Пекарня счастья «У дяди Ричарда»

— Блять… — беззвучно слетает с губ. Рокэ, как вкопанный, замирает у приоткрытой двери. Ричард играет с его сыном в человека Паука — подкидывает его к потолку, потом ловит и, прижав к себе, целует в висок. И гладит по голове, и снова целует. Страшная правда обрушивается на ошарашенного отца, как лавина, погребая под собой. Его сын — в лапах педофила! Всё это время его интересовал не сам Рокэ, конечно же нет! Всё дело в ребёнке! Геи они же они… извращенцы, вот. Если мужчина интересуется мужчинами, мало ли чего еще от него можно ждать? А тут всё просто очевидно! Он ОЧЕНЬ ПЛОХОЙ отец, он круглый идиот и эгоист, который РАДИ СВОЕГО КОМФОРТА оставлял ребенка наедине С ЧУДОВИЩЕМ. Он ПРОДАЛ СЫНА ЗА ТРИДЦАТЬ СЕРЕБРЕННИКОВ!!! Все эти мысли проносятся в голове за долю секунды. Рокэ бросается в комнату и, выдрав Димку из лап извращенца, пулей летит на улицу. Накинуть куртку и в голову не приходит, переобуться тем более. У горла жирный комок рвоты, в глазах слезы, в кулаках — ярость. Он размозжит этому пидору башку, только ребенка на лавочку посадит… Сейчас… Сейчас… — Пап, не уходи, — Димка цепляется за рукав, непонимающе заглядывает в глаза. Рокэ колотит от гнева, а может и от холода — на улице не месяц май, всего лишь конец апреля. Пережитый ужас циркулирует по венам, ноги ватные, чужие, взгляд расфокусирован, ему едва-едва удается удерживать его на личике сына. Почему он до сих пор тут, на детской площадке, он должен пойти и убить этого выродка — как минимум. Ах да, Димка держит за руку. Надо побыть с ним, поговорить, аккуратно расспросить… — Дим, послушай… — Рокэ садится на корточки, заглядывает сыну в глаза, и тут от подъезда доносится: Эй, почему без курток? — и Рокэ пружиной взвивается вверх. Ублюдок, как ни в чем ни бывало, идет к ним, держа под мышкой Димкину курку и ботинки. Рокэ быстрым шагом подходит к нему и, ухватив за плечо, заезжает кулаком в солнечное сплетение. Не очень сильно — ровно с тем расчетом, чтобы Ричард охнул от боли и слегка наклонился вперед. — Не приближайся к нему! Понял? — шепчет Рокэ ему в ухо. — Приблизишься — убью. — Да понял-понял, успокойся, бешеный… Ричард демонстративно поднимает ладони вверх и отходит на пару шагов. Рокэ заботливо надевает на сына куртку и шапку, чмокнув в лоб, просит пойти поиграть в городок. — И на турник можно? — недоверчиво спрашивает малыш. — Можно, но осторожно. Беги. — А теперь ты мне скажешь, что случилось? — А ты сам не знаешь, значит? Окей. Не стесняясь в выражениях, Рокэ высказывает Ричарду всё, что думает по поводу педофильских выродков и тех казней, которым их надо подвергать. Тот слушает, не перебивая, и вид имеет донельзя ошарашенный. Через какое-то время начинает злиться — лицо покрывается багровыми пятнами, губы бледнеют, и только брови по-прежнему изумленно изогнуты. Наконец, когда фонтан красноречия Рокэ иссякает и он великодушно позволяет Ричарду сказать что-то в свое оправдание, тот берет слово. — Всё, что ты сейчас сказал — ошибка, просто какой-то бред. Чтец лиц из Рокэ хороший, это он умеет. По неподдельной реакции Ричарда, по тому с каким гневом и в то же время отчаянием он произносит эти слова, Рокэ понимает, что… погорячился. Слава Богу, он погорячился и вызверился на парня по ложной тревоге. С плеч в этот миг падает гора — с Димкой всё в порядке! Это главное, ведь если бы что-то случилось… Он бы не смог простить себя никогда. А теперь вопрос стоит о том, простит ли его Ричард за эти подозрения и небольшую потасовку. Рокэ тупит глаза и выдавливает из себя нечто невнятное. — Я… Прости. Ты столько для нас сделал, но ничего не попросил взамен. Это, согласись, странно. И я подумал, что ты же чего-то добиваешься. Я… Это было слишком. Я понимаю. Нам стоит немедленно съехать. Надеюсь, ты быстро забудешь этот инцидент. Я соберу вещи. На полпути к подъезду Ричард окликает его. — Эй! Рокэ не оборачивается, но шаг сбавляет. Сильные руки ложатся на его плечи, Ричард обнимает его, чтобы не дать уйти. — Я понимаю. Ты всего лишь отец, который хочет защитить свое дитя от всех бед на свете. Тебя не за что винить. Все в порядке. Тебе вовсе не обязательно уходить. Давай все останется как раньше? Рокэ выпутывается из объятий, потрясенно смотрит в светлые серые глаза. Впервые он отдает себе отчет в том, какой у них цвет. Раньше не замечал, не придавал значения. А сейчас это почему-то очень важно — что у Дика глаза грозового питерского неба. — Ты правда не злишься? — Злюсь. Но у тебя были причины. — Были. И они будут всегда. Ты уверен, что тебе нужно это? — Что «это»? — Отец одиночка с хреновыми нервами и больным ребенком. — Рокэ… — Ричард погладил его по руке чуть ниже локтя, сжал пальцы, отпустил. Словно хочет сказать что-то, но слов недостаточно. — Мне правда жаль, Ричард, что я думал о тебе ТАКОЕ. — Я знаю. — Мне кажется, мы должны уехать. Это будет правильно. — А если я попрошу тебя поступить неправильно? Возможно это просто игра света или что-то в этом духе, но Рокэ чудятся слезы, скрытые под подобием улыбки. Продрогший Ричард смотрит на него сверху вниз, кончик носа покраснел, под глазами залегли тени. На нем любимая футболка с надписью «Горы зовут только тех, кто им по росту» и домашние шорты. А вокруг апрель, и он вот-вот заболеет, но вместо того, чтобы побеспокоиться о себе, беспокоится о Рокэ — пытается ободрить его добрым словом и улыбкой.