Девятая несусветная чушь

Жизнь была несправедлива — это Шэнь Цзю усвоил вместе с болью, неизбывным крахом надежд и привкусом кислой крови на языке. Иногда ему казалось, что об иной судьбе не стоило и мечтать: куда уж ему, рабу, лелеять теплые образы. Шэнь Цзю порой по-настоящему размышлял об этом и спрашивал небо. Зачем он был рожден на свет? Для чего? Для невольничьей доли? День ото дня, год за годом — чем дольше он жил, тем сильнее плодились вопросы в его голове, обреченные остаться без ответа. И, вскорости, Шэнь Цзю просто закрыл эту дверь в своем разуме и запер на ключ. Никто не мог ему ответить, а потому и глупо было тратить на это силы. Жизнь была несправедлива, и только воля, незнамо как взращенная им самим, не давала опускать руки. Шэнь Цзю не желал нефрит и шелк, не желал прятать меч и копья — рабская доля тщательно научила его не верить в обещанное сверкание, и до сих пор Шэнь Цзю был жив. Именно эта его особенность, эти торчащие ядовитые шипы привели его к немыслимой вершине. И — немыслимой боли. *** — Да что же вы творите! Вы его так до смерти забьете! — громко закричала молодая служанка, удерживая в озябших от холода руках корзину с грязными простынями. — Кто за это отвечать будет?! Шэнь Цзю поморщился от громкого звука, но где-то глубоко внутри все же был этой девице слегка благодарен — отребья, возомнившие себя судьями чужой жизни, остановились, и он смог, наконец, оценить весь урон, что ему нанесли за почти четверть палочки благовоний. Это был не первый раз, — далеко не первый! — когда Шэнь Цзю избивали одной подлой толпой, и он даже несколько привык, однако в душе готов был вскрыть ублюдкам шеи чем угодно. Ножом, топором, он мог бы использовать собственные пальцы и ногти… Уж от Шэнь Цзю точно не убыло бы! Тело пульсировало, и сначала он не понял: были ли то переломы или ему просто отбили мякоть. Шэнь Цзю прищурился и мысленно перебрал лица окруживших его людей, вырезая их в памяти как можно сильнее. Когда-то, много лет назад, он поклялся перед самим собой: никто не уйдет от возмездия. Сколько бы лет ни прошло, сколько бы извинений ему бы ни принесли, Шэнь Цзю твердо решил отплатить каждому в десятикратном размере. Дышалось с трудом, но, благо, ребра оказались целыми. Опыта в определении подобного у него хватало. Шэнь Цзю аккуратно пошевелил руками, потом ногами, чуть покрутил шеей и, вроде бы, все кости находились на своих законных местах. — Вот разоралась, — сплюнул на землю один из окружавших и крикнул в ответ. — Тебе делать нечего?! Иди работай! Шэнь Цзю почти закатил глаза: у ублюдка еще не сошла детская пухлость с лица, а он смел повышать голос на того, кто старше как минимум на пяток лет. Да еще и на девицу! Сам он бесстыдно проигнорировал замечание внутреннего голоса. Пусть и был Шэнь Цзю человеком с ужасным скверным характером, он умел правильно дозировать самокритику в свою сторону. — Сопляк! — закономерно оскорбилась служанка и надменно отвернулась, напрочь позабыв о своем благородном порыве. Впрочем, Шэнь Цзю ее не осуждал. Он этой новенькой служанке был никто, они лишь изредка пересекались в покоях Цю Хайтан, и еще реже — на кухнях. Повисла тишина, и Шэнь Цзю замер в ожидании. То, что ранее его от души поколотил Цю Цзяньло, никак не оправдывало Шэнь Цзю в собственных глазах. Каждое мгновенье, что он не отвечал за причиненную боль, сторицей вбивалось в его гордость ржавыми гвоздями, а уж в моменты, когда Шэнь Цзю хватало лишь на защиту жизненно важных органов, гвозди умудрялись еще и прокручиваться. У него были силы, было желание отстоять себя любой ценой, да только физическое тело все же имело предел. Недоедание, что сопровождало его чуть ли не с рождения, постоянные побои от Цю Цзяньло, вот такие вот нападки толпой от малолетних сыновей служек и стражи — все это, нагромождаясь скопом, подкашивало Шэнь Цзю день ото дня. Раньше, в драках, во времена попрошайничества, он