Brilliant Lunatic

      Дни тянулись совсем медленно, а все дела совершенно валились из рук. Солнце, кажется, и вовсе застыло на месте, остановив цикл смены суток. Если это правда, то вскоре горячие лучи выжгли бы всё то, чего коснутся. Кто, как не Фредди Трампер, должен быть рад тому, что вместо страны-оплота коммунизма останется только раскалённая пустыня? Оказывается, кто угодно, но не он.       Отвращения к советской идеологии будто и не было никогда. Будто не Фредди в статусе чемпиона мира обвинял СССР в агрессии, закрытости, военных преступлениях и прочих смертных грехах. Положив руку рядом с блокнотом, американец решил, что, должно быть, это журналистика научила его терпимости и умению искать другие стороны у медали. Даже если медаль прибита к стене гвоздями, а у него из инструментов только собственные руки.       Как бы то ни было, люди здесь были счастливы — улыбались и смеялись, гуляли, держась за руки. В США при виде тебя обнажал зубы каждый прохожий и по-свойски желал отличного дня. Но только внимательный, логичный, привыкший к подвохам человек мог ощутить кожей всю неискренность. Да, русские часто более холодные и нелюдимые, но зато искренне, как и те моменты, когда они улыбаются, легко целуют друг друга в щёки или зовут на ужин или дискотеку.       В мыслях сам собой возник Анатолий. Он, весь в чёрном, не веселился, не заливался смехом, даже не пытался! Сергиевский не был на своём месте, не был нужен — просто пятно на общем празднике жизни. Но теперь Фредди понял его чуть больше. От этого осознания стало ещё приятнее, ведь именно с американцем шахматист искренне начал получать удовольствие.       У них оказалось много общего, больше, чем Трампер мог признать. И то, как хорошо было с Анатолием, казалось странным наваждением, проклятой иллюзией. Но как же свободно Фредди себя с ним чувствовал. Как бы банально это ни звучало, он был уверен — советский шахматист понимал его с полуслова, даже будто с полумысли.       — Как странно… — Голос американца растворился в дыме от сигарет, который он выпускал изо рта в гостиничном номере. Его мысли путались, и все те установки, которые он с горем пополам склеил из старых убеждений, маленькими гвоздиками сколотив нового себя, снова начали трескаться и рушиться. Если бы Фредди был биографом и описывал собственную жизнь, то он бы разделил её на три этапа.       Первый. Самый длительный. Фредерик Трампер воспитан американскими СМИ, все советские граждане для него — априори враги, угроза «утопии», идею которой правительство внушало остальному миру. Глупые, необразованные дикари, вечно пьяные, угрюмые, совершенно невыносимые русские. Особенно Анатолий Сергиевский, который разгромил его с провальным счётом 5:1 и навсегда разбил личность Фредди на куски. Теперь есть только он, и он — совершенный эгоист, для которого чувств окружающих не существует. Анатолий остался единственным врагом, нуждающимся в свержении, в том, чтобы какой-то герой со всей силы ударил его об землю, спустив с небес. Анатолий должен был страдать. А сам Фредди после получения такого «финала» должен был стать счастливым и спокойным.       Второй. Выстроенный на костях прошлого, со своими неровностями, острыми углами и шероховатостями. Фредди, получившему статус журналиста, стало плевать. Он, казалось, начал жить для себя в более здоровом смысле. Но, как только мужчина осознал, что творится на душе у чемпиона мира, как ему тяжело и как это похоже на самого Трампера, то не смог даже поиздеваться. Он всё же протянул руку помощи. Он сам обозначил перемирие и начал собирать по кусочкам собственную идеологию.       