***
Вот уже на протяжении трёх месяцев Тома хранит эту тайну, порой убиваемый знанием. Однако слуге удавалось сохранять лицо и делать вид, что ничего не произошло. Несмотря на это, он иногда замечал пристальные, задерживающиеся на нём взгляды со стороны господина. Будто он видел Тому насквозь. Временами слуге даже начинало казаться, что у него развивается паранойя: везде, куда бы он ни пошёл, видел своего господина. Это было пугающе, но Тома успокаивал себя тем, что из-за этого письма стал больше обращать внимание на молодого принца. Он хотел так думать. Но то, чего Тома так боялся, наконец произошло. Госпожа узнала о тёмной стороне брата спустя… Тома даже не имел понятия, на протяжении скольких месяцев, лет глава клана Камисато занимался своей тайной деятельностью. Как минимум господин обманывал свою сестру целых три месяца — и это только тот промежуток времени, что Тома знал об этом. Всё началось со звонкого голоса, доносившегося из спальни господина. Слуга редко замечал, чтобы брат и сестра вместе пребывали в одной из их собственных комнат, однако сейчас был как раз такой момент, что уже было необычно. Сердце Томы ухнуло, когда он прислушался к разговору, который было слышно даже на втором этаже поместья. — Ты — самый глупый человек на свете! Как такой, как ты, может вообще управлять экономикой и быть успешным?! Я восхищалась своим братом, а не монстром. Я так люблю тебя, ты совсем не думал обо мне, когда соглашался на это?! Или тебя заставили? Скажи же… — в конце тирады голос Аяки пошёл на спад. Аято молчал. Его лицо было спокойным. Однако жилка на лбу Камисато старшего подрагивала. Он нервничал, или волновался, или потерял дар речи от шока? Даже Аяка, которая стояла напротив брата, не могла ответить на этот вопрос. Любовь принцессы была бесконечной по отношению к Аято; она всю жизнь брала с него пример и стремилась стать такой же успешной. А теперь что — это всё: весь успех брата и его заработок — было из-за Фатуи? Сестра не могла простить такого предательства. Но предательство ли это? Ведь, по сути, никто не пострадал из-за дел, которыми промышлял Аято. Наверное. Ведь за все те годы, что брат сотрудничал со Снежной, жизнь Аяки была прекрасной: Камисато старший заботился о ней, любил и всячески поддерживал. Молодой принц не выглядел плохим братом, наоборот, любой другой мужчина, имевший сестру или брата, должен был брать с этого принца пример. Но теперь, когда вскрылась вся подноготная, поступки и жизнь Аято не казались такими уж героическими и необычными. Но Аяка же сама видела, как он уезжал вечно в какие-то командировки или по делам, а по прошествии пары дней казна пополнялась. И Тома это видел. Все. Это не казалось никому подозрительным: каждый думал, что господин выполняет какие-то важные поручения в Инадзуме, помогает рабочим, бизнесам и так далее. Но всё это — ложь?.. Тогда почему дела шли всё это время в гору после каждого отъезда Аято, словно он и правда делал то, что должен был по сюжету?.. — Мне жаль… — голос Камисато старшего наконец-то прорезался. — Я… я не должен был. — Пауза. Эта пауза длилась вечность. На лице молодого принца появилась самая откровенная эмоция, кажется, за всю его жизнь. Только Аяка могла судить, насколько личным было для брата вот так выражать эмоции. Её глаза, и так круглые и налитые кровью и слезами, округлились ещё больше, а мышцы лица задрожали: девушка уже не могла ими управлять. Аяка не знала, что за эмоция сейчас была на её лице: ей было совсем не до этого. Насколько бы уродливой она сейчас ни была, никого вокруг это не волновало. В пределах комнаты девушка могла быть собой, а не играть на публику. Даже перед Томой принцесса надевала маску, хотя он был самым приближённым человеком после брата, даже если слуга