***
Сегодня они шли куда дольше. Встали спозаранку и петляли по тропкам до самых сумерек, пока не вышли на какую-то глухую цивилизацию. Какузу осознавал опасность такого манёвра, но девчонка вела очень уверенно. Ясу даже не заговорила с ним ни разу, от чего сердца наёмника покалывало тревогой, впрочем, он всё равно не имел особого желания обсуждать с ней вчерашнее. Девочка двигалась громоздко и дёргано, напоминая угрюмую тучу с молниями, что должна вот-вот разразиться, и Какузу, списав это на детскую усталость, предложил остановиться в каком-нибудь доме. Ясу продолжила молчать, лишь кивнула и проследовала за ним. Итак, теперь они могли спать не на холодной земле, а хотя бы на футонах. Как только они расположились, в памяти всплыла идея о хорошем ужине. Она подкрепилась мыслями о том, что он ни разу не видел, чтобы девочка ела. Недолго думая, Какузу сходил к кому-то из персонала и заказал еду в их комнату, а по возвращению с удивлением не обнаружил свою спутницу на месте. Впрочем, это было ожидаемо — за стеной шуршала вода. Ясу вышла из душа ровно в тот момент, когда принесли ужин. Блюда были простыми, но даже так вызвали в девчонке неподдельную детскую радость. Она пару раз подпрыгнула, зажмуриваясь, и сдержанно похлопала в ладоши, а затем одарила Какузу благодарной улыбкой. Тот, стараясь не так очевидно расползаться от душевной теплоты, твёрдо направился в освободившуюся ванную комнату. Вода смывала не только пыль дорог, но и мысли этих самых дорог. Кажется, мужчина начинал жить от одних плохих мыслей до временного перерыва и всё далее по тому же циклу. Это его расстраивало, некогда абсолютное хладнокровие теперь могло пошатнуться от любого мелкого недоразумения, хотя в основном от одного конкретного. Что было ночью? Почему она молчит даже сейчас? Как долго ещё им осталось идти? И где в этой засранной душевой чёртово мыло?! О, это всё так отвлекло его от настоящего, что, выходя из ванной он совсем забыл про маску, и вспомнил, только ощутив на себе изучающий взгляд. — У вас крутые шрамы, Какузу-сан. Учитель, конечно, рассказывал про них, но слова несравнимы с тем, что я сейчас вижу, — наконец заговорила девочка с набитым ртом. Теперь Ясу была больше похожа на ребёнка: она то и дело поправляла мокрые седые волосы, проводя большим пальцем по выбритому виску. Розовеющая полупрозрачная кожа и лёгкая улыбка наполняли её образ жизнью. Девчушка активно поглощала предложенные ей куриный суп и какие-то сладкие булочки, ловко напихивая в себя всё сразу. Только крошки летели, но и они почти сразу подхватывались маленькими ручками и отправлялись туда же, куда и вся еда. Ясу определённо была голодной. Очень голодной. — Хм, спасибо наверное… — несколько смущённо ответил наёмник, наблюдая за быстро движущимися палочками в руках девочки. Какузу сел напротив, составив наконец компанию его маленькой спутнице. Конечно, он не поспевал за такими темпами, и когда последняя тарелка её порции стукнула о татами, мужчина рассеянно замер с тарелкой супа. В дешёвой керамике, не доходя даже до половины, плавала жуткая смесь переваренной лапши и жёлтого бульона. Какузу потерял остатки аппетита и поспешил убрать от себя это варево куда подальше. Впрочем, малышка вроде бы насытилась. Это было понятно по вальяжно раскинутому её тельцу. Хорошо, что теперь она не хмурится. Всё-таки более привычно видеть детей в радостном расположении духа, нежели шепчущими молитвы. — Почему ты молчала весь день? — решил удовлетворить хотя бы один из своих вопросов Какузу. — Ритуал такой, включает в себя обет молчания, — задористо резюмировала Ясу, — И это… простите, пожалуйста, что разбудила ночью! Она молниеносно поклонилась, громко стукаясь лбом о столик. Наёмник замер с нечитаемым выражением лица. Хотелось и рассмеяться, и успокоить бедного ребёнка одновременно, но, к счастью, Какузу смог выдавить из себя только: «Ничего страшного». Их комната постепенно наполнялась сонными нотками. Ясу часто зевала, сладко потирая уставшие глаза кулачками, и мужчина, поддаваясь умиротворению, тоже пару раз зевнул, да так, что аж швы