Выбраться из Бездны

      — Так ты мне, значит, говорил, что не знаешь ничего, я прав? — в своей злодейской манере спросил Аято.       Тома стоял неподалёку и смотрел в пол. С того дня, как Аяка защитила его перед братом, управляющий почти не сталкивался с господином в такой обстановке. От подступившего страха Тома чувствовал, что его вот-вот вырвет, а тело била дрожь. Пожалуй, это обычное его состояние перед Камисато старшим, однако сейчас это чувство выросло вдвойне. Тома ощущал, что упадёт в обморок, как только выйдет из комнаты.       — Я-я до сих пор не понимаю, о чём Вы говорите… — Тома старался держаться так, будто бы ничего и не было и как будто бы он ничего не знает, но получалось не очень.       — Знаешь, мне не нужны лжецы в окружении, особенно те, кто хранит мою тайну долгие годы в надежде кому-нибудь когда-нибудь рассказать, — Аято уже говорил напрямую. Хоть сколько бы Тома ни отговаривался, это было бесполезно.       Управляющий не ответил. Теперь даже сам Камисато видел то, как сильно трясёт Тому. Ему не было его жалко. Аято никогда не видел в Томе близкого человека, как, например, это делала Аяка. Он был чужеземцем, рабом и лжецом.       Для принца уже не было нужды скрываться — он решил: он будет делать всё, чтобы попасть в Предвестники Фатуи, чтобы Царица гордилась им. Ему было мало своего положения. Все эти годы он подчинялся, а теперь этот Скарамучча будет преклонять колени перед ним. Однако сначала нужно было высосать из Предвестника всё до последней капли и, когда Аято поймёт, что Скарамучча для него бесполезен, выкинуть его как ненужную игрушку. К тому моменту Камисато уже планировал встать на место Шестого Предвестника Фатуи. Хотя… плана у него как такового не было… он просто хотел, но зато как!       Аято подошёл к Томе, взял его за плечи, повернул и повёл на улицу. По пути Аято остановился и захватил с собой меч, перед этим кинув взгляд полный любви на свою коллекцию. Вскоре оба оказались на заднем дворике.       — Знаешь… — Аято уже не был таким свирепым. — Будет печально, если моя одежда не отстирается, — принц досадливо выпятил нижнюю губу, — Придётся купить новую.       Лицо, секунду назад расслабленное, сейчас превратилось в безумную гримасу.       — Я желал это сделать внутри поместья, но это было бы неразумно.       Камисато ударил Тому по коленям, которые тряслись одновременно со всем телом, отчего ноги стали ватными. Управляющий упал, упершись руками о землю и сжимая пальцами траву. Лицо уже давно покрыла испарина, сейчас превратившаяся в холодный пот, что словно утренняя роса катился по изгибам лица, падая на ресницы, попадая в рот, но Тома этого совершенно не замечал.       Аято неспешно поправил перчатки на руках и, удовлетворившись, опустил взгляд на ослабшего парня.       — Ах, как будет грустить моя дорогая сестра… Ну, ничего, я думаю, вы скоро встретитесь, — улыбка.       Камисато подождал минуту в надежде, что Тома что-то скажет, но со стороны управляющего было слышно лишь тяжёлое рваное дыхание и периодические тихие всхлипы. Эти звуки раздражали Аято, хотелось, чтобы этот жалкий врунишка поскорее заткнулся. Навсегда.       — Мне жаль твоих родителей, жаль, что у них был такой отвратительный сын. — Слова были наполнены гневом, отчего последующие действия были совершены в порыве злости, хотя изначально Аято хотел сделать всё спокойно. Он просто не учёл своё быстро меняющееся настроение…       Только что ещё были слышны всхлипы, наполненные страхом, а сейчас — лишь глухой стук. Всхлипов уже не было. Аято отпрянул в сторону от кровавого фонтана, желая как можно меньше запачкаться. Глаза Камисато проследили путь, что проделала голова, совсем недавно ещё умевшая думать и чувствовать, а сейчас лишь служащая… декорацией? Мгновение спустя и тело, ещё тёплое и совсем недавно пребывавшее в состоянии обнять кого-то или утешить, с громким стуком коснулось травы. Травы?.. Это уже не было похоже на траву. Трава — зелёная, живая и пахнущая свежестью, а эта — красная, с ароматом ржавчины. Трава, которая являлась единственным свидетелем случившегося.       Камисато стоял в нескольких сантиметрах от кровавой картины, а в руках — её причина, которую он не хотел отпускать. Нормальный человек давно бы уже выбросил окрасившийся чьей-то кровью меч, но Аято — ненормальный. Принц с безумием и жаждой в глазах посмотрел на лезвие, на котором была не только кровь, но и частички чего-то… Совсем не хотелось знать, что это было. Однако Камисато это не волновало: в нём играл триумф, азарт, возбуждение, адреналин в конце концов. Он поднёс сладко пахнущий меч к лицу, сначала изучая его, а затем облизывая острое лезвие, в которое, как в зеркало, ещё недавно можно было посмотреться. Аято с прикрытыми глазами смаковал кажущийся ему нежным вкус и вдыхал запах, доносившийся от тела неподалёку. Этот момент наслаждения был настолько хорош, что Камисато даже не мог припомнить, когда в последний раз такое ощущал. Он не заметил, однако даже его член напрягся, что в будущем волновало его примерно так же сильно, как мёртвый Тома. Вообще не волновало. Принц был главным здесь. В этом поместье, стране, мире. Он чувствовал, будто сделал какое-то невероятное дело, за которое его непременно должны похвалить и даже наградить.       Звуки природы были успокаивающими; обычный прохожий, сейчас наслаждающийся ими, и не услышал бы тихое капанье. Даже если бы и услышал, решил бы, что это ручеёк или с деревьев падают капли воды после дождя. Ах, если бы это были капли воды…