и работал в поместье всего несколько месяцев, своей открытостью и добротой он заработал уважение и доверие со стороны хозяев. Хотя и не все служащие и рабочие — коллеги Томы — были рады новенькому, даже после месяцев общения. Аяка смотрела на меняющееся выражение лица брата. На пару секунд Аято и правда выглядел искренним, как будто бы жалел о своей связи с врагом. Девушка ждала продолжения речи Камисато старшего, как вдруг: — Да что ты вообще знаешь? Ты всего лишь маленькая и глупая, так как ты смеешь осуждать меня и мои поступки?! Кто разрешал копаться тебе в моих вещах? Даже если ты и нашла что-то… — Аято резко прервал наполненный гневом ответ, застыв на месте. — Давай… — с досадой и будто бы раскаянием продолжил он, — сделаем вид, что ничего не было. Я не собираюсь оправдываться и рассказывать тебе больше, чем ты узнала. Я лишь могу пообещать, что больше такого не повторится… — Пообещать?.. — голос Аяки скрипнул, и только по этому скрипу читалось всё её негодование. Слёзы уже не просто стояли — они текли одинокими ручьями по карамельным щекам, однако ни один мускул на лице принцессы уже не дёргался. Она лишь смотрела на брата, пытаясь найти, зацепиться хоть за что-то. За какую-нибудь маленькую ниточку искренности и раскаяния. Для неё Аято был честен всегда. Даже сейчас Аяка не могла вбить в себе в голову, что брат не совершенен, что, возможно, сейчас он стоит перед ней и раскаивается, а позже убьёт её в подходящий момент, чтобы замести следы. — Обещания ничего не стоят. — Младшая сестра протянула брату руку, намекая, чтобы тот выполнил такой же жест. — Конечно. — Было ли это ответом на реплику Аяки или же ответом на протянутую руку, но Аято повторил за ней. Принц снял перчатку. Он не делал так почти никогда. Аяка могла сосчитать по пальцам те разы, когда видела брата без перчаток после смерти отца. Камисато старший вытянул руку, которая выглядела на удивление расслаблено, оттопырив мизинец. Обычная детская шалость, казалось бы, ничего не стоящая. Но для брата с сестрой это было очень значимым жестом. Когда умирал отец, Аято точно также давал ему руку, а тот в свою очередь соединял слабый палец, на кончике которого не осталось и капли былой жизненной силы, с крепким мизинцем сына, который был сильно меньше, но сильнее. Тогда мальчик поклялся защищать Аяку, что бы ни случилось, пока смерть не разлучит их. И даже тогда он обязан приглядывать за сестрой, точнее, его подчинённые. Аято также поклялся сделать всё от него зависящее ради улучшения положения страны. И он исполнил эти клятвы… исполнял. Однако для этого пришлось встать на тот путь, на который Камисато встал. Он уже не знал другого выхода. — Клянусь, — Аято замялся, в то время как Аяка с силой сжимала мизинец брата своим, будто, если бы она отпустила, то мужчина напротив при первой же возможности сбежал. — Клянусь, что больше не буду связываться с Фатуи, — выдавил из себя он. Последнее слово далось Аято с особым трудом. — Клянусь хранить эту тайну как тёмное прошлое моего дорогого брата, на чьё светлое будущее я так надеюсь, — принцесса слабо улыбнулась. — Ты знаешь, как сильно я тебя люблю? И ты меня тоже, я уверенна. Просто… если тебя заставили и до сих пор заставляют… не бойся попросить помощи. Ты всегда можешь уйти. Только не возвращайся к этому, мне так тревожно за тебя. Аяка уже не могла сдерживать бившуюся наружу истерику, крепко обняв брата и уткнув голову ему в грудь. Теперь она рыдала по-настоящему, дав волю чувствам. Забота у брата и сестры Камисато была всегда взаимной. Возможно, принцесса даже больше волновалась за молодого принца, чем он за неё, так как тот вечно был весь в работе. И скорее всего, из-за этого Аято не так часто думал о сестре, как это делала она. Камисато старший