потрескивали. Уже лёжа на футоне, он слышал, как та в полголоса снова читала молитвы, а затем тихонечко заползла на свой матрац. Сегодня в её шёпоте читались нотки страха. — Что-то не так, Ясу? — осторожно позвал её наёмник. С другого конца комнаты послышалось шебуршание, видимо девочка переворачивалась лицом к нему. — Что вы имеете ввиду? — Я имею ввиду твои слова о… Хидане, — приставка «учитель» неприятно перевернулась на языке, и голос немного осёкся. — А-ах это… — собеседница замолчала на долгую минуту, — Просто, понимаете, за время его отсутствия многое поменялось… Возможно не в лучшую сторону. — Расскажи о том, что ты думаешь. Настойчивость в голосе мужчины заставила её встрепенуться. Девочка собирала из своих мыслей единый паззл, то и дело тяжело вздыхая, и наконец продолжила. — Я боюсь, что вы посчитаете мой народ слишком жестоким. Вся эта кровь на улицах нашего поселения… она и на моих руках тоже, — совсем тихо, надеясь, что её не услышат, сказала она. — Понятно. Не беспокойся, я успел привыкнуть к ритуалам за то время, что мне посчастливилось провести в компании твоего учителя. Чужеродное по отношению к имени напарника слово всё же резануло по горлу, но теперь вереница размышлений Какузу имела хоть какую-никакую упорядоченность. Девчушка просто думала, что он испугается и убежит от такого скопления фанатиков в одном месте. К счастью или, к сожалению, наёмник имел дело с куда более неприятными заданиями, чем это, потому с абсолютно спокойной душой лёг спать. Знал бы он тогда, как далёк от истины. Так далёк, как далека Земля от Солнца.Глава 2
24 октября 2022 г. в 23:20
Путников обступал густой лес. Сосны казались всё более бесконечными, они тянулись до самых облаков и только над узкой тропой уступали солнцу на небе. С каждым шагом вглубь становилось всё темнее, промозглый полог из иголок отрезвляюще холодил пальцы на ногах, покрывая их лёгкой испариной смолы и свежей росы. В сосновом бору было мертвецки тихо, казалось, будто этот лес ревниво уничтожал всех привычных обитателей, но Какузу понимал, что это только поверхностное виденье.
На самом деле, как и любой участок земли, этот тоже кипел жизнью, просто не так активно, как все привыкли видеть. Редкие птицы, любившие поживиться сосновыми шишками, разгорячённо чирикали о чём-то своём на самых верхушках деревьев, и их отрывистые голоски иногда долетали до ушей идущих снизу. Покой леса, помимо шагов, также нарушался копошением разнообразных жучков и червяков.
Какузу не хотелось размышлять, но разум рефлекторно задавал ему вопросы, на которые мужчина хотел того или нет отвечал. Ничто не отвлекало его от этого колеса Сансары, и он молился богам о том, чтобы его маленькая спутница переняла от Хидана не только его жесты, но и адскую болтливость, иначе мысли определённо быстро его утомили бы его.
— А вы… правда были близки с учителем? — подала голос девочка, и мечта Какузу наконец-то сбылась.
— Не то, чтобы очень, — коротко отрезал мужчина, впрочем, немного подумав, продолжил диалог, чтобы не сводить единственное развлечение в пути к нулю, — Он часто доводил меня, просто находясь в паре метров. Однако это странно, я совсем не узнаю его характер на письме…
— Да, он резко отличается в поведении от того, что пишет, — заметно оживилась собеседница, — Но вы же не думаете, что он плохой?
Она обернулась, впериваясь тусклым взглядом чуть ли не в душу. У Какузу пробежали мурашки.
— Что ты имеешь ввиду? — нерешительно уточнил он.
— Ничего. Забудьте, пожалуйста.
Девочка ускорила шаг и совсем скоро вывела их из гущи на небольшую опушку. Свет неприятно упал на лицо, открывая им больше деталей леса. Золотистая земля из перегнивающих иголок и чернозёма радовала глаз и нагоняла умиротворение.
— Остановимся здесь, — тихо сообщил Какузу.
Сопровождающая кротко кивнула. Судя по приоткрывшимся на секунду губам, она хотела что-то сказать, но резко передумала и села на массивные корни, погружаясь в свои маленькие дела. Девочка снова достала записную книжку, недоверчиво покосившись на отвернувшегося мужчину, и наскоро чиркнула карандашом несколько пометок.
