Позывной «Пантера»

      Гермиона любит вызов. Эйфория от очередного успеха в работе проходит быстро, поэтому, покончив с делом, она немедленно берётся за следующее. Приезжает, справляется с задачей и машет рукой, растворяясь в зелёном пламени камина. Потом проходит время, оклад становится выше, только вот в звенящей связке так и нет ключей от личного кабинета. Беда. Да и в Брайтоне что-то не ладится: с одной стороны Гермиону испепеляет безумная жажда повышения, а с другой — тяжело это признавать — интерес личного характера.       Немного постояв у информационной доски, где развешаны афиши парка аттракционов, она делает последний глоток чая и заходит в лифт, напоминающий птичью клетку. Документы из центра управления, которые нужны для отработки ошибок, забирают обычно под вечер, но если спросить раньше, ничего плохого не произойдёт. К тому же, пилотов, что сейчас занимаются внизу, Гермиона сегодня не видела.       Кабина с грохотом проваливается, но, в силу задумчивости, пальцы только крепче хватаются за позолоченные изогнутые прутья. В корпусе наверху стоит ленивая тишина, перемешанная с запахами кофе и стойкого мужского парфюма. К слову, погода не лётная. На улице с ночи заливает глаза даже не ливень, а настоящий потоп. И пока снаружи всё утопает в водянистой дымке, пилоты разбрелись по делам: кто-то читает газеты в комнате отдыха, пуская кольцами сигаретный дым, кто-то работает в ангаре с механиками, пока другие занимаются в спортивном зале, потому что никакая магия не спасает от высоких перегрузок во время полётов. В Йорке предпочитают футбол, в Ливерпуле — бег с препятствиями. Когда лифт останавливается, то становится понятно, что в Брайтоне отдают предпочтение примитивному магловскому мордобою.       Она выходит из кабинки в небольшой коридор, где находятся только несколько дверей, а дальше начинается спортивный зал, спрятанный за широкими колоннами. Но громкие удары о боксёрские груши едва ли можно с чем-то спутать. Бросив извиняющийся взгляд на нужную дверь, Гермиона движется к ближайшей колонне: то уверенным шагом, то крадучись, чтобы в итоге прильнуть щекой к прохладному камню и застыть.       В свете тусклых прожекторов, хватающем, чтобы подсветить бисеринки пота на поджарых телах, группа мужчин, по пояс обнажённых, отрабатывает постановку рук и удары.       И Блейз.       Гермиона шёпотом произносит его имя, напоминающее название дорогого виски или бурбона, как и голос — глубокий, тягучий и обволакивающий.       По правде говоря, её собственный опыт в области мужчин остаётся удручающе скудным. Он включает в себя несколько утомительных романов, сводившихся к неловким объятиям и мокрым поцелуям, что даже вспоминать неприятно, и бесконечной нервотрёпке с Роном, которая, благо, тоже завершилась, когда она окончательно послала того к чёрту, стоя ночью в одном халате на ступенях своего таунхауса.       И вот теперь, когда она смотрит на стальные жетоны, что бьют Забини по спине, на сильные руки и безукоризненную выправку, которая в целом подчёркивает атлетическую фигуру — на каждое движение, отличающееся сдержанной энергией и грацией, Гермиона впервые начинает подозревать, что всё может быть по-другому. И внезапно чувствует себя такой… Нет, не одинокой, но становится обидно из-за того, что приходится ложиться в постель одной. Ладно, вместе с Живоглотом. Каждый вечер они чинно поднимаются в спальню, точно супружеская пара, смирившаяся с тем, что лучшие дни позади.       Гермиона настолько погружается в процесс созерцания, скользит взглядом по коже кофейного цвета, что прежде, чем становится стыдно — о, она ещё отчитает себя, стоя вечером перед зеркалом — внимание привлекают набирающие громкость голоса. Так что, вжавшись в колонну, она напрягает слух и надеется, что торчащий кончик носа, что с удовольствием вдыхает запах наполированного воском паркета, не выдаст её с потрохами.       — На тебя нельзя положиться, что уже говорить про небо, — говорит Пьюси и раздражённо бьёт по груше.       Эрни Макмиллан левитирует к себе полотенце, вытирает шею и, даже не посмотрев на друга, бросает:       — Слушай, Оса, прекрати.       — Нет, правда, — не унимается Эдриан, пока Блейз вальяжно обнимает боксёрский мешок одной рукой. — Что это было за шоу в последний раз?       — Ты про тот случай, когда мы с Жуком отымели вас как французских проституток?       