Научи меня

      POV Лер       Теперь усну я       на ложе одиноком       морозной ночью,       покрыв циновку платьем,       сверчки же петь мне будут.       (91. Кёгоку-но Йосицуне, впоследствии регент и президент министров Кёгоку)       Опять стишки эти в голову лезут. Интересно, что значит «Нарихира», нужно уточнить, правда, где-то мне попадалось это слово, но хоть убей, не помню.       Итак, на повестке дня три вопроса: Рома, Яр и СЕКС.       Рома… Нет, СЕКС сначала. Вот где КРУТЬ!!! Офиген-н-но! Волшебно! Волнительно! Нежно и страстно! Да!!! Описать это сложно, я в полном восторге! А какие у самураищи губы! Нет, лучше про Рому, а то что–то я возбуждаюсь, уже одеяло подгреб и сжал между ног. Неудобно будет сейчас идти в ванну, Яр услышит. К нему тоже нельзя, что же делать? Вдох, выдох. Я тучка. Нет, лучше сесть по-турецки, как йоги. Ага, сел. А дальше? Вспомнил! Оммм… Полегчало.       Уф. Меня из дома он не выпрет, все же взялся за мной присматривать, а сам я ни за что не уеду, нашли дурака! Как Яр говорит: «нужно проблему по пунктам разбить». Что ж, попробую. Мне секс понравился, тут и рассуждать нечего. А вот ему — это еще вопрос. Правды он по-любому не скажет, чтобы меня не обидеть, ежу понятно. Так, и что мы имеем? Любовником стану ему, однозначно! Буду стараться, учиться. Что он там говорил? Отпустить и довериться? Сложно и боязно, не в сексе, а во всем остальном. Мне не страшно отдаться драконищу в постели, тут я всеми руками «ЗА!». Только он имел ввиду и все остальное, чтобы я «вышел с кухни», отбросил свои дурацкие страхи и комплексы, поднял в конце концов глаза на людей и дал себе и им возможность лучше друг друга увидеть. Да-а-а, наверное, он прав. Вот и с Ромкой получилось так глупо, что вспоминать не хочу, позорище просто. Вот, спросите, чего это я такой дикий, чем мне мои сверстники не угодили? Вообще-то, сейчас по привычке шарахаюсь. Сам себя накрутил, уже давно так не думаю, просто упрямство. А решил я, что все дети — враги мне, десять лет назад, когда первого сентября на линейке впервые увидел одноклассников-первоклашек в окружении гордых и счастливых родителей, а мои не пришли и не придут никогда. Боялся разреветься и поэтому не стал ни с кем разговаривать. Сначала некоторые пытались со мной подружиться, но я упорно молчал, и они постепенно отстали. Учителя тоже после беседы с сестрой оставили меня в покое. Чего я бычусь? У самураища тоже нет отца уже много лет, а он, мало того, что выполнил его последнюю волю, не бросил, не разорил его бизнес, а наоборот, подключил друга — Пашку — к семейному делу и теперь «на коне». Я тоже хочу быть успешным, хочу быть как Яр — лучшим! Глаза закрываются, посплю-ка, пожалуй, чуть-чуть. Решил, такой бодрый, блин, смелый! А делать-то что? Ой, как страшно! Что там О Хара вещала*? Вот так, как она, я сейчас и думать не буду.       *((Думаю, все читали или киношку смотрели, но все же, напишу, потому что сама терпеть не могу «Унесенные ветром», если бы знала, что гадость такая, ни в жизнь бы не стала читать. Хотя, с Митчелл согласна, Скарлетт — шлюха (это не я, она сама так о своей ГГ написала!), а сказала она, в смысле, Скарлетт О Хара, глядя на ночную Тару: «Я подумаю об этом завтра…<...> Завтра придет совсем другой день».))       Да! Поцелуйте меня еще здесь, еще в щечку и в эту, и снова в другую. М-м, блаженство! Хватаю за шею. Не отпущу никогда!       — Соня, вставай! Уже время к обеду. Чем хочешь заняться?       — Поехали в офис.       — Ты сбрендил? Там нет никого, воскресенье, или забыл?       — Точняк, вот же ж-ж-ж-ж!       — И зачем тебе в офис? Лер, давай поднимайся, я голодный, как волк, нет, как дракон, ну ты знаешь.       Понятно, что сам он со мной сексом заниматься не собирался. Можно сказать, что он на горло себе наступил, а я умею быть благодарным. Да и мне в моих наполеоновских планах это должно помочь.       — Ничего без меня не можешь, избаловал я тебя, самураище. Ладно, пошли, буду кормить твою огромную прекрасную тушку. А в офис? Ну, ты же сам предлагал контракт подписать, вот я и решил согласиться, а то найдешь себе нового Даньку, на это я «пойтить» никак не могу.       — Ты хитрюга?       — А то! Да, и знаешь, я подумал… хочу измениться, в «люди» выйти, мир посмотреть и себя показать. Хочу, чтобы через три месяца в школе все были в шоке от моей крутости, хочу, чтобы Ромка сам захотел со мной дружить. Ну, а в идеале — сам у меня отсосал!       Последнее кричу, уже сбегая вниз по лестнице и слышу вслед рык этого земноводного. Живем! ***       — Яр, расскажи мне про твоих родителей. Я только знаю, что отец твой умер, что ты продолжаешь его дело, а про мать ничего не знаю, где она?       Мы едем на автодром, очень уж я захотел снова покататься, почувствовать ветер в ушах. А ящер этот решил «под шумок» меня познакомить с ребятами из карт-клуба. Ну, типа, раз отважился начать новую жизнь, чего тянуть кота за хвост? Вот и едем.       — Мать я не помню. Видел только фото и портрет, который висит у деда в кабинете, но на нем она совсем девочка. Тора родила меня очень рано, ей не было еще и семнадцати, как тебе сейчас. Герман, мой отец, был старым другом деда, да и младше его лишь на семь лет. Он часто приезжал в Японию по делам и всегда останавливался у нас. Как потом я узнал, мама была влюблена в него с раннего детства и ни о ком другом не мечтала. Во время приема на ее шестнадцатилетие, Тора добилась своего, переоделась, и Герман ее не узнал. Они переспали. Уж в подробностях, как это произошло, прости, не знаю. На тот момент мой папа был женат. Тора забеременела, но дед так и не добился от нее — кто же отец ребенка. Через два года после моего рождения бабушка и мама погибли, катаясь на лыжах. Лавина. Их так и не нашли. Мы остались с дедом вдвоем. Германа я первый раз увидел, когда он прилетел, узнав о гибели Шикико и Торы. Правда, тот момент помню очень смутно. После похорон он все чаще стал гостить у нас в доме. Я рос и иногда замечал, что дед как-то очень печально разглядывает меня и своего друга, когда мы находимся рядом. Герман был добр и внимателен ко мне, привозил подарки, пытался баловать, в отличие от строгого деда. Учил меня русскому языку, водить машину, как сейчас я тебя. Помнишь? Называл Ярославом. Своих детей у него не было, с женой он к тому времени развелся и семьей считал нас с Кано. Я привязался к нему, всегда ждал, даже ездил в гости в Россию. Я знал, что он болен — сердце. Герман любил цветы, особенно розы, даже иногда вместе с нашим садовником ухаживал за садом: обрезал, пересаживал, возился в свое удовольствие, да и, вообще, предлагал нам гнать этого неуча из дому, что он сам, мол, все лучше сделает. Дед всегда умилялся, вздыхал, вспоминал Шикико, бабушка тоже очень любила цветы. В тот день он рассаживал разросшуюся плетистую розу около беседки. Спорил с Ёши, как всегда, ну, мы с дедом решили, что шоги для нас интереснее роз и ушли в дом. Когда я вышел звать Германа к обеду, то нашел его в беседке почти без сознания и в слезах. Он прижимал к груди какую-то тетрадь и что-то бормотал. Я смог понять только «сын». Это был очередной, тогда уже третий, инфаркт. Как выяснилось потом, он нашел мамин дневник. Чуть позже, когда уже дед в скорой разжал его пальцы и забрал эту тетрадку. Герман нашел ее зарытой в стеклянной банке под тем самым розовым кустом. Как только он пришел в себя, стал уверять Кано, что на том балу переспал с девушкой, на которой была маска и костюм гейши. Клялся, что никак не мог подумать, что эта была Тора. Он просил прощения у деда, у меня, начинал снова плакать. Нас тогда выставили из палаты, наорали, что мы расстраиваем пациента, которого они еле вытащили с «того света». Ну что я тебе скажу, малыш, я был в шоке и был очень рад. Для меня разгадка тайны моего рождения стала просто подарком. Я же не знал, кто мой отец, а он оказался близким мне человеком, и рядом он был почти с моего рождения, только звал я его Герман, а