День быстро склонялся к вечеру. Как только солнце пустило первые закатные лучи, по пыльной земле потянулся ощутимый холодок ночи. Всё быстро покрывалось студёной плёнкой влаги, и малышка поёжилась в попытке согреться.
Какузу за это время неспеша обошёл округу, собрал сырых веток, посидел около девочки, затем снова прошёлся вблизи опушки. Ему принципиально нечем было заняться, и, окончательно сдавшись, он достал ставшую уже чуть ли не родной книгу.
Новая страница ударила неожиданным заголовком, и наёмник с неподдельным интересом и некой одержимостью начал читать.
«Возведение храма.
Я долго не пополнял свои записи, о чём дико сожалею, однако сейчас просто не могу не описать всё то, чего мы достигли за это время.
Мощный, красивый город. Теперь он принадлежит каждому желающему присоединиться к Джашинизму, и как оказалось таких людей очень много. Дома приходится строить постоянно, потому что последователи ищут праведной жизни, перебираясь к нам со всех концов страны. Это очень радует меня. Радует до состояния эйфории, сравнимой с удовольствием во время проведения моих молитв.
Я помню в лицо каждого новоприбывшего, и в этих лицах читается исключительное доверие, кое я не могу подвести. Я помню имя каждого, и их имена священны в моём разуме…
Но что самое главное, мы начали строительство величайшего в истории нашей религии храма. Жуткие тёмные изображения ликов Джашина в статуях и медленно вырисовывающихся фресках поражают каждого, кто наблюдает их сотворение. Их творцы обычные люди, но люди с крепким духовным стержнем и золотыми руками.
Иногда я перестаю верить в реальность происходящего. Слава Богу, Джашин не ленится каждый раз напомнить мне, что это не просто реальность, а моё жизненное предназначение. Он приходит ко мне в ведениях, держит за руки и через мои руки держит всех, кто доверил ему свои души. Ласково и трепетно направляет нас, и на следующий день я вижу новые и новые его мысли уже непосредственно в физическом исполнении его верных детей. Он неустанно ведет нас, и никто не сопротивляется его воле: женщины и мужчины, столяры и художники, скульпторы… Все и даже дети работают так слаженно, что порой у меня проступают слёзы счастья.
Это держит меня на плаву, держит подальше от мрачных мыслей о прошлом, а они очень мрачны. Будто что-то тянет меня на дно и пытается убедить в ненадобности всего этого. Что-то живое и вьющееся, словно чёрные нити, оплетает мою душу и не даёт до конца переродиться во время очередного ритуала. Иногда это ощущается как скука, иногда как острая боль от чего-то тяготящего, словно груз вины или сожаления…
Я не хочу возвращаться к нему.»
Какузу настороженно перечитал последние строки. Уж больно сильно походило на описание его самого: все эти нити и прочее… Хотя Хидан вполне мог использовать все эти слова в метафорическом смысле, и тогда смысл текста радикально менялся в пользу его тяжёлого прошлого, ещё до вступления в Акацки. Мужчина не мог судить об этом точно, потому как не удосуживался интересоваться истоками жизни напарника. Конечно слышал, как тот иногда затрагивал эту тему, упоминая что-то про массовую резню, которую жрец устроил на источниках.
Было понятно одно — Хидан сильно скучал по прошлому, но очень не хотел этого принимать.
Ощутимо холодало и Какузу принял решение всё же развести костёр, вряд ли в такой местности это могло бы доставить проблем с обнаружением. Он вернулся к начинающей уже дремать девочке и зашуршал хворостом, старательно складывая его домиком. Ребёнку явно было холодно, она то и дело крупно вздрагивала, и в этом не было ничего удивительного, ведь на ней была надета только тоненька туника без рукавов.
Наёмник хмуро взглянул на ветки, те просырели ещё больше, так что вряд ли получилось бы их разжечь без огненного сердца. Конечно, не хотелось открывать перед не пойми кем свои техники, особенно не имея на то веских нужд, но Какузу успокоил себя тем, что если девчушка простынет, то станет ещё большим геморроем, поэтому решительно стянул с себя плащ и кинул в сторону прозябшей сопроводительницы. Та тихо поблагодарила и укуталась в холщовую ткань практически с головой.