***

      Итэр и Паймон прятались от внезапно нагрянувшего ливня. Они ещё недавно были так целеустремленны, а сейчас всё их желание отбила погода. Друзья уже который день путешествовали (в кои-то веки!) одни, то есть без Тартальи. После того случая с Баал он куда-то делся… Путешественника порой раздражала внезапность этого Предвестника: то он резко появится в самых неожиданных местах, то уйдёт, так же резко, как и пришёл.       Итэр вот уже неделю бродил в поисках Дайнслейфа, который сейчас был единственным их вариантом, ведь возвращаться в Инадзуму не хотелось от слова совсем, хотя Паймон неоднократно настаивала на этом.       — Может, мы его уже упустили? Будто он будет ждать нас, пока мы не придём. Уже столько времени прошло с момента, как Тома рассказал нам о нём, — Итэр говорил это в который раз, но в который раз он потом пойдёт и будет расспрашивать о Дайне, искать, несмотря на свои отговорки.       — Почему ты не хочешь пойти туда, куда я говорю? — вяло, уже без толики надежды поинтересовалась Паймон. — Мы же не найдём его.       — Там опасно?       — Что? — она оживилась.       — Ну там, куда ты хочешь отправиться, — уточнил Итэр, немного смущаясь своей настойчивости не идти на гору.       — Нет… — Задумалась. — Если мы придём вовремя, то не опасно.       — И что это значит?       — Ничего… — Паймон немного замялась. — Просто, если ты решился, то пойдём сейчас же.       — Хорошо, даже не буду спрашивать, в чём дело. — Путешественник недовольно поморщился, наблюдая за непроглядным небом и представляя, какая толстая пелена облаков сейчас отделяет солнце от них. — Ты какая-то странная последнее время…       Паймон не ответила. Она сама знала, что странная.

***

      — Эта гора? — указал Итэр головой на величественную, невероятно красивую гору Ёго.       — Ну да, — Паймон наблюдала за очаровывающим своим поражённым видом другом. — Нам нужно наверх, к Яэ Мико.       — И кто она? — Итэр уже начал путь, надеясь узнать обо всём от малышки, пока они идут.       — Жрица храма Наруками. Спросишь, что нам нужно от неё? Скажу только, что она точно знает о Баал, о том, что с ней случилось и как действовать. Поэтому… она расскажет тебе то, что сможет.       — Опять говоришь неопределённо… — Итэр нахмурил брови. — Ладно, если это поможет…       — Не веришь мне? — возмутилась Паймон.       — Ну… — улыбка.       — В самом деле?! Что за человек, я — как лучше, а его ещё и уговаривать надо! — Маленькое существо шуточно, совсем легонько ударило Итэра в плечо. А затем ещё и ещё: смех путешественника в ответ раззадорил её.       Паймон была просто благодарна, что Итэр есть, что она может отвлечься, что может почувствовать себя нужной и может порадоваться за друга. Пожалуй, со временем она научилась ценить такие моменты и наслаждаться ими здесь и сейчас.