Уоррингтон поигрывает светлыми бровями, а потом салютует двумя пальцами Макмиллану, который давит ухмылку. Гермиона приходит к выводу, что тот не заинтересован в конфликте.       — Ещё не ясно, кто кого отымел. Это ведь не нам сделали выговор, а, Пантера?       Лицо Забини не выражает ровным счётом ничего. Он лишь отталкивается от мешка и засовывает руки в карманы чёрных шорт.       — Вы могли задеть башню, — замечает Эрни.       — Да мужик просто красовался, — смеётся кто-то из толпы.       — Перед кем ты красовался, Пантера?       Уоррингтон подходит к груше, возле которой занимается Пьюси, пихает её так, что та ударяет мужчину в грудь. Гермиона, как ей кажется, чувствует эту тонкую грань между весельем и откровенной враждой.       — Катись к чёрту, Пьюси, — с насмешкой говорит он. — Там было целых десять сантиметров.       — Часто приходится говорить эту фразу Дафне? — парирует тот с дьявольским спокойствием.       И неожиданно всё приходит в движение. Те, кто отдыхали на спортивных матах — подскакивают. Блейз в один прыжок оказывается рядом с Кассиусом, чтобы ухватить за плечо. Макмиллан закатывает глаза:       — О, нет.       — Ты, сукин сын, не смей даже произносить её имя! — Уоррингтон скалится, безуспешно пытаясь сбросить руку Блейза.       Пьюси лишь подходит ближе, будто дразнит злого пса, что сидит на цепи.       — Уж ты-то моё точно не раз слышал, когда она спала. — И изображает девичий голос: — О, Эдриан, я совершила огромную ошибку…       Забини с отвращением смотрит на него и кладёт вторую руку на плечо приятеля:       — Не слушай его.       — Врежь ему, Жук! — Выкрик из толпы.       — Или, скажем, она шепчет имя Забини? — тихо произносит Пьюси.       Тёмные брови Блейза ползут вверх, он закрывает глаза и с улыбкой убирает руки с плеч Кассиуса, который тут же летит на Пьюси. Цепь рвётся, пёс на свободе.       Начинается драка, сопровождаемая свистом и звуками ударов, и к неудовольствию Гермионы зрелище скрывают мощные спины мужчин, которые обступают дерущихся.       — Господа, что здесь происходит? — Она выбегает из укрытия, пытается заглянуть в щели из рук и тел, но её чуть ли не отпихивают назад. Тогда Гермиона топает ногой и срывается на крик: — Эй! Немедленно прекратите!       — Давай! Я ставлю на тебя двадцать галлеонов!       Она чувствует, что оказывается в каком-то водовороте мужской энергии, и никто даже не обращает внимания на её возгласы. В воздухе витает предвкушение крови. Что-то дикое, первобытное, и Гермиона уже решает, что пора доставать палочку, когда через несколько секунд из этого живого агрессивного организма появляется голова Блейза, а потом и всё остальное. С секунду он непонимающе смотрит на её недовольное лицо, а потом вздыхает. И когда горячие пальцы хватают за локоть, Гермиона особо не сопротивляется. Только самую малость ради приличия.       — Пошли-ка. — Забини продолжает смотреть на сцепившихся мужчин. Его сжатые губы выдают обеспокоенность.       И тянет её так, что небольшие каблучки едва касаются наполированного паркета.       — Куда ты меня тащишь? — шипит она.       — Подальше отсюда.       Блейз, игнорируя злобные взгляды, ведёт её к одной из дверей, за которой оказывается выход и глухая завеса непогоды. Толкнув Гермиону к стене, чтобы козырёк защищал от влаги, сам он встаёт спиной под дождь, и капли отскакивают от разгорячённого тела.       — Нет, только не стой так, — бубнит она, втягивая его поближе, в сухое пространство. Потому что смотреть на это… Она просто не сможет уснуть ночью.       — Вообще-то я старался вести себя как джентльмен, — задиристо бросает Забини. — Забыл о твоём привычном круге общения.       Ей приходится почти кричать, чтобы на фоне бьющего по асфальту ливня, капли которого попадают на голые щиколотки, её голос был слышен:       — Почему ты не дал разнять их? Мне казалось, что Уоррингтон как минимум твой приятель.       Он без стеснения буквально щупает её тело взглядом, от чего Гермиона вздрагивает, а щёки неприятно покалывает.       — Разнять? — усмехается Блейз, засовывая руку в карман шорт. — Они бы тебя просто не заметили.       — Тогда сам почему…       Он смотрит на неё так, будто глупости больше слышать ему ещё не доводилось:       — Нельзя разнимать мужчин, тем более когда один из них отстаивает честь жены.       — Дафна Гринграсс стала женой Уоррингтона?!       