приобнял маленькую и хрупкую фигурку, стараясь при этом держать равновесие, так как Аяка, пока обнимала брата, чуть не повалила его на пол. Он недооценил её силы. Чем она вообще занималась, пока его не было дома? Неужели фехтование так укрепляет тело, или же Аяка сама потихоньку в свободное занимается физическими упражнениями?.. Это всё не имело значения. Аято на самом деле было больно смотреть на сестру, видя, как она за него переживает. Но он не мог остановиться. Он нарушит эту клятву впервые. Эта глупая маленькая девочка просто не понимает, во что ввязывается, не понимает, что всё не так просто. А Аято, как заботливый старший брат, убережёт её от этого, оставив в ещё большем неведении. Теперь ему нужно быть осторожнее, хотя он и не особо переживал, если сестра снова увидит одно из писем от Фатуи или же какие-то записи самого Аято. Ей просто не стоит знать.***
Тарталья шёл по снегу, оставляя за собой глубокие и большие следы. Он был уже неподалёку от замка, поэтому можно было не волноваться, что кто-то увидит отпечатки его ботинок и последует за ним. Сюда никто просто так не доберётся. Чайльд был в весьма приподнятом настроении, ведь Царица вызвала его к себе лично. Если судить о репутации Тартальи среди Фатуи, то она была не очень хорошей. Обычный человек, увидевший его и его силу, подумает о том, насколько Тарталья невероятный и что нет во всём Тейвате существа могущественнее. Конечно, исключая архонтов. Однако на деле, если сравнивать его с остальными Предвестниками, Чайльд был чуть ли не самым худшим. Но его самого это особо не заботило. Его не волновали другие, он здесь, чтобы практиковать свои навыки и заодно неплохо заработать. Как только Тарталья сможет выбраться… Хотя, к чему эти мечты? Его сознание настолько затуманено, что Предвестника вполне устраивало настоящее положение дел. Он убил того Тарталью. Он убил Аякса. Это было полностью его решение. Для Чайльда всё было прекрасно, только его родители не могли смириться с реальностью. Но младшие братья и сёстры им восхищались, а их неведение — самое дорогое, что есть на свете. Огромное здание было всё ближе к Тарталье, точнее, он становился всё ближе к нему. Приятное возбуждение разливалось по всему телу, однако смешивалось с небольшой тревогой. Встреча с Царицей, безусловно, всегда была испытанием, но ещё большим испытанием становилось нахождение в одном помещении с другими членами Фатуи. Невероятной величины двери, весившие несколько тонн, открылись, и Чайльд вошёл внутрь. Было холодно. Даже внутри зданий, особенно тех, что находились неподалёку от обители Царицы. Но здесь температура опускалась до невероятно низких показателей. Если бы Тарталья не имел Глаза Порчи, умер бы почти сразу, и никакая тёплая одежда не смогла бы спасти его. Длинной застывшей рекой проходил путь от главных дверей до самой Царицы. Приходилось идти порядка десяти минут, чтобы достичь её трона, и ещё неизвестно, окажется ли правительница на месте. Но, к радости Тартальи, оказалась. Невероятной величины, красоты и могущества женщина сидела на резном троне, форму и узоры которого повторить было невозможно — предмет был такой один во всём Тейвате. Сердце Предвестника застучало так быстро, будто бы прямо сейчас Итэр согласился стать его постоянным соперником и драться с ним каждый раз, когда Тарталья того захочет. Странное сравнение, но именно так это чувствовал Чайльд. Он осматривался по сторонам, пытаясь скрыть своё любопытство. Нечасто ему удавалось побывать здесь. — Я рада, что ты не заставил меня долго ждать, — прозвучал властный голос, эхом отдаваясь от стен, потолка и пола. Тарталье даже показалось, что он услышал звяканье сосулек, вот-вот собиравшихся упасть. — Очень непривычно для Тартальи, — Царица будто бы и не к нему