Сяо Чжаня, морщила маленький кругленький носик, кривила пухленькие очаровательные губки, но Сяо Чжань подмигивал ей, улыбался, и она улыбалась в ответ, отряхивала ручки, показывала их, говоря: «Вот видишь, папа, испачкалась». В кармашке на курточке у неё были салфетки, которые она деловито вытаскивала и долго вытирала ими ладошки, пальчики, демонстрировала чистую кожу, складывала пакетик с салфетками обратно, а использованную несла до мусорки. И только после этого начинала опять играть с другими детьми, не спотыкаясь о вредные плитки, а с гиканьем напрыгивая на них. Сяо Чжань зарисовывал и это в свой скетчбук, который был и так уже полон. Скоро начинать следующий. Он пролистал страницы: вот они с Ибо и Сяо Доу лежат втроём на кровати — они по бокам, а она совсем крохотная со смешно торчащими волосяными антеннками между ними, сколько ни причёсывай, вставали только так; вот доктор Ван держит Сяо Доу — она совсем крохотная, и Сяо Чжань думает о том, скольких детей спасли эти золотые руки; а вот Сяо Доу в руках у бабушки — мамы Ибо, которая строит смешные рожицы, и обе светятся от счастья; это же Сяо Доу в гостях у других бабушки и дедушки — родителей Сяо Чжаня, и те, хоть и рады безмерно, однако не знают, как и взять её, пусть она уже большая, целых восемь месяцев, ползает и достаёт везде, но им всё равно кажется хрупкой; а это у них в гостях Цзэси и Сюань Лу, и у обоих одновременно недоверчивые и несколько офигевшие от радости лица, когда Сяо Доу продемонстрировала им собранного из кубиков богомола — точнее, они думали, что это такая крутая башня, просто построенная в лежачем состоянии, но Сяо Чжань с дочерью знали, что это богомол, на котором так здорово кататься где-нибудь в горах, далеко-далеко, чтобы никто не видел, и высоко-высоко, потому что он всё же летает, пусть и прыжками. Был ещё другой скетчбук, в который Сяо Чжань заносил то, что должно было оставаться между ним и Ибо, потому что ни с кем он делиться своим счастьем не собирался. Вот ещё, обойдутся. Ну разве что чуть-чуть, с краю, в виде намёков, ведь писать Ибо было сущим удовольствием. А после того, как уволился, времени на рисунки стало больше. Картины, называл их Ибо. Рисунки, скромно поправлял Сяо Чжань. Сяо Чжань поглядывал на детскую площадку и старался запечатлеть все эмоции, поймать момент, как вдруг свет что-то загородило. Он поднял голову и улыбнулся. — Привет, — сказал Ибо и протянул стаканчик, — взял американо, как ты любишь. — А Фасолине? — А Фасолине арбузный лимонад. — А себе? — Выпью тебя, — осветился широкой улыбкой Ибо и быстро поцеловал Сяо Чжаня, — белковый коктейль. Сегодня ночью, м? — Дайте два за этот столик, — рассмеялся Сяо Чжань, посмотрел на площадку, но Фасолина уже заметила Ибо и неслась к нему, перепрыгивая через плитки. Нарисую и это, сделал себе пометку Сяо Чжань и отложил скетчбук.Эпилог
13 октября 2022 г. в 08:15
Это случилось посреди фразы «Ты кому игрушки выбираешь — себе или фасолине?». Ибо сокрушался, что вот этот набор Лего пока точно будет рано, но что если взять «на вырост»? Какой вырост, спрашивал Сяо Чжань и тянулся к мягкому и улыбчивому Стичу. Смотри, говорил Сяо Чжань, на тебя похож. Ибо кривил лицо, но выглядел вполне довольным, перебирал коробки с конструкторами, Сяо Чжань ходил следом и посмеивался, предлагая всё же взять — «гэгэ всё оплатит этому диди».
Как вдруг по ногам потекло горячее. Сяо Чжань сначала и не понял, что это с ним приключилось. Просто из жопы вдруг ливануло. Ни с того ни с сего. А как понял, схватил Ибо за руку и встал. Брюки, специальные брюки, которые шились на заказ, потому что где вы видели в Китае таких высоких беременных, стремительно темнели, а вокруг ботинок ширилась лужа. Ибо выронил коробку, смотрел округлившимися глазами, и от этого делалось страшнее.