Блейз кивает и кладёт ладонь правой руки на стену рядом с её головой. Они стоят очень близко друг к другу. В нос пробираются еле уловимые запахи пота, лосьона после бритья и горячей мужской кожи. У Гермионы складывается подозрение, что он становится так нарочно, чтобы продемонстрировать своё доминирование. И сердце начинает грохотать, появляется ощущение, будто оно располагается не слева, а вовсе занимает всю грудную клетку. Кажется, что между ними рождается электрический заряд. Дыхание перехватывает, а в груди словно распускается цветок, как бы по-идиотски это ни звучало.       — А если он проиграет Пьюси? — Заглядывает ему в глаза, собрав волю в кулак.       — Не проиграет, — хмыкает Забини.       — Насколько я помню, в школе ты встречался с ней.       Она не часто смотрела за стол Слизерина, но память услужливо подкидывает отрывки с миловидной блондинкой, которая прижимается к Забини и что-то шепчет ему на ухо, от чего губы того растягиваются в довольной улыбке. И хотя сейчас эти воспоминания воспринимаются с некой остротой и отстранённостью, Гермиона думает о том, насколько проста мужская дружба. Едва ли женщина станет даже общаться с той, к которой ушёл мужчина.       — Однако именно Уоррингтону посчастливилось сорвать джекпот, — как-то весело сообщает Блейз, хотя Гермиона не видит ничего смешного.       Для себя. Всё это дурно пахнет и колется. Она впервые за долгое время чувствует ревность, и опыт кажется совсем неприятным. Наверное, так же чувствуют себя те, кто медленно, но неотвратимо умирают от яда.       Какое-то буйство крови, не иначе. Но Гермиона отлично знает, чем всё закончится: сначала накатит уныние, потом безысходность с бокалом красного по вечерам, а дальше самобичевание и угрызения совести. Лучше думать о работе, а Брайтон оставить в Брайтоне. Скоро командировке конец. Какого чёрта она вообще думает о Забини?       Гермиона выпрямляет плечи и смотрит свысока, даже не поднимая головы. Так, как привыкла отсекать то, что кажется неуместным:       — Буду благодарна, если в следующий раз ты не будешь вмешиваться. — Пальцы резко одёргивают воротничок блузки. — И напомни, пожалуйста, коллегам, что любые потасовки на работе запрещены. И наказываются.       Блейз наблюдает за ней с любопытством, но задумчивость на мгновение ложится тенью в уголках глаз. Ощущение собственной неугомонности, глупости, раздражения, даже обиды, заставляют её развернуться, чтобы ухватиться за дверную ручку.       — Грейнджер? — серьёзным тоном зовёт Забини. Она видит его отражение в маленьком окошке. Тёмные глаза тревожно вспыхивают.       — И оденься, пока тебе не посчастливилось сорвать выговор.       Вечером этого же дня Гермиона лежит звездой на полу гостиной, прихлёбывая бренди и почитывая Джейн Остин под пристальным взглядом Живоглота, который в итоге машет перед её носом пушистым хвостом и уходит. А она думает о том, что порой в песне, которую слышал бесчисленное количество раз, спустя время начинаешь различать новые звуки, о существовании которых даже не подозревал.       Ничего не поделаешь, у свободы есть свои плюсы и минусы. И один из минусов — одиночество. Одинокие стоянки, одинокие пустые дома, одинокие ночёвки.

***

      В субботу Блейз просыпается отдохнувшим. Он обедает в кафе неподалёку от пирса и ровно в пять часов вечера стоит у входа в парк аттракционов, спрятав глаза за стёклами авиаторов. Несмотря на ветер, солнце приятно греет спину, вокруг мельтешат родители с детьми, пестрят вывески, а он высматривает друзей. Уоррингтон, который обычно гордо носит на лице следы всех потасовок, в этот раз щеголяет чистой, как кожа младенца, физиономией, хотя вчера ему неплохо досталось. Рука, что лупасила Пьюси, мягко обнимает Дафну за талию. По правде говоря, вид этих двоих всегда вызывает фантомную зубную боль, будто он ложками ел патоку на обед и ужин, но сегодня Блейз чувствует раздражение в рекордно короткие сроки — едва увидев их.       — Старина, не хватило монет на сладкую вату? — Кассиус касается плеча жены, предлагая разделить искромётную шутку. — Чего такой кислый?       — Радуюсь нашей встрече, Кас, — бурчит он, но ладонь для рукопожатия протягивает. — Я уже простоял тут кучу времени.       — Попробуй сарказм, — подмигивает друг. — В жалобах ты не особо силён.       — Привет, дорогой! — Звонко чмокает в щёку Дафна.       