не папа. Дед три дня молчал, читал мамин дневник, я не лез — бесполезно. Потом сообщил мне, что я еду в Россию и поживу с отцом, что я должен узнать родину предков, да и Герман нездоров, а поддержать его — мой сыновний долг. Я спорить не стал, с Кано не поспоришь. Мне было десять, стал жить на два дома. К деду летал на каникулы, да и он часто гостил у нас. Отец просто расцвел, он был счастлив восемь лет, а потом — очередной инфаркт. Вот. Ты что это там шмыгаешь? Глупый, я очень счастливый, меня воспитали два любящих человека. В своей жизни я видел столько любви и заботы, что могу и с тобой поделиться. Мышонок! Ну-ка не плачь. «Птичку жалко»?       — Как в кино! Даже мурашки по коже! Мы приехали? Значит так. Знакомиться буду сам, опекать меня не надо, мамочка, держи очки — надоели.       — Ух ты, «глазки смелые, зубки белые, р-р-р-р». Ну, вперед! Вот того долговязого пацана зовут Дима, он главный, ему восемнадцать, двигай.       — А поцелуй на удачу?       — Вот вымогатель, давай свои сладкие губы.       Пока размышлял, не будет ли «слишком» залезть на Ярку, он уже все решил. Приподнял меня, усадил к себе на колени и сразу поцеловал. В рот мне он не ворвался, как мне бы хотелось, а стал обводить языком мои губы. Очень нежно, едва касаясь. Все, я поплыл! Какой к черту карт? Хочу домой! К черту дом, хочу здесь! Вцепляюсь в его черную гриву и тяну на себя, проталкиваю ему в рот свой язык, ласкаю небо. Приятно! Что, вытолкнул? Сам ко мне хочешь? Ну, давай, я только «за»! Начинаю сосать его наглое жало, с остервенением, впиваюсь сильнее. Боже, как хорошо! Стон. Это что, его? Молодец я. Прям, горжусь собой! Еще! Сам, ведь, учил. Ах, мне мало! Ближе хочу! Только расстегнул одну пуговицу на его рубашке, тут же оказался на пассажирском сидении. Разве так честно? Учитель? Делаю глаза, как у кота из «Шрека», и получаю щелчок по носу. Ну, гад шипохвостый, подожди у меня!       — Это все?       А чего это с моим голосом? Что за писк, вроде, сам активничал, а теперь пищу, как мышь?       — Не наглей, Лер, мы не одни. Между прочим, парни видели, как мы целовались. Тебя не смущает? Может в норку, домой, а, мышонок?       — Ни за что! Дима, говоришь? Вон тот, длинный? Посиди, мой дракончик, в тенечке, а я пообщаюсь с парнями.       — Хочешь с тобой пойду, познакомлю?       — Разберусь! Ой, последний вопрос, а «Как звать-то тебя, ми-и-илы-ы-ый?» А то, как в том анекдоте получается: «К Ленину еду-у-у!»?       — Комати Акарумэо Рию.       — Вот-те КРУТО! Я и не слышал такого имени никогда, его можно перевести?       — Ну, тут много трактовок. Японцы вообще загадочная нация, а уж с именами-то намудрили, сам черт не разберет. Почти до конца девятнадцатого века у них и фамилий не было толком, только у знати, а имена писали так, что порой прочитать их мог только владелец. «Акарумей»*, если дословно переводить, получится «яркая слава», меня поэтому отец и звал — Ярослав, «риюю»*, ты будешь смеяться — «дракон». Для других мое имя звучит, что-то типа, «прославленный издревле». А уж написать-то его точно никто, кроме меня и деда не может. Так сложно сейчас никого не называют, но деду закон не писан, он как захотел, так и назвал. Сам подписывается одним именем «Кано», как император.       **(Давайте будем считать, что я почти правильно написала (вроде, как «рю» или «рию?» — «дух дракона»), японского не знаю, считайте просто, что это вымысел автора, ладно? Можно даже тапкой в лоб, не обижусь)       — Да-а-а! Ладно, побегу, пока не передумал, а потом ты мне все подробно расскажешь, мне жуть, как интересно, Рию–сама! И не спорь, а то будешь вместо дракона — Усаги–сан, а то и — тян.       — За «тяна» всыплю, паршивец!       Так, где там их «главный»? Вроде, тот, в красном шлеме.       — Здорова! Я — Лер, покататься дадите?       — Здоров, коль не шутишь! Я — Дима, а ты девочка Яра?       — Глаза разуй, дылда, а за «девочку» в лоб получить не боишься?       — Ребята, глядите, какой храбрый малыш!       