мог на чистой ярости откусить кому-нибудь лицо — гнев подстегивал Шэнь Цзю так, что запала хватало разбить голову взрослому мужчине. Сейчас же… — Она все же права, — цыкнули где-то сверху, — если убьем эту шавку, то господину это не понравится. Шэнь Цзю скривил губы: все его тело изнывало от напряжения, готовое биться до конца, даже если концом станет выблевавание своих же органов. Замечание о господине сработало лучше окрика служанки — тишина сгустилась и приобрела нерешительные нотки. Видимо, его решили пощадить в угоду собственной шкуре. Шэнь Цзю вскоре остался лежать в полнейшем одиночестве посреди заднего двора. — Чтоб вас бешеные собаки выдрали, — с чувством процедил он и неуклюже перевернулся на спину. Двигаться было неприятно, но это хотя бы происходило без ослепляющей боли. Можно сказать, в этот раз ему повезло. Шэнь Цзю уставился на свинцовое хмурое небо и медленно отсчитывал вздохи, успокаивая таким образом разум. Земля под руками ощущалась ледяной, сухой, как старый потрескавшийся пергамент; ощутимо веяло разгорающейся осенью. Байлу едва-едва начался, а ощущалась природа как разгар сезона Больших Снегов. В этих краях — в месте, где Шэнь Цзю предполагал свое рождение, — всегда было холодно, и их редко баловали теплыми днями. Солнечные часы проскальзывали быстро, что и не распробуешь, а зима приходила рано и держала почву властно и крепко. Для полного успокоения ему понадобилось позорно много — только дойдя до пятой десятки вдохов, Шэнь Цзю смог осторожно привстать. Одернул изношенную и грязную одежку и поковылял к задним воротам дома. Там по обыкновению стоял один из самых безответственных и ленивых стражников, и незаметно пройти мимо было так же легко, как справить нужду. То, что ему нужно в таком состоянии. Первым делом Шэнь Цзю надо было замочить одежду в тазу, дабы грязь не успела схватиться, заодно можно было и в порядок себя привести. Нечистоплотность — что свою, что чужую, — Шэнь Цзю не любил столь же сильно, как и пренебрежение. Идти было недалеко, и он замедлил шаг, чтобы не привлекать внимания. Суетливость к концу дня, когда все только и мечтали о теплой постели, была весьма подозрительна и вызывала вопросы. Излишнее внимание — последнее, что ему хотелось. Он шел, и мысли в голове его катались безрадостные: начиная от того, где ему найти лекарства для ушибов и ссадин, до того, где ему переждать завтрашний день. Цю Хайтан не могла укрыть в своих покоях, как она это делала все эти несколько лет; насколько Шэнь Цзю знал — ее не будет около трех дней. Почему — ответа не было, да и все равно никто посвящать в причины его не стал бы. Радовало одно — этой ночью у него еще была возможность спрятаться у Цю Хайтан. Так сказать, напоследок. Главное, чтоб не прознали. Шэнь Цзю почесал щеку и с брезгливостью отдернул от нее прилипший кусочек земли. Отчаянно хотелось умыться, сменить одежду и очутиться, наконец, в покоях Цю Хайтан. Стремительным полетом близился отбой. Впереди показались задние ворота. Сонный старый стражник, привалившись к стене, явно пребывал где-то в своих сновидениях. Шэнь Цзю позволил себе крошечную ухмылку и прошмыгнул мимо, не издав ни звука. Теперь оставалось лишь пробраться в свою каморку и в ускоренном темпе умыться и переодеться. *** Цю Хайтан, к слабой радости Шэнь Цзю, еще не ложилась — она отворила двери в своих любимых персиковых ночных одеждах и с небрежно заплетенной косой. Так-то Шэнь Цзю нельзя было лицезреть свою «невесту» в подобных нарядах, но… Шэнь Цзю было плевать настолько глубоко, что и дна не найдешь. Он искал успокоение и безопасность, и покои Цю Хайтан могли ему это дать. Условности могли пойти и утопиться, и пока они не приставляли ему к горлу нож, Шэнь Цзю эти бесполезные церемонии не волновали ни капли. — А-Цзю! — бесхитростно обрадовалась ему Цю Хайтан. — Тан-Тан как раз думала об А-Цзю! Счастливая искренняя улыбка противоречиво смягчила