***
— Аято! — двери поместья Камисато открылись нараспашку, и глазам всех предстала Яэ Мико. Она была в окружении стражников, из-за чего казалась как за стеной. Принц до сих пор был с мечами в руках, весь в крови и никем не остановленный. Каждый боялся подойти к мужчине, ведь для того не было проблемой задеть ещё кого-то — случайно или специально. Увидев картину происходящего, Яэ не растерялась. Безусловно, ей было страшно, но она не могла показывать этого, чтобы не взволновать и так шокированных людей и прекратить это. Жрица громким голосом приказала стражникам схватить Аято, перед этим выбив молниями из рук принца клинки. Лицо Камисато не менялось: он был будто в прострации, однако его безумные глаза в то же время сжигали заживо каждого, кто посмел взглянуть на Аято. Он уже ничего не предпринимал; вся его одежда, лицо, волосы были пропитаны кровью. Казалось, что даже белки его глаз были красными не из-за полопавшихся в них сосудов, а также залиты красной жидкостью. Воспользовавшись моментом, стражники быстро подбежали к Аято и крепко скрутили ему руки. Раздался хруст, однако Камисато будто ничего и не почувствовал — выражение лица было прежним. В каком бы положении ни оказалась его голова, взгляд всегда был устремлён на Яэ. Однако та уже на него не смотрела, а что-то обсуждала с людьми, но она явно была напряжена. — Госпожа… — начал было стражник, желая узнать у женщины, что делать с принцем; большого мужчину держали три стражника, а четвёртый шёл впереди виновника торжества. — Сделайте так, чтобы он не мог никому навредить. Избейте, поломайте кости, заприте — мне всё равно, что вы сделаете, лишь бы он был не опасен, — выпалила Яэ, а в её больших глазах читалось волнение (за своих людей, в первую очередь), под которым скрывался страх. — Есть! — отрезал стражник, стоявший ближе остальных к жрице, и повёл Аято и ещё трёх мужчин, держащих его, прочь из поместья. Яэ Мико, выкроив момент, пока никто к ней не обращался, обвела взглядом помещение, сглотнув накопившуюся во рту слюну, которой сейчас было как никогда много. Женщине казалось, что вместо слюны она глотала кровь, и этот привкус ещё долго не уйдёт. Но страх и волнение не были единственными эмоциями Яэ сейчас: бесконечные тоска и грусть, сейчас находящиеся в зачатке, а после — переросшие в сильнейшее чувство. Этой ночью Яэ Мико не сомкнула глаз ни на секунду.***
С того «Дня Резни» прошло около трёх суток. На удивление Тарталья последним узнал о произошедшем, причём совершенно случайно. Он, находясь в Ли Юэ, услышал разговор торговки с другой женщиной: «Знаешь, что говорят, мол, принцесса Инадзумы умерла?» «Чего? Откуда тебе-то знать?» «Ну, это такое громкое дело, что даже за пределы Инадзумы вышло. Говорят, её ненормальный братец её и убил». «Правильно, это всё потому, что они в этой поганой стране жили! Вот почему Инадзума закрыта — люди становятся бешеными». Чайльд мог списать услышанное на обычный слух, однако ему и в голову не пришло сомневаться в том факте, что Аято мог сделать что-то подобное. Он поверил моментально, даже не стал разбираться. И от осознания происходящего встал в ступор, а глаза начали наполняться слезами, словно сосуд — водой. Тарталья был готов рвануть с места сию же секунду, однако не мог. Руки, будто бы и не его, опустились вниз, повиснув и, казалось, покачиваясь на ветру. Все эти дни Тарталья думал невероятно много. Обо всём на свете, но всё то, о чём он размышлял, приносило невероятную боль. Из-за столь сильной грусти сердце болело физически, а порой даже казалось, что оно вот-вот остановится. И поэтому эта шокирующая новость не оставила сомнений в Тарталье, что это правда, что его принцесса мертва. Похоже, это было последней каплей, ведь Предвестник, никогда не выражающий своих отрицательных, «немужских» эмоций, заплакал прямо посреди улицы. Ему одновременно хотелось и не хотелось подтвердить услышанное, но в любом случае он понимал, что умрёт от горя. Однако же… первая мысль после смерти Аяки была найти Итэра. Зачем? Тарталья и сам не знал, как будто бы это было необходимо. Он все эти дни, когда воспоминания возвращались к путешественнику, радовался и мог отвлечься. Чайльд полагал, что это потому, что с Итэром не связано ни одного отрицательного воспоминания, как и с Аякой. Поэтому и сейчас Тарталья решил, что, если он увидится с путешественником, станет снова лучше.***