обращалась. — Однако дело и правда важное. — Ваше Величество… — Чайльд на миг замешкался, не зная куда себя деть, но в итоге собрался и преклонил колено перед Царицей. — Вы меня вызвали… для какого-то важного дела? В голосе Предвестника читалось явное удивление: Тарталья сам не ожидал, что его правительница когда-либо доверит ему что-то серьёзное. — Да-да, — заигрывающий тон и затем усмешка. — Ты же помнишь неудачу Синьоры? Неудачу? Но восьмая Предвестница Фатуи всегда была лучше него. По крайней мере, так утверждали коллеги Чайльда. Когда она успела проколоться? Заметив недоумение своего подчинённого, Царица пояснила: — Ну, то, что она до сих пор не избавилась от этого мелкого… как его там? Путешественник? Я особо не распространялась о своей затее — лишь ей. Но я думала, что Синьора достаточно умна и сильна, чтобы покончить с ним. Однако пока что она меня радует только тем, что бесшумно добывает Глаза Богов. Но сейчас… — Женщина умолкла, подбирая слова. — Сейчас перед нами слишком сильный архонт. Нам не может помешать третье лицо, поэтому замани путешественника сюда. Я поговорю с ним, а после — убью, как я убиваю каждого, кто смеет мне перечить. Этому мальцу просто повезло: он слишком меня заинтересовал. Цель Синьоры — не кровь, а месть Барбатосу. Именно поэтому она гораздо слабее тебя, ведь не сумеет привести его на верную смерть — это вне её приоритетов. Ты — беспощадный, безумный — идеальный Предвестник для устранения лишних лиц. Тарталья слушал всё это, а внутри разливалось тепло. Царица верит в него. И даже больше, чем в Синьору. Это было настоящей победой для Тартальи — признание его Царицей. — Если моя повелительница доверила этому никчёмному такое ответственное задание, значит, Тарталья сделает всё возможное, чтобы удовлетворить желание великой Царицы, — пролепетал Чайльд, а колено, на котором он всё это время стоял, начинало трястись. — Я рада, — небрежно бросила властная женщина. — Ступай… И приведи сюда путешественника. — Я-я Вас понял. — Я заметила, что вы близки с этим маленьким героем. Так что просто постарайся втереться к нему в доверие и замани сюда. — Царица резко подлетела к своему подчинённому. — Я верю в тебя, поэтому и поручила Тарталье осчастливить его королеву, чтобы она стала царицей не только Снежной, но и каждого сантиметра этого грёбаного мира. Женщина взяла подбородок Чайльда ледяными пальцами, нежно поглаживая изгибы лица, подражая материнским касаниям. — Тарталья, Одиннадцатый Предвестник Фатуи, не подведёт Ваше Величество и исполнит свой долг. — Чайльд хотел сделать какой-нибудь воинственный жест, но рука Царицы всё ещё с силой держала его лицо. — Вот и умничка. — Холодная женщина отпустила Тарталью и неспешно присела на свой трон. — Ступай, чего сидишь, — грубым голосом велела она. Тарталья уже не был способен ничего сказать и лишь ушёл восвояси. Когда массивная дверь за ним закрылась, от высоких стен эхом отразился леденящий душу хохот. — Этот мальчишка… и что он вообще о себе возомнил? Так просто надурить: навешать ему лапши на уши, и побежит хоть со склона прыгать, лишь бы удовлетворить меня, — в пустоту произнесла Царица, как только приступ смеха закончился. — Ничтожество. Только Тарталья вышел наружу, как тут же упал в снег. Неужели он выполнит задание, достойное Тартальи, которое ему поручила его же госпожа?! Он не мог в это поверить, не мог поверить в то, что заслужил доверие Царицы, и теперь она собственной персоной назначает его, его, а не Панталоне или Арлекино, на важную миссию. Ведь, если Тарталье удастся (а ему непременно удастся), то его признает не только Царица, но и остальные Фатуи. Это было верхом наслаждения. Номер Одиннадцать из Предвестников Фатуи непременно исполнит поручение, данное Её Величеством.