Обычный выходной день в компании друзей. Проталкиваясь в людском потоке, они переходят от ярких палаток к автоматам, обсуждая магловские изобретения. Вскоре Дафна уже щебечет о планах на завтра, впрочем, Блейз никогда не прислушивался к её болтовне. Они оба перевели дух, когда много лет назад расстались. Им с Пьюси, кажется, больше нравилось соревноваться друг с другом за внимание Гринграсс, хотя, очевидно, Эдриан и был влюблён. И, скорее всего, сильно. А Блейзу лишь хотелось, чтобы с ним крутилась популярная девчонка, про большее он и не думал. Но пока они с Пьюси пытались убрать друг друга с дистанции, Уоррингтон уже подарил ей и заботу, и жаркие поцелуи в школьных коридорах. Единственная досада заключается в том, что он слишком долго трепал нервы той, что так и не заставила его полностью потерять контроль над собой. А в особенно скверные минуты Блейз вспоминает и утерянную дружбу с Пьюси. Воспоминания накатывают редко, но если уж приходят, то приносят дискомфорт сродни больной ноге перед дождём.       Они делают в фотобудке несколько совместных снимков, а потом Блейз оставляет их наедине. Глаза невидяще смотрят на разноцветные флажки над головой, что треплет ветер. Он чувствует себя так, словно минуту назад преодолел тысячи миль. Радость встречи с друзьями медленно, но верно испаряется.       Когда Блейз опускает взгляд, сердце тут же начинает старательно трудиться. Он замечает знакомую фигуру и застывает. Зрение не подводит. У фургончика с хот-догами переминается с ноги на ногу Грейнджер. Волосы забраны в высокий хвост, а стройное тело обтянуто голубым платьем, точно перчаткой. Из-за скрестных лучей блестящих вывесок в области шеи у неё мерцает радуга, и Блейз ловит себя на забавной мысли: на конце радуги, по мнению лепреконов, всегда находится горшочек с золотом.       Когда уже, открыв рот, он готов окликнуть Грейнджер, перед ним вдруг появляется мим с белым лицом и красными губами. Его лицо становится тоскливым, он делает вид, что кого-то догоняет, а затем принимается водить по струнам воображаемой скрипки. Рядом с ними начинают останавливаться люди, которых Блейз игнорирует, пытаясь поймать глазами Гермиону.       — Грейнджер, постой!       Он не знает, зачем зовёт её. Ровно как и то, почему чувствует, что между ними появилась неуловимая связь. С чего, чёрт возьми, ей вообще установиться? Он ничего не знает о Грейнджер, даже в школе не интересовался ею. Девушек выбирал попроще, чтобы не приходилось собирать головоломку, так что они явно ловят разные волны. Но, собственно говоря, за те недели, которые они провели в подразделении бок о бок, Грейнджер успела доконать его, и чёрт его дери, если это ничего не значит.       Блейз уже готов вздохнуть с облегчением — девушка явно не слышит, когда та всё-таки, как назло, оборачивается. На лице полная растерянность. Ищущим взглядом шерстит пёструю толпу и наконец ей удаётся наткнуться на него. Карамельные полоски света пляшут на маленьком носу, но в тёмных глазах всегда тяжело разглядеть эмоции. Светлые быстрее выдают себя. Но, как бы там ни было, сердце всё равно даёт о себе знать. Хотя он и думал, что теперь оно способно разгоняться только в небе, но волнующие импульсы доказывают обратное.       Он кивнёт. Да, кивнёт, как и положено коллегам. Тогда дурацкой ситуации удастся избежать. Но, видимо, у Грейнджер другие планы: с секунду она смотрит на него с ничем не прикрытым холодом, а затем отворачивается и распахивает двери позади стоящего кафе так, будто открывает деревянные створки салуна.       — Что за дьявол? — Он подозрительно смотрит на закрывающуюся дверь.       Кажется, что дети орут ему прямо в уши, радуясь очередным ужимкам мима, который продолжает кривляться, явно передразнивая его.       — Видать, ты не очень нравишься Грейнджер. — Хлопает по плечу подошедший Кассиус. В руках он держит конверт с фотографиями.       Дафна поправляет макияж, глядя в серебряное зеркальце.       — А мне кажется наоборот.       — Что ты имеешь в виду? — быстро спрашивает Блейз.       Она отводит губную помаду от лица и говорит тоном, который явно должен поставить под сомнения его умственные способности:       — Если бы ты не нравился Грейнджер, она не ушла бы так… эффектно.       Эффектно? Что ж, он ещё не закончил. Надо научить её хорошим манерам!       — Ты куда? — удивлённо спрашивает Кассиус, когда он отталкивает надоедливого мима, источая решительность. — Мерлин, тебе это надо? Это же Грейнджер, в самом деле!       Суровое молчание означает, что проблема обсуждению не подлежит и справляться он будет самостоятельно, причём любыми доступными средствами.       