***

      Тарталья стоял перед входом в ветхий дом. Ему было стыдно каждый раз, как он возвращался сюда. Было стыдно за своё враньё, за то, что он до сих пор не обеспечил своим родным безбедную жизнь, хотя мог. Но снова — ложь. Как он может так внезапно купить семье новый дом, одежду, если для них он — Аякс, который точно не работает на Царицу и точно не зарабатывает миллионы?       Мороз кусал за лицо, а тело била дрожь, но не из-за холода. Тарталья постучал. Ему уже столько раз говорили, что он не должен этого делать, ведь это его дом. Но как же он мог?! Ведь на деле он — совершенно точно не сын своих родителей и не брат ни одному ребёнку в этом доме. Без стука мог бы входить Аякс, но никак не Одиннадцатый Предвестник Фатуи. Такие люди здесь — чужаки, а тем более он. Тарталью здесь никто не ждал.       Чайльд глубоко вдохнул ледяной воздух, пытаясь выровнять дыхание и успокоиться, пока слушал звуки отпирающегося засова. Скрипучая, побитая дверь открылась, сначала неполностью, но через пару секунд распахнулась со стуком.       — Аякс! — женщина набросились на Чайльда, пытаясь обхватить массивное тело, покрытое толстым слоем тёплой одежды, руками, чтобы те сцепились на спине сына намертво.       — Мама, почему ты вышла, не одевшись? — с укором спросил Тарталья.       — Кто же знал, что это ты. Я же говорила тебе: не стучись, а заходи в любое время. У тебя же есть ключ, почему сам не откроешь? Как не родной каждый раз стучишься, — женщина взволнованным голосом даже сейчас поучала сына, но, конечно же, не со зла.       — Прости… Вдруг вы спите.       — Даже если спим, даже если приедешь в три утра — всё равно заходи. Не знаешь, как мы тебя каждый раз ждём?       — Здесь холодно, заходи в дом. — Голос Тартальи был даже не спокойным, а грустным.       — Да, пойдём. — Мать ухватилась за руку сына, потянув его внутрь. Чайльд будто бы нехотя зашёл в дом. Он лишь желал отдать гостиницы младшим и уехать. Всё. Он не мог давать себе слабину, ведь знал, что если зайдёт в родное гнёздышко, то может вернуться Аякс.       — Мамочка, кто там?! — донёсся возбуждённый девчачий голос изнутри дома.       Женщина не ответила, лишь принялась поспешно стягивать с сына одежду.       — Я сам могу… не нужно, — улыбка.       — Как же, будешь раздеваться целый час. Совсем не спешишь обрадовать брата с сестрой.       Видимо, девочка устала ждать ответа от матери, поэтому сама прибежала в холодную прихожую. Она, словно шпионка, поглядела за угол.       — Брат приехал! — закричала девочка, повернув голову в сторону гостиной, чтобы мальчик, ждущий её обратно, услышал.       Тарталья резко поднял голову на сестру, застывшими глазами смотря на неё. На нём сейчас была обычная одежда, а Глаз Порчи — спрятан. Однако не внутри костюма (резонно будет назвать его именно так — костюм Аякса), а вне. То есть сейчас Тарталья был уязвим. Такие поездки к родным всегда были опасными, однако до сих пор ничего страшного не произошло во время отсутствия Тартальи.       — Правда?! — донёсся глухой мальчишеский голос.       В следующий миг Чайльд уже мог слышать такой знакомый топот быстро перебирающих по полу ног. Было понятно, что парень пару раз запнулся и чуть не упал, пока торопился встретиться с братом.       — Приехал! — высокий мальчик прыжком достиг Тартальи, крепко обняв того за талию и прижавшись к тёплому телу.       Чайльд положил руку на лопатки брата в ответ на объятия, желая расцеловать его сию же секунду, посадить себе на плечи и громко смеяться вместе с ним в унисон, пока слёзы на глазах не выступят.       — Богатырь Тевкр так вырос за эти месяцы! Я и не узнал своего младшенького братца, — Тарталья очнулся и принялся играть Аякса, поэтому отстранился от мальчика и, наклонившись, потрепал его по русым, отливающим золотом волосам.       — Да! Я накачал мышцы ещё больше, пока тебя не было. Скоро я буду такой же сильный, как и ты! И у меня тоже будет много шрамов!       — Никаких шрамов! — встряла мать, не желая развивать эту тему вновь.       — Он просто балуется, не переживай, — успокоил женщину старший сын, наконец снявший с себя всю верхнюю одежду. — Я привёз, что ты просил, — обратился Тарталья к Тевкру. — И тебе тоже, — он с улыбкой на лице посмотрел на девочку, всё ещё не решившуюся выйти ко всем.       Убедившись, что Аякс обратил на неё внимание, она быстрыми шагами достигла брата, который, уже не дожидавшийся объятия с её стороны, первым прижал сестру к себе. Даже поцеловал в растрёпанную макушку.       — Никого больше нет? — вопрос в зал.       — Нет… — мать немного замялась, наверное, про себя ругая старших братьев и Антона с Зоей, которые сейчас были не в состоянии приехать. Возможно, узнай она заранее о прибытии сына, смогла бы всех собрать.       Те члены семьи, что присутствовали сейчас в доме, душевно посидели, поели, поговорили. Тарталья вёл себя (старался вести себя) как Аякс, которого видели в нём родные. Для них он был путешественником по миру, грузчиком, лакеем — всеми, кем можно было быть, но не Предвестником Фатуи. Даже мать не знала и не могла выведать у сына, кем он сейчас работает. Тарталья говорил, что зарабатывает немного, однако каждый раз новое и вызывающее восхищение дорогое пальто не могло не смущать.       На часах уже было десять вечера; дети обычно в это время давно спали. Но сейчас Тоня и Тевкр были возбуждены и переполнены эмоциями как никогда раньше: им точно было не до сна. Однако мать была против, чтобы дети засиживались допоздна и дальше, даже в такой день, поэтому отправила их спать. Тем более…       — Мам, отведёшь меня к отцу? — попросил Чайльд, как только в гостиной стихло.       Женщина на время замерла.       — Конечно, — подбирает слова, — он тоже наверняка очень соскучился…       Перед тем как выйти из дома, Тарталья что-то долго искал в своих вещах и, наконец достав шёлковую коробочку, тоже оделся и отправился вслед за матерью.       Шли они недолго: могилка была не на главном кладбище, а находилась особняком буквально в нескольких метрах от дома. Когда муж умер, женщина была так разбита, так не хотела отпускать его, что, наперекор всем своим принципам, попросила похоронить его рядом, чтобы еженедельно приходить и убирать могилу, которую быстро заметало снегом, и обновлять порой краску на заборчике.       Тарталья подошёл ближе к отцу, а мать осталась стоять неподалёку. Было невыносимо одновременно видеть сына и своего покойного мужа. Поэтому, чтобы не сойти с ума, женщина не приближалась к ним.       До неё лишь доносился неразборчивый шёпот, пара всхлипов и звуки осторожного шевеления, которые издавал толстый слой одежды. Такие же звуки женщина неоднократно слышала много лет назад, когда муж возвращался поздно вечером домой, а дети уже спали. Поэтому тогда мужчина, стараясь их не разбудить, не произносил ни слова, а она лишь могла разобрать направление, в котором двигался муж, по такому родному шелесту его рабочей одежды.       Тарталья относительно быстро закончил, для себя установив, что не будет задерживаться, дабы мать не замёрзла и тем более не заболела. Поэтому как только он поднялся, то сразу же повёл родную женщину обратно в дом.       Не успел Чайльд провести внутри и пяти минут, как снова вышел, услышал сзади закрывшуюся на засов дверь и, сделав два шага, остановился. Он замёрз, он дрожал, он плакал, и, пожалуй, это был первый раз за несколько лет, когда он позволил себе разрыдаться.