Не, ну гады, ржут. Я же одет почетно, ну, Яр так сказал. Рыжая кожаная «косуха», под ней черная майка, черные джинсы, такие широкие с карманАми, ремень с бляхой, ботинки, здоровые, высокие, тоже рыжие, чуть темнее куртки. В каком это месте я похож на девчонку, стесняюсь спросить?!       — Девочка, ты и в прыжке не достанешь!       Ну, зря ты так, зря. Десять лет спортивных танцев! Да у меня шпагат, Волочкова отдыхает! А Юрку и Макса, «безопасников» наших, хлебом не корми, дай меня всяким приемчикам поучить. Да и Марк еще тот подпевала, поощрял безобразие это, так что зря, Дима, зря. Слегка подпрыгиваю, низкие «ножницы» для размаха, все ж я на месте стою, и сразу левой ногой сбоку по шлему со всей дури. Упал? Шлем слетел? Головой трясешь? А ботиночки-то зачетные, нужно будет еще раз самураище «спасибо» сказать. Подхожу, поднимаю шлем, протягиваю руку. Ну, с Богом! Еще раз.       — Лер.       — Дима. Ну, ты молоток! Так звезданул, что прямо искры из глаз! Хорошо, я в шлемофоне был, а то точно бы сотряс получил. Где научился так ногами махать? На вид вроде хлипкий.       — Да я танцами десять лет занимался.       Делаю сальто назад. Ну… это… а, для закрепления эффекта!       — Пипец! Пацаны! Это — Лер, свой мужик!       Остальные парни, видать, только от шока отошли, стали хлопать меня по плечам, по спине, а один даже по голове потрепал. Вроде, бить не будут, хорошо. Оборачиваюсь, гляжу на моего дракона, ну, понятно, что жду одобрения. Одобряет. Сияет, как медный таз и показывает вверх большой палец. Да, я такой, гордись мной.       — Лер, а ты ездить умеешь?       Это, кажется, Миша, я всех еще не запомнил.       — Думаю, нет. Пробовал один раз, мне самурай показывал.       — Самурай — это Яр? Он твой парень?       — Неа, нянь, ну и надеюсь, любовник. А что, кто-то против?       Видать, не против, ручки подняли, типа — сдаются, молчат, вот и славно.       — Ну, ты чудо! Хочешь научим, погнали?       — Какой чудесный день!       Какой чудесный пень!       Со мной мои друзья!       И песенка моя!       — Мужики, он еще и поет! Это нечто, может быть, ты и готовить умеешь? Так я сразу жениться готов!       Не, поглядите на них, и Димон туда же.       — Еще как, в этом просто я лучший! А жениться? Так это в очередь, не один ты такой прыткий. Что за мужланы? Лишь бы пожрать на халяву. Хватит ржать, научить обещали — учите давайте, вот же кони!       Да, красота! Три часа пролетели, даже не заметил. Парни понравились, будем дружить. Мишка обещал научить гонять на спортивном байке. Вот было бы «ЗЫКО»! Но тут нужно тайно, чтобы Яр не узнал, потом будет сюрприз, очень хочу, чтобы он мной гордился, мой славный черный дракон.

***

      Целоваться к нему не полезу больше сегодня, и так очень много впечатлений. Но если я сегодня не любовник, значит можно спать у него. Да какой же я умный! Ура!       О, если б знал ты,       как долго длится время,       когда лежу я       на ложе одиноком       и по тебе вздыхаю!       (53. Кагеро Никки)       Что-то с этими стишками меня все не туда тянет? Нифига, я не вздыхаю, просто с драконищем спать значительно уютнее, он же меня наверняка обнимет и притиснет к своей шикарной груди, можно будет к нему прижаться крепко-крепко. Ну и куда это меня опять понесло? Да, либо теплые объятия, либо секс. Вот ведь! Дилемма! Что выбрать? А что я хочу? Того и другого? Не выйдет. Чего это он там плел, паук недоделанный? Что спать после секса он будет только с любимым. Вот гад! Тут нужно все взвесить. Все сразу не выйдет, я правила помню. Что делать, блин? И все же объятья. Пойду потихоньку. Нет, я молодец!       POV Яр       Когда, тоскуя,       гляжу я в щель дверную       и жду рассвета,       которого не видно,       я дверь зову жестокой.       (85. священник Юнкей)       Умный, да? Сам себе «подсуропил», кто меня за язык тянул? Смотри на дверь, мучайся! И как его теперь вернуть спать ко мне? Секс? Так ведь потом убежит. Думай, Яр, думай! О! А если к нему? Вроде как, не у меня в кровати и вместе. Ага, а если, вообще, тогда из дома смоется? Черт, за ним ведь не заржавеет, не знаешь, что выкинет в следующий момент. Думал меня сегодня «кондратий» хватит, когда он подпрыгнул и засадил Димке в череп. Уже было метнулся спасать, но малыш удивил меня, впрочем, не в первый раз… У бабочки из кокона показались усики и довольно шустрые.       И кто это там босыми пятками топает? Бабочка моя, крадется! А я что? Я сплю. Стоит, сопит. Ну давай, ты же смелый, мышонок! Ой, лезет, лезет, под одеяло. Давай уже, ближе! Лег рядом, глядит, ручку поднял, погладил мне волосы, пальцем провел по губам. Нет больше сил! Ложится мне щекой на грудь и вздыхает. Мой сладкий! Обнимаю.       — Прости меня, славный дракон! Можно я здесь полежу тихонько, без секса? Ведь, правда, так можно? Не прогоняй меня, ладно?       Обнимаю покрепче. Никуда не отпущу!       — Знаешь, Яр, я долго думал, как поступить. Без тебя спать не буду, привык. А чтобы правила не нарушить, сексом мы можем заняться где угодно, а не только в кровати, ну, или утром. Здорово я придумал?       Ну, вот и что я вам говорил! Он — нечто!       — Спи уж, мыслитель, посмотрим.       Я еще не совсем проснулся, но чувствовал пальцы Лера у себя в волосах, затем на скуле. Поймал нежную       руку, поцеловал в ладошку, лизнул и прижал к своей щеке. М-м, хорошо.       — Прости, я тебя разбудил, еще рано, поспи, мой дракон. Я буду тебя охранять. А еще я хочу гладить, везде… я тихонько, как перышком, ты не заметишь. Позволь?       Силы небесные, откуда такой тихий обволакивающий сексуальный голос? И когда ж научился, наверное, врожденный талант. Он, по-моему, и не ждет разрешения.       Уткнулся мне в шею, тихонько сопит, чувствую, глазки закрыты, реснички трепещут. Делай, что хочешь, малыш, я весь твой. Отпускаю ладошку. Руки под зад, чтоб ему не мешать. Молчу. Самому интересно и жарко. Лер поднял руку к моему виску и на самом деле, еле касаясь, гладит волосы. И совсем невесомо, почти незаметно прикасается губами к пульсирующей вене у меня на шее. Мой храбрый мальчик, мне очень приятно, еще… Чуть обозначил мне брови, провел по щеке, по какой–то только ему ведомой очень извилистой линии. Губы. Хочу поймать твои пальчики ртом, но не буду, собьешься, буду терпеть, очень хочется знать конечную точку маршрута. Шея. Спускается ниже. Молодец я — футболку вчера не надел, лег спать только в штанах. Грудь. Нажми посильнее, котенок, или не надо, так нежно, приятно, спокойно. Как странно, я возбужден, но вцепиться в него не хочу, хочу эту пытку подольше. А почему твоя рука скользит лишь по центру? Решайся! Смелее! Слегка напрягаю мышцы груди. Да, мой сладкий. Теперь пальчик кружит уже по спирали, круги все меньше и меньше. Сосок. Аххххж! Подушечкой пальца по самой вершине. Вот ведь, чертенок! А сам так и лежит, уткнувшись мне в шею, только чувствую, ротик раскрыл и стал чаще дышать. Накрыл грудь ладонью, ну, не накрыл, тут твоей ручонки не хватит, так — прижал и слегка надавил. Вздохнул. Сам знаю, почетные мышцы. Живот. Пресс напряг, это уже не специально. Ты решил почертить, мой хороший, ну почерти. У тебя они тоже есть, я ведь видел, ты помнишь? Эта — косая мышца, она идет ниже, туда под резинку, мой юный натуралист. Проводит по краю резинки. Ну?.. ДА! Ты же уже задеваешь мое возбуждение. Ну, же! Конечная точка? Нет, все же решился нырнуть под резинку и… СРАЗУ СХВАТИЛ…       — М-м, Лер-р-р…       — Хочу снять их…       И это все в шею мне. А где мои руки? Под задницей!!! Иначе бы не удержался! Спускает резинку, нет, штаны нафиг. Спихнул кое-как. Ноги слегка развел, снова руки убрал, замер, жду. Малыш хватку ослабил и просто накрыл мой член рукой, притих. Чувствую — лоб вспотел. Слегка отстраняюсь, целую макушку. Рука дрогнула и снова обхватила мой член, но в этот раз без нажима и стала порхать вверх-вниз по стволу, задевая при этом головку. Убрал руку. Куда?! Слегка отстранился, ладошку лизнул, снова носиком в шею. Сильнее сжал член, снова задвигал рукою, но так же неспешно — от основания и до головки, да вот и капельки показались. Заметил, размазал. Опять гладишь мой член едва прикасаясь. Р-Р-Р-Р! А ведь нет больше сил, ладони мои давно вспотели и к ягодицам прилипли, и следы от моих ногтей на них точно останутся. Имя тебе — Инквизиция, и никак иначе, мышонок.       — Лер…       — Дракоша, — голос дрожит. — Не знаю, как дальше? Я так возбудился, боюсь даже двинуться, но хочу, чтоб ты кончил. Что делать?       Все — руки свободны! Отстраняю от себя малыша, укладываю на спину. Сажусь на коленки сбоку и молча расстегиваю пижамную курточку, стягиваю штаны. Раздеваю, стараясь не дотрагиваться до его тела. Малыш возбужден, на пределе. Какой он все же красивый, особенно, когда почти на грани. Стройное тело, хорошо выделены все мышцы, красивый стоящий член, влажные губы, шальные глаза, слегка растрепанные волосы. Мой Нарихира! Приподнимается на локтях.       — Рию, ты суперский, — на выдохе. — Ты похож на античного Бога или титана, не знаю кто круче. Позволь, я закончу, что начал, — усаживается и легонько толкает меня в грудь ладошками.- Я понял, у меня б получилось, если бы я на живот не улегся.       До конца не ложусь, опираюсь на локти. Этот естествоиспытатель устраивается у меня между ног. У тебя секунд двадцать, малыш, поиграй. Дальше я поиграю. Его лицо преобразилось улыбкой захватчика. Он облизал губы, наклонился и поцеловал мою головку, просто прижался губами, взял член сразу в обе руки, сжал. Аааа-ХХХЖ! Отстранился и снова прижался губами, лизнул. Я прикрыл глаза. Десять!!! Лер отпустил руки, прошелся, слегка порхая языком по яичкам, поцеловал основание члена, провел языком по всей длине и нежно вобрал его наполовину. Стал водить вдоль ствола, слегка сжимая рот и помогая себе обеими руками. ЗЕРО! Встаю на колени, сгребаю его за плечи своими ручищами, прижимаю к себе.       — Тебе не понр…       Впиваюсь в самый сексуальный на свете рот. Одной рукой поддерживаю его за спину, другой сжимаю оба члена. Он стонет мне в губы, слегка выгибается, чтобы быть ближе.       — Хороший мой, вместе…       Он понял буквально, тоже накрыл рукой наши члены, переплел свои пальцы с моими. Наши руки двигались резко и быстро. Меня накрывает. Разрядка вот-вот. Стон мне в губы, ловлю, не могу оторваться, какой же ты сладкий, конфетка! В волосах моих сжал кулачок, потянул, выгнулся и закричал.       — Рииююю, дааА, даАА, ещЕЕЕ, РИИЮЮЮ, милый…       — ДАААА!!! Малыш! Да…       Кончаем одновременно. Падаем оба, мышь еле дышит. Убираю прилипшие прядки со лба. В носик целую.       — Солнышко, как ты? Может, попить принести?       — М-м…       — Мышонок, ты жив? Мое хитрое перышко, глазки открой.       Нежно прикусываю нижнюю губку котенка и дую прямо в раскрасневшееся ушко.       — Кхик, ну, щекотно! Я умер, не кантуйте меня.       — Пора вставать, работать, еще не раздумал?       — Нет, если ты не шутил. Ярище, слушай, а где разговоры?       — Какие, мышонок?       — Ну, как же про «секс»? Я думал, положено поговорить. Ну, «то да сё, как было?», или об этом парни не говорят? Этот момент, ну, после секса, мне вообще непонятен.       — Ну, и как думаешь, мне понравилось? Как тебе показалось?       — Ну, думаю, да, ты даже кончил вместе со мной, а я — совсем быстро. Ты так ловко все провернул, просто мастер! Но мне хотелось еще тебя поласкать, а ты не дал, вредина.       — Малыш мой хороший, твои ласки были безумно приятны. Еще больше ты возбуждал меня своим видом, но еще бы чуть–чуть, и я мог не сдержаться, мог сделать тебе больно. Понял?       — Да понял я, не дурак. Базары после секса можно не разводить, если я вижу, что ты доволен. А мне с тобой в кайф, по-любому. Пока я лузер, лучше делать так, как ты скажешь. Меня возбуждает твой вид, а тебя мой. Вот последнее странно, над этим мне нужно подумать. Так. Провалялись, а тебе на работу. Быстро по ваннам. Потом чай. По дороге позвоню в ресторан, там все подготовят, в офисе поедим. Только подбери, что мне надеть, я пока не умею.       — Пятерка! Ты просто отличник!       — Стараюсь. Но в следующий раз, чтобы мне удалось все же сделать минет, давай привяжем тебе руки к кровати, завяжем глаза, чтобы ты не смотрел на меня и не возбуждался. Лады?       Друзья мои, без комментариев. И на что это я подписался, может, просто нужно было купить резиновый член, чтоб учился?       По дороге мы оба молчали, я пытался сосредоточиться на новой молодежной коллекции. Но «думы» все время возвращались к жутко приятному пробуждению. А думать надо. Что на самом деле мы будем делать без «лица и ног компании»? Мышонок — это, конечно, очень хорошо, но он слишком юн. Малыш сидел тихонько, улыбался и тоже о чем-то размышлял.       — Яр, тормозни у ресторана, я завтрак приготовлю и принесу, смотри, не смей кусочничать, волю вырабатывай, я быстро и Игоря позови, он голодный всегда, сколько его ни корми.       — Слушаюсь, мамочка.       Останавливаю машину где велено, он быстро наклоняется ко мне, прикасается к моим губам влажным приоткрытым ротиком, но лишь на миг и тут же выскакивает из машины. Р-Р-Р-Р! Съем!       На пороге приемной сталкиваюсь с Игорем, он открыл было рот, чтобы мне сказать все, что он думает обо мне — ну, это по лицу видно. Делаю строгие глаза и заталкиваю его в свой кабинет.       — Ну, рассказывай, герой-любовник, зачем ты все же трахнул Диву? Ведь я видел, что ты не хотел. И второе, я понял, что контракт с ним мы не собираемся продлевать. А делать ЧТО будем?       — Я всегда догадывался, что ты, братан, комитетчик тайный, еще солнце не встало, а у тебя вся информация есть. Ладно, слушай. С Данькой я не планировал трахаться, так уж вышло — длительное воздержание, чтоб его, а он как клещ в меня вцепился, хата Пашкина рядом, ну и понеслось. Думал, отымею его пару раз, дождусь звонка Лерки, как у них вечеринка закончится, ну и домой поедем. Но малыш сам пришел. Ему Пашка, сволочь, от меня «втихаря» ключи дал. Не знаю, наверное, решил, что подростку может понадобиться уединение. Макаренко*, блин.       *(Для совсем юных, кто не в курсе, Антон Семенович Макаренко — педагог, считался знатоком детской психологии, работал с беспризорниками и трудными подростками. В 1921 году создал трудовую колонию. Вообще, рекомендую, посмотрите старый фильм «Педагогическая поэма» или «Флаги на башнях», мою черствую душу тронуло. Только не думайте, плиз, что я строю из себя умную, а сама читаю, да еще и ПИШУ слеш. Ни Боже ж мой! У меня было трудное детство, бабуля моя мне вместо сказок на ночь Гюго «Отверженных» читала или Юлиана Семенова. Я «Алису»-то только в шестнадцать лет прочитала, а «Карлсона» и того позже. Зато всего Дрюона в четырнадцать — тошнит до сих пор. Так вот, я сейчас компенсирую упущенное.)       — Ну, дальше по твоей морде вижу, что застал он вас, так сказать, в процессе. Но пока не пойму, вроде, парень он взрослый, сам гей и шокировать его ваши телодвижения не должны были.       — Да они и не шокировали. Просто мальчишка был расстроен, у него вечер не задался. Ну, ты сам понимаешь, как я приоритеты расставил. Вот Дива и «взвился», стал тела моего требовать, мол, мало ему. Соответственно, был послан. Вот, как-то так, если коротко.       — Дела… что делать намерен?       — Лер согласился помочь, только тут нужно еще все как следует взвесить. Запрячь его на лето? А дальше?       Так, а что это там за шум в приемной? Встаю. Но Игорь делает знак рукой, чтобы я пока не выходил. Прислушиваемся оба.       — Нет, Даниил. Я сказал, что ты не войдешь, — о, как, голос мышонка, спокойный, но достаточно твердый.       — Да кто ты такой? Мелочь! Пропусти, пока я охрану не позвал.       — Я же ясно сказал, что сначала Ярослав позавтракает, а потом ты пойдешь к нему… беседовать.       — Да, что ты себе позволяешь? Щенок малолетний! Думаешь, если он тебя трахает, то тебе все можно?! Или ты как-то сказочно берешь в рот?       — Нет, не трахает, а сказочно он мне сам минет делал. Так, что тут, извини, ты в пролете.       Пауза, прям как у Моэма в «Театре»*       *(«Не бери паузу без нужды, а взяв, держи до последнего…» — учила старая актриса, стуча кулаком по столу, тогда еще юную ГГ Джулию. Просто ВЕЩЬ! Обожаю «Театр».)       Игорь глядит на меня выпученными глазищами, и его брови взлетают вверх. Закрываю ладонью глаза. Говорю одними губами: «Без комментариев» и открываю дверь. Малыш стоит спиной к двери, загораживая проход, в руках контейнеры с едой. Паузу так и тянет. В приемной, Слава Богу, кроме Дани никого нет. Дива хлопает зенками и беззвучно, как рыба, открывает и закрывает рот.       — Даня, тебе же сказали, зайти позже, вот через час и приходи. Хотя, смысла не вижу, тебе осталась неделя, расчет я подготовлю, не волнуйся, все в рамках контракта, так что иди, поработай.       Беру малька за шиворот и втаскиваю в кабинет. Игорь теперь вылупился на горе-кормильца. Набираю побольше воздуха в грудь, но сказать ничего не успеваю.       — Игорь, привет! Яр, извини, сорвалось. Я «тортилию» сделал и конверты куриные с сыром. Давайте за стол, пока все не остыло.       На столе уже привычная скатерть, приборы, тарелки. Игорь, вижу, слюни глотает. Да, за это время котенок приучил нас к нормальной еде.       — Вы пока ешьте, а я расскажу, что подумал про работу мою, как модели. Игорь, ешь спокойно, я уже согласился, только мне кажется, что вам это не очень поможет. Лицом компании я точно быть не могу, вы же не только детскую продукцию производите. Мне, вообще, кажется, что вам не нужно одно «лицо». Вот у вас сейчас выходит молодежная коллекция, тут я подойду. А если еще пригласить просто ребят, обычных, ну, хотя бы парней из карт-клуба, разбавить слегка моделями, будет хорошо, ближе к народу. Я могу мелькать почаще, как «лицо». А для взрослой коллекции — модели из агентства, каждый раз разных, обычных людей и Ярку. Вот он тоже пусть почаще мелькает, красивый. Мало кто знает генерального в морду и это не нужно афишировать в прессе. Пусть будет интрига. И еще, я хочу подстричься, что думаете? Не совсем коротко, ну, так, поживее, как у Яра хочу или чуть короче, чтобы меня перестали принимать за девчонку, — последнее очень тихо.       — Ярыч, может, нам его не в модели, а на место рекламщика нашего главного, а? Я давно тебе предлагал «помелькать», да и экономия. Ты — босс! Думай. Спасибо, конфетка, за завтрак. Как от Яра по шее получишь за длинный язык, подходи к стилистам, имидж будем менять. А ты, хозяин, сильно не гневайся, плохого-то он ничего не сказал.       — Ну, что насупился? Я не обиделся, хватит сопеть. Иди ко мне. Мне было приятно, я же тебе говорил, что сам захотел.       Подошел. Забрался ко мне на колени, взял мое лицо в ладони и поцеловал в губы. Тихонечко и сладко. Отстранился и выжидательно смотрит. Глазки хитрющие, раскаяния «ноль». Молчу. Он вздохнул.       — Дракоша, я знаю, что ты не злишься. Я ляпнул из гордости. Больше не буду! Знаю, что подставляю тебя, я же несовершеннолетний. Но это совершенно никого не касается!       — Наплюй, хватит рефлексировать. О моей репутации не волнуйся, сам разберусь. Давай лучше поразмыслим над твоим предложением. Идея совсем не плохая, тут нужно продумать концепцию, чувствую, может получиться неплохо. Сейчас соберу совещание, с креативщиками перетрем, звякну Пашке. А ты дуй к стилистам, раз хочешь новую стрижку. Если все решим менять, работы будет много, не продохнуть. Так что предлагаю в пятницу, а лучше — в четверг, уехать куда-нибудь на выходные, и хорошенечко отдохнуть. Куда хочешь?       — Можно, я выберу сам, ну… чтобы — сюрприз?       — Лады.       — Давай паспорт. Все, не буду мешать. Пойду обкорнаю эти девчоночьи патлы, потом съезжу на трек, потолкаюсь с ребятами, если решите чего, звони, я с ними поговорю. Не скучай, самурай.       Чмокнул меня опять в губы, слез и умчался. Мой сладкий, я скучаю уже!