Обойдя фургончик с хот-догами, Блейз идёт к вишнёвым дверям кафе, за которыми прячется Грейнджер. Как ни странно, в помещении практически пусто. Деревянная отделка, кожаная мебель и полумрак раскрывают свои объятия, а запахи бифштекса и лука дразнят аппетит. Висящие на стенах картины с изображением охоты как нельзя лучше передают его настроение. И пока взгляд скользит по немногочисленным посетителям, Блейз с удивлением отмечает, что ситуация с этой гриффиндорской злючкой — как порыв свежего ветра. И, быть может, не просто свежего, а ветра перемен.       Цель находится быстро — эта трусиха прячется за папкой с меню в самом конце зала. Грудь вздымается быстро-быстро, а лицо покрывает милый румянец. Он готов поспорить, что она видела, как он зашёл. Наконец карие глаза ловят его взгляд, и по мере того, как он движется в сторону её столика, они наполняются раздражением, а брови едва не сходятся. Блейз на интуитивном уровне чувствует, что она готовится сбежать. Усилием воли он заставляет Грейнджер оставаться на месте — сковывает взглядом и решительно преодолевает последние метры. Которые, кстати, ему особенно по душе: так сверкающие молнии в её глазах видны лучше, будь они настоящими — упал бы замертво.       — Прошу прощения. — Сияет он любезностью, заодно отодвигая кресло и усаживаясь. — Смотрю, у тебя свободно.       Что это? Кажется, скрип зубов?       — Забини, не видишь — кафе пустует. Какого чёрта ты…       Блейз напрягается от её дерзкого и холодного тона. Вдруг Дафна ошибается в своих догадках. Поэтому отвечает резко:       — Хочу сесть с тобой, Грейнджер.       — А я не хочу! — шипит она и ставит локти на стол, будто может испугать его этим.       — Знаешь ли, ты не покупала этот столик. Поэтому я могу сесть, где захочется. — Он склоняет голову набок, будто решает сложную задачу, и произносит: — И сяду я именно здесь.       — Замечательно!       Блейз демонстративно отворачивается и берёт меню. И с этой девушкой он несколько минут назад собирался нормально поговорить? И ею любовался? Ну уж нет, должно быть, это обман зрения. Хочется прямо сейчас встать и больше сюда не возвращаться.       Собственно, шансов вернуться и так нет. Грейнджер скоро уедет в Лондон. И вообще, едва ли им выпадет встретиться вновь. Скорее всего, пути их разойдутся. Он продолжит летать, наплевав на землю, на которой ничего не держит, будет и дальше искать забвения и новой жизни. А она? Так ли это важно, что станет с ней?       Забини вдруг осознаёт, что вся эта злость не более чем досада, возникшая от того, что Грейнджер, в отличие от большинства женщин, не вешается ему на шею. Напротив — делает всё, чтобы он не проявлял интереса по отношению к ней. Хотя Блейз помнит, как она смотрела на него там, на улице, как блуждал её взгляд, и как она смущалась.       Официант мнётся поблизости, явно не решаясь вмешиваться в хоть и негромкую, но всё же сцену. Блейз просит его подойти позже.       — Интересно, — бормочет Грейнджер. Кажется, что она больше говорит это самой себе.       — Что именно? — интересуется Блейз, всё ещё пребывающий в дурном расположении духа.       — Тогда в «Вороном» ты выглядел таким самоуверенным.       — Брось, в тебе тоже полно сюрпризов, Грейнджер. Как и в каждом из нас. Все играют.       Она сглатывает, но договорить не даёт. Голос звучит твёрдо:       — Я не играю.       — Разве? Ты пытаешься строить из себя сильную женщину, которой не нужен мужчина.       Но Гермиона держится твёрдо. Как и в школе, она вздёргивает подбородок — с милой ямочкой, что приковывает внимание — будто собирается сражаться с каждым словом, пытающимся задеть её:       — Прекрати, зачастую мужчины приносят женщине больше боли, чем наслаждения. И говоря о том, что мне не нужен мужчина, ты ошибаешься. Конечно, полного одиночества не хочется никому. Но найти того, на кого можно положиться, не беспокоясь, что спустя пару лет он перестанет видеть в тебе женщину, очень непросто.       — Перестанет видеть в тебе женщину? Ты верно шутишь! — Он непонимающе смотрит на неё, а Гермиона опускает голову. — О, разумеется. Как я сразу не догадался. Уизли, верно? Но мне казалось, что мы говорим про мужчин.       Блейз разводит руками, пока Грейнджер хмурится.       — Заткнись, Блейз. Не надо так говорить.       — Ну, если вместо того, чтобы быть романтичной девушкой, ты прячешься за маской скептицизма, считая это нормой, то, пожалуй, ничего хорошего я не могу сказать про этого кретина.       