Ох уж эти пионеры

Костя уже начинает жалеть, что затеял свое признание. Он понимает, что его чувства неправильны и они будут отвергнуты. Уралов сжимает пальцами край своих шорт, не поднимая глаз на Юру. Он не хочет видеть в них разочарование и отвращение. — Кость, ты серьезно? Мальчик не может любить мальчика. И мне нравится Аня с самой начальной школы. Ты знаешь это. Я не смогу быть с тобой. Я не из этих. Думаю, будет лучше, если мы прекратим общение. Ты будешь дурно на меня влиять, чего я не хочу. Татищев уходит, оставив Костю в полном одиночестве и разочаровании. Он ожидал этого. Не могло быть ничего иного. Юра не из этих.

——————————

И сколько уже Костя влюблен? Много. Только что хорошего в этой влюбленности, если она безответна? Хочется только зарыться, спрятать свои чувства, потому что они крайне неуместены, и, как кажется, неправильны. Юра тоже влюблен. Тоже безответно. Он каждый год за Аней и с цветами, и с конфетами, и со всем, чем только можно. Всегда пытается угодить, привлечь девичье внимание, только вот его старания не оправдываются, и Аня снова бежит к Косте рассказывать о том, как прошел ее день. Камская никогда не упускает момента как-то поговорить с Ураловым. Даже после маленького контакта у пионерки все сводит внутри, сердце пылает, а эмоции так и блещут, отражаясь широкой улыбкой до самых ушей. Они каждый день на разминке втроём. За завтраком сидят рядом. Они всегда рядом, бок об бок друг с дружкой. Не было бы такого, что кто-то из их троицы ушел куда-то, не предупредив остальных. Из-за этого им и тяжело. Костя не может смотреть на то, как Юра, проявляя к Ане знаки внимания, не обращает внимания на него. Ему хочется оказаться на месте Ани — почувствовать любовь Юры Татищева. Хочется получать от него цветы каждое утро, хочется, чтобы Юра посвещал Косте песни, как делает это Ане. Костя бы давно признался Татищеву, только вот знал, что его отвергнут. Как говорил ему Саша: "— Вылей ему душу. Выскажи все, что натерпел за столь долгое время. Тебе должно стать легче от того, что ты наконец освободишь свое сердце от оков, рассказав о своей долгой к нему любви." Уралову проще еще сто лет продержать свои чувства замкнутыми, нежели получить отказ, а потом страдать и стыдиться самого себя. Костя очень хорошо понимает, что Юра никогда не чувствовал к нему что-то вроде любви или влюбленности. Просто дружескую привязанность, которая так сильно давит на Костю. Он пару раз подумывал прекратить общение и с Юрой, и с Аней, но осознание того, что он сделает только хуже и себе, и им, пришло мгновенно. Не пережил бы он того, что потеряет их. *** Старый актовый зал. В нем стоит деревянная сцена, алые шторы, бюст Ленина и перед сценой в ряд лавочки. Они стоят за шторой — Костя настоял, чтобы они ушли именно сюда. Татищев же не понимал, для чего им прям за шторой прятаться. Юра интересовался этим, но ответа на свой вопрос так и не услышал. — В общем, Юр, — Уралов мнется, глазами бегая по всей сцене, пытаясь уцепить на чем-нибудь свой взгляд, но только в глаза другу не смотреть, — Ты помнишь, как мы познакомились? Я помню каждую деталь: и погоду в тот день, и бушующий ветер, и твои блестящие черные глаза. Они с того дня заворожили меня. Ты заворожил меня. Все те дни, прошедшие с нашего знакомства, я все больше убеждал себя, что ты самый лучший друг, кого я только мог встретить. — К чему ты клонишь? — перебивает того Татищев, вопросительно наклоняя голову набок. — Я понял, что ты не только просто самый лучший друг, но и самый-самый лучший человек. Ты... Ты для меня всегда был идеалом. Я люблю тебя, Юра, люблю как Юрия Татищева, что заворожил меня с самой первой встречи. Татищев очень надеялся, что Костя скажет не это. Скажет, что ценит его, но никак не признается в любви. Для Юры этот разговор станет их последним. Он не желает больше общаться с Ураловым. — Кать, это... Неправильно. Мы не должны. Я люблю Аню, ты это знаешь. Ты мне дорог, но только как друг. Думаю, на этом наши пути разойдутся, не думаю, что твои чувства будут влиять на меня положительно. Татищев уходит, а Костя стоит. Не хочется, конечно, принимать факт отказа, но Уралов на то и рассчитывал, он не мог надеяться на что-либо другое.