Уже стемнело. Страшный силуэт мужчины на фоне леса, казалось, пополз вверх, становясь ещё более угнетающим и тёмным. Инородная чакра наполнила воздух густой взвесью ужаса, и девочка опасливо выглянула из своего тканевого убежища.
В подтверждение её ощущениям прямиком из спины наёмника на землю грузно опустились две чёрные лапы неизвестного существа. Его вид будто сгущал и без того непроглядный сумрак в округе, но вот из его рта посыпались жаркие, словно само солнце, искры. Палки моментально защёлкали, задымились и полыхнули оранжевым пламенем.
Девочка заворожённо наблюдала за гигантским скопищем нитей, словно добыча, загипнотизированная огромной змеёй и ждущая своей участи.
— Испугалась?
— Вовсе нет. Оно… очень красивое, — тихо подала голос девочка, — Что это?
Её реакция напомнила Какузу те времена, когда Хидан впервые увидел его чудищ. Он так же неверующе подавался вперёд, стараясь дотянуться до извивающейся плоти масок.
— Это мой помощник. Тебя он трогать не станет, — спокойно ответил мужчина, через плечо наблюдая за дальнейшей реакцией.
Какузу считал, что уже знает, какой она будет.
— Я знаю, чувствую. Они хорошие, пахнут так же, как и вы! — радостно воскликнула девчонка и всё-таки погрузила ручку в чёрные нити, — У вас их ведь много? Я слышу, как они живут внутри вас.
Теперь уже Какузу замер. Стоял как вкопанный, пока маленькая тень в свете костра постепенно подходила к нему, и даже не дёрнулся, когда та положила ему на живот свою холодную ладонь. Она вовсе не боялась, наёмник сказал бы, что и не осознавала хоть толики всей опасности своих действий.
— Они даже здесь. Вы как мать для них, — улыбчиво прошептала девочка.
Наёмник не нашёл в себе силы, чтобы ответить, лишь прокручивал детский тихий голос в голове и понимал, что она не совсем походит на Хидана. Какая-то менее кровожадная что ли.
Тем временем маленькая тень уже ушла на своё прежнее место, а маска огня без задней мысли подбилась ей за спину и тихонько захрапела.
— Простите, что дотронулась до вас. Я знаю, что у шиноби с этим проблемы, но мне показалось, что вы этого хотели, — робко и с некой долей надежды сказала девочка.
Мужчина тяжело пошатнулся, стараясь выбраться из ступора, и молча сел около костра. Он пытался выкинуть из головы смятение и искал успокоение своим мыслям в юрких всполохах костра. Так прошло несколько часов, прежде чем Какузу собрал мозг в кучу и посмотрел на что-то помимо огня. Девчушка пока не уснула, он знал об этом даже не переводя взгляд на неё, потому что та частенько поглаживала монстра подле себя, а тот в свою очередь удовлетворённо рокотал.
Он слышал урчание, отдалённо чувствовал прикосновения к нитям, и это нервировало. Наёмник давно забыл о чужих касаниях. Теперь они пугали и отдавали тупой болью где-то под диафрагмой, напоминая, что непозволительное тактильное ощущение может вмиг обернуться глубоким порезом или смертельной раной.
Нужно было прекращать эту завуалированную пытку.
— Как твое имя? — резко обратился к девочке Какузу.
— Меня зовут Ясуко. Используйте, пожалуйста, только первый слог. Так будет проще, — пояснила она.
— Ясу, значит…
«Её мать славно подобрала имя, точно в воду глядела», — заключил у себя в голове наёмник. Девчонка и правда отличалась спокойствием и исключительно точным умением чувствовать, это ужасало и заставляло восторгаться одновременно. Такой склад характера, возможно и был результатом тяжёлых тренировок, но что-то подсказывало Какузу, что Ясу была такой вне зависимости от окружающих обстоятельств.
В небе плавно плыли звёзды, иногда их закрывала тёмная пелена облаков, однако это не уменьшало их света. За городом всегда на столько чистое небо, что ночью можно даже не использовать сторонние источники освещения — луна и так будет подсказывать тебе путь.
Лес спал, только неслышный шелест кроны нарушал здешний покой. И пускай не было пустотной тишины вокруг, Какузу постепенно очищал мысли, предаваясь уже личным размышлениям и расставляя всё по полочкам. Он устало прикрыл глаза, пока ветки, сжираемые пламенем, жалобно пищали, и наконец провалился в чуткую дрёму. Обрывков образов, копившихся последние сутки, на удивление не было, только природные звуки, но и они с тяжестью пробивались через мембрану измученности.