Этим же вечером Итэр и Паймон остановились в Ли Юэ, в одной из гостиниц, как это было в последний день их путешествия по этому региону. Однако сейчас причина была не только поспать и набраться сил, но и скрыться. На время. А хотелось навсегда. Путешественник, даже после случившегося, успевал подумать о Тарталье, который, казалось, здесь совсем не вписывался и которого Итэр давненько не видел, однако от этого не забыл, как это происходило с некоторыми. Ещё бы он забыл: столько произошло за считанные дни, проведённые вместе, что теперь те события кажутся безобидной историей, к которой хочется возвращаться с каждым разом и искать в ней новые приятности. Тех пары часов, которые Итэр провёл в Ли Юэ, было достаточно, чтобы Тарталья успел засечь его. Однако… почему не подошёл? Он как раз-таки хотел. Но как только Чайльд увидел путешественника, тут же спрятался, сам не понимая зачем. Это же идеальное стечение обстоятельств, так почему бы не воспользоваться?.. Благо уже начинало темнеть, и улицу освещали только фонари и вывески, поэтому укромных уголков, чтобы спрятаться, было больше, чем днём. Тарталья видел, как Итэр и Паймон зашли в какую-то гостиницу, однако даже тогда не сдвинулся с места. Предвестник не заметил, но в тот момент он выглядел будто человек, который увидел только что дикого кабана и прячется, не имея при себе оружия. Сердце, даже после ухода Итэра из поля зрения, всё ещё стучало, и этот стук перекрывал гул вечерней улицы, а глаза не моргали. Тарталья стоял так пару минут, пока не очнулся благодаря мужчине, что в этот момент проходил мимо и нарочно врезался в Предвестника. Пожалуй, именно такой толчок был ему сейчас необходим… Очень долго длились те часы, за которые все улицы Ли Юэ опустели, а света почти не осталось. Лишь в паре окон всё ещё горели лампы, но в целом снаружи стояла тишина. Тарталья ждал, пока не наступит глубокая ночь, и за это время успел искусать себе все локти, волнуясь как перед экзаменом по вступлению в Фатуи. Он уже давно заметил, что свет в окне на верхнем этаже гостиницы, куда зашёл Итэр, был выключен чуть ли не с той минуты, как путешественник оказался внутри. Как обычно вымотался и мгновенно лёг спать? Чайльд мог лишь предполагать, в каком окне находился Итэр, но он точно знал, что все комнаты для гостей находятся на втором этаже, так что места для поисков было немного. Тарталья вынул из кармана на груди бумажку, нервно сжав её в мокрой от пота руке. С момента, как Предвестник увидел Итэра, казалось, что все проблемы ушли, и он уже не вспоминал об Аяке. Ну, до момента, пока не останется вновь наедине со своими мыслями. Тарталья очень громко дышал. По крайней мере, так казалось на пустующей сейчас улице. Это единственное, как он мог в данный момент связаться с Итэром — оставить письмо и сбежать, отложив их встречу хотя бы на какое-то время. Прямо сейчас Тарталья просто не мог вынести одного его вида.***
Итэр проснулся довольно рано: ещё не доносился запах еды с улицы и нижнего этажа, а вокруг было тихо, что было редкостью в оживлённом Ли Юэ. На лице Итэра появилась неожиданная улыбка, наверное, означавшая, что он выспался в кои то веки. Паймон тоже, к удивлению, была рядом, хотя обычно ночами она улетала куда-то, причины чего Итэр уже давно оставил попытки выяснить. Он всё ещё лежал, разглядывая небольшую комнатку и прикрывая рукой глаза. Паймон сидела на тумбочке неподалёку и, заметив шевеление со стороны Итэра, моментально перевела взгляд на подоконник. Она очень ждала его реакцию. Последнее время Паймон казалось, что она смотрит какой-то спектакль, что интриговал всё больше с каждым новым актом. Итэр поднялся, оказавшись в сидячем положении. Он всё ещё был сонным, из-за чего не мог быстро реагировать, да и лень ему было. Поэтому путешественник разглядывал одеяло и падающие на него нежные лучики солнца. Итэр всё-таки перевёл глаза на окно, планируя насладиться успокаивающим пейзажем. Но не успел путешественник толком рассмотреть вид, как тут же краем глаза заметил что-то необычное, чего тут явно быть не должно. Итэр опустил немного голову и увидел лист бумаги. Брови лениво поднялись, а лицо имитировало удивление. Итэр на самом деле был удивлён, но сил сейчас показывать это, да ещё и самому себе, не было. Путешественник медленно вытащил лист из оконной рамы, в свод которой бумага была вставлена, и принялся вертеть в руках. Итэр больше не медлил и начал разворачивать бумажку. Она не была похожа на бумагу из того же Ли Юэ; такой бумаги Итэр никогда до этого не видел. Клочок не выглядел как какой-то важный документ, ведь был весь помятый, а текст внутри — небрежно написанный. Лишь одно слово в самом низу было выведено красивым каллиграфическим почерком. Было видно, что над ним постарались. Оценив внешний вид письма, Итэр немного огорчился, но всё же принялся читать: «