Шэнь Цзю, и в тоже время он почувствовал знатное раздражение от одного ее вида. Им обоим почти стукнуло четырнадцать лет, а Цю Хайтан все так же ощущалась им как пятилетнее дитя. — Как хорошо, что А-Цзю навестил Тан-Тан, — прощебетала она бодрым голосом, забираясь в кровать, — а то завтра Тан-Тан уезжает на целых три дня! От звонкости голоса и слов Шэнь Цзю перекосило лицом, и ему несказанно повезло, что Цю Хайтан не видела этого выражения. Называть себя так, как называют сопливые дети! Неужели ее родители не занимаются воспитанием? «Хотя», — подумал вдруг с горечью Шэнь Цзю, — «уж точно не мне рассуждать о воспитании». Сердце билось как-то неровно, будто не понимало, к чему ему стремиться: к успокоению, что дарили эти стены, или же к тревоге, что паскудно вызвали мысли о трудностях завтрашнего дня. Шэнь Цзю прикрыл глаза и привычно растянулся на полу возле кровати Цю Хайтан. В постель, как бы его туда ни зазывали, он сунуться не мог. Все чудился подвох, какая-то пакость и, вроде бы, Цю Хайтан в своей наивности отводила всякое подозрение… Однако такой уж был Шэнь Цзю: сомневающийся в каждом чужом слове, в каждом взгляде. *** К удивлению, следующий день начался вполне терпимо. Шэнь Цзю проснулся даже раньше самых закаленных слуг, раньше, чем само солнце, отчего охладившиеся за ночь коридоры оказались пустынны и безлюдны. Это значило, что он мог расслабиться и дойти до собственной каморки без напряженного ожидания встречи с кем-либо. — Так сильно похолодало, что ли? — озадаченно пробормотал Шэнь Цзю. Изо рта с каждым выдохом вырывался белесый пар. Для покоев Цю Хайтан никогда не экономили на жаровнях, потому озноб, что прошил тело, едва он перешагнул порог, стал неприятной новостью. Пришлось добираться перебежками с кратким отдыхом. Так он миновал сначала один коридор, потом второй, третий, однако на четвертом решил остановиться, дабы деликатно приоткрыть ближайшие двери, выходящие во внутренний двор. Погода снаружи за ночь успела основательно испортиться: накрапывал мелкий дождь и тихо завывал ветер. Для полноты картины не хватало только снега. Шэнь Цзю вдохнул полной грудью, сгоняя остатки сонливости, и затворил двери обратно с отчетливым чувством недовольства. В такую погоду никто в здравом уме не выйдет, если только это не важное дело. Вполне вероятно, Шэнь Цзю сегодня снова попадет от Цю Цзяньло. А с учетом того, что сдерживающего фактора в лице Цю Хайтан временно не будет… Шэнь Цзю передернулся в отвращении и ускорил шаг. У него было несколько вариантов собственного спасения: затаиться на кухнях, прибиться невзначай к слугам, что должны будут убирать сегодня все внутренние дворы или же вызваться добровольцем для стирки. «На кухни меня вряд ли пустят», — размышлял он, пролетая коридоры, — «а во внутреннем дворе этот ублюдок может меня заметить…» Шэнь Цзю недовольно уставился на хлипкую дверку каморки, где он был вынужден проживать уже несколько лет. Быстро же он добрался. «Стирка при такой температуре угробит мои руки окончательно», — глухо пронеслось в мыслях, — «но река довольно далеко от дома Цю…» Шэнь Цзю поджал губы и решительно толкнул дверку, морщась от противного короткого скрипа. Выхода не оставалось. Цю Цзяньло с огромной вероятностью просто поленится идти аж десяток ли до реки. — Да чтоб тебя! — сквозь зубы выругался он. Так больше продолжаться не могло. Не могло! *** Стирать Шэнь Цзю при всей своей любви к чистоте искренне ненавидел. Ненавидел ледяные потоки реки, ненавидел то, как немела кожа рук. После такого он не мог не то что еду ко рту поднести, он не мог разжать пальцы! Одно было хорошо — здесь его не трогали. Сиди себе, полощи простынки, да выжимай. Вроде бы ничего сложного, верно?.. «Ха», — презрительно хмыкнул он, — «ничего сложного? Так считают только те, кто в жизни не стирал вещи в реке! Посади этих неженек постирать платок, так вой поднимут до самих небожителей!» Однако, как