К любви не взывает только бессердечный

Компания зашла в собор. В нос ударил запах воска, уши щекотало эхо от сапог, что разлеталось вдоль высоких каменных стен. Под величественным потолком готического здания, в лучах скупого солнца проявлялись черты контрфорсов и аркбутан. Эти ажурные каменные полуарки и столбы прибавляли собору величественности и таинственности, но, вместе с этим, давали ощущение защищенности от греховных мыслей. Крестообразные стрельчатые своды обороняла головы людей гнетущих проблем простой жизни, окрыляли просторностью. Стоило поднять голову, как взору представали неописуемой красоты «розы» — круглые окна, заполненные ажурными каменными плетениями и украшены цветным стеклом, что напоминало калейдоскоп в руках Божих, на котором были изображены 80 библейских сцен из Верхнего Завета. — Это так…прекрасно, — воодушевлённо прошептала девушка. Клод Фролло знаком приказал Квазимодо удалиться и подошел к девушке со спины. Он осторожно, дабы не напугать её, положил руку на её плече. Єсмеральда плавно повернула голову и посмотрела на архидьякона своими большими глазами. Мужчина остолбенел, он заметил в них слезы. — Ты плачешь? — Да, ваше преподобие, я поражена. Я никогда не заходила внутрь, не знала, что тут так красиво. Едва ли это чувство может сравниться с чем-то другим. — Боюсь, что есть вещи куда сильнее, — ответил тихим голосом Клод, — Поверь моему опыту. — И что же? Фролло задумчиво осмотрел стены собора и двинулся вперед, давая понять Эсмеральде, что она должна идти а ним. — Людские чувства поражают нас глубже любого копья, но и исцеляют лучше любого лекарства. Любовь, что дана нам как людям, отличается от той, что Бог нам завещал по отношению к нему, но так же является силой, с которой и горы могут разверзнуться. Она то и способна поразить сильнее даже красоты этого величественного места. — Сколь сильной же должна быть эта любовь? — задумалась Эсмеральда. — Ты не можешь и представить… — А вы, Клод Фролло, любили кого-то так же сильно? — спросила девушка с ожиданием в сердце. Архидьякон замешкался, он перевел взгляд в пустоту, слегка покраснел. — Нет, — соврал он, — И вообще, ты пришла к Богу, а не с не благочестивыми мыслями. — Так это же вы начали, — недовольно проворчала цыганка про себя. Воцарилось молчание. Эсмерльде не хотелось утерять тот единый миг, когда Клод не питал к ней гнева, а спокойно беседовал, словно и она заслужила его покровительства. Стоило архидьякону сделать шаг, что сбежать от паузы в разговоре, она остановила его. — Расскажите мне о Боге, пожалуйста. — О Боге? Нет темы более объёмной и глубокой как разговор о Боге. Об этом можно говорить днями, неделями… Что конкретно ты хочешь знать? — с настороженностью спросил Клод. — Примите меня как ученицу свою, которая решила уверовать, расскажите мне, почему именно эта религия «правдива» и чиста, почему вы выбрали путь служителя? Научите и меня молиться отцу нашему. Каждое слово пробиралось до глубины души священнослужителя, его переполняла гордость, как родителя, что наблюдал, как его творение пытается ходить. — Идём со мной, я покажу тебе, — с теплотой ответил он. В глазах мужчины загорелся огонёк, ему не терпелось «очистить» девушку от язычества, показать истинную веру, которой он посвятил свою жизнь. Клод жестом показал Эсмеральде двигаться за ним. Он подвёл цыганку к статуе Святой Богородице, у которой лежал свежий букет из белых лилий. — Я расскажу всё, что ты захочешь узнать, но самое главное здесь. Это мать Христа, Святая Дева Мария. Она символ чистоты и прощения, доброты и принятия. Эта женщина была рождена, чтобы стать Святой. — Вы с таким трепетом говорите о ней, — заметила девушка. — Я часто молился ей спрашивая совета в воспитании своих сыновей. — Кого? — изумилась она. — Вернее сказать «воспитанников». Жизни моего брата Жоаннеса Фролло де Молендино и Квазимодо легли на мои плечи. За брата я был в ответе ещё давно, со смерти родителей от чумы, а вот Квазимодо я усыновил, когда уже был служителем здесь, ему тогда было где-то 4 года. Бедный мальчик, из-за его уродства мы не могли сказать точно, скелет-то у него искривлён, как и челюсть, так что признаки развития были искажены. — Постойте, у вас есть брат?! А этот