Сложив на груди тонкие руки, она смотрит строго, хотя в уголках губ таится едва заметная улыбка:       — Давай просто выпьем чаю, ладно? И вообще, я не понимаю, почему мы говорим об этом. Лучше расскажи, как ты сумел сделать мёртвую петлю на «тигре».       — Тебе отлично удаётся организовывать чувства, не так ли? — сухо спрашивает он.       — Я иду на повышение, а эта информация могла бы поспособствовать этому. К тому же, ты знаешь правила, Блейз. — Она на миг уводит глаза, пытаясь скрыться за таким привычным фасадом благоразумия. — Никаких личных…       И хотя карие глаза смотрят строго и требовательно, но в каждом её жесте он чувствует обоюдный интерес. Если не сказать больше — симпатию.       — Плевать. Уже слишком поздно обсуждать это.       — Вовсе нет, — игнорирует Грейнджер его реплику.       Блейз самодовольно улыбается и красноречиво глядит на смущённую девушку.       — Есть одна проблема. Ты нравишься мне, Гермиона.       — Ничего, это случайно и скоро пройдёт.       Его смешит решительность в её голосе. Но по большей части Блейзу не до шуток — волнение здорово хватает его за грудки, так что дыхание постоянно обрывается. С надеждой, что повторять не придётся, он говорит:       — Что-то не проходит. Становится только сильнее и сильнее. А прямо сейчас я могу заверить, что уже отношусь к тебе с горячей симпатией.       Гермиона вскидывает голову, их взгляды встречаются, и он чувствует, что тонет в омутах тёплых карих глаз. Что это? Они не могут отвести взгляд друг от друга. Беззвучная магия буквально накаляет воздух вокруг. Он лениво улыбается. Сказано много, и теперь ему хочется прикоснуться к ней. Хочется сжать, смять, слиться. Но это рискованно и безумно, потому что повсюду глаза, а его самообладание и так трещит по швам. Поцеловать её сейчас — как бросить спичку в бочку с бензином. Если бы это был кто-то другой, он не стал бы даже думать. Но Грейнджер… Чёртовы шарады.       В момент, когда он собирается взять её за руку, над входной дверью звенит колокольчик. В кафе заходит чета Уоррингтонов.       — Дафна, — тихо говорит Гермиона, заглядывая в глаза, будто ждёт от него чего-то. Не трудно заметить, что любое напоминание о миссис Уоррингтон пользуется у неё повышенным вниманием.       — А всё так хорошо начиналось, — произносит он и откидывается на стуле, наблюдая за друзьями.       Не удержавшись, Блейз громко цокает. Всё-таки Пьюси вчера мог бы и лучше постараться, чтобы стереть идиотскую ухмылочку с лица Кассиуса. Потому что тот идёт с таким выражением, будто нашёл в спальне родителей порно-журнал и пачку презервативов в придачу. Глаза Дафны мечутся между ним и Гермионой так быстро, что он переживает, как бы они не закатились с концами.       — Мои друзья, Грейнджер, — со вздохом говорит Блейз.       — А мы уже подумали, куда запропастилась наша Пантера. — Уоррингтон комично округляет глаза, а потом переводит взор с Гермионы на пустой стол: — Привет… э-э, Гермиона. Вижу, вы предпочитаете наслаждаться видом картинок в меню, тогда стоило пойти в галерею.       — Мы не успели заказать, — отвечает он, весело поглядывая на приятеля.       Губы Блейза растягиваются в улыбке, что крайне удивительно, так как в этот момент ему больше всего хочется свернуть шею Кассиусу.       — Да? А куда торопились? Даф, детка, как насчёт бифштекса?       Дафна садится рядом с Гермионой, подпирая кулаком подбородок. Её глаза пробегаются по меню.       — Идеально! А вы что будете?       — Они питаются духовной пищей. — Кассиус играет бровями, затем делает знак официанту, который явно скучает у стены. — К тому же, молчаливые собеседники нам по душе. Не мешают говорить нам самим.       — Но если вас не затруднит, — с улыбкой добавляет Дафна, — постарайтесь хотя бы изобразить восторг от наших интеллектуальных способностей и красноречия.       — Договорились, — соглашается Гермиона.       Пользуясь тем, что все заняты просмотром меню, он заводит руку под стол, где берёт маленькую ладонь Грейнджер, оглаживая подушечками нежную кожу. После небольшого ступора она начинает повторять его движения, иногда будто специально задевая кончиками ногтей. Вскоре их пальцы вступают в безобидную игру, которая всё же навевает сладкие мечты о гибком, податливом теле, что покорно прижмётся к нему каждой клеточкой.       