бы Шэнь Цзю ни разорялся у себя в голове, как бы ни злился, он признавал, что стирка в такую погоду великолепно отводила от него внимание. На руках обычно уходили стирать девицы-служанки, и с ними у Шэнь Цзю всегда складывались ровные отношения. Что же касаемо мальчишек, тех самых сыновей слуг и стражи… Те просто ленились поднимать свою задницу и искать его где-то там: то ли в лесу, то ли на поляне. В такую холодину и собак пожалеют выпинывать на улицу. Пожалуй, Шэнь Цзю даже проникся толикой симпатии к настроению природы — он уже давно научился игнорировать неприятные ощущения в костях от пронизывающего ветра, с легкостью совал руки в потоки речной воды и практически не замечал болезненного чувства в постоянно разбитых губах. Единственный, кто вообще мог бы озаботиться его самочувствием, уже как несколько лет ушел и вряд ли уже вернется. Шэнь Цзю перестал надеяться, перестал размышлять о причинах — какой от этого прок, если вера в исполнение их обещания обратилась в стылый пепел? «Ци-гэ», — удрученно вспомнил Шэнь Цзю и едва сдержался, чтобы не отвесить себе пощечины. — «Хватит, Шэнь Цзю! Прекрати думать!» Каждый, просто каждый сраный раз! Стоило Шэнь Цзю заняться монотонной работой без участия разума, как в голову тут же лезли непрошеные рассуждения, отдающие противной горечью. Он мотнул головой и опустил взгляд вниз, на реку. Моргнул. «Это что, змея плывет?» — немало озадачился Шэнь Цзю. Река была неглубокой и, зачастую, вполне безопасной и медленной, чтобы в редкие теплые дни в ней можно было чуть поплавать. Ближе к холодам, — как сейчас, например, — течение ускорялось, но не настолько, чтоб не суметь выбраться на берег. Змея, судя по всему, либо уже подохла, либо ее кто-то оглушил. Небольшого размера, меньше половины чжана, с какими-то росчерками красного на белой чешуе. Не раны ли это часом?.. Шэнь Цзю еще раз моргнул и замер, в полном молчании наблюдая за тем, как змея, видимо из последних сил, зацепилась за край простыни, которую в этот момент и промывал Шэнь Цзю. Страха не было. Да и чего там ему бояться? Укусов? Удушения? В жизни Шэнь Цзю случались вещи намного хуже. Рука сама собой потянулась вперед, и онемевшие от холода пальцы удивительно крепко ухватились за середину змеиного тельца. В некоторой степени, это был акт жалости — по крайней мере, так хотелось думать. Когда-то Шэнь Цзю узнал, что всем змеям природой заложено терять тепло, словно порванное сито. Для существа, что не умело согревать себя, попасть в ледяную реку — отвратительное стечение обстоятельств. — Интересно, ты очень ядовитая? — вслух протянул Шэнь Цзю и перехватил змею выше. Теперь он держал ее чуть ниже головы, крепкой, но осторожной хваткой. На Шэнь Цзю уставились два янтарных глаза. Змея практически не сопротивлялась, уныло повиснув этакой нелепой веревкой. Шэнь Цзю подпустил в голос частичку мечтательности, — поделилась бы своим ядом? Этот слышал однажды на рынке, что яд некоторых змей может привести к ужасной, мучительной смерти. Янтарные глаза медленно моргнули в ответ. Шэнь Цзю на короткое мгновение почудилось, будто змея спрашивала: зачем тебе мой яд? — Было бы прекрасно, если бы такая змея покусала этого ублюдка, Цю Цзяньло, — вперед разума ответил Шэнь Цзю, цедя слова, — но увы, смерть от змеиного яда слишком малое воздаяние за всю ту боль, что он мне причинил. Янтарные глаза моргнули еще раз, но теперь в них мелькнуло что-то похожее на понимание. Шэнь Цзю ощутил прилив смутного беспокойства, и оттого ему сделалось не по себе. — Ладно, — вздохнул он, — лечить тебя нечем, — «и даже если б было, то не для тебя», — отнесу тебя в лес. Может, у тебя даже поохотиться получится. Шэнь Цзю аккуратно уложил змею в корзину с пусть и грязными, но еще сухими простынями, и, убедившись, что никто из служанок на него не обращал внимания, осторожно отошел к лесу. С каждым шагом на языке все ярче ощущалась