Третий. Тот, где американец находился в указанный момент, сидя в номере гостиницы «Ленинградская» после прогулки с Анатолием, его… приятелем. Он вновь переосмыслял свою жизнь, хотя раньше не видел в этом толку. Зачем тратить зря время, если в голове всё упорядочено, сложено по полочкам в алфавитном порядке? Но теперь порядок перемешался окончательно, а библиотечный шкаф рассыпался в труху. Анатолий стал важен Фредди. И именно в этот момент слишком хотелось ему позвонить, как и было обещано. Отрицать это освежающее, будоражащее изменение было бы в крайней степени глупо.       Атмосфера напоминала старые нуарные фильмы. Комната заполнена полупрозрачным дымом сигарет, тюль на окнах задёрнут, а шторы разведены в стороны. С улицы еле пробивался свет уличных фонарей. Вдалеке можно было услышать шум железных дорог — Сергиевский рассказывал, что рядом располагались целых три вокзала. Рука с изящным запястьем и худыми пальцами прокрутила телефонное колесо, а после подняла трубку. Но на другом конце провода слышится лишь сухое «алло?». Он не ждал? Или не хотел, чтобы ему звонили? Чтобы звонил именно Фредди?       — Привет. Я не вовремя?       — Нет… Не совсем, — Анатолий звучал напряжённо. — Как насчёт обсудить всё завтра? Я буду ждать тебя на месте.       Чемпион мира еле смог поспать достаточное количество часов для того, чтобы не валиться с ног. В голове кружили однотипные мысли: о предстоящих матчах и о Фредди. Примерно также было перед отъездом в Мерано — о матчах и Светлане, с которой у них уже произошёл значительный разлад. Во время поездки в Бангкок — о матчах и Флоренс, уже запланировавшей каждую их ссору и выделив под них время в расписании. В отличии от Трампера, обе женщины пытались перетянуть внимание гроссмейстера на себя, встать на первое место в его жизни в столь важные моменты, как-либо его удержать.       В голове не укладывалось, почему он продолжал сравнивать американца с теми, кого любил. Не то, чтобы Фредди был ему противен, больше нет, но его точно нельзя было поставить в ряд романтических увлечений Анатолия. Пусть даже их прогулка и была похожа на глупую школьную влюблённость, где просто находиться рядом с «тем самым» было источником искреннего счастья. Трампер внушал доверие, не давил, приходил и уходил так, как обоим было комфортно, помогал… Но при этом никогда не был полностью невидимым. Сергиевский мысленно обратился к двум креслам и столику с шахматной доской.       Его друг словно растворился в приближавшейся московской осени. Всё верно, на календаре в красном квадратике значилось число 4. Прошло уже три дня, а от журналиста ни ответа, ни привета! Фредди утверждал, что разобрался в мыслях Анатолия, но вот самому шахматисту никак не удавалось понять, что именно творилось в голове у американца.       Ближе к вечеру раздался звонок входной двери. Стоило только её открыть, как через порог переступил Молоков, как всегда весь в чёрном. Он не утруждал себя ненужными наигранными улыбками и обменом любезностями. Зато он молча и понимающе кивнул на завершённую партию, фигуры которой Анатолий так и не сдвинул.       Мужчина разулся и важно прошёл дальше по коридору, куда не принято было пускать кого-то, кроме членов семьи и друзей. Все деловые встречи проводились в холле, то есть в библиотеке Сергиевского. Знал бы Александр о его мыслях — непременно бы сказал что-то вроде: «Мы же и есть семья». В шутку, конечно. Причём он наверняка догадывался и предпочитал молчать.       Хозяин квартиры поставил чайник на плиту. Молоков устроился на одном из стульев за столом.       — Ну, и как поживаешь? — Всё верно, подобные вопросы у агента относились не к «любезностям», а к искреннему интересу.       — Да как-то… странно, что ли? — Он и не мог точно объяснить. — Вроде и тренируюсь, а вроде и снова зашёл в тупик.       — Знаешь, что мне любил говорить один хороший человек? — Анатолий с любопытством обернулся, оставив чайник без внимания. — Если перед тобой стена и никакого пути нет, у тебя есть всего два варианта: либо повернуть и уйти назад, либо идти напролом.       — Напролом?       — Ну да, ломать стену. Знаешь, применять нестандартные пути решения проблемы, — Молоков коротким кивком обратил внимание гроссмейстера на плиту, где уже закипал чайник. Недолго подумав и успев достать чашки, Анатолий решился спросить.       — А ты какой метод предпочитаешь?       Александр рассмеялся. Наедине он оказался приятным человеком, который пусть никогда и не расслаблялся, но позволял себе больше, чем раньше. На работе каждый его смешок звучал коварно, грубо, очень холодно для искренней эмоции, и все шарахались от непривычно низкого голоса. Иногда даже отстранённый Виганд вздрагивал, а у самого Сергиевского по коже бежали мурашки, будто и они стремились оказаться подальше от агента. Однако, по прошествии двух лет, они научились понимать друг друга немного лучше и забыли старые обиды. Точнее, мужчины понимали, что их точки зрения до сих пор кардинально расходятся, но мудро не затрагивали такие темы.       — Как любой человек, я пользуюсь обоими. Несложно догадаться, что напролом я иду гораздо чаще. Но это всегда риск, больший или меньший. Так что ты всегда должен взвешивать, а не расколется ли взамен твоя голова или кости руки, которой ты и бьёшь свою стену, — хозяин квартиры поставил перед ним кружку с чёрным чаем, и Молоков довольно отпил, отказавшись от сахара. — Вот взять, например, тебя, твой побег.       — Кто старое помянет… — Попытался остановить его Анатолий.       — Тот пусть первый осмелится выколоть мне глаз, — Александр выставил вперёд раскрытую ладонь с плотно сжатыми пальцами, прося тишины. — Так вот, я ведь тоже пошёл напролом. Идея выдвинуть Виганда, история с отцом мисс Васси, даже сделка с Фредериком Трампером — это сложно назвать шагом назад, — он улыбнулся уже менее тепло и более цинично.       — Кстати о… — Сергиевский вздрогнул, когда его домашний телефон издал громкий звон. Кто же? Светлана? Если уж Молоков рядом с ним, то другого варианта и не оставалось. — Извини, я сейчас.       — Разумеется, я подожду.       — Чур не подслушивать, — краем уха Анатолий расслышал шутливое «Подловил!».       Анатолий ожидал многого в тот вечер. Светлану, Флоренс и прочие призраки прошлого — он мог предвидеть появление каждого из них. Но почему-то он совершенно не ожидал явление своего настоящего.       — Привет. Я не вовремя? — Фредди чуть хрипел в трубку то ли потому, что опять курил, то ли из-за помех. Анатолий спиной почувствовал, как за стенкой напрягся Молоков, вслушиваясь в английскую речь.       — Нет… Не совсем, — мужчина пару секунд раздумывал над ответом. Большой риск, значимый ход в их совместной тайной партии. — Как насчёт обсудить всё завтра? Я буду ждать тебя на месте, — и, не успел Трампер ответить, как шахматист положил трубку. Ещё пару секунд он перевёл дыхание, уставившись на телефон. Предатель! Ну надо же было позвонить именно сейчас.       Мужчина молча вернулся на кухню, пригладив волосы рукой.       — Так-так, — протянул Молоков, прищурив глаза. — Не я один тут заключил сделку с мистером Трампером, верно?       — Ты не понимаешь, он помогает мне.       — Дай угадаю, придти в форму? Толя, Фредерик — лгун и изменник без каких-либо моралей. Если мы оправданно рискуем, выбираем стены, которые хотим разрушить, примеряемся и готовимся, то он просто бьёт напролом, на удачу, надеясь поднять взгляд и увидеть трещину. Не видит и сразу расстраивается.       — Это совершенно не так!       — Но ты ведь сам назвал его гениальным безумцем, не так ли? Кажется, гениальность его померкла, в итоге правым на его счёт оказался я. В уравнении осталось лишь слово «безумец».       — Всё теперь по-другому, Александр, — имя прозвучало строго и холодно. — Ты не понимаешь. Он всё потерял, весь смысл своей жизни, и смог построить из пепла что-то надёжное.       — Ну и что? Любой может так — и я, и ты.       — Но он — особенный. Он гений. И его помощь мне необходима, — Анатолий перевел дух и успокоил бурлящие чувства. Было кое-что ещё, чего Молоков не знал. — Это он разгадал слабость в индийской защите Виганда, не я. И он мне помог. Готов поспорить, это в твой план не входило.       Александр замолчал. В тишине десяти квадратных метрах слышалось трещание шестерёнок в его голове.       — Ну, а кого он ещё не предавал? Флоренс, меня, тебя, дело своей жизни… Чёрт, ему бы не пришлось начинать с нуля, если бы он сам всё не разрушил. Он ненадёжен, — голос Александра сквозил сталью. Если бы у такого тона был привкус, то определённо казалось бы, что с языка стекает кровь. — Я просто говорю тебе то же, что и несколько лет назад: во взрослой жизни, в карьере друзей не существует. Будь внимателен и выбирай, кому доверять.       Мужчины молча смотрели друг на друга несколько минут, пытаясь в полной мере понять друг друга. В глазах агента отражался опыт десятилетий работы в КГБ. Он повидал много лицемеров, предателей, некоторые из которых ударили по мужчине больнее всего, воспользовавшись проявленным доверием. Не считаться с его опытом было невозможно. Но гроссмейстер, стоявший за стойкой напротив, был уверен в своей правоте по одной простой причине — он единственный, кто знал Фредди Трампера. Да, не полностью, не от корочки до корочки, но они были похожи друг на друга слишком сильно, чтобы он сомневался в мотивах американца.       Неожиданно Молоков хлопнул себя по бёдрам и поднялся со стула на ноги, сразу бросив взгляд на стрелки наручных часов и тихо удивлённо шикнув.       — Не мне тебя отчитывать, Толь. Ты прости, но сейчас мне пора, — агент метнулся из кухни в коридор, где стал быстро одеваться, сопровождаемый хозяином квартиры. Сергиевского окликнули перед самым уходом. — Ах да, чуть не забыл.       — Что-то не так с матчем? — Понадеялся шахматист.       — Нет, совсем нет. Светлана попросила передать, что оставит тебе сына через неделю на четыре дня. Она уезжает в командировку.       — Интересно, почему она сама мне это не сказала? — С подозрением покосился на гостя Анатолий.       — Ну, если когда-нибудь ещё её встретишь — обязательно спроси, — в ответ Молоков натянул издевательски-вежливую улыбку. — Доброй ночи, — чёрное пальто мелькнуло в коридоре и пропало за поворотом лестничной клетки.       Такое странное быстрое исчезновение агента даже ввело в минутный ступор, оставив после себя больше вопросов, чем ответов.       Зато после пришло осознание — приедет его сын. Спустя долгое время они, наконец, увидятся. Спасибо, Светлана! Спасибо!       На следующий вечер на пороге объявился Фредди. Он принёс с собой небольшую бутылочку коньяка из отеля. «Чтобы расслабится», как он пояснил. Анатолий принёс с кухни две небольшие чашки, а его гость расставил фигуры на доске. Они пили понемногу, не произнося тостов и не утруждаясь пожеланиями друг другу «Long live the King!».       Стиль игры Трампера стал более похожим на тот, какой у него был в Мерано — если бы они фехтовали, то Фредди бы танцевал вокруг Сергиевского со шпагой, делая рискованные, но очень точные выпады. Его глаза горели, а уголок губ растянулся в родную наглую ухмылочку, когда матч приближался к эндшпилю.       — Фредди, — позвал Анатолий. — На следующей неделе ко мне приедет мой сын. Если это не проблема, мы можем продолжить тренироваться.       — Ага, — тот кивнул головой. Из-за увлечённости игрой и алкоголя в крови он не принял во внимание чужих слов. — Да, конечно, продолжим. Я давно так не веселился, — он откинулся спиной в кресло и счастливо потянулся.