Кассиус сегодня сыплет шутками, развлекая их, и Блейз старательно изображает веселье, так старательно, что аж челюсти сводит. Выпитое пиво и лёгкая беседа потихонечку начинают действовать. Блейз уже не так напряжён, как вначале, хотя ему хочется остаться с Грейнджер наедине. И быть настолько близко, насколько это вообще возможно для двух людей. Хотя он абсолютно точно знает, что она кусается, и её следует опасаться хотя бы потому, что он рискует потерять голову. Чувствует, что потеряет, когда смотрит на неё.       Когда они выходят из кафе, на улице уже темно. Блейз поднимает глаза на черничное небо и замирает, оглушённый пронзительным ощущением нереальности происходящего. С каждой карусели льётся музыка, пахнет сладкой ватой и попкорном, в воздухе разлита симфония возбуждённых голосов. К боку жмётся тёплое женское плечо, а прохладный вечерний ветерок доносит запах духов Гермионы. Он опускает глаза и натыкается на ответный взгляд.       Налетает порыв ветра, от которого каштановые волосы подлетают, а сама Гермиона зябко ёжится. Блейз, выжидающий подобного момента, не может сдержать улыбки. Это дело для него. Пока друзья наблюдают, как парень в тире пытается выбить для спутницы плюшевого медведя, он переходит к первой стадии ухаживания — снимает кардиган. Но стоит встать перед ней и поднять руки, чтобы накинуть вещь на плечи, как Грейнджер отпихивает его. Округлившиеся глаза смотрят сквозь.       Когда он поворачивается, то видит МакКейна, на котором с двух сторон висят внуки и который пялится прямо на них. Блейз отворачивается, мотает головой.       — Забудь, мы не на работе, — спешно говорит он, закрыв её спиной от взора начальника подразделения.       Смутная тревога вкрадывается в сердце после повторной и безуспешной попытки взять Гермиону за руку.       — Не нужно. — Она прячет руки за спиной, переводя взгляд на Уоррингтонов. Голос звучит по-деловому: — Мне уже пора. Попрощайся за меня со своими друзьями.       — Гермиона.       Она качает головой, а потом толпа скрывает её фигуру точно так же, как и явила до этого. Блейз не успевает ни согреть её, ни выиграть чёртовой игрушки, ни угостить сладкой ватой.

***

      Несмотря на охлаждающие чары, что спиралью крутятся под потолком лектория, Гермиона всё равно потеет. Она не в духе. Шпильки впиваются в кожу головы, пуговицы на воротничке грозятся удавить. А невозмутимый МакКейн стоит рядом, перекладывая бумаги на столе. Пару минут назад он зашёл рассказать про открытие подразделения в Абердине, а закончил повествование многозначительной паузой и вестью, что порекомендовал её туда инструктором.       С глаз долой — из сердца вон.       Если МакКейн догадывается о зарождающейся связи между ней и Забини, то следует держать язык за зубами, чтобы ненароком не поставить их обоих под удар, а если он ничего не знает, то тем более надо держаться осторожнее, чтобы не вызвать подозрений.       Гермиона глубоко вздыхает, чтобы успокоиться. Но тем не менее заявление начальника лишь подкрепляет необходимость соблюдать как можно большую осторожность до тех пор, пока не отпадёт надобность. Хотя не хочется думать о том, какой конец ждёт эту историю. Может, всё пройдёт как наваждение, а может быть сердце разобьётся, и ей потребуются месяцы на реставрацию.       Под стук каблуков она подходит к проектору и вставляет карты, которые предоставил центр управления. Яркая лампа загорается, транслируя движущиеся схемы на доску. Как и следовало ожидать, МакКейн устраивается с кружкой кофе в углу. Он салютует ей, и явно не собирается уходить. Этот старик отличается придирчивой строгостью и нередко позволяет себе поистине безжалостные комментарии. Поговаривают, что любимчиков не держит, но душит подопечных и без любви.       В лекторий начинают входить пилоты.       Гермиона позволяет себе тихий выдох, глядя, как танцуют пылинки в ярком луче проектора. Если сердце и заходится, то уж МакКейн этого никогда не узнает. Подняв подбородок, она вежливо улыбается на приветствия лётного состава. И хотя ей удаётся не смотреть на дверь, Гермиона скорее ощущает, когда в помещение входит Блейз. Чувство собственного достоинства, сила и серьёзность необычайно идут ему, как и комбинезон цвета хаки. Он бросает на неё тяжёлый взгляд, от которого и без того напряжённое тело натягивается как струна. По спине бежит дрожь, хотя кажется, будто это его пальцы мягко касаются позвонков. Они смотрят друг на друга. Пожалуйста, ещё одну секунду… И ещё… И ещё.       С трудом сглотнув, Гермиона отворачивается сама. Думает совсем не о том. Отговорка, что он бывший слизеринец, не имеет смысла, потому что после выпуска большая часть людей благополучно забывает принадлежность к факультетам, никто уже не бросает странных или ненавистных взглядов. И пусть их соединяет прошлое, но ещё больше всех объединяет то настоящее и будущее, что они строят совместными усилиями.       