горечь. Если такое примитивное существо волей Небес получило в нужный момент свое спасение, то… Почему для Шэнь Цзю его не было? *** Время текло своим чередом. Шэнь Цзю успешно прятался целых два дня, но на третий его изловили, и он был вынужден стоять при званом обеде. Шэнь Цзю ненавидел всем сердцем сложившуюся ситуацию. Стоять в шеренге слуг, будто смысл его существования заключался в угождении господину — худшего оскорбления для него было и не сыскать. Шэнь Цзю опустил взгляд в пол и сжал губы в полоску, дабы ни один звук не вырвался из горла. По горькому опыту он знал, что привлекать к себе внимание не стоило, особенно, если у дома Цю случался гость. Гость, к слову, ему не понравился. Высокий, с хищным разлетом бровей, с темными глазами и якобы манерами бессмертного заклинателя. От этого человека настолько «воняло» мошенничеством, что Шэнь Цзю искренне был удивлен тем, что этот ублюдок, Цю Цзяньло, так легко обманулся. Гость представился как У Яньцзы и выглядел при этом весьма довольным. Цвет лица у этого У Яньцзы отливал болезненной желтизной, что, по нескромному мнению Шэнь Цзю, говорило о внутренних ранах. Правда, улыбался У Яньцзы с какой-то затаенной насмешкой, будто бы насмехался над потугами хозяев дома. Обед находился в самом разгаре, и от блюд, расставленных на столе впритык, исходил умопомрачительный запах. Шэнь Цзю казалось, что над ним издеваются. Хотя, он не мог не признать: во всем океане имеющихся проблем имелась и капля положительного — пусть его и не кормили нормально, однако все же кормили, раз появилась какая-никакая, но прослойка жирка. К разговору он старался прислушиваться как можно незаметнее — уж очень подозрительно веяло от У Яньцзы подставой. В то, что этот человек все-таки являлся заклинателем, каким представился дому Цю, Шэнь Цзю не верил ни на цунь. Чуйка, выработанная едва ли не с рождения, настороженно «хлопала» его по плечу и «дергала» за рукава. Беседа не представляла из себя ничего интересного: Цю Цзяньло бахвалился сначала своим статусом, потом связями, а после перешел на восхваление добродетелей младшей сестры, что, увы, отсутствовала по семейным обстоятельствам. Единственное, что показалось Шэнь Цзю достаточно важным — было небольшое ранение У Яньцзы, происхождение которого тот с ловкостью умудрился в разговоре опустить. — Всего лишь мелкая царапина, — убедительно произнес У Яньцзы и незаметно прикрыл запястье, скрывая ранение от рассматривания. Незаметно для всех, но не для Шэнь Цзю. Он успел разглядеть две бурые, почти черные толстые точки, как от укуса обезумевшего цзяньши?.. Шэнь Цзю чуть нахмурился. Рану не мог оставить цзяньши, слишком слабый противник, да и человеческую кровь эта тварь не пила. Это больше походило на… «Змея!» — вспыхнуло в сознании Шэнь Цзю, — «укус как от крупной змеи!» Цю Цзяньло со сдержанным подобострастием похвалил доблесть бессмертных заклинателей, что денно и нощно защищали обычный люд от темных тварей, и дополнил: — Не каждому дано осознать всю тяжесть подобной доли. Для многих стезя совершенствования невообразима. Объяснять тонкости им — все равно что кинуть бисера свиньям. Слова получились с идеально взвешенной лестью, но Шэнь Цзю все равно внутренне выворачивало от отвращения. Ублюдок Цю Цзяньло умел красиво и много говорить, красноречия ему было не отнять. Это, честно признаться, ужасно бесило. Не знай Шэнь Цзю на собственной шкуре цену столь слащавому языку, тоже бы поверил в образованное благородство старшего сына дома Цю. У Яньцзы аккуратно развел руками. На его тарелке стыла еда, и Шэнь Цзю мерещилось, что У Яньцзы тошнило от одного взгляда на деликатесы. — Такова жизнь. Этот мастер не жалеет о выбранном пути, — с притворным сожалением. — К сожалению, раны случаются и у более сильных заклинателей. Цю Цзяньло засмеялся, как от хорошей шутки, и У Яньцзы его простодушно поддержал. Звук этого двойного смеха ударил Шэнь