— У меня, кажется, воды отошли, — просипел Сяо Чжань. И очень хотел бы хлопнуться в обморок, чтобы монтаж-монтаж, и всё закончилось как-нибудь без его участия. Сознание, как назло, не спешило покидать, оставаясь холодным и ясным, несмотря на весь тот пиздец, который грозил жопе. Ибо заторможенно кивнул, поднял коробку, аккуратно поставил её к другим и потащил Сяо Чжаня к выходу, на ходу вызванивая отца.
«Я иду в мокрых штанах. В мокрых штанах», — билось в мозгу. И пусть в длинном дутом пуховике, потому что ноябрь же, но сам Сяо Чжань знал, что у него МОКРЫЕ ШТАНЫ. Люди не смотрели. Никто не смотрел. Всех больше заботила распродажа в отделе спортивной обуви и новая линейка уходовой косметики в другом. Сяо Чжань перебирал мокрыми ногами, в ботинках мерзко хлюпало, Ибо пёр как локомотив, и постепенно доходило главное: началось.
«Ибо, я не хочу через жопу, наш ребёнок не может появиться так», — раз за разом повторял Сяо Чжань, пока Ибо крутил руль, выезжая со стоянки. «Ибо, мне страшно, я не хочу. Ибо, меня же разорвёт, я не хочу», — опускался до свистящего шёпота Сяо Чжань. Ибо отвечал «да» и вёл машину, умудряясь соблюдать правила, не превышать скорость и вписываться во все повороты, пока Сяо Чжань часто дышал — так, как учился по видео, и как показывал доктор Ван. Медленно вдыхал воздух на четыре счета и более медленно выдыхал, считая при этом до шести. Это отвлекало и успокаивало, но потом Сяо Чжань опять вспоминал, да и фасолина крутилась сильнее обычного, давила на низ живота и что-то там так тянула, что в глазах темнело и напрочь перешибало весь кислород.
Сяо Чжань читал про схватки и надеялся, что не познает их никогда. Срок подходил через две недели. У него, у них ещё должно было быть две недели спокойной жизни. Он всё распланировал, предупредил коллег, что уедет в деревню к родным, что уехал уже и потому работать только дистанционно. Познакомил родителей с Ибо, выдержал долгий разговор с отцом, слёзы мамы «а как же внуки, Чжань-Чжань?», ушёл с Ибо в ту же ночь, а через неделю отец сам позвонил и попросил не рубить мосты сгоряча, что им, конечно, тяжело, но он их сын. «Ты счастлив?» — спросил отец. «Да», — ответил Сяо Чжань. «Ну значит и мы будем счастливы».
Про фасолину он им не говорил, решив не усложнять. Потому что мало того, что их сын — гей, так ещё и инсектоидофил, да и сам немного улитка. Родители, кстати, тоже, но вряд ли они хотели бы об этом знать. В этом мире и так много потрясений, рассудил Сяо Чжань. А с фасолиной можно познакомить и потом, когда она официально станет его. Доктор Ван обещал всё устроить, уверял, что ради такого дела нагнёт всех, кого только можно и не можно. И Сяо Чжань ему верил, потому что смотрели они с Ибо одинаково убедительно. Для всех его возможных теперь родственников заготовили один ответ: «ура, нашему Ибо повезло, он нашёл мужчину нашего вида, способного выносить и родить. Представляете, какая редкость?». Превращаться в богомола и доказывать никто не собирался его просить. Как Сяо Чжань уже понял, просто так никто из них лишний раз не перекидывался. Только в подростковом возрасте это происходило часто, потому что организм рос непрестанно, а дальше уже реже — линька раз в год, иные обходились и вовсе без неё, утрачивая постепенно и эту способность, а дети от смешанных браков получались самыми обычными земными. И тут Сяо Чжань. Беременный. И фасолина со всеми признаками метаморфа, инсектоида. А теперь ещё и роды. Через жопу. Хотя договаривались на кесарево.
А вот хрен вам, как бы говорила фасолина. Я хочу выйти сейчас, и я выйду сейчас, со мной никто не договаривался, это вы там сами между собой чего-то решили, у меня же свои планы на выход к этой жизни. И снова потянула там что-то так, что Сяо Чжань задохнулся.
— Мы скоро, уже скоро, потерпи, — увещевал Ибо, и в самом деле подъезжая к дому отца. Да терплю я, терплю, это всё ей неймётся, сказал бы Сяо Чжань, но был занят тем, что дышал: на четыре счёта вдох, на шесть выдох, на четыре вдох, на шесть выдох, на четыре вдох, на шесть выдох. Медленно.
— Я не хочу через жопу, — смог проговорить тряским голосом, когда чуть отпустило.
— Твоя жопа — средоточие всего самого прекрасного, — нервно дёрнул уголком рта Ибо. Сяо Чжань замахнулся, чтобы ударить его, но опять схватило. Чаще. Оно стало сокращаться чаще. Пизда жопе. К глазам подступило горячее и защипало. Я не буду реветь, думал Сяо Чжань, упрямо сжимая губы и выбираясь из машины. От помощи Ибо он отказался, треснув того по рукам. Это ты устроил, наградил его злым взглядом, ты устроил мне весь этот кошмар, через который я сейчас прохожу. Я тебя люблю, но конкретно сейчас хочу засунуть фасолину в тебя и чтобы ты прочувствовал всё — и как отекают ноги, и как бесит, что сам себе не можешь завязать шнурки на кедах, и как долго укладываешься, потому что на этом боку неудобно, на этом тоже, на спине не рекомендуется, на животе тоже, как вообще спать?! Но самое главное — страх того, что всё порвётся, и ужас происходящего прямо сейчас.
Хотя Ибо был белее снега. И губы, обычно яркие, поблекли. На лбу блестел пот, шапка съехала куда-то на затылок, держась там на честном слове, и Сяо Чжань немного смилостивился. Хуй с тобой, решил, я сейчас как-нибудь пройду через это, а потом устрою тебе, будешь у меня прощения вымаливать.
Фасолина опять схватила. И Сяо Чжань взвыл. Ибо задушено пискнул, и Сяо Чжаня разобрал смех.
— Что, страшно тебе? — спросил.
— Нет, — яростно замотал головой Ибо.
«Я вот так же отрицал, что курил, когда меня в школе ловили с другими учениками», — хмыкнул Сяо Чжань, придерживая живот, который, казалось, пульсировал и норовил грохнуться, отстегнуться и покатиться в траву спелым, перезревшим арбузом. Лишь бы не треснул. Две недели. Не дотерпел этот арбуз всего две недели. Вот чего ей невтерпеж было, а?
От дома к ним уже спешил доктор Ван вместе с двумя высокими парнями, которые несли носилки. Коротко кивнув Ибо, доктор Ван указал Сяо Чжаню на носилки, тот лёг, и его потащили. Мелькал белый потолок, лампы, загогулины и сперматозоиды на стенах, пока не оказались в большой комнате, залитой белым медицинским светом. Операционная? Сяо Чжаню сказали пересесть на кушетку, выдали сменную одежду, сказали готовиться и вышли.
Старательно дыша четыре через шесть, пережидая схватки, которые становились всё чаще, Сяо Чжань переоделся и приготовился ждать. Но долго не пришлось. Сначала в операционную прошёл Ибо во всём медицинском, только испуганные глаза и видать. «Я не буду мешать, просто буду рядом, меня всё равно не допустят ассистировать», — сказал он. Сяо Чжань хотел поблагодарить его, но пришлось опять дышать. И Ибо начал дышать с ним. Не надо мне этого, уйди, я блевану от эмпатического стыда, убеждал себя Сяо Чжань, но дышать вот так в унисон было легче — словно он и правда не один проходит через это.
Вошёл доктор Ван вместе с уже тремя сотрудниками. Ибо посторонился и прекратил дышать с Сяо Чжанем — смотрел на отца в ожидании указаний, тот качнул подбородком в сторону стула в углу, и Ибо опустился на него. Сяо Чжаню даже стало жаль его немного — если от него самого ещё что-то зависело сейчас, и очень многое, то от Ибо ничего.
— А теперь мы будем готовить вас к операции — кесареву сечению, как вы и хотели. Но сначала посмотрим расположение плода на УЗИ, — сказал доктор Ван, улыбнулся и надел маску. Ну слава Небесам, подумал Сяо Чжань, и его чуть отпустило.
Всё то время, пока его смотрели, готовили, вводили анестезию, он не отрывал взгляда от Ибо и подмигивал ему то одним глазом, то другим. Не переживай, хотел сказать, но сознание всё уплывало и уплывало, и оставалось только смотреть, подмигивать — то одним глазом, то другим, а то и обоими сразу.