Гермиона в спешке пожимает плечами, пытаясь отогнать прочь навязчивые мысли о человеке, до которого ей вроде бы и не должно быть дела, и спускается по лестнице, когда все занимают места. Занятие начинается. Взмахом палочки она переключает слайды, комментируя все промахи и достоинства воздушных позиций, продемонстрированных пилотами во время заданий. Краешком глаза она видит прищур МакКейна, отбивающего пальцами по кружке. Он знает, какой слайд будет следующим.       С громким щелчком изображение сменяется. Что ж, она должна добросовестно выполнять свою работу. Чётко следовать инструкциям, пока МакКейн буквально прожигает её.       — А теперь посмотрите на позицию Пантеры, — со сталью в голосе говорит она, хотя внутри всё дрожит. — Это отличный пример, как не следует поступать. Совершая круговой разворот на таком расстоянии от противника, он забывает о том, что баки остаются незащищёнными.       Громкое довольное хмыканье выдаёт Пьюси, который раскинулся на стуле прямо за Блейзом. Его глаза сверлят затылок неприятеля, а челюсти заняты жвачкой.       — Вы не правы, мэм, — откликается Забини. На лице отображается смесь непонимания и удивления, хотя голос звучит провокационно. — У меня была отличная позиция, и набранная скорость позволяла атаковать первым. В любом случае, поставленная задача мною выполнена.       Увы, она не может сейчас действовать иначе. Заранее решив, что позже объяснит всё лично, Гермиона только приподнимает бровь:       — Это тот случай, который называют исключением из правил или попросту удачей. — Приходится думать о МакКейне, чтобы волнение не выдало с головой. — Вы могли уйти, выбрав другую траекторию, чтобы сберечь мотоцикл, но вместо этого нашли время для неуместного риска. К тому же, в данном случае это можно назвать агрессивным манёвром.       Чем больше слов вырывается, тем сильнее мрачнеет лицо Блейза. Становится не по себе от странного блеска в его глазах, она чувствует растерянность. А потом в его взгляде мелькает неприязнь.       — Но, мэм, огневая задача… — неожиданно вклинивается Макмиллан, в удивлении приподняв брови.       — Мисс Грейнджер права, — басит с задних рядов МакКейн. — Риск неоправдан. Это ошибка Пантеры.       Пилоты ещё несколько секунд гудят. Гермиона больше не смотрит на Блейза, просто садится на одну из пустых парт. За безмятежным жестом прячутся ватные ноги и грохочущее в ушах сердце. В самом конце занятия МакКейн снисходительно хлопает её по руке.       — С помощью дисциплины талант становится способностью, — говорит он и уходит вслед за остальными.       Гермиона подрывается с места и останавливается у двери, просовывая голову в зазор. Старик скрывается за углом, а она выскакивает в коридор, даже не выключив проектор. Высокий рост легко выделяет Забини в потоке людей. Закрыв глаза, она аппарирует к кабинету, мимо которого он только будет проходить — благо тот пуст — и снова примыкает к узкому отверстию. Стоит Блейзу пройти мимо, как она просовывает руку и тянет его за локоть на себя. Дверь за ними захлопывается.       — Какого дьявола ты творишь? — Сдвигает брови Забини, стряхнув с себя её руки.       — Я по поводу занятия.       Он отодвигается подальше, словно опасается, что соприкосновение брюк и юбки может обжечь его.       — Не утруждайся, Грейнджер, — бесстрастный тоном говорит Блейз. — Я помню твои слова про повышение.       — Нет, подожди.       Но пронзительный сигнал тревоги не даёт договорить. Она прижимает ладони к ушам, когда в кабинет вламывается Уоррингтон. Он дёргает Блейза за рукав, начисто игнорируя её. В коридоре мерцает алая лампочка.       — Всем быть готовым к взлёту! — кричит Кассиус.— Пожиратели в небе!       Гермиона не отрывает взора от Блейза. Его лицо черствеет прямо на глазах, будто ответственность, которая ложится на его плечи, превращается для него в тяжкое бремя. Волнение за этого человека не просто поднимается волной, а обрушивается цунами. Она хватается за его ладонь. В тёмных глазах мелькает огонёк, но, когда он говорит, голос остаётся вежливо безразличным.       — Мне пора.       Уже в дверях, его рука исчезает в кармане комбинезона — он достаёт букет из разноцветных леденцов на палочках. А затем кладёт их на стол и выходит.       Во рту появляется чувство горечи.