Цзю по ушам и заставил спину покрыться мурашками. Оба: и Цю Цзяньло, и У Яньцзы — были отвратительны и невероятно опасны. От одних взглядов, что У Яньцзы изредка кидал на Шэнь Цзю, кишки подворачивались. Зловещее предчувствие застряло где-то в горле — ни выплюнуть, ни проглотить. *** Кожа казалась липкой и неприятно стянутой. Шэнь Цзю знал, что это ощущение обманчиво, что единственный для тела дискомфорт заключался в стылом воздухе, однако унять мерзкое, пробирающее чувство не мог. Взгляд У Яньцзы, каким тот наградил его перед тем, как удалиться в свои гостевые покои, царапал сознание, будто бы предупреждал о неминуемой опасности. Настолько тошно Шэнь Цзю еще не было. Он поднял глаза к темному, извечно хмурому небу и рассудил: наступил последний час перед отходом ко сну. Стоило поторопиться, пока излишне раздраженные внезапным бессмертным гостем слуги не затребовали его помощи. Шэнь Цзю не дошел до развилки буквально пары шагов — замер в оцепенении. Ему же не могло это почудиться? Не мог же он от усталости принять обыкновенную игру света от фонариков за живое существо?.. Шэнь Цзю встряхнул головой и нахмурился. На память и зрение жаловаться ему еще не приходилось, потому он внимательно всмотрелся в темный закуток между двумя пристройками. Осторожно подошел, заглянул. И все же Шэнь Цзю не почудилось — он действительно углядел белый кончик хвоста недавней змеи. Сейчас змея казалась крупнее тех размеров, что он запомнил, и в янтарных глазах четко читалось приглашение. Шэнь Цзю шагнул было вперед, снедаемый любопытством и настороженностью, как близко, просто отвратительно близко раздался ленивый голос У Яньцзы. — Там что-то интересное? Шэнь Цзю едва не передернуло от страха, от тональности слов и слабо замаскированного снисхождения. Злость тотчас вскипела в венах, разошлась бурлящей кровью по телу, и пришлось приложить усилий несколько больше обычного, дабы успокоиться. — Как тебя зовут? — не дав ответить, продолжил У Яньцзы. К злости примешалась изрядная доля недовольства. Имя называть не хотелось, но Шэнь Цзю, обделенный совестью, но не мозгами, ясно понимал, что вопрос риторический, и этот ублюдок У Яньцзы спрашивал лишь из странной, насквозь фальшивой вежливости. Разговаривать с таким подозрительным человеком — все равно что обмотать руку влажной тряпкой, да сунуть ее в костер. — Этого зовут Шэнь Цзю, — через силу представился он и едва сдержал желание вцепиться в чужое горло зубами: У Яньцзы хмыкнул и улыбнулся настолько паскудной улыбочкой, что Шэнь Цзю поневоле впечатлился ее выразительностью. — Раб, значит… — протянул ублюдок с намеком брезгливости. Чистая ярость обожгла изнутри; Шэнь Цзю сжал кулаки и хладнокровно рассчитал: если быть достаточно быстрым, ему удастся нанести хотя бы один ощутимый удар прежде, чем его жизнь оборвется. Разумных мыслей не осталось, в голове металось только твердое желание ответить за оскорбление. Рано и поздно это все равно бы случилось. Либо Шэнь Цзю сорвался бы из-за Цю Цзяньло, либо из-за кого-то еще. Он признавал: гордость, еще живущая в нем, была тем самым якорем, что не давал Шэнь Цзю окончательно потерять себя. Гордость подпитывала силы, заставляла подниматься и строить планы; именно гордость заняла место тех столпов, что много лет подпирал одним своим существованием Юэ Ци. — Господин У Яньцзы! — послышался голос служанки. Молоденькая девица в изношенной, но вполне приличной одежде, появилась из-за угла и держалась на зависть сдержанно. — Мой господин приглашает вас на вечернее вино. — …С удовольствием приму приглашение, — спустя долгую паузу наконец отозвался У Яньцзы, не сводя при этом с Шэнь Цзю липкого и тяжелого взгляда. Весь вид У Яньцзы, начиная от позы и заканчивая выражением лица, подразумевал под собой четкое послание: он еще не закончил. — Веди, — велел У Яньцзы служанке, и спустя пару ударов сердца их обоих след простыл. Оставшись в одиночестве, Шэнь