нейротоксин

      Если бы кто-то сказал Со Чанбину около года назад о том, что он будет сидеть в этом кафе, окруженный приторным запахом сладких сиропов и вафель, а прямо напротив с явным вызовом на него будет пялиться школьник, которого он сам сюда позвал, чтобы разобраться в сердобольных проблемах… он бы рассек лицо этому бесстрашному носком разорванных белых кед.       Десять лет назад.       В тот день как раз начался сезон дождей. Чанбин хлюпал подошвой порванных кроссовок по лужам, в то время как его нос хлюпал слизкой жидкостью, потому что мальчик легко простужался. Женщина, что последние два года терпела его и звалась тётей, тащила за руку, срываясь на бег и нелепо перепрыгивая слишком большие лужи в дырявом асфальте.       Обветшалый приют перед лицом десятилетнего мальчика был лишь фасадом, грозящим проглотить целиком одним своим видом плесневелой плитки и прохудившегося шифера на крыше, будто бы разинутый рот какого-то мультипликационного монстра из тех самых старых кассет, что только лишь по праздникам разрешала включать тётя.       Когда продрогшие ноги в мокрых кроссовках оказались внутри, то разинутая пасть монстра сменилась приглушенными детскими криками из разных уголков, которые эхом отражались от стен, пока Чанбин пытался узнать зачем они сюда пришли.       — Помолчи, пока тётя будет решать кое-что с директором, ладно? — Она стянула с него весеннюю ветровку, что облепила худые детские плечи мокрой от сильных капель тканью, а в ответ Чанбин уставился на нее широким взглядом, но лишь кивнул и вытер тыльной стороной ладошки мокрый нос.       Он забрался на стул, подтянув под себя колени, а тётя натянуто улыбнулась, оставив за собой хлопок деревянной дверью, протянувшийся по длинному и пустому коридору. Чанбин просидел в одиночестве около двадцати минут, все еще недоверчиво поглядывая из стороны в сторону и хлюпая мокрым носом в сжатые колени.       Когда деревянная дверь щелкнула скважиной, мальчик даже не сразу поднял голову. Из кабинета с умиротворенной улыбкой засеменила тётя, разглаживая ткань своего пальто, а за ней перед широкими глазами Чанбина предстали лакированные туфли. Мальчик поднял голову вверх, вглядываясь в лицо с четырьмя глазами.       Мужчина около сорока пяти лет поправил оправу своих широких линз в очках на нос, дружелюбно подтягивая вверх уголки потресканных губ. Он был одет в свободные черные штаны, футболку и кремовый кардиган, на одной стороне которого был бейджик, обклеенный наклейками разноцветных котов с надписью «Директор детского дома — Ким Намджун», а с другой стороны вязанная панда на булавке.       — Привет, Чанбин. Я директор Ким. — Мужчина протянул ладонь навстречу мальчику, а Чанбин в свою очередь сжал теплые и мягкие кончики пальцев, тихо произнося:       — Здравствуйте, директор Ким. Я Со Чанбин. Мне десять лет. — После мальчик отпустил его пальцы, спрыгнув с широкого стула, и низко поклонился тепло улыбающемуся мужчине.       — Айгу, какой воспитанный мальчик. — Директор потрепал промокшие волосы на озябшей макушке своей теплой ладонью, а Чанбин от неожиданности немного прогнулся, но потом поднял доверчивый взгляд на мужчину. — Уверен, что ты поладишь с ребятами, Чанбин. Не часто к нам приходят дети с такой доброй улыбкой.       Мальчик улыбнулся более открыто розовым румянцем на холодных щеках, но потом вновь смутился, когда к нему опустилось лицо тёти.       — Теперь ты будешь жить здесь, Чанбин. Тётя больше не будет к тебе приходить. Господин Ким познакомит тебя со всеми ребятами и отведет в новый класс. А тёте пора домой. — Она сияла своими пожелтевшими от никотина зубами, сжимая холодные щеки мальчика, а по его лицу вдруг покатились слезы.       — Мы не пойдем к маме с папой? Я… я останусь тут? — Мальчик насупился, чуть чаще вытирая мокрый нос и сжимаясь в худеньких плечах.       Женщина, игнорируя плач племянника, пожала руку директора Кима, сказав ему что-то с неизменной улыбкой. А затем развернулась и стала уходить, заполняя коридор и озябшее сознание мальчика стуком высоких каблуков.       — Эй! Это же ты тот новенький… Со Чанбин, да? — мелок с глухим стуком ударился об подоконник, вывалившись из маленьких пальцев с искусанными участками кожицы. Чанбин обернулся на грубый голос позади, когда к нему подошел подросток в окружении еще двоих детей. — Ты же?       — Да. — голос его не дрожал, но Чанбин знал, что к нему подошли не просто так.       Тот парень, что стоял во главе троицы, был высоким и худым на фоне двух за своей спиной. Руки он держал в карманах потертых джинсов, на которых катышками в уголках швов скатались синие нитки. Он носил футболку с надписью «why owe you?» поверх полосатой водолазки и смотрел на мальчика оценивающим взглядом, будто на аукционный карат. Парни сзади казались неприметными тенями в блеклой и поношенной одежде, просто держа задний фон для своего лидера.       — Я Джиншик. — представившись, он наклонил голову набок, ухмыляясь. — Это Джексон и Хёну. Ты кажешься тихим по сравнению с малышней вокруг, оттого даже немного умным. Да и директор Ким к тебе почему-то теплее остальных относится. А нам как раз новый стукач нужен.       Подросток запрыгнул на подоконник, подперев бок Чанбина. А затем выставил вперед сжатый кулак, ожидая ответа.       — Будешь с нами, будешь выше остальных. Задирать тебя перестанут. А за то, что будешь нам иногда помогать, мы тебе всякие плюшки подгонять станем. Идёт? Или останешься отбросом? — Чанбин с минуту колебался, не решаясь сжать кулак в ответ. Но потом заметно кивнул и стукнулся ладонью об чужие костяшки.       — Не дрейфь, малявка. Если меня обманывать не будешь, я тебя в обиду не дам.       Пять лет назад.       Сознание возвращается лишь после того, как Джиншик убирает лезвие балисонга обратно в чехол. Низ живота отвратительно заливается кровью, хлюпая лужицей на серой растянутой футболке. Ноги всё ещё прижаты к земле, в то время как голову треплют из стороны в сторону, отвешивая звонкие пощечины.       — Попадешься на глаза еще раз и останешься без селезёнки. Слабак. — Джиншик кивает в сторону мусорных мешков, сваленных неподалеку, а груз, прижимающий ноги к полу стремительно исчезает.       Чанбин думает, что все закончилось, но в следующую секунду тело с грохотом приземляется в жестяные банки, фольгу, упаковки от использованных презервативов и прочий мусор, что заставляет согнуться и загибаться в кашле. Легкие отхаркивают сгустки крови, а подошва скользит на банановой кожуре, когда он пытается встать. Опираясь на ржавый бак, подросток скрипит зубами, говоря спасибо незримой удачи за то, что его не засунули внутрь. Зажимая ладонью низ живота, Со чувствует, как футболка проникла вглубь раны. Он сжимает зубы сильнее, пытаясь стянуть ее с себя и замотать источник обильного кровотечения. Накинув сверху коричневую кофту на молнии, пальцами парень пачкает ее в кровавые лужицы, а сам старается передвигать онемевшие ноги. По лбу катится пот, а с правой щеки Чанбин убирает скрипучий фантик просроченной карамели.       — Блять. — задний двор какой-то рыгаловки в двух кварталах от детского дома. Шифер здания больше не кажется ему мультяшным монстром с разинутой пастью, ведь Джиншик ясно дал понять, что значит животный оскал. В голове плывут фонарные столбы, светофор и путаются картинки произошедшего.       Когда сознание начинает добавлять по второй голове пробегающим дворнягам, а звуки какофонии ночного Сеула бьют по ушной раковине, Чанбин оседает на пол в надежде, что прошел хотя бы один квартал. Детский дом далеко, а до больницы он не дойдет. Джиншик во главе собачей троицы может поджидать в любом неотёсанном углу, угрожая очередному торчку за то, что тот просрочил долг.       Сердце слышится где-то в ушах, а лоб чувствует блаженную прохладу, когда голова опускается на асфальт. Чанбин сбито дышит, смотря пустым взглядом больших глаз на мерцающую лампочку, а последним, что он слышит становится детский голос, кричащий в просьбе о помощи.       — Джисон! Ну где ты там? — глаза почему-то закатывались назад, никак не открываясь. Голова тяжелая, словно набита щебнем в перемешку с мокрыми кукурузными опилками, руки реагируют на движения, но отдаются лишь импульсом, а живот все еще противно хлюпает.       Чанбин чувствовал касания холодных и сухих пальцев, от чего кожа слегка подрагивала, особенно в районе раны. Когда глаза наконец удалось разлепить от сухой корочки и туманной пелены, парень смог увидеть широкоплечего мужчину, чьи татуировки плыли перед глазами. Он поправил белую простыню на теле Чанбина, пшикнул на руки ужасно вонючую жидкость, а затем вновь прикрикнул.       — Джисон!       — Да несу я! — какой-то малец, очевидно жутко перепуганный всем происходящим влетел в комнату, звеня металлической тарой. — На, держи, держи. О… пап, он очнулся.       Мужчина поднял голову, смотря на Чанбина увесистыми веками, а потом взял в руки металлический пинцет и вату, смоченную такой же вонючей жидкостью, что и его руки. Чанбин резко встал, сразу же пожалев об этом, но продолжил дергаться, пытаясь подняться.       — Тихо ты! Чего дергаешься, придурок?! А ну, ляг назад быстро! Я тебе тут дыру в пузе залатать пытаюсь, а он рыпается. — чуть встав, мужчина уложил Чанбина на твердую поверхность, надавив на грудную клетку, упёрся в него злобным взглядом. — Джисон, согни его ноги в коленях и под голову подложи что-то мягкое.       — Что мягкое?!       — Боже, да хоть гимнастический коврик! Сын, быстрее соображай. Он тут щас окочуриться. — Чанбин бегал взглядом по этим двум из стороны в сторону, тяжело дыша. Лоб вновь сильно вспотел, а тело постепенно становилось все труднее держать напряженным, поэтому его голова откинулась назад сразу же в тот момент, когда Джисон, как его называл этот мужлан, подложил под нее гимнастический коврик.       Яркое солнце, пробегающее по коже жгучими лучами переливается оранжево-желтой палитрой в глазах и блестит в металле ножа-бабочки, стремительно прорезающего хлопок, а затем брюшную полость. Оскал лидера, точно лезвие плюет в лицо слова о предательстве. Голова вслед за дырявым телом подлетает в воздух, чтобы в следующую секунду оказаться в плену разящей мусорки.       Чанбин подрывается, тяжело и шумно дыша. Глаза мечутся по углам душного спортивного зала, бьются об увесистые груши, скользят по металлическим гантелям и блинам, отскакивают от резиновых мечей, а потом наконец останавливаются на испуганном взгляде Джисона, который держит в своих руках чистые бинты и тазик с полотенцем.       — Ты так резко-то не подрывайся… рана может открыться. Отец не станет накладывать тебе третий слой швов. — парень проходит вглубь душной комнаты, поднимая руку к небольшой форточке.       Открыв её, Джисон вдыхает свежий воздух и подхватывает тазик, садясь перед лицом Со. Чанбин лишь сейчас с шумным выдохом кладет голову на гимнастический коврик, ощущая покалывание и жжение внизу живота. Джисон выдыхает, видимо опасаясь того, что подросток мог отреагировать агрессивно. Смачивает в тазу небольшое полотенце, задирая вверх свежую футболку на теле Чанбина и аккуратно тянется к уголкам одноразового пластыря, стараясь безболезненно отодрать его от кожи живота.       Чанбин шипит, с угрозой смотря на длинные пальцы подростка, но все же позволяет ему промыть рану и поменять пластырь на новый. Собираясь уходить, Джисон вздыхает, кивая на табуретку в метре от койки, на которой распластался Со.       — Поешь. Это все, что я нашел в шкафах. А то точно помрешь не от инфекции, а от бессилия.       — Почему? — Чанбин морщится, стараясь сесть на кровать. — Почему вы помогли мне?       — Ты бы умер от обильной потери крови и ушиба головы, если бы я не вышел выносить мусор на задний двор и не заметил тебя.       — Поэтому я и спрашиваю. Зачем вам лишние проблемы? Почему не дали мне умереть? Очевидно же, что я не из тех, к кому можно проявлять благотворительность.       — Каждый человек достоин шанса на жизнь. — Джисон взглянул на него через плечо, выбрасывая в пластиковое ведро использованный пластырь и марлю. — И на жалость.

* * *

      — Хэй? Ты чего завис? — Сынмин облизнул последний кусочек шоколадного мороженного, а затем помахал свечением чайной ложки перед лицом Чанбина, звонко откинув её назад в вазочку.       — А? Да вспомнил кое о чём. Забей. Так мы?       — Мы что? Ты позвал меня сюда на «свидание», — специально согнув пальцы несколько раз, по слогам произнес Ким. — а сам просидел тут полтора часа, лишь косвенно отвечая на темы разговора, которые опять же затевал я, да попялился на меня, пока я ел эту несчастную вазочку.       Сынмин отодвинул в сторону стеклянную ёмкость, скучающе устроив голову на своих руках. Постукивая пальцами по деревянному покрытию, он склонил голову в сторону, застряв мизинцем в одной из множества маленьких трещин и деревянных впадинок.       — Так ты уходишь? — Чанбин сглотнул застрявший в горле ком слов и спутанных мыслей, нервно танцуя под столом ногой и с надеждой смотря в лицо Кима напротив.       — Послушай. У меня правда много домашки. А потом еще и факультативы. Я думал, что ты будешь хотя бы разговаривать со мной… а ты просто привёл сюда, пробубнил что-то о том, что уже больше недели не можешь выкинуть меня из головы, а потом просто… ну, завис. — По его лицу было видно, что задеть Чанбина он не хотел.       Только вот ледяное сердце понимало намеки лишь в драках. А как подступиться к тому, кто вроде как заполнил собой почти все пространство в голове, с ноги вышибая все засовы, которые Со годами создавал вокруг себя всего за несколько недель… ну, он не знал.       — Сынмин, послушай… да ну не ебу я, зачем позвал тебя. Я запутался? — Голос дрогнул, из-за чего Чанбин прокашлялся, делая вид, что этого не произошло. — Да. Я пиздец, как запутался. Но я знаю, что причина этому… ты, Ким Сынмин.       — Надо же… — Ухмыльнувшись, парень поднял голову с локтей и вздохнул, пытаясь ухватиться за бегающий взгляд Чанбина. — Гроза района впервые почувствовал, что его сердце состоит не из булыжника. Ладно, гопник… Я оплачу счёт и мы разойдёмся, потому что мне пора впитывать в себя тексты по органической химии. А ты тут посиди, если ещё не надоело. Подумай неделю, другую, зачем оно тебе надо. И надо ли вообще.       Встав из-за стола, Мин накинул свое пальто и поправил очки чуть выше к носу. Задвинув стул, он поблагодарил Чанбина за мороженое, вновь натянуто улыбнувшись. «Свидание» было провалено. И оба окончательно поняли это, когда Сынмин покинул дверь приторно сладкого кафе, оставив за собой лишь звон колокольчиков в дверном проёме.