звонарь… — Да-да, это мои воспитанники, мои дети, если так угодно. Квази полностью оправдал мои ожидания, я бы даже сказал, превзошел. Дьяконы говорили, что он не сможет даже говорить, но я научил его. Он прекрасно читает и пишет, может говорить. Что правда, он оглох из-за колоколов, но он помнит, как разговаривать. Квазимодо безумно преданный и послушный, его душа другая, не такая, как у остальных людей. Это дар Бога взамен за его уродство. А вот Жоанн… Я опекал его куда больше Квазимодо, наверное, разбаловал… Он слишком приземлённый, что касается мирских утех. Что не день, то жалоба о его пьянствах и прогулах, — Клодо почесал голову. — Невероятно… Вы и воспитание. — Не понял? — оскорбился Фролло. — Ой, я не это хотела сказать. То есть, вы человек такой строгий, требовательный, нетерпимый к другим. — Я пугаю тебя? — напрямую спросил Клод. — Что? Мужчина нагнулся ближе к девушке и спросил ещё раз. — Я пугаю тебя? — Я-я… Я не знаю, что сказать вам. — А ты постарайся найти подходящие слова в своей голове. — Вы действительно пугаете меня иногда, Клод Фролло, но в вашей персоне есть нечто, что заставляет меня менять своё мнение. Думаю, я скоро окончательно в этом смогу убедиться. Смятение Фролло сменилось на спокойствие, в тени могло показаться, что уголок его губ дрогнул. — Хорошо, — ответил архидьякон и стал на место. — А как правильно молиться Святым? — перевела тему девушка. — На самом деле есть много правил, но так складывалась жизнь людская, что в силу разных обстоятельств, людям приходилось молиться, как смогут. Например, вряд ли во время войны мужчины смогли бы найти подходящее место и уединение для молитв. Главное, это быть искренним с Богом, никогда не врать и обращаться не только за помощью и силами, а и благодарить за то, что имеешь: за жизнь, что живёшь, хлеб, что ешь, дом, в котором живёшь. — Словно говоришь с родителями, — задумалась девушка. — Правильно, ты начинаешь понимать. Я думаю, твои родители часто беседовали с тобой о подобном, — предположил Фролло. — У меня нет родителей, — с грустью ответила цыганка, — Меня воспитывал табор, была кормилица, что стала мне матерью, и цыганский барон, что заменил отца. И все бродяги нашего общества стали мне братьями и сёстрами, какие бы грехи они не совершали. — Как можно принимать греховность убийц и разбойников? — А как же прощение, о коем вы говорили ранее? Разве не в прощении и принятии кроется любовь, что завещал нам Бог? Клод замолк, ему были не приятны рассказы о цыганах, но в тоже время, он с упоением был готов слушать речи Эсмеральды с той мудростью и внимательностью, с которыми она молвила ему. Фролло казалось, что время замерло, и остальной мир перестал существовать, что он наконец обрел человека, с которым мог поговорить с неподдельным интересом, которого он мог бы научить обучаясь и сам. — Я подумаю над твоими словами, Эсмеральда. Однако, как бы мне не был приятен твой путь к Богу, мне следует уйти, ведь у меня были свои дела. Умеешь ли ты читать? — мужчина потянулся к карману. — Нет, — со стыдом ответила девушка. — Как? — удивился Клод, — Это надо исправить, не гоже жить не образовано. Как живешь ты в мире, где всё стоит учить? — У меня хорошая память, — успокаивала себя она. — Нет-нет, так не пойдёт. Приходи сюда каждый день к полудню, я обучу тебя грамоте и тому, что нужно знать. — Правда? — Да. — Спасибо, Клод Фролло, спасибо! Девушка ринулась обнять архидьякона, но тот в страхе отстранился. Резкая реакция цыганки напугала его, более того, он находился в соборе, где в любой момент его могли увидеть другие служители и подумать неладное. Хотя тело Клода мечтало отдаться в эти объятия, что дарила ему это прекрасное создание, что так полюбилось ему. Он жаждал ощутить её тепло, почувствовать биение сердца и жар тех чувств, что ему казались незримо далекими. Цыганка приубавила свой пыл, она осторожно взялась за рукав сутаны и прикоснулась к мужской руке. Та была холодной и слегка дрожала, но только Фролло знал от чего. Девушка быстро стала на место и с благодарностью кивнула Клоду. — Только больше никаких танцев! — не смог не напомнить Фролло уходящей девице. — Хорошо, — весело ответила она. — И не приводи сюда эту козу, — добавил он уже в пустоту.