Так прошла бы вся ночь, если бы нарастающий шёпот не вытянул Какузу за шкирку на поверхность реальности. Медленно пробуждаясь, он слышал всё более отчетливые слова, что складывались в весьма знакомые фразы. «Молитва», — пролетела чуть ли не видимым иероглифом мысль, окончательно добивая остатки сна.
Но кто именно молился Какузу понял не сразу. Даже смотря в тьму, откуда доносилось нашёптывание, мозг не признавал в слышимом его спутницу. Голос был более грубый и хриплый, словно его выдавливал из себя какой-нибудь старик, но сумрачное зрение вырисовывало знакомый сгорбившийся маленький силуэт девочки. И это точно молилась она.
Ясу внезапно посмотрела на наёмника. В одичавших малиновых глазках мелькнули тлеющие угли. Она молча переползла поближе к догорающему костру и улеглась, сворачиваясь в плотный ком ткани.
Какузу шокировано застыл, но и понять не мог, что его заставило шокироваться. Он сотни раз видел подобное: молитвы Джашину меняли Хидана, превращая его в какого-то зверя с такими же звериными глазами. Возможно, в его случае это просто не выглядело так парадоксально и скорее даже дополняло его образ безумного жреца, а тут такая кроха…
Мужчина тряхнул головой, прогоняя наваждения.
Что же, после такого он вряд ли уснёт. Книга в кармане как нельзя кстати кольнула его уголком в бедро, напомнив о себе, и Какузу подумал, что продолжить чтение будет лучшим решением за сегодня.
«Храм наконец закончен. Великолепное, поистине великолепное строение… Я уже чувствую присутствие нашего Бога в нём. Он зовёт нас всех, он хочет отпраздновать такое знаменательное событие.
В видении Джашин снова взял меня за руки, и я почувствовал за своей душой ещё двенадцать душ. Я знаю имена их носителей, это тёмные нутром юноши и девушки, желающие вопреки всему земному слиться с Джашином…
Я ночевал в храме, питая его своей кровью, и продолжал бы сия деяние бесконечно, но меня подняли они — те самые юноши и девушки, которые привиделись мне. Они стояли в ряд на коленях и возносили свои мольбы ко мне, в один голос просили, чтобы я провел вместе с ними священный ритуал и наградил стены этого храма их душами.
Я не мог им отказать, это было бы грехом. С первыми лучами, что пробились через массивные двери храма, мы отдали Богу свои души. Они кричали… Кричали от чистой боли. И их алые соки орошали холодные полы этого священного места вплоть до самого входа в храм, а затем стекали по ступеням до самого низа. Кровь их нашла упокоение в земле, а души во фресках и статуях…
Но я никогда не забуду лица их родных.
Пока все ликовали, ели и танцевали, они стояли поодаль с пустыми глазами, словно не только души их детей покинули свои тела, но и их собственные души теперь находились где-то в храме. Они стояли и смотрели на величавое здание, стояли, пока все расходились по домам, стояли всю ночь, и ушли только когда одна из матерей упала от бессилия.
Я понимал их горе, потому пришёл поговорить с каждым из них, и каждый плакал, слыша тёплые слова о своей дочери или сыне. Сначала эти слёзы были полны обид и злости, но я отвёл их в храм и показал, что глаза каждой из статуй, каждой из фресок полнились душой того или иного человека. И тогда их слёзы стали радостными и омыли липкие от крови полы.»
— Жуть, — буркнул себе под нос Какузу.
Ну уж после такого ему точно не светит даже намёка на сон, яркие образы массового жертвоприношения всплывали даже в короткие секунды моргания. Свинцовой рукой он отёр своё лицо. Почему-то вдруг стало трудно дышать, и мужчина поспешил снять маску.
Какузу знал о жестокости культа Джашина не понаслышке, но возводить храм на трупах, крови и слезах было перебором для него. Одно дело просто видеть искалеченный труп и совсем другое читать, как кто-то добровольно пришёл на убой, словно скот.
Конечно, он не верил до конца в правдивость всего написанного, просто бурное воображение убеждало его в этом. Так Какузу пытался себя успокоить, но получалось очень хреново.
Примечания:
Значение имени Ясуко — честный, спокойный ребенок.
И концепт на неё https://vk.com/wall-204430324_125