Цзю исступленно прикрыл глаза. Сил не осталось ни физических, ни душевных; все, что было, словно выгребли большой цельной чашей — полностью, до последних капель на самом дне. Как он еще не упал — непонятно. С уходом У Яньцзы в сопровождении служанки злость, кипящая внутри, странным образом успокоилась, улеглась, свернув свои ядовитые хвосты. Однако Шэнь Цзю понимал, что это лишь видимость. У Яньцзы что-то в нем будил, что-то по-настоящему темное, поистине отвратительное. Будил что-то, что просыпалось в моменты жизни и смерти. Шэнь Цзю вздохнул поглубже, дабы обжигающе холодный воздух остудил его порывы, и огляделся. Во внутреннем дворе было пустынно и невероятно тихо. Обычно слуги ложились спать гораздо позже, почти на целый шичэнь позже самих хозяев и, если бы не внезапный драгоценный гость, тут было бы поживее. Все были заняты делами более важными, нежели бесполезная уборка листьев во дворе, и это играло Шэнь Цзю на руку. Никто не будет пытаться припахать его! Усталость навалилась двойным ударом, и он развернулся к развилке, бросив мимолетный взгляд на закуток по давней привычке. И замер. Вновь. Змея. Янтарные глаза. Белый хвост. Шэнь Цзю недоверчиво нахмурился. Медленно моргнул в подозрении миража и наклонил голову. Моргнул еще раз для уверенности. Змея никуда не делась! Разум Шэнь Цзю заработал с невероятной скоростью. Если раньше у него не было веских оснований всерьез опасаться какую-то змею, что подрали в драке, то сейчас, учитывая, что У Яньцзы проявил свой интерес только из-за реакции самого Шэнь Цзю… Змея явно не была простой тварью. Янтарные глаза глядели спокойно, без тени угрозы, и Шэнь Цзю не то чтобы стал спокойнее, но агрессивного настроя поубавилось точно. Ран на белой чешуе не осталось; Шэнь Цзю был уверен: будь сейчас день, шкура бы блестела и лоснилась от здоровья. Ромбовидная голова змеи чуть опустилась вниз, и в этом легко было угадать приветственный поклон. Вежливость, не более. Шэнь Цзю повторил жест точь-в-точь и тихо спросил: — Зачем показалась? Змея неторопливо развернула тело и нехитрым движением кивнула в сторону стены одной из пристроек. Там, как знал Шэнь Цзю, находились ведра, половые тряпки и прочее, что использовалось для уборки. А за самой пристройкой была узкая тропинка, что выводила к главной развилке всего дома, укорачивая путь вдвое, а то и втрое. — Ты зовешь меня с собой? — усомнился он и приподнял бровь. — И зачем? В янтарных глазах змеи мелькнуло нетерпение, и Шэнь Цзю, сам не понимая зачем… Решился. *** Было странно — вот так следовать за змеей. Шэнь Цзю старался не привлекать внимания, идти как можно тише и даже дышать через раз. Все его естество будто бы натянуло тетиву и было готово к бою. Это было очевидно — извечное любопытство не принесет ему ничего хорошего, но в тоже время что-то внутри говорило: это переломный момент. Тот самый момент, что либо безжалостно перечеркнет Шэнь Цзю, либо подарит ему так необходимое сейчас преимущество. К тому же… Шэнь Цзю устал. Слишком устал ждать непонятно чего от давно забывшего его человека. Пора бы ему уже самому спасать себя. К сожалению и гневу Шэнь Цзю, концом пути оказался одна из гостиных, где любил распивать вино Цю Цзяньло. Это была самая отдаленная от всех жилых комната, небольших размеров, но зато с крепкими и толстыми стенами. В этих стенах люди могли истошно кричать от боли, звать на помощь и просто надрывать горло, и их никто не слышал. Во второй раз за сегодня кровь у Шэнь Цзю вскипела в венах. Он помнил, как же он мог забыть! Сколько боли Цю Цзяньло причинил ему при этих безмолвных свидетельницах! От затопившей его ярости Шэнь Цзю чуть пошатнулся и впечатал тяжелый взгляд в змею. Та не испугалась, а будто бы наоборот, преисполнилась радости — поползла быстрее и бесшумно забралась на стену. Рот слегка приоткрылся от кратковременного удивления. Он не знал, что змеи так умели. Или это талант именно этой необычной особи?.. Но, тем не менее, Шэнь Цзю быстро взял себя в руки и приглушил огонь, пылающий в теле. Из не до конца закрытых дверей вырывался слабый желтоватый свет, что бывал только от специальных вечерних домашних фонарей. Внутри был Цю Цзяньло и У Яньцзы. Голоса из-за щели хорошо прослушивались, и Шэнь Цзю при небольшом усилии все же разобрал разговор, что велся в расслабленном тоне. — …совсем от рук отбились, — хохотнул Цю Цзяньло, — стоит этому господину всего на мгновение проявить снисхождение, как тут же они пытаются укусить кормящую руку! От первых же разобранных слов захотелось звучно обругать ублюдка. Цю Цзяньло был безумен и жесток. В его голове с легкостью соседствовало умиление младшей сестрой и наслаждение от вида крови, что выплевывал из себя Шэнь Цзю после побоев. Шэнь Цзю презирал Цю Цзяньло и с радостью помочился бы на его могилу. Где-то он слышал, что для знатных людей это было едва ли не худшим оскорблением, чем прилюдное оскопление. Шэнь Цзю стиснул зубы. Его время еще придет, он в этом уверен. Он прислушался еще внимательнее, краем глаза следя за тем, как змея что-то изучала под потолком, ползая туда-сюда с такой легкостью, будто была на земле. У Яньцзы ответил, но сделал это так тихо, что Шэнь Цзю пришлось задержать дыхание. И все равно он не расслышал. Цю Цзяньло усмехнулся и послышался краткий звон посуды. Судя по запаху, двое в гостиной распивали вино уже немало времени. — Давно этому господину не попадались подобные строптивцы, но я подумаю над вашим предложением, — тягуче произнес Цю Цзяньло. — Уж простите мой интерес, но для чего вам этот выблядок? Неужто… приглянулся? Сказав это, Цю Цзяньло разразился каркающим пьяным смехом. А потом добавил: — А-Цзю хоть сейчас в синий дом продавай. Хм… Вы подали мне весьма интересную идею… На спину Шэнь Цзю как ледяной крошки кинули. Голос Цю Цзяньло настолько отличался от того, как он обычно разговаривал, в словах было столько неприкрытой грубой пошлости, что Шэнь Цзю впервые за много лет посетило чувство бескрайней, ужасающей тошноты. Внутренности скрутило. Шэнь Цзю не был наивным ребенком даже в пятилетнем возрасте, он отлично знал про некоторые аспекты взрослой жизни. Бывало, еще до выкупа семьей Цю, девицы из синего дома неподалеку дарили им с Юэ Ци бесценные крохи женского тепла, иногда подкармливали, когда их положение позволяло. В памяти Шэнь Цзю эти девицы навсегда остались олицетворением настоящей чистой души, и ему было искренне жаль их. В тоже время он понимал: те девицы наверняка за столько лет работы не раз травили в своем чреве дитя ради выживания, и они с Юэ Ци служили скорее как способ выплеснуть похороненные чувства, нежели девицы действительно проявляли сердобольность. Шэнь Цзю действительно понимал это… И все равно сохранил их в памяти с толикой нежности. Он прикусил губу, бросил взгляд на потолок и недоверчиво распахнул глаза. Шэнь Цзю отвлекся на мгновение! Одно единственное мгновение! Куда могла подеваться змея?! Нет, он замотал головой, все это было слишком подозрительно и опасно с самого начала. Никакое призрачное ощущение перемен не спасло бы его от гнева Цю Цзяньло, если тот его сейчас обнаружил бы. Учитывая то, что это ублюдок исторгал из себя… Ни за что. Шэнь Цзю уже было хотел решительно — и очень тихо! — развернуться и покинуть это мерзкое место, как послышался странный и короткий звук. Немного походило на треск сухой соломы и… Шэнь Цзю не успел додумать это сравнение — через пару ударов сердца после треска раздался еще один звук, но уже более громкий. А следом за ним звук вынимаемого из ножен меча. — Кто здесь?! — крикнул отчетливо струсивший Цю Цзяньло. — Покажись! В воцарившейся тишине Шэнь Цзю успел проклять и свое любопытство, и предчувствие, дернувшее его на подобную глупую авантюру, и особенно — змею, что привела его сюда, а после бросила. Хотя